Ольга Леонидовна Вербовая
Каменск-Уральский
Наконец, после почти двух часов пути, поезд остановился на станции Кольцово. Но её я тоже не помнила. Логично, если на «Ласточку» до Каменска-Уральского я садилась в Екатеринбурге. После посадки я вполне могла заснуть и пропустить все станции.
Навигатор довёл меня до здания аэропорта. Его-то я, по логике вещей, должна была вспомнить. Но нет – я готова была поклясться, что вижу это здание впервые в жизни. Выходит, либо я, как сомнамбула, вышла из самолёта, села в такси и ехала до Екатеринбурга, либо этот фокусник вынес меня на руках и посадил в то самое такси.
До вылета ещё оставалось достаточно времени, поэтому я не спеша обошла аэропорт, фокусируя взгляд на всём, что только могло привлечь внимание. Так я надеялась, что всё-таки вспомню, как я сюда прилетела. Но ничего вспомнить мне так и не удалось. Как будто бы никогда прежде здесь не была. Но неужели сотрудников службы безопасности не насторожило, что какой-то мужчина несёт на руках женщину, которая явно в неадекватном состоянии? Или я шла сама и вела себя вполне естественно? Говорят, психи запросто могут вести себя как нормальные, здравомыслящие люди. Знать бы, чем этот фокусник меня подпоил?
«Пассажиры, вылетающие рейсом Екатеринбург-Москва… Просьба пройти к выходу номер…». Проверка билетов, автобус, трап самолёта. Место у окна, инструктаж от стюардессы, что делать, если что-то пойдёт не так. Хотя я сомневалась, что в этом случае спасательный жилет реально поможет.
Шумный разогрев двигателей, гонка по взлётной полосе, отрыв от земли… В голове будто сами собой всплывали знакомые строки из песни Ани Лорак:
«Просто я знаю, что ты есть.
Оставляя сердце здесь,
Я вернусь к тебе, вернусь».
Город остался далеко внизу, а я не отрываясь, смотрела в иллюминатор, ища глазами Каменск-Уральский. Я даже не понимала, могла ли я его отсюда увидеть или нет, но почему-то мне представлялось, что Гоша сейчас смотрит на небо, и я хотела взглядом выразить всё то, о чём пела Лорак.
«Только ты верь, любовь моя:
Я вернусь».
Самолёт поднимался ввысь, и облака с каждым метром становились всё гуще. Вскоре они и вовсе закрыли от меня землю.
Солнце медленно стелило себе постель из розовых облаков, чтобы, наконец, отдохнуть после долгого трудового дня. Оно уже почти засыпало, когда объявили посадку в аэропорту Домодедово.
Москва постепенно приближалась снизу. Пристегнув ремень, я всё думала: как там Максим? Хотя умом я понимала, что Гоша, пусть и не всегда успевает уследить за ребёнком, в целом хороший отец, но всё же меня охватывало беспокойство: чем он кормил Максима на ужин? Уложил ли спать? А если Максим начал плакать и капризничать, сумел ли справиться? Я уже и думала так, будто в самом деле была мамой, которая оставила с мужем своего ребёнка.
Мягкое касание земли сменилось стремительной гонкой по взлётной полосе. Замедление, тихая езда, остановка, суетящиеся с сумками-баулами пассажиры, трап, автобус до аэропорта. Багажа у меня не было, поэтому я сразу отправилась на аэроэкспресс до Павелецкого вокзала. Несколько остановок – и вот я уже на Белорусском.
До прибытия поезда я успела поужинать в вокзальной забегаловке. Проводница, проверяя мою регистрацию, была несколько удивлена, что у меня из вещей всего лишь дамская сумочка. Может, если бы я взяла билет на последний поезд, успела бы заскочить домой и взять кое-что из вещей? Впрочем, это не так неважно – день-другой как-нибудь обойдусь тем, что на мне.
Оказавшись в вагоне, я быстро расстелила постель. Утомлённый сменой часовых поясов мозг отключился почти сразу.
***
В Смоленск я приехала в половине шестого – солнце ещё не успело встать. На первом же автобусе, которого дождалась, я поехала в больницу к бабушке. Ольгу, которая сообщила мне печальную новость, удалось найти сразу.
– Александра Владимировна, Вы приехали? Слава Богу! Пойдёмте в палату скорее!
Когда дверь палаты открылась, и я увидела бабушку, то с трудом узнала в ней ту цветущую женщину, какой она была так много лет назад. Горе от потери сына, возраст и тяжёлая болезнь подкосили её настолько, что буквально ничего не оставили от неё прежней. На койке лежала полностью седая старуха с покрытым глубокими морщинами серым лицом. Я приблизилась к ней и села на стул у кровати.
– Привет, ба!
Я старалась говорить как можно беззаботнее, хотя душа моя была в смятении. Я не знала, как с ней говорить – с родной бабушкой, которая столько лет не желала со мной общаться.
Старушка очнулась от полузабытья, в котором, видимо, пребывала, и что-то зашептала одними губами.
– Не простит… не простит… – с трудом разобрала я её шёпот.
– Кто не простит? Кого?
– Меня… Бог не простит… Сашка, я обманула… Она живая…
– Она – это кто?
– Твоя сестра…
Пока я пыталась переварить сказанное, бабушка широко раскрыла глаза, чуть приподнялась и, схватив меня за руку, вдруг быстро заговорила, словно пытаясь вложить в речь все оставшиеся силы:
– Я не хотела, чтобы твой папа женился так рано. Он был ещё молодой, а твоя мама мне никогда не нравилась. Но они женились, потом твоя мама забеременела. Я была в ужасе: ведь моему сыночку придётся много работать, содержать семью, а он ещё так молод! Был бы ещё один ребёнок, но двойня… Я даже грех на душу взяла – напоила твою маму душицей. Беременным нельзя – можно ребёнка скинуть… Но вы родились. Живые, здоровые. Я попросила Зойку – мы же подруги… Двое детей – моему сыну будет тяжело, он же такой ответственный. Был…
– Так ты…
– Зойка написала, что одна родилась мёртвой… Я думала, так будет лучше для всех… За это, видно, Бог меня и наказал – отнял сына. А теперь вот умираю одна, никому не нужная… Прошу тебя, Сашка, если ты её найдёшь, скажи… скажи ей…
В тот момент силы окончательно оставили бабушку – она упала на подушку, и рука её безвольно разжалась. Глаза её так и остались открытыми и теперь бессмысленно смотрели в потолок.
– Врача! Скорее! – крикнула я, надеясь, что бабушку ещё можно спасти.
Врач тотчас же вбежал в палату вместе с медсестрой и, велев мне уйти, они начали суетиться над больной.
Не знаю, сколько времени я просидела в коридоре, пытаясь распутать собственные мысли, пока, в конце концов, медработники не вышли из палаты. Врач вытирал пот со лба.
– Ну, что? Как она?
– Мы сделали всё, что могли, но Ваша бабушка… Примите наши соболезнования!
***
Сами похороны я помню, как во сне. Я даже не могла толком разобраться с тем, что я чувствовала. Другие, которым с детства повезло быть в любимых внучках, с грустью вспоминают бабулю, её ласковые руки, сказки на ночь, блинчики, оладушки. У меня же, нелюбимой, родившейся вопреки её воли, таких воспоминаний просто не было. Кто-то, настрадавшись от капризов старой, больной бабки, чувствует некоторое облегчение оттого, что всё это, наконец, закончилось, и больше не придётся выносить из-под неё горшки и терпеть её испортившийся характер. Но этого мне тоже не довелось испытать. Есть и такие циничные эгоистки, которые радуются, что бабка умерла, и теперь её квартира достанется им по наследству. И хотя я действительно оказалась единственной наследницей, эта мысль меня как-то не радовала. Желать смерти родной бабушке, пусть и не слишком доброй и любящей, из-за квадратных метров – по-моему, это уже за гранью. Часто я ловила себя на мысли, что мне в этот момент сильно не хватает Гоши. Хотелось, чтобы он держал меня за руку, говорил… Даже неважно что, только бы слышать его голос. И Максим… Если бы мне волей-неволей приходилось заниматься ребёнком, у меня бы просто не было так много времени для противоречивых мыслей и чувств.
Впрочем, размышлять и бездельничать у меня и так не было времени. Надо было организовать достойные похороны. Всё-таки она моя бабушка, и кроме меня, у неё больше никого не осталось. К тому же когда-нибудь я тоже состарюсь и умру. Хотела бы я тогда, забытая собственными детьми и внуками, быть похороненной в общей могиле? А поступив таким образом со своей бабушкой, как ни крути, я подала бы потомкам именно такой пример.
Людей на похоронах было немного. Лишь парочка давних подруг да коллеги, с которыми бабушка работала. Баба Зоя, с которой её связывала общая тайна, так и не пришла проводить её в последний путь. Может, ей просто не хотелось лишний раз вспоминать свой неблаговидный поступок?
Поминки прошли стандартно: стол, напитки, закуски, слова соболезнования, воспоминания о жизни покойной. Когда же все слова были сказаны, стол опустел, и гости разошлись, я была почти счастлива, что все хлопоты, наконец, остались позади. Убрав со стола и помыв посуду, я тут же легла спать. А утром стала немедленно бронировать билет до Москвы.
***
Дорогая моя столица, золотая моя Москва… Ну, здравствуй, родимая! Вот я и приехала! Хотя надолго я тут, скорее всего, не задержусь, но всё же…
Миновав здание Белорусского вокзала, я вышла к метро. Взяла билет, спустилась по эскалатору. Электричка подошла как раз вовремя – настолько вовремя, что я успела вбежать в распахнутые двери, прежде чем загорелся красный огонёк. Когда двери закрылись под предупреждение о необходимой осторожности, и диктор объявил следующую станцию, я уже собралась было сесть на свободное место, как вдруг увидела… Тот самый фокусник, собственной персоной! Надо же, какая встреча!
Он не успел даже повернуть головы в мою сторону, как я мгновенно оказалась прямо перед ним и положила руку на поручень справа от него, отрезая возможный путь к бегству.
– Ну, здравствуй, фокусник! Узнал?
– А, это ты?
Я ожидала, что в его голосе будет испуг, смятение – всё то, что бывает у преступника, которого нежданно-негаданно разоблачили. Он же процедил эту фразу с каким-то пренебрежением, я бы даже сказала, с презрением. Ну-ну! Неужели уже настолько попутал берега?
– Верно мыслишь! Признавайся, что ты мне подсыпал? И главное, зачем? И какого лешего отправил меня аж на Урал?
На его лице отразилось крайнее удивление. В другое время я бы, пожалуй, поразилась его актёрскому таланту, но сейчас меня интересовали только факты – и ничего более.
– Я? Подсыпал? Да ещё и отправил? У тебя вообще с головой как? Нет, я, конечно, понял, что ты кукушка, но не думал, что ещё и не в адеквате.
– Почему это я кукушка? Ты вообще о чём?
Я уже начала думать, что этот фокусник либо сам со своей кукушкой не в ладах, либо нарочно сбивает с толку, чтобы увести разговор от главного.
– А как я могу назвать дамочку, которая бросила мужа, ребёнка, завела тут в Москве любовника. С ним, значит, не вышло, решила вернуться в семью? Но видимо, обратно тебя уже не приняли, раз ты опять в Москве? Очередного лоха, наверное, ищешь, ну-ну.
– По-моему, ты меня с кем-то путаешь. У нас с Антоном детей нет, да и не были мы женаты. Так, сожительствовали. Ты что, уже не помнишь, кого подпоил и отправил в Тьмутаракань? Каждый день такое проделываешь с разными женщинами? Давай, рассказывай всё, как есть, или я вызываю полицию!
– А что ты надеешься услышать нового? Ну, сидели мы в кафе, я плакался на Маринку с Витьком…
– Помню. Дальше!
– Потом ты говорила, что собираешься уйти от Антона. Он вроде девушку изнасиловал. Я ещё тебе сочувствовал, думал, это твой муж. Ну, или хотя бы единственный мужчина.
– Тогда он и был единственным. Что дальше!
– Дальше я показывал тебе разные фокусы. А потом ты вдруг сказала, что тебе надо срочно ехать в Каменск-Уральский. Что у тебя там муж и сын. Я, конечно, офигел. Думал: порядочная, а ты, оказывается, Маринка номер два. Даже хуже – она хотя бы детей не бросала. Ну, а потом ты попрощалась, расплатилась и ушла. Где ты потом шаталась, я вообще не в курсе.
– Я сказала, что мне нужно ехать в Каменск-Уральский? И что у меня там семья?
– Именно так. Даже имя называла – Макс. Правда, я так и не понял, то ли это твой муж, то ли сын.
– Но я тогда вообще не знала о существовании этого города. И детей у меня никогда не было.
– Тогда либо ты мне наврала, чтобы отделаться, либо тебе реально нужен психиатр. Моя остановка, дай пройти.
Я убрала руку, а сама, лишь только фокусник встал, опустилась на то же место, где он только что сидел. Моя надежда, что это он меня подпоил, растаяла, как снег. Говоря со мной, Пётр смотрел мне прямо в глаза. Да и особого мотива что-то мне подсыпать я у него не нашла. Похоже, у меня и вправду поехала крыша.
Но если я реально сошла с ума, и моё больное воображение нарисовало мне семью в Каменске-Уральском… Допустим, про этот город я могла где-то услышать и забыть, вытеснить в подсознание. Но откуда я могла заранее знать, что встречу там мужчину и мальчика, которые перепутают меня с женой и мамой? И уж тем более попасть в точку с именем одного из них? Даже если бы я случайно услышала от покойной ныне бабушки, что у меня, оказывается, есть сестра. Бабушка ведь не следила за её жизнью и знать не могла, где она живёт. И почему у моей сестры непременно должен был родиться сын, почему не дочь? Чем больше я об этом думала, тем меньше мне верилось в случайные совпадения и уж тем более в какие-то игры подсознания. Однако должна признаться, разговор с фокусником не только не дал точного ответа: что же произошло? – но и ещё больше меня запутал. Я уже даже сомневалась: поможет ли психиатр? И кто мне вообще мог бы помочь?
Так ничего и не надумав, я отправилась прямиком в квартиру, где жила с Антоном. Раньше я бы сказала: домой, однако теперь не могла даже мысленно назвать это домом. Гнёздышко, которое мы вили вместе с когда-то любимым человеком, стало для меня чужим, как и он сам.
Поднявшись по лестнице, я набралась решимости и позвонила в дверь. Что ж, придётся объяснить Антону всё как есть.
Однако, к моему удивлению, дверь открыл не он, а соседка Нина с третьего этажа. Одета она была в домашний халат, и от неё пахло кухней. Увидев меня, она неодобрительно упёрла руки в боки и посмотрела на меня как хищница на побеждённую соперницу.
