Ольга Арсина
Когда падает снег
Прикаянная душа
История эта случилась в конце восьмидесятых. Времена были трудные. Безденежье, очереди, дефицит и прочие радости позднего социализма пришлись на наши молодые годы. Мой муж Валера – рабочий завода, я – студентка Института искусств и наша 9-летняя дочурка Марианна, а по-домашнему просто Муся – вот и вся наша семья. Жили очень скромно, от получки до получки, накоплений практически не имели. Но жизнь не отложишь на потом, хочется жить сегодня, сейчас. И вот на семейном совете постановили мы, что хорошо бы летние отпуска и школьные каникулы проводить не в городе, а на чистом воздухе, подальше от заводского дыма и городской суеты.
Долго искать не пришлось, так как накануне наши друзья, семейная пара с ребёнком, купили дом в селе с красивым названием Серебрянка, что в 70 км от нашего города. Лариса и Олег перебрались туда на постоянное место жительства, как давно и мечтали, ну и подыскали нам домик под дачу там же. И нам хорошо, и им всё ж веселее с друзьями.
И вот поехали мы, оформив все бумаги, вступать во владение нашим новым имуществом. 70 км от города обернулись 3,5 часами тряски в переполненном старом дребезжащем автобусе. Я стояла чуть ли не всю дорогу на одной ноге (вторая все время норовила встать на ногу прижатого ко мне пассажира). Мусю какая-то сердобольная старушка усадила к себе на колени, Валера оказался в другом конце автобуса вместе с сумками. На каждом ухабе раздолбанной дороги, которую смело можно было назвать бездорожьем, меня чуть не выворачивало. А учитывая мою непереносимость автотранспорта, на остановке Серебрянка я «выпала» из автобуса в полуобморочном состоянии со страшной мигренью. Все остальные, закалённые жизнью пассажиры, имели довольно бодрый вид, а на меня смотрели с жалостью, как на тяжелобольную. Видимо, так я и выглядела. Мысленно и вслух проклинала я тот день, когда решилась на эту сумасшедшую затею. И как дальше посещать это место отдыха и расслабления – я не понимала.
Но, к своему удивлению, я вдруг почувствовала такой прилив сил, который был невозможен ещё минуту назад. Покинув автобус, это чудо техники, соединяющее село со всем остальным миром, я вдохнула всей грудью, чтобы как-то отогнать тошноту и прочистить бедные лёгкие, забитые густым, потно- бензиново-перегарным амбре автобуса. И тут я поняла, что никогда в жизни я не дышала таким кристально-чистым, прозрачным, целебным воздухом. Казалось, я не просто дышу, я пью этот волшебный кислородный коктейль. Правда, от перенасыщения кислородом голова моя взорвалась новой болью, но это уже не имело значения. Восторг и эйфория наполнили всё моё существо. Друзья, Лариса и Олег, встретили нас на остановке и пошли показывать дорогу к нашему дому.
Итак, свой новый дом мы покупали не глядя, доверив выбор друзьям, ну и, соблазнившись низкой ценой. Село Серебрянка оказалось не просто заброшенной деревней (хотя сейчас, спустя 30 лет, это именно так). Но тогда это был леспромхоз-миллионер с магазинами, с центром, школой, детсадом и прочими приметами развитого хозяйства, еще не начавшего умирать.
Пока шли до дома, успели оценить красоту села, но особенно -потрясающую природу самого места. Село расположилось на пологом склоне горы. Под горой журчала, неся свои чистые воды, река Серебрянка, за селом, на горе темнел густой стеной вековой лес. И вот там, на самой вершине села, в конце самой последней улицы и стоял самый крайний к лесу дом. За домом дорога резко поднималась вверх, к скалистым горам с крутыми обрывами и высоким хвойным лесом.
Вот они, наши хоромы! Чёрный от времени маленький домик в два оконца стоял ровно, не врос в землю, не покосился. Я посмотрела на это древнее жилище и почему-то сразу подумала с нежностью: какой хорошенький! Ключ от дома был у соседки. Милая, добродушная женщина в цветном переднике вышла нам навстречу.
– Здравствуйте! – широко улыбнулась и как-то сразу расположила к себе, – вы, значит, купили домик? Меня Нина зовут. Ну, обживайтесь. Огородик, конечно, зарос. Сколько уж лет заброшен дом стоит. Ему уж, почитай, больше ста лет. Ну, если что, так обращайтесь, я помогу лошадь с плугом нанять. – посмотрела на Мусю, – Девочка у вас больно худёшенькая. У вас в городу всё не настоящее, вот все такие и хилые. Тут через два дома Ильинична, у неё корова. Я договорюсь, будет вам молоко парное продавать. А на соседней улице у нас пекарня. Там и хлебушко наш, такого вы у себя в городу не видали. На нашем хлебушке вы обе, глядишь, за лето потушистее станете.
Тут она посмотрела на меня и всплеснула руками:
– Ой, что я вам зубы-то заговариваю! Вы ж с дороги, устали! – протянула ключ, – Ну, обустраивайтесь.
Мы взяли ключ, подхватили сумки и повернулись уходить. И уже в спину услышали:
– А домик-то весёленький…
Хотелось обернуться, спросить, что она имела в виду. Но мы настолько умотались, да и хотелось уже скорее зайти в дом, что было не до разговоров. Спустя мгновение последняя фраза уже вылетела из головы.
Весь дом, а точнее домик, состоял из одной небольшой квадратной комнатки с печкой посредине. Стены были настоящие, как и положено в русской избе – из толстых брёвен, почти чёрных от старости. В углу за печкой было что-то вроде крошечной кухни, посредине комнаты – грубо сколоченный из толстых досок стол, у стены – старая кровать с провисшей панцирной сеткой и возле печки даже еще одно спальное место в виде узкого топчана. От входной двери по стене и потолку шла толстая электропроводка и заканчивалась маленькой тусклой лампочкой над столом. Электричество в доме таки было.
Быстро надвигались сумерки, надо было устраиваться на ночлег. Первоначальный осмотр дома был закончен. Мы с друзьями еще немного повечеряли, застелили постель матрасом и подушками, которые Олег с Ларисой на первое время нам принесли, укрыли Мусю, уже давно мерно посапывающую на топчане; белокурые
завитки волос разметались по подушке.
Вышли проводить гостей. Полюбовались на ночное небо, усыпанное жемчужинами ярких звёзд. Какая красота! Да, в городе такого неба не увидишь. На всей улице – ни огонька! Деревенские ложатся рано. Только сверчки затевают свой многоголосный хор в высокой траве, да брехнёт где-то вдалеке собака. Тёплая июльская ночь опустилась на Серебрянку звёздным покрывалом.
– Вы на ночь всё-таки калитку закройте, тут задвижка есть. Мало ли, может какой пьяный заплутает или волк забредёт. Лес-то вот он, рядом. – с серьёзным видом сказал Олег.
– Тьфу ты, Олег, перестань! Не слушайте его, – рассмеялась Лариса.
– А что? – развеселился Олег, – Проверьте чердак, может там скелет висит. А по ночам привидения летают. УУУУ! Ладно, шучу! Ну давайте, спокойной ночи. А в выходной – по грибы! Лады?
Олег с Ларисой зашагали по гравийной дороге в сторону своего дома, что был через две улицы вниз к реке. Мы стояли в полной темноте, освещённой только мерцанием звёзд. И с уходом гостей вдруг почувствовали неясную тревогу. Мы одни, с одной стороны тёмная улица, с другой – чёрный лес. Для нас, горожан, ощущение новое, незнакомое. Зашли в тёмный двор (освещения в крытом дворе не было), на ощупь пробрались к двери.
– Слушай, Валера, а ты дверь на задвижку закрыл?
– Нет. Да зачем? Ты не слушай Олега, он же пошутил.
– Да знаю я, что пошутил. Но ты всё же закрой, так спокойнее.
– Эх ты, трусиха! – засмеялся муж, но всё же пошёл в непроглядную тьму, чертыхаясь, натыкаясь по дороге на что-то.
– Ну, успокоилась? Давай-ка спать.
Улеглись на тесном топчане. Неудобно, жёстко. Но трудный длинный день сделал своё дело. Нас сморил сон.
Вдруг я проснулась от непонятного шороха. Звук шёл с чердака. По потолку явно кто-то ходил. Шаги были быстрые, частые. Я замерла, прислушалась. Звуки повторились. Я тихонько растолкала мужа, сказала, что по чердаку кто-то ходит. Муж недовольно пробурчал, что это мыши. Повернулся на другой бок и засопел. «Действительно, какая я дура, трусиха! Это же деревня, мыши ходят, это нормально». Глядя на посапывающих мужа и дочь, я успокоилась и задремала. Не знаю, сколько времени прошло, да только я опять проснулась, почувствовав, что на меня что-то капает с потолка. Да что ж такое! Я села в кровати. Ну вот, опять капает! Потолок, видать, дырявый. Так дождя-то нет. Вздохнув, опустила ноги на пол, при свете полной луны подошла к выключателю и включила свет. Муж повернулся, сощурившись на свет.
– Оля, ну ты чего? Сама не спишь, нам спать не даёшь. – посмотрел на меня, – это что у тебя?
– Что?
Я опустила глаза и вздрогнула. На моей футболке алели капли крови. Такие же капли были на одеяле и подушке.
– Мамочка!!! Что это?
Сон как рукой сняло. Муж тоже окончательно проснулся.
– Откуда это?
– Я не знаю, я проснулась, на меня капало… с потолка.
Мы как по команде подняли глаза на потолок. Там уже свисала следующая красная капля. Муж схватил в руки нож – первое, что попалось под руку.
– Ты куда, Валера? Не ходи, я боюсь!
– Да перестань, надо же посмотреть.
– Ну и что ты увидишь в темноте? У нас даже фонарика нет!
– Ладно, хорошо, успокойся. Завтра я найду, как тут забираться на чердак, может лестница какая есть. Не бойся, не съедят же нас, в самом деле, люди кругом. Всё. Спи.
Несмотря на страх, который, казалось, смотрел на нас из каждого тёмного угла избы, всё же нестерпимо хотелось спать. Я выключила свет, перебралась с края кровати к стенке, подвинув уже преспокойно храпящего мужа и начала задрёмывать. Но вдруг я отчётливо услышала скрип калитки. Дальше послышались шаги. Кто-то шёл по нашему двору. Я села на кровати ни жива, ни мертва от страха, сердце отчаянно колотилось, пытаясь выпрыгнуть из груди. Я стала истерично расталкивать мужа. Но он никак не хотел просыпаться, бормоча сквозь сон что-то невнятное, возможно даже нецензурное. Потом сел на постели, вымученно посмотрел на меня:
– Что?
– Валера, там кто-то ходит…
Муж тяжело вздохнул, обречённо встал и пошёл во двор молча, сонно шаркая ногами. Я вскочила и засеменила за ним. Во дворе была темнота и тишина.
– Ну, нет тут никого. Тебе уже мерещится бог знает что. Не буди меня больше. Хоть остаток ночи дай поспать.
Меня мучила совесть. Но тут я увидела:
– Валера, ты калитку закрывал на задвижку?
– Конечно.
– Вот! Смотри!
Мы глянули на калитку. Она была приоткрыта. Муж насторожился и пошёл за калитку, прихватив по пути попавшийся ломик. Я выбежала за ним. Деревенская улица была пуста и тиха. Мы стали озираться по сторонам и внезапно увидели неясную в свете луны размытую белую фигуру. Она удалялась в сторону тёмного леса и вскоре как будто растаяла вдали. Тут даже у мужа сдали нервы. Мы зашли во двор, снова заперли калитку, пробрались в неясном свете уходящей ночи до двери, закрылись изнутри на ключ, накинули крючок и подпёрли дверь ломиком.
Кое-как уснули, но свет уже не выключали до самого утра.
Утром, едва солнце проникло сквозь давно не мытые окна без занавесок, а петухи пели уже по третьему разу, мы, наконец, проснулись. Не выспавшиеся, с больными головами, с большим желанием оказаться у себя дома, в чистой уютной квартире. К реальности нас вернула Муся. Она сидела на кровати, болтала ногами и читала свою книжонку, прихваченную из дома. Увидев, что мы, наконец, проснулись, напомнила, что соседка говорила про деревенское молоко и вкусный хлебушек. Потом посмотрела на меня:
– Мааам, что с тобой? И вообще, что тут было?
Я оглядела комнату при утреннем свете: на постели капли засохшей крови, дверь приперта ломом, стол и лавки сдвинуты в беспорядке. Побрела к мутному зеркальцу на стене над рукомойником. Футболка в крови, под глазами синяки, волосы всклокочены. Да… Тут не мне, а меня надо бояться. Мы с мужем переглянулись. Не хотели пугать дочурку.
– Понимаешь, – начал Валера, – мама тут решила поиграть в «Трёх поросят», ну и закрылась покрепче от волка.
– А три поросёнка – это, видимо, мы? Доча посмотрела на нас, как строгая учительница смотрит на двоечников.
– Господи, детский сад! Сказали бы честно, что испугались привидения! Взрослые люди называется.
– …???
Муся деловито встала, захлопнула книжицу:
– Ну, так как насчёт молока? Идём?
Я глянула на книжку. Ч.Диккенс «Кентерберийское привидение». Да, с «Тремя поросятами» мы промахнулись.
Мы быстро собрались и пошли добывать пропитание. По дороге встретили соседку Нину.
– Ну, как спалось на новом месте? – с улыбкой спросила она, хитро прищурившись.
Я замялась.
– Да… как-то … не очень
– Понятно. Ладно. Вы идите к Ильиничне за молоком, я вчерась договорилась. А потом зайдите-ка ко мне. Я уж и шанег с картошкой напекла.
Купив деревенского хлеба и молока, мы, съев по дороге полбулки горячего, ароматного, невероятно вкусного хлеба, зашли к Нине. Хозяйка усадила нас за стол, на котором дымились, испуская аппетитный дух по всему дому, румяные шаньги:
– Ну, рассказывайте.
Муж взял шаньгу и вышел покурить, понял, что это надолго. Я сбивчиво рассказала все ночные приключения. Муся слушала, раскрыв рот. Нина – внимательно, сдвинув брови. Я замолчала.
– Ну всё понятно. Значит, Анфиска снова шалит.
– Какая Анфиска? – я посмотрела недоумённо. – Городская сумасшедшая, что ли?
– Да нет. Ты только не бойся. Анфиска – это как дух неприкаянный, что ли.
– Привидение?! Что за сказки?
– Ну, сказки – не сказки. Это я не ведаю. Только вот что. Давно это было, лет, может, сто тому. Мне бабка рассказывала, а ей – её бабка. Все мы тутошние. В этом дому жила семья. И была у них дочка – Анфиса. Хорошая девка, справная. А уж красавица – такой еще поискать. А в наших-то краях по ту пору часто пришлые старатели заезжали. Золото, значица, намывали. Золото тут часто находили. Ну вот. Они аккурат через нашу улицу в лес, да на реку хаживали. Один-от старатель и заприметил Анфису-красавицу. Ну, дело молодое. Случилась у них любовь большая. Посватался хлопец, чин-чинарём, колечко подарил. Назначили свадьбу на осень. И проводила его Анфиса на те золотые прииски. Сама ждать осталась. Ушёл паренёк, да и сгинул без вести, пропал, значит. То ли зверь дикий в лесу задрал, то ли свои старатели решили ограбить, кто ж его знает. Только осталась Анфиса одна горе горевать. Уйдёт, бывало, в лес, на скалу, да сидит там до ночи, не спит, не ест. А однажды ушла, да и не вернулась. Родители все глаза выплакали, все тропинки обыскали. И нашли её, горемычную, у самой реки Серебрянки. Видать, кинулась она со скалы, да и разбилась. С тех пор люди стали замечать, что выходит она, ну, то есть, дух ейный по ночам из лесу, да идёт к своему дому, будто ищет чего.
Мы с Мусей сидели совершенно обалдевшие, не в силах поверить, что такое может быть на самом деле.
– А что же нам теперь делать? Если так будет продолжаться, я ни на день больше не останусь!
– Да ты не спеши. Ты домового приманила?
– Еще не легче! Какого такого домового?
– Эх ты! Это у вас в городу всё наперкосяк, ни бога, ни чёрта. Обыкновенно – домового обязательно приманить. Он и дом будет охранять, и вас тоже, и нежить всю повыгонит.
– Бред какой-то. Как его приманить?
– Да просто. У калитки поставь тарелку, да положи в неё угощение – печенье, конфеты. Понравится ему – придёт и обживётся. Дом-то совсем заброшенный. Без домового никак нельзя. Поняла?
Домой мы шли растерянные, совсем сбитые с толку. Но всё же сделали, как посоветовала Нина. В первую ночь угощение осталось нетронутым. Муж посмеивался, но не перечил. Делай, что хочешь, если тебе так спокойнее. Ночью я снова слышала шаги во дворе. Подумала: еще одна такая ночь – и ничто меня тут не удержит.
На следующее утро тарелка у калитки оказалась пустой. Может, местная ребятня разобрала, а может… Но на чердаке всё стало тихо, с потолка не капало. А вот шаги. Они снова были.
На утро мы пошли в огород, посмотреть на свои десять заросших соток. Красота! Как жаль уезжать! И земля отдохнувшая, можно что-то вырастить. Муж с тоской посмотрел на меня:
– Ну что, зря покупали? Посмотри, как тут хорошо! А земля какая! А лес с грибами, а речка с рыбалкой. Кстати, сегодня обещали Олегу с Ларисой по грибы пойти. Забыла?
Муж взял лопату.
– Ну-ка, попробую, сильно ли земля заросла.
Воткнул лопату в землю, перевернул, еще, еще. Муся подбежала к отцу.
– Папа, смотри! – наклонилась и пошарив ручонками в коме земли, что-то вытащила.
– Ну-ка, ну-ка! Доча, это ж кольцо! Смотри, кажись, золото!
Я взяла находку в ладонь. Колечко блеснуло жёлтым металлом.
Вот это находка! Видать, кто-то из прошлых хозяев обронил, а мы нашли. Ну, доча, твоя находка, ты и забирай. Муся осторожно взяла колечко, посмотрела сквозь него на солнце.
– Нет, мама. Помнишь, что соседка сказала? Анфиса приходит, будто ищет что-то. А может, она ищет колечко, что ей жених подарил?
От такой догадки у меня аж мороз по коже пробежал.
– А что? Муся, может ты и права. Что же нам с ним делать?
– Так надо ей вернуть. Может, она успокоится и не будет больше приходить. Помнишь, тётя Нина сказала «неприкаянная душа». Пусть она будет прикаянная, а?
Я обняла дочурку.
– А вот мы сегодня пойдём за грибами, заберёмся на этот утёс и бросим Анфисе её колечко.
В общем, мы так и сделали. А главное – Анфиса и в самом деле больше не появлялась и не пугала нас. Постепенно мы обустроили дом, сделали ремонт и приезжали туда с удовольствием еще несколько лет. Но потом всё же продали одному охотнику. Даже не продали, а просто поменяли на дефицитную по тем временам вещь – японский видеомагнитофон и в придачу к нему богатство – целый мешок сахара! Сейчас даже смешно об этом говорить, но такие были времена! Вот такая была история, хотите верьте – хотите нет!
Рождественский портрет (одноактная пьеса)
Действующие лица:
Катя – незамужняя женщина 27 лет, дизайнер.
Евгений – 35 лет, художник.
Гарик – 29 лет, бизнесмен.
Действие происходит накануне Рождества в загородном коттедже в горах.
Вечер. В полутёмном зале в стареньком кресле-качалке возле камина сидит, накинув на плечи тонкий клетчатый плед, молодая женщина Катя, двадцати семи лет. Неотрывно смотрит на пылающий огонь. Встаёт, берёт с камина фото в рамке.
КАТЯ. Господи, я помню этот день так ярко, будто это было вчера. Вот, сейчас мама внесёт из кухни рождественский пирог и позовёт всех к столу. А папа войдёт со двора весь в снегу, румяный, весёлый, принесёт дров для камина… Да, ровно два года назад. Это было в другой жизни. (вздыхает) Как мне вас не хватает! Мамочка, папа, я приехала сюда, где мы были вместе последний раз, чтобы просить у вас благословения. Господи, как это банально и старомодно звучит в 21 веке! Тем не менее. Вчера Гарик сделал мне предложение.
(Обращается к родителям на фото)
– Да, я знаю, он вам не нравился. Но… Мне уже двадцать семь, мы с ним вместе почти четыре года. Принца на белом коне уже не будет. Я выхожу замуж и хочу, чтобы вы об этом знали. Вы спрашиваете, почему он не делал мне предложения раньше? Вы же знаете, у него был сложный развод, и нужно было проверить чувства… Я верю, что там, где вы сейчас, вы смотрите на меня и, как ангелы-хранители, оберегаете меня от бед. Я чувствую это. Я не знаю, правильно ли я поступаю, а посоветоваться мне больше не с кем.
(Катя встаёт с кресла и возвращает фото на каминную полку. Грустно оглядывает комнату.)
КАТЯ. Здесь почти ничего не изменилось. Только пусто стало без вас. (Берёт с полки сувенир.) Этот хрустальный сапожок я привезла вам еще школьницей, когда ездила с классом по «Золотому кольцу». Это было моё первое путешествие.
(Ставит сапожок на место, достаёт с книжной полки томик стихов Роберта Бернса.)
– А этот томик Роберта Бернса папа подарил нам с мамой на 8 марта, каждой по томику. Он знал, что мы обе обожаем его стихи.
(Кладёт книгу на стол, оглядывается по сторонам. Видит на каминной полке блокнот, берёт и рассматривает):
– Старая телефонная книга. Мамина привычка не выбрасывать некоторые вещи, которые она хранит, как память. Как в той песне: «В книжке телефонной старой -старой, где воспоминания живут, стертые страницы я листаю, все, кто был мне дорог – тут как тут…» Да… тут мамины воспоминания…
(Открывает блокнот, перелистывает страницы.):
– Номер тёти Вали, маминой подруги. Её уже нет. А это номер бабули. Она обожала нас с мамой, была остра на язык и не забывала обид… Зато так любила с нами петь! А это что за номер? Просто «Ж». Странно. Я никого из нашего окружения не знаю на «Ж». Может, кто-то из маминых коллег по универу? Да, в общем, уже неважно. (посмотрела в окно, поплотнее закуталась в плед)
– Что-то вьюга разыгралась. Почти так же, как в то Рождество. Пойду сварю кофе. Уже два года, как Рождество перестало быть для меня праздником.
(Уходит к плите, варит кофе в турке, доливает в чашку немного коньяка и возвращается к камину. Берёт томик стихов Бернса, читает):
«В полях под снегом и дождём
Мой милый друг, мой бедный друг,
Тебя укрыл бы я плащом
От зимних вьюг, от зимних вьюг.
И если мука суждена
тебе судьбой, тебе судьбой
Готов я боль твою до дна
Делить с тобой, делить с тобой…»
(Откладывает книгу, смотрит на огонь в камине.)
– А мне Гарик сегодня даже не позвонил. Странно. Готов бы он был делить со мной и радости, и горести, как мои родители, например? И всё же, кто этот «Ж»? Или эта? Я всех её подруг знаю, а эту – нет. Да что я гадаю? Номер-то в книжке. Позвоню и узнаю. (набирает номер на телефоне):
КАТЯ. Алло! (отвечает незнакомый мужчина, голос приятный)
ГОЛОС. Я слушаю.
КАТЯ. Добрый вечер!
(Пауза, затем взволнованный голос)
ГОЛОС. Марго? Ты?
(Катя спешно нажимает на красную трубку, прервав разговор.)
КАТЯ. Марго? Странно. Все коллеги называли маму Маргаритой Николаевной, подруги – Ритой, папа – Ритулей. Приятный голос. Он перепутал меня с мамой? Ну, впрочем, все говорят, что наши голоса ужасно похожи. Но… этот человек не знает, что мамы больше нет?
(Звонит телефон. Катя берёт трубку, уверенная, что это звонок от её жениха Гарика.)
КАТЯ. Да?
ГОЛОС. Марго, любимая, прошу тебя, не бросай трубку! Ты всё-таки позвонила! Я так тебя ждал!
КАТЯ. Но я не…
ГОЛОС. Послушай, не повторяй снова, что я молод для тебя, что ты не хочешь разрушать семью. Марго, дорогая, вот уже два года я пишу тебе. Ты молчишь. Я звоню тебе – ты не отвечаешь. Я всё равно буду ждать. Марго, скажи хоть что-нибудь, я так скучаю по твоему голосу…
(Катя, очень взволнованная, снова отключается.)
КАТЯ. Господи, кто это? У мамы был любовник??!! Я бы никогда не подумала… Хотя, я никогда не воспринимала её как женщину – красивую, стройную, ухоженную. Для меня она – просто мама. А для кого-то… Я должна это выяснить! Он писал ей. У мамы здесь всегда был рабочий комп. Даже в выходные на даче она без него не обходилась.
(Катя убегает в спальню и возвращается с ноутбуком. Садится на софу и открывает.)
КАТЯ. Чёрт! Я не знаю пароля. Попробую по дням рождения. (набирает разные варианты паролей) Мамин… Нет. Папин… Нет. Мой. Ура! Подошёл! Могла бы и сама догадаться. Так. Главное. чтобы к электронке не было пароля. Слава Богу, почта открыта! Так. Смотрим «Входящие». Ого! Да тут завал писем от этого «Ж»! Да, мамочка, ты так доверяла папе, ты знала, что он никогда не будет копаться в твоей почте. Мой милый папа. Так, открою любое письмо наугад. Мамочка, прости! Но мне это важно.
(читает): «Милая Марго! Вот уже год я не получаю от тебя ответа. Я пишу в надежде всякий раз, но снова и снова – пустота. Она разбивает мне сердце. Я никогда не забуду тех нескольких счастливых дней, что ты любила меня. Что мы любили друг друга. Я не верю, что ты забыла, ведь ты была так искренна. Я всё еще надеюсь, что ты поговоришь с мужем, я верю, что мы будем счастливы вместе. Я обещал тебе не пытаться встретиться с ним, но это не может так больше продолжаться. Любимая, ответь! Скажи, что не любишь, чтобы я перестал мучиться и ждать. И всё же я люблю, жду и надеюсь. Целую нежно твои изящные руки и нежную шею, в то место, где маленькая родинка. Я написал уже кучу твоих портретов. Однажды ты приедешь ко мне в мастерскую и увидишь себя…»
КАТЯ. (задумчиво) Мама… Знаешь, мне никто и никогда не писал таких писем. Но, судя по всему, ты не отвечала. Похоже на короткий и яркий роман. Значит, ты выбрала папу. Интересно, знал ли он? Надо посмотреть в «Черновиках». Есть! Мама, ты отвечала, но не отправляла. Посмотрю самое последнее. Оно написано как раз перед той, самой последней, поездкой сюда, на дачу. (читает):
«Здравствуй, мой дорогой, мой милый! Это моё последнее письмо, и я надеюсь, что отошлю его тебе, в отличие от тех многих, что так и остались у меня. Мне тяжело расставаться с тобой, поверь, но я должна. И не говори, что я никому ничего не должна, потому что это неправда. Те несколько дней, что были у нас с тобой, были самыми счастливыми в моей жизни. Мне казалось, что я ждала тебя всю жизнь. Это было как болезнь. Я так хотела быть с тобой, что преодоление желания было выше моих сил. Это была такая яркая вспышка, что, казалось, я просто умру, если откажусь от тебя и твоей любви. Но я не вижу нашего общего будущего. Я не смогу оставить мужа, с которым прожито столько счастливых, да счастливых, лет. Нас с мужем связывает гораздо больше, чем страсть. Это наше прошлое, наше тепло, участие, понимание с полуслова, полувзгляда. Он знает меня лучше, чем кто-либо, чем я сама себя знаю. Я предала его. Я не хочу ранить его этой правдой, он слишком дорог мне. Поэтому я решила, что он никогда ничего не узнает о нас. Я благодарна тебе за любовь, что ты подарил мне, мой милый Женя. Каждая минута, что ты смотрел на меня во время лекций, и потом, в твоей мастерской, каждое прикосновение и каждый поцелуй… Всё это навсегда останется со мной. Прощай!»
(Катя молча сидит некоторое время, ошеломлённо глядя на текст письма).
КАТЯ. Женя. Его зовут Евгений. Судя по всему – это один из её студентов, художник. Значит, они познакомились на лекциях по истории искусств, которые мама читала в универе. Да…
(Снова раздаётся звонок. Катя берёт трубку.)
ЖЕНЯ. Не бросай трубку, поговори со мной, Марго! Если я не могу видеть, то хотя бы слышать тебя мне не запрещено?
КАТЯ. Да. Прости. Женя, я пытаюсь справиться с собой, а твои письма мешают мне бороться, понимаешь? Я… мне очень жаль. Себя, тебя, мужа, который ни в чём не виноват. Не делай мне больнее, чем есть. Неужели после нашего расставания ты всё еще одинок?
ЖЕНЯ. Любовь моя, ты единственная женщина в моей жизни! Все остальные – бледные тени рядом с тобой.
КАТЯ. Но твои натурщицы, – Катя решила рискнуть, поняв, что Женя – художник, – и наверняка у тебя есть поклонницы в вашей тусовке.
ЖЕНЯ. В нашей тусовке? Марго, ты забыла, что я терпеть не могу весь этот арт-сброд. Я уже писал тебе, что уехал из города. Мне лучше работается и думается вдали от всей этой никчемной суеты. Так что сижу в деревне, пишу пейзажи, портреты, в основном, твои…А помнишь наш вечер в моей мастерской? Как нам было хорошо. И ты была так хороша при мягком свете свечей. Мы были вместе, мы любили, мы читали стихи, твои любимые. Помнишь, родная? (читает):
«Мою ладонь твоей накрой,
Твоей накрой,
Твоей накрой
И поклянись своей рукой,
Что будешь ты моя.
Я знал любви слепую власть,
И многих мук мне стоит страсть,
Но я любовь готов проклясть,
Пока ты не моя.»
А вот эти:
«Пускай сойду я в мрачный дол,
Где ночь кругом, где тьма кругом.
Во тьме я солнце бы нашёл
С тобой вдвоём, с тобой вдвоём.
(Катя продолжила):
КАТЯ. «И если б дали мне в удел
Весь шар земной, весь шар земной,
С каким бы счастьем я владел
Тобой одной, ТОБОЙ ОДНОЙ…»
(Пауза.)
ЖЕНЯ. Маргоша, родная, откуда ты звонишь? Что-то связь плохая.
КАТЯ. Я на даче у родителей. Ой, ну, ты знаешь, на даче, что досталась мне от мамы.
ЖЕНЯ. Ты одна?
КАТЯ. Как видишь. Иначе бы мы не говорили. У мужа корпоратив на работе, он не смог поехать. А я люблю здесь бывать.
ЖЕНЯ. Так, может…
КАТЯ. Нет, не может. Пора проститься, иначе…
ЖЕНЯ. Что иначе? Боишься, что я рванусь к тебе? Да, мне хватит одного твоего слова…
КАТЯ. Евгений! Ни слова больше! Пожалей меня. Прощай!
ЖЕНЯ. Подожди! Как ты меня назвала? Евгений? Марго, у тебя всё в порядке? Ты никогда не называла меня так, тебе же не нравилось. Маргоша, я сейчас отключусь, раз ты настаиваешь. Только скажи, как ты будешь выбираться с дачи. Разве ты не слышала прогноза? В горах опасность схода лавины. Прошу тебя, сиди там, пока не разгребут от снега дороги. Оставайся там!
КАТЯ. Женя, подожди…те. Я должна тебе… вам кое в чём признаться.
ЖЕНЯ. Ничего не понимаю, что за официоз. Слушаю тебя, любимая.
КАТЯ. Я – не Марго.
(ПАУЗА)
КАТЯ. Вы слышите меня? Я – не Марго. Марго умерла.
ЖЕНЯ. (кричит) Что?!!! Кто ты? Не смей так больше шутить никогда!
КАТЯ. Да послушайте! Простите меня. Это было ужасно глупо с моей стороны. Я Катя, её дочь. Простите.
ЖЕНЯ. Катя? Этого не может быть… Это же твой голос – голос Марго! Ты шутишь? Что с Марго?!!
КАТЯ. Мама погибла ровно два года назад, когда они с папой возвращались с дачи. Они попали под лавину.
ЖЕНЯ. (в трубке слышен глухой стон). Зачем же ты… Это жестоко! Будь ты проклята! (разговор прерывается)
КАТЯ. Ой, дура! Какая я дура! Эгоистичная, тупая, бесчувственная дрянь!
(Телефон снова звонит. Катя хватает трубку)
КАТЯ. Алло! Женя! Простите меня! (звучит голос Гарика – жениха Кати)
ГАРИК. Женя? Катюша, какой Женя? Ты там с кем?
КАТЯ. А, Гарик, привет, милый! Да не обращай внимания. Звонила Женька – моя подружка. Надоела мне со своими личными проблемами. Я её послала подальше, теперь, вот, извиняюсь.
ГАРИК. Не знал, что ты с ней на «Вы». Хорошо, что послала, а то до тебя не дозвониться. Ну как ты, Котёнок? Дом сильно замело? Как выбираться будешь, принцесса моя?
(Катя с трубкой подходит к окну.) Ого, какая метель! Даже не знаю, что делать. Кажется, я попала… Похоже, Рождество я буду коротать здесь одна (в трубке слышны возбуждённые мужские голоса, женский смех.)
КАТЯ. Гарик, у тебя там, кажется, весело.
ГАРИК. Что? Котёнок, я плохо тебя слышу. У нас тут корпоратив. И пьём, между прочим, за тебя, то есть, за нас! Ты же не захотела пойти со мной, так что не обижайся!
КАТЯ. Гарик, не начинай. Ты же знаешь, сегодня два года со дня гибели моих родителей. Я не могу…
ГАРИК. Ладно, ладно. Я не в претензии. Дорогая, я дозвонился до дорожных служб, дорогу пытаются расчистить, но снегопад очень сильный, это надолго.
КАТЯ. Дорогу-то они расчистят, им не впервой. А вот подъезд к дому не тронут. Я не знаю, как буду выбираться. Ты же приедешь и спасешь свою принцессу?
ГАРИК. Я? Котёнок, ты же знаешь, объявили опасность схода лавины. Разве не помнишь, чем это кончилось для твоих родителей? Я поговорю со спасателями, пусть что-то предпринимают. В конце концов, это их работа. Не грусти. Как разгребут дорогу, приезжай! Я уже скучаю!!! Ну, пока, прости, любимая! Тут мои обалдуи не дадут поговорить! Целую!