Олеся Рияко
Принцесса из борделя
10. В логове зверя
Должно быть, замешательство живо отразилось на моем лице.
Безошибочно узнав мою эмоцию, мужчина возмущенно фыркнул и, кинув какую-то бумагу, что сжимал в руке в жадную до всего горящего пасть камина, отошел к столику между нами, чтобы наполнить бокал.
Красное вино медленно лилось из золотого кувшина в золотой кубок, а мой господин не отрывал от меня холодного взгляда.
Я замерла, не в силах сделать даже вдох – в моем сознании огнем пылали два слова «это не он»!
Теперь я видела, что и рост его был ниже и волосы имели совершенно другой, более темный оттенок… вероятно, мне так хотелось вновь встретиться с королем, что я просто принимала желаемое за действительное! Но кто же этот человек?
Мужчина был несомненно красив: четкий контур лица, прямой нос, острый взгляд стальных серых глаз из-под ярких черных ресниц, чувственные губы со слегка приподнятыми уголками… но не от того, что мой господин улыбался, скорее это выражение его лица говорило о сдержанном возмущении.
Наполненный кубок предназначался вовсе не мне – он задумчиво пригубил его, смакуя вкус и только затем произнес.
– Я вижу ты разочарована? И кого же ты ожидала увидеть на моем месте? – Голос его был тяжелым, бархатным, но в то же время холодным, как взгляд его блестящих серых глаз. И я не подбираю эпитеты к цвету, они действительно будто едва уловимо светились изнутри, как у волка или кота в темной комнате. – Быть может того, кто подарил тебе столь богатое платье? Насколько я знаю, такие как ты предпочитают не тратить много на подобные наряды. Какая разница, ведь вскоре все равно снимать. Дайка подумать, во сколько же оно ему обошлось?
Я вся подобралась и сжалась, когда он приблизился ко мне и провел пальцем по узкой полоске над кожей, которая была расшита сапфирами. Словно наслаждаясь девичьим смущением, он скользнул выше, задев ложбинку на моей груди.
– Чудесная ручная работа. Поверь, я умею отличать дорогие вещи от подделок. Вот твоя нежная кожа, например, и эта энергия, что через край плещется в твоих синих глазах, стоят каждого делария, что я заплатил той напомаженной старухе Кардамон. И угораздило же тебя попасть в бордель. Я бы, пожалуй, заплатил за тебя не в пример щедро, попади ты ко мне раньше. – С произнесением каждого слова его голос становился тише, а дыхание глубже. Горячие пальцы скользнули по моей шее вверх и слегка сжались на горле – он притянул меня к себе и медленно вдохнул аромат у самой ключицы… провел, едва касаясь губами до подбородка и резко отпустил. Я отшатнулась и едва не упала – внутри меня все превратилось в камень от страха, который внушал этот властный мужчина.
Допив залпом вино, он отшвырнул кубок в сторону и одним движением отстегнул плащ, покорно скользнувший к его ногам.
– Лобелия… – Произнес он, словно пробуя мое имя на вкус. – Мадам сказала, что у тебя было не много мужчин. Сколько? – Жестко потребовал он дать ему однозначный ответ.
Я растерялась – и что же сказать? Нет, серьезно, сколько у меня их было на самом деле? Двое или четверо? Вот ведь демон его побери!
– У меня было двое мужчин… но четверо любовников. – Сказала я сама опешив от туманности получившегося ответа.
Густые брови мужчины скользнули вверх, и он заинтересованно заглянул мне в глаза… я ответила на взгляд похолодев от ужаса – в его стальных очах плескался гнев, готовый выплеснуться наружу от любого моего неосторожного слова или даже движения.
– Интересно. Но, пожалуй, я не хочу о них знать… или хочу? – спросил он сам у себя. – Быть может, мне понадобятся их имена… что молчишь, говори же, как их зовут?
Я прикусила язык. Зачем ему имена тех, с кем у меня была связь? Не знаю почему, но я не хотела ни при каких условиях называть ему имя Генриха…
– Молчишь? – Удивился господин и возмущенно скрестил руки на груди. – Ну, конечно. Ты ожидала увидеть одного из них на моем месте. А может и их всех? Что ты за шлюха, что привязываешься к своим любовникам?
Я потупила взгляд и склонилась в извиняющемся поклоне. Он был такой взбудораженный, злой… мне невозможно было понять, что же на уме у этого странного человека, купившего одну только ночь со мной за тридцать тысяч делариев. Он ревнует? К чему это, ревновать к куртизанке, то же самое, что охранять общественный колодец – из него пили до тебя и будут пить после, и того не изменить.
– С другой стороны, тем лучше. Значит осталась в тебе какая-то гордость. Мне бы сошло и так, но сопротивление духа всегда добавляет приятное послевкусие. – С этими словами он достал из ножен на поясе небольшой кинжал и направился ко мне.
Я почувствовала, как жизнь заранее покидает мое тело, утекая сквозь ставшую мертвенно холодной, каменной кожу. Я бросилась от него к зеркалу, но оно перестало мерцать и переливаться, вновь превратившись в черный кусок стекла. В этой запертой комнате, ему, такому сильному и пугающе решительному, ничего не стоило нагнать меня, путающуюся в многочисленных тяжелых юбках. Мужчина схватил меня за руку и дернул к себе, точно я ничего и не весила, развернул к себе спиной и с усилием сжал свою руку у основания моей шеи, удерживая на месте.
Надрывно треснула ткань… и снова, и снова… он разрезал и рвал подарок Генриха на мне, словно то было символом обладания мной, наложенным другим мужчиной. Я едва сдерживала слезы, глядя на то, как в стороны брызнули сапфиры, как опадали к моим ногам куски искусно расшитого синего атласа. Сбросив остатки ткани с моих рук и срезав подъюбник из китового уса, этот дикарь прижался сзади и прошептал в самое ухо, горячо обжигая его своим тяжелым дыханием.
– Банагор, дракон Варлейских гор, ужас Ильсура – запомни это имя, девчонка. Скоро тебе придется забыть все остальные, хочешь ли ты того или нет!
Он схватил меня грубо, поперек талии и закинул на плечо, скрытое доспехом. Холодный металл до боли обжог нежную кожу на моем животе, а рубины и алмазы впились в меня оставляя царапины.
Банагор властно положил руку на мои ягодицы, прижимая к себе и отнес к ложу, сбросив на ворох подушек. Он стоял надо мной и не сводя глаз, снимал с себя одежду, обнажая сильное тело – его грудь тяжело вздымалась, а глаза горели жаждой, которую я, как мне казалось, не смогла бы утолить. Это было не просто вожделение, с которым на меня смотрел Сомерайт Барджузи Гроуд, дракон, словно голодный зверь, хотел поглотить меня целиком.
О, Боги! Дракон… их осталось в Эвеноре не много, этих непримиримых князей, жадных до власти и битв. Почти все канули в лету, подобно Чернолесским Эльфам вот уже несколько сотен лет не покидавшим своего тенистого убежища. Я не слышала о Банагоре ужасе Ильсура, но и Варлейские горы находились на другой стороне Эвенора. Ближайшего к нам драконьего князя звали Канадар, владетель Асприйских гор, что пересекали границу Кардского королевства и еще десятка других. Последний его военный поход закончился полным разгромом Рурского королевства, король которого опрометчиво отказал жестокому существу, когда тот посватался к его дочери.
О драконах было известно то, что они небыли людьми по своей сути, хотя и выглядели схоже. Что были баснословно богаты и жестоки в стремлении обогатиться еще больше. Вне сомнений Банагор являл собой все то, что я представляла, читая сказания о драконах.
Мужчина наклонился ко мне и потянул на себя за ногу, больно сжав щиколотку, я попыталась вырваться, дернувшись в сторону, но тем лишь раззадорила его. Он сел меж моих ног, грубо раздвинув их и, наклонившись вперед впился своими губами в мои, требовательно проникая меж них языком. Его движения были резкими и грубыми, словно страсть внутри расплескивалась через край, не давая ему остановиться ни на секунду. Он держал меня за шею и вжимал мои бедра в подушки, не давая и дернуться, шелохнуться, даже просто набрать достаточно воздуха в легкие.
Его твердая плоть легла сверху на мою промежность, и он начал медленно водить ей, то ли давая мне оценить его размер и толщину, то ли возбуждая себя этими прикосновениями. Мне совершенно не хотелось его в себе, он был груб и резок, причинял боль словно специально, нарочито усиливая хватку, если слышал мой стон или я начинала сопротивляться увереннее.
– Ну, что же ты не принимаешь меня, как положено любезной обольстительнице из дома утех? Хрипел он от возбуждения, жестко целуя мою шею и ключицы. – А может ты все же хочешь, чтобы я взял тебя как обычную шлюху?!
Сказав это, он зарычал и едва отстранившись, перевернул меня лицом вниз, и навалился сверху, уверенно направив себя во внутрь меня. Он вошел порывисто, больно и сухо, но мое лоно тут же отреагировало на него, наполнившись влагой. Почувствовав это, он сильнее сжал мою шею и задвигался, входя глубже, наполняя собой туже.
Он вбивался снова и снова, наслаждаясь тем, какая я узкая и влажная внутри, а я плакала, пряча лицо в цветастой подушке, закусив ее угол от боли и предательства собственного тела. Оно хотело дракона, но не я! Теплые волны заполонили низ живота и отдались тяжестью во всех членах, там, внизу вновь начал завязываться знакомый тугой узел, и я простонала от томного желания.
Он засмеялся. Банагор расхохотался страшно, раскатисто, зло и потянул меня на себя, ставя на колени. Теперь он двигался еще быстрее и чаще. Его движения стали более плавными, а хватка на моей шее ослабла, но только на миг – с напряжением его плоти во мне, я начала задыхаться. Он душил меня одной рукой, продолжая жестко удерживать на месте и вбиваться, снова и снова, часто больно и глубоко… я почти потеряла сознание, когда он начал изливаться в меня протяжными толчками. А затем, мужчина просто отпустил мое ослабшее тело, и я повалилась на бок, соскользнув с него и надрывно хватая губами воздух.
Его семя покидало мое лоно, сделав бедра с внутренней стороны неприятно влажными и липкими, но я не смела пошевелиться, чтобы что-то сделать с этим, просто смотрела на него снизу-вверх и боялась того, что же будет дальше. Солнце за окнами уже совсем скрылось за водной гладью Недремлющего моря и мощный силуэт моего мучителя подсвечивался только красными сполохами пламени в камине и тусклым светом немногочисленных зажженных свечей. Его глаза пугающе ярко горели в этом сумраке, отдавая сталью… светящемся расплавленным серебром.
– Значит вот, как это работает? Нужно не только получить удовольствие самому, но и доставить его тебе? Что ж, так даже интереснее. – Сказал он странное, словно себе самому, и привлек меня, потянув за подхваченную с подушки ослабевшую руку.
Теперь я была прижата к его жесткому влажному телу и кожей ощущала, как за твердыми мышцами и костями бьется сердце… два сердца, ударявшие в грудь попеременно!
Он провел рукой по моим волосам и влажной спине, но теперь не прилагая усилий, а словно стремясь успокоить. Нежно и едва касаясь. Его губы нашли мои, и он прикрыл глаза, наслаждаясь мягким поцелуем. В один миг дракон Банагор словно стал другим и это сбивало с толку – грубые, жесткие руки оказались способны на нежные прикосновения, движения его теперь были плавными и дразнящими…
Он целовал мою шею, грудь, нежно прикусывая и вызывая мурашки своими легкими касаниями. Я сама не заметила, как подалась вперед и обвила его шею руками, запустив руки в мягкие темные волосы, как коснулась губами его влажной колючей щеки и позволила новому поцелую стать не невинным, а жарким и страстным.
Это все мое тело, мое жалкое зачарованное тело! Оно больше не слушалось меня! В отличии от упрямого, свободного духа, оно жаждало подчинения и мужской плоти внутри, жаждало грубых и нежных ласк, обожания и мгновенного наслаждения!
Он проник в меня снова, посадив к себе на бедра и позволил двигаться, как хочу, лишь едва направляя сильной ладонью. Иногда я чувствовала, как мужчина порывался вновь сжать меня, чтобы втиснуться в мое тело сильно, до боли, но тут же останавливал себя, становясь еще нежнее, податливее. Мы были в объятиях друг друга, словно мед и сахар, я медленно растворялась в нем, теряя форму, но не суть. Он словно расщеплял меня на кусочки, поглощая своей энергией, своим возбуждением и все нарастающим желанием достигнуть пика наслаждения.
Мои бедра начали двигаться чаще, ритмичнее под его настойчивыми руками, я ощущала каждый миллиметр напряженной плоти внутри себя, такой горячей и упругой, что по коже не переставая бежали мурашки от наслаждения. Я пыталась найти в себе силы дышать, но теперь это было невозможно не из-за его рук, сжимавших мою шею, а из-за теплых волн, захватывающих меня снова и снова. И вот он протяжно застонал, не в силах более сдерживать достигшее предела возбуждение, а я захлебнулась от эмоций, почувствовав знакомые толчки внутри. Мы достигли пика вместе и мне показалось странное… будто в этот момент мы изливались друг в друга. Словно какая-то внутренняя энергия, нагнетенная этим напряжением из самой глубины моего сознания, устремилась к нему и наполнила его – так засеяли его глаза, обращенные к потолку в момент наивысшего наслаждения.
Он прижался ко мне и не отпускал, словно все еще не мог насытиться пережитыми эмоциями. Обнимал, целовал… пока вдруг не посмотрел мне пристально прямо в глаза…
Мне сложно сказать, что он увидел там, ведь я изнемогала от наслаждения и нежности, истекая своей влагой и его семенем, желая подобного еще…
Но Банагор вдруг отстранился, жестко столкнув меня с себя на подушки. Лицо его вновь стало бесстрастным, а взгляд злым и тяжелым.
– Уходи. – Сказал он и спешно направился к зеркалу, чтобы провести по нему пальцем и прошептать заклинание. – И забери этот мусор. – Добавил он, пнув остатки моего прекрасного синего платья, по пути к столику с вином в золотом кувшине, стоявшим недалеко от камина.
С тяжелым комом боли и обиды я соскользнула с ложа и бросилась собирать изодранный синий атлас. Его смена настроения уязвила меня, но вернула с небес на землю. Я – шлюха, которую он купил себе на ночь, можно ли было ожидать другого отношения?
И все же я вновь попалась в эту ловушку нежности. Вот же дура! За его прикосновения, за то, как он дарил мне наслаждение, взяв меня второй раз, я уже готова была простить ему и синяки на шее и бедрах, и испорченный драгоценный подарок. А ведь дело в том, что пусть и на миг, все показалось мне таким настоящим, словно он делал это любя.
Должно быть беда моя именно в этом – меня никто в жизни по-настоящему не любил, и я искала тень этого чувства везде, где возможно. Цепляясь за мимолетные ощущения так, будто они готовы были подарить мне что-то настоящее…
Он стоял ко мне спиной, наблюдая, как язычки пламени, совсем уже опустившиеся к прогоревшим углям, бросали блики на чуть закопченный розовый мрамор. Меня для него в этой комнате уже не существовало, и я со слезами досады и злости на себя саму, подобрав остатки королевского подарка, почти вбежала в распахнутое передо мной ледяное чрево зеркала Эвандоэле.
В мансардное окно моей опочивальни глядело вечернее солнце… ведь до чего же странно течет время, когда путешествуешь сквозь пространство!
Я бросила обрывки платья, что держала в руках и кинулась к постели, чтобы позволить себе сбросить, выплакать горечь, впрыснутую этим змеем в мои тонкие вены, но вынуждена была остановиться, стыдливо прикрыв наготу руками.
В кресле напротив моего ложа с недовольным видом восседала мадам Кардамон, по обе стороны от нее, зацепив большие пальцы за пояса с маленькими черными дубинками стояли наши охранники – мой позабывший все былое ухажёр Габдал и седой, морщинистый но все такой же устрашающе крупный Бэроз – охранник, который служил здесь столько, сколько я себя помнила.
Женщина неторопливо поставила фарфоровую кофейную чашечку обратно на поднос возле себя и посмотрела на меня так, словно ждала как минимум признания в чьем-то убийстве…
– А вот и Лобелия, цветочек мой. – Сказала она совсем не ласково, как делала это обычно, даже в минуты гнева. – Ну, что же ты. Прикрой свою наготу хоть чем-то, а то я не смогу остановить этих мужчин, даже если пожелаю. А мы же не хотим, чтобы твое драгоценное тело досталось кому-то бесплатно…
11. Разбиваюсь вдребезги
«Бесплатно?!» – возопила я, едва вникнув в смысл ее слов.
Гневный румянец залил мое лицо, и я порывисто сдернула покрывало с кровати, обмоталась им на манер платья с открытым верхом. Взгляды охранников до того жадно шарившие по моему волнующему телу скользнули в стороны – к их досаде представление было слишком быстро окончено.
От душивших меня слез не осталось и следа – бесплатно?! Да что эта старая шлюха себе позволяет! Я сполна отработала на нее и с того момента, как Банагор велел мне катиться к демонам из его драконьей пещеры, я уже была свободна как ветер. От нее, от этого прогнившего борделя – печальной участи моей матери, от похотливых взглядов охранников и вообще всего, что было мне столь противно!
Нет, это место никогда не было мне домом. Я была здесь заложницей с тех самых пор, как моя глупая родительница взяла с мадам Кардамон слово заботиться о нас с сестрами и отписала ей все имущество… уж лучше бы мы попали в сиротский дом! Глядишь, хоть кого-то бы удочерила приличная семья.
– Пусть ваши громилы выйдут немедленно! Я свободная женщина с этого момента и до тех пор, пока старость и смерть не обглодают мое, как вы заметили, «драгоценное тело»!
– Вы только посмотрите на нее! – Рассмеялась женщина, тыча в меня холеным пальчиком. – Как хорошо ты играешь праведный гнев, моя дорогая, никак научилась у достопочтенного дракона? Что, нынче навыки передаются через семя господ? – Я растерялась от того, с каким жаром она кинулась на меня в ответ… что же случилось? Что изменилось пока меня не было? – Нет, все наверно твоя дурная кровь! Кто же был твоим папочкой, дрянь? Мне вот видится, что ты с сестрами все из одной дурной мошонки, от этого вора и убийцы, Ангельда Черного! Держите чертовку! – скомандовала она своим амбалам, а они только и рады были схватить меня за тонкие белые руки и подвести к мадам, словно и не замечая покинувшего мое тело покрывала.
– Я тебе покажу, «свободная женщина», дрянь! Это ведь ты все устроила, как пить дать ты! Твоим шлюхам-сестрам и в голову бы такое не пришло из вас троих только ты, уродина, ума от матери получила! – Все распалялась мадам Кардамон, снимая со своего пояса широкий кожаный ремень. – Держи ее, Габдал, да так чтобы и не дернулась!
Повинуясь приказу, ишмирец высоко поднял мои руки, и прижал меня к своему пахнущему потом телу, подставив мягкое место прямо на суд мадам.
Я не на шутку испугалась… никогда, что бы кто не делал, женщина не позволяла себе распускать руки. Нет, она могла быть очень строга в гневе – оставить без еды и питья на несколько дней и даже привязать в подвале без света, если уж кто совсем провинился. Но поднимать руку?
Воздух рассек ее замах и мою правую ягодицу нестерпимо обожгло – она била сильно, зло, выпуская пар, наслаждаясь каждым моим вскриком. Мадам Кардамон хватило всего на шесть ударов, но каких сильных – кожа на попе горела огнем, словно к ней приложили раскаленную сковородку. Я плакала беззвучно, до крови закусив губу.
Габдал отпустил меня только увидев, что мадам опустилась на край кровати и устало отерла подушкой раскрасневшееся лицо. Не в силах держаться на ногах, я сползла к его ногам, отметив до чего напряглась в штанах его мужская суть.
Это было так противно.
Я не могла дышать, не могла плакать, не могла даже сесть на пол, лишь неуклюже развалиться, перенеся вес на одно бедро. За что же мне все это, ведь я исполнила то, что было обговорено в точности. Так что же, вот она моя награда?
– Ладно, идите уже отсюда, а то вон у Габдала сейчас штаны порвутся. А швея-то у нас даже сидеть не может, не то что шить. Заказывай потом вам приличную одежду… – дождавшись, пока охранники уйдут, мадам Кардамон сползла с кровати на пол, сравнявшись со мной взглядом. Даже протянула руку к моему колену, видимо, то был примирительный жест, но я отшатнулась. – Ну, ну. И ты меня пойми, нельзя мне такое просто так спускать – уважать перестанут.
Я непонимающе подняла на нее заплаканные глаза. Да что она вообще несет? С дракона моду взяла настроение, как перчатки менять? Вот она грозная фурия, грозящая смертью, а теперь вновь медовая, все понимающая мадам? Неужели этой женщине самой от себя не тошно?
– Я ведь до последнего думала, что вы все втроем это против меня спланировали. Все с самого начала предусмотрели. А потом ты вернулась, и я по глазам твоим поняла, что ты не при чем. Это все они одни, сестры твои, но тут уже ничего не попишешь. – Сказала она и грустно улыбнулась. Проникновенно так, будто ей и правда было жаль.
– Да о чем вы вообще? Что случилось? Что сделали Амариллис и Валериана такого, что вы позволили себе бить меня голую на глазах у охраны?
Женщина недовольно поморщилась, но ответила:
– Опоили меня и вынесли весь сейф подчистую… все нажитое непосильным трудом…
Внутри меня словно треснуло что-то стеклянное и осколки разлетелись во все стороны, впиваясь в сердце, легкие и желудок, но я при том оказалась парализованной, не способной даже плакать от боли… Сестры обманули меня? Но… но как же…
– Как тебя отправили, пришли ко мне Валериана и Амариллис, поскреблись в дверь и предложили вместе выпить Ишмирского меда за добрую дружбу и легкое расставание. Ведь я вам что вторая мать была, да и отец… мол, «не забудем вас, мадам Кардамон и благодарим за все, что вы для нас сделали. Мол, будем жить теперь новой жизнью, но и вас не позабудем» – ну, как мне было отказать. И знали ведь, что я именно Ишмирский мед люблю, припасли заразы где-то! В это-то время года его разве что в королевском погребе сыскать можно. Я еще заметила, что сами пьют мало и все мне подливают… ну, так ведь то не обычный напиток, его богатый терпкий вкус мало кто прочувствовать в полной мере может… Разомлела я и они давай меня уговаривать камею вашей матери продать, мол, тебе подарок сделают раз ты им денег из своей доли посулила. Сторговались со мной аж на пятьсот делариев. Ну, конечно я купилась и полезла доставать… тут-то они мене на голову вазу и опустили. Да не абы какую, между прочим, а с Мисканского фарфора да вручную расписанную. Двести делариев стоит, не меньше.
Я слушала ее закрыв рот руками, а у самой внутри все дрожало… не от возмущения или обиды, а от страха… того, что вот я снова одна. Что обретенная было семья была для меня очередным миражом, как чувства, которые мерещатся мне в ласках покупающих меня господ.
Лобелия-дибелия… права была Амариллис, придумывая мне прозвища. Я вполне заслужила такое к себе отношение не только внешностью, но также глупостью и бесконечной верой в чудеса.
Подумать только, такая большая – а все еще в сказки верю!
– В общем, не могу я теперь тебя отпустить Либи, даже если не твоя в этом всем вина. Я потеряла по меньшей мере девяносто пять тысяч делариев и это только по грубому счету – в сейфе было много украшений, точную цену которым я никогда не узнавала. Лобелия? Ты слышишь меня? Либи?
Я громко всхлипнула и тенью поднялась со своего места:
– Оставьте меня, пожалуйста. – Прошептала я. В глазах плыла слезная пелена, а тело шаталось так, будто я не ела по меньшей мере неделю или несколько дней шла, не останавливаясь через пустыню. – Мне просто нужно побыть одной, пожалуйста.
– Да, да. – Снова это бесконечное понимание в глазах. Женщина поднялась вместе со мной и приобняла – отпрянуть от нее у меня просто не было сил. Мне было все равно. – Я уже наняла людей и если они поймают беглянок, то ты несомненно будешь свободна. Но если нет… – она выдержала многозначительную паузу и нервно пригладила прическу. – Если нет, то я вынуждена буду принять меры. Понимаешь, в моем деле нельзя ничего и никому прощать, дорогая. Отдыхай, поговорим после.
***
Дни потянулись усталой вереницей, один следом за другим. В первое время я и вовсе не покидала постели… мое сердце было разбито, дух сломлен. Мне хотелось умереть, но не страшно, не в мучениях, а просто моментально перестать дышать, думать, чувствовать. Иначе я бы непременно что-то с собой сделала, в комнате не было недостатка в острых предметах.
Драгоценное зеркало унесли из моей опочивальни сразу же, видимо, опасаясь, что разобью в порыве гнева, а может и просто пришел срок возвращать его Геренвальдскому дожу. Мне было все равно.
Мадам больше не подпускала ко мне никого, ухаживала за мной сама и приставила одноглазую старуху Калтею, которая имела обыкновение осыпать меня гадостями, едва пересекала порог комнаты:
– Вот она, неземная красота, валяется опять в потолок наплевывая, ручками глаза свои бесстыдные прикрыла… поглядела бы я, как ты этими белыми рученьками горшки ваших шлюх драишь, да потом ими же им булочки печешь…
«Ах, бабка Калтея, если б ты знала…»
Правду говорят, бойтесь своих желаний. Вот жила бы и дальше горбуньей… а что плохого? Нос по ветру, сестры-язвы рядом, жизнь своим чередом и всего-то переживаний, что страшна, да все вокруг носом воротят. Дык так оно даже и лучше, не страшно в любое время дня и ночи выйти за порог… ночной Миль так прекрасен – фонари освещают набережную, мощеные улочки, красивые фасады домов. Свет луны и звезд, глядящих с бархатного неба, отражается в зеркале обожжённой глиняной черепицы… как мне вернуть все назад? Где достать амулет, который снова сделает меня той, кто я есть на самом деле?
Я и не надеялась, право, на то, что сестриц вернут… девяносто пять тысяч… да с такими деньжищами можно себе нанять армию телохранителей, купить замок и окопаться в нем, ни в чем себе притом не отказывая… недолго правда, но на годок такой бессовестно шикарной жизни хватит.
Хотя, кто знает, быть может беглянок все еще не нашли, потому что и нет их уже – гниют в какой-нибудь канаве, а денежки мадам Кардамон прибрал к рукам бессердечный лиходей, который теперь и в ус не дует, проматывая их на право и на лево. В том же Миле, например. Быть может даже в нашем же борделе.
От мстительных мыслей лучше не становилось. Я вообще заметила, что спустя неделю такого «растительного» существования мне стало в общем-то все равно на всех и на все. Не хотелось больше думать о тихой жизни с кошками, в уединении на окраине какого-нибудь леса или деревни. И даже мечтать украдкой о том, что король Генрих не забыл меня и вот, прямо сейчас, мчится на белом коне из Розамундских земель, чтобы влететь как есть в гостиную «Лиловой Розы» и пылко потребовать выдать меня ему немедля, иначе он спалит тут все к демонам и станцует на пепелище.
Но могла ли я тогда знать, что кто-то и правда спешил мне на помощь в тот самый момент, вот только…
