Олег Мироненко
Другой
Рассказ одиннадцатый. Слоёный пирог
Тег снова ощутил себя маленьким и слабым перед нависшей над ним темнотой, по которой пробегали фиолетовые прожилки. Тенью. Пустым местом. Энергия, исходившая от нового персонажа в этом призрачном мире, подавляла.
– М-да… – провибрировала темнота. – И это от тебя столько лишнего шуму? Непонятно. Ничего непонятно. Однако раз уж ты оказался передо мной, у тебя есть право на три вопроса. А потом я решу, что мне с тобой делать. Хотя, что тут решать… Чистильщикам скормлю, да и всё. Нет тени, нет проблем. Ну, спрашивай.
Тег жалко осведомился:
– Вы… кто?
– Не знаешь, кто я? – колыхнулся сгусток. – Страж я. Понял? Страж! Валяй дальше.
– А… где я нахожусь?
Молчание. Потом раздалось кряхтение:
– Да что ты вообще знаешь-то, а? Ты как здесь оказался, прыщ энергетический? Ох, постой, постой… Чую, что-то здесь не так, совсем не так. Не может такого быть. Дай-ка я тебя сам испытаю, недоразумение ты залётное! Уж не из той ли ты шайки, что Хранители вокруг себя держат, на беду нашу?
Тега затрясло. Вернее… защекотало. Опять появилось это ощущение связи с телом, вместе с растущим внутри напряжением. Ему сделалось одновременно и сладко-тревожно, и мучительно-больно от рвущихся наружу вибраций. «Я… распадаюсь? Из меня опять хотят сделать «ничто»? Но ведь это… смешно!»
И тут он явственно услышал смех и взахлеб сказанные слова – да, да, слова, а не вибрации, и смысл их был прост и понятен: «Не боюсь щекотки, перейди от Егорки на того, кто рядом, рассмеши до упаду!»
Напряжение ушло, и сделалось легко-легко. Зато отчаянно затрепетал страж: «Ох, прекрати, ой, хватит, ой не могу больше! Пропадаю! Распадаюсь!»
«Подожди распадаться», – весело провибрировал Тег. – «Поговорим давай сначала. Так где же я всё-таки нахожусь? И попонятней давай, не умничай».
«Хорошо, хорошо… Ой-й-ёй! Представь, что Вселенная – это пирог. Так вот, ты сейчас находишься в корке этого пирога. Понял?»
«А почему – пирог?» – полюбопытствовал Тег.
«Потому что каждый хочет от него откусить, балда! Ох, не обращай внимания, спрашивай быстро, что хочешь знать и отпускай меня!»
«Потерпишь, не всё тебе других испытывать. Корка, значит… Низший слой?»
«Соображать начал. Те, кто на Земле слишком тело любил, здесь и остаются. Нет у них сил, чтобы, значит, притяжение Земли преодолеть, и молиться за них некому. Другие же субстанции – ну души, души, бестолочь! – о-хо-хо-хох! – здесь не задерживаются, некоторые ангелами становятся, связи с Землёй не теряют, а другие выше стремятся, пирог-то из слоёв состоит, а слои – из сот бесчисленных! Всё, вражина, отцепись от меня, всё тебе рассказал, что сам знаю, мочи моей больше нет! – у-у-у-у-ой-й-ёй!»
«Не всё ещё, терпи. У вас тут зоопарк целый: чистильшик, страж, опять же ты хранителя упомянул. Растолкуй, что это за птицы, какого полёта. А то ведь, как отпущу, тебе не до этого станет».
Вибрации достигли высшего предела, на грани полной потери информативности. Тегу стало уже неуютно от этих судорог, но другого выхода не было.
«А-а-а-а-я-я-я-я-й! Изверг! Чистильщики Землю чистят от отходов, пожирают любой мусор, ну, и друг друга тоже, чтобы силу обрести! Некоторые, самые удачливые, становятся стражами, вот, как я, чтобы получить выбор! Стражи вход отсюда на Землю охраняют. А хранители – это те, которые… возвратились!»
Верещащий сгусток был уже не темнотой, а клубком малиновых всполохов.
«Допустим», – промычал Тег, так ничего толком не поняв. – «А вот шакал – это ещё кто?»
«Кто-то! Черную дыру ты растревожил, вот кто! А-а-а-а-а! Всю энергию тебе отдал, придётся на Землю-матушку возвращаться, духом бесплотным побыть!»
Клубок исчез. Да, именно так: исчез, оставив после себя нечто размазанное, почти неуловимое.
И сразу рядом с Тегом оказался чистильщик, всосал в себя размазано-неуловимое. Заговорить первым, однако, не пытался, только раболепно подрагивал.
«Куда это он делся?» – недовольно осведомился Тег, жалея, что лишился источника информации. Чистильщик тут же дал развернутый ответ:
«На Землю подался, через вход, здоровье поправить. Грозы там да поля магнитные разные. Он это может. И в тела вселяться может, их энергией питаться, это куда интереснее. Ненадолго, правда».
«В тела? Живые?»
«Ну да. Мертвые никому, кроме их бывших хозяев, неинтересны».
«Хм…» – задумался Тег. – «А ты своё тело помнишь? Я вот как-то… нет. Иногда только странное чудится».
«Не гневайся, хозяин, это потому что ты сам странный. Великий, ужасный и странный».
«Как ты меня назвал? Хозяин?»
«Да, всесильный. Ты всех можешь победить. Позволь мне просто быть рядом с тобой и питаться крохами твоего могущества».
Тег оценивающе взглянул на бывшего друга, перешедшего в разряд слуг. Выглядеть тот стал гораздо импозантнее, чем при первой их встрече: налитой такой, не разреженный уже, плотненький.
«На вопрос ответь», – спросил строго. Хозяйничать, так хозяйничать. А что? Тегу нравилось. Чувствовал он себя прекрасно.
«Про тело? Конечно-конечно… Помню я его, как же. Но вот… вроде бы как не со мной это уже было. Может, время наконец пришло его забыть и…»
«… стать стражем?» – закончил за него Тег, начавший что-то понимать во взаимосвязи случившихся событий. – «А дальше что?»
«Дальше?» – чистильщик помедлили с ответом. – «Ох, что уж тут утаивать… Тем более, и сам толком не знаю, что там дальше со мной может статься, не на том я уровне. Но говорят…»
«Стоп», – перебил его Тег. – «Кто говорит?»
«Молва наша. Фольклор, так сказать».
«Чего-чего? Фольклор?»
«Да-да, именно. Сказки разные. Мы, чистильщики, на этом уровне давненько ведь уже обитаем, по земным меркам даже и не сказать, сколько. Мерки-то ведь здесь другие. А знание сразу к тому переходит, кто здесь оказывается».
«Ладно», – удовлетворился объяснением Тег. – «Давай сказывай. С начала только».
«Угу. С начала так с начала… В начале была Земля. Там у меня было тело. Когда смерть его пришла, моей энергии хватило лишь на то, чтобы попасть сюда. Впрочем, говорят, мне ещё повезло: некоторые остаются на земле в виде растений, животных… даже червей с камнями. Не представляю, как это: наверное, очень страшно. Говорят, так бывает, когда только себя любишь и делиться ничем не хочешь. Я, выходит, тоже здесь оказался потому, что тело своему во всем потакал. И выбора у меня, до встречи с тобой, не было вовсе: или сожрут меня, и поминай, как звали, перестану быть совсем, или, если я поудачливей окажусь, сам буду других жрать, пока стражем не сделаюсь. Из количества, как говорится, да в качество.
«Погоди-ка, погоди…» – нахмурился Тег. – «А что значит – не будет совсем? Вот ты кого-нибудь, как ты выражаешься – жрал?»
Чистильщик вздохнул.
«Жрал. Двоих. Совсем малохольных. Потом вон на тебя нарвался. Это-то и есть моя главная удача, что на тебя, а ни на кого другого, кто меня бы сожрал».
«Ну и что? Тех двоих совсем не стало?»
«Выходит, что так. Они стали мной. Но в наших сказках ещё говорится, что самая-самая суть их после этого оказывается в черной дыре, а вот это-то и есть самое страшное, что может случиться, когда тебя совсем не станет».
«Тпр-р-ру!» – решительно прервал Тег сказочника. – «Опять ничего не понимаю… Давай-ка к стражам вернемся, а черную дыру под конец оставим. Они, как я понял, вход на Землю сторожат. От кого это, спрашивается? От самих себя, что ли?»
«Ну да. У них есть выбор: тем выше в нашей иерархии, тем выбор больше. Страж может оставаться стражем, чтобы потом, при удаче, стать ангелом. Тем, кто на орбите Земли остается. Страж может захотеть вернуться на Землю, вселиться в новорожденное тело, чтобы, значит, после смерти оного сразу стать ангелом, или того выше. Но для этого ему надо одолеть другого стража».
«М-да… Опять, стало быть, силой с другим надо меряться. Ладно. Кто ещё может входом воспользоваться?»
Чистильщик вздохнул и продолжил делиться накопленным знанием дальше:
«Ангелы, говорят, ещё могут. Если по делам своим, тогда их пропускают, после проверки небольшой. Если же вселиться ангел в кого захочет, то ему надо для этого поменяться местом со стражем. В последнее время много ангелов вернулось. И не спрашивай меня, почему так – не знаю».
«А этот, как его там… шакал? Может на Землю проникнуть?» – вспомнилось вдруг Тегу.
Чистильщик вздрогнул.
«Говорят, шакал – это падший ангел. Тот, который к черной дыре переметнулся. Если смогут шакалы на Землю проникнуть, за самостью изначальной – конец придёт Земле. И нам, стало быть, тоже. Но нет у них на это силы. Пока нет. Промышляют тут, кем послабее, чтобы перед хозяином выслужиться».
«Ну… а души?»
«А что души? Они издалека возвращаются, право им даётся такое, чтобы в тело новое вселиться. Им проход свободный».
«А… почему они возвращаются?»
Чистильщик несколько театрально вздохнул.
«А кто их знает. Хотят – и возвращаются. А может, заставляют вернуться. В последнее время, опять-таки, всё больше и больше».
Тут беседу прервалась, потому как появилось перед Тегом нечто странное для этих унылых мест, нечто наполненное пусть и тусклым, но сиянием.
«Ангел», – благоговейно затрепетал чистильщик.
«Ангел», – повторил Тег. И вдруг начал распадаться.
Рассказ двенадцатый. Судьба Максима
Под коньячок Максим поведал Антону Григорьевичу следующее.
«Жену и дочку я любил безумно, ради них и жил. Ребёнок был поздний, уже и не ждали, усыновлять хотели, но тут Юля забеременела. Роды прошли легко, и настали семь лет счастья. И вдруг… с месяц назад они начали пропадать. Поочерёдно, а иногда и вместе. Помогает, к примеру, жена дочурке в школу одеться, я смотрю на них, улыбаюсь… а потом они расплываются, становятся тоньше, прозрачнее… и нет их уже. Я глаза тру, по щекам себя бью, голова кружится, будто сам лечу куда-то… и слышу голоса на кухне. Захожу, а они за столом сидят, в домашней одежде, чай пьют. Спрашиваю: «Женечка, ты решила сегодня уроки пропустить?» Дочка смотрит на маму, на меня, потом тихо так отвечает: «Папочка, я была в школе. Правда, голова у меня сильно болела». И жена добавляет: «Вечер уже, Максим. Меньше бы ты сидел за компьютером. Денег у нас и так достаточно». Видите ли, я программист, создал уникальную программу для искусственного интеллектам и удачно её продал. Сначала я решил, что просто свихнулся от работы, но в остальном никаких отклонений у меня не было, и я решил, что произошел сбой в моей личной программе, который больше не повторится, если хорошенько отдохнуть. Неделю я бездельничал, гулял, ходил бассейн, смотрел пустые, но забавные фильмы. Впрочем, это не важно. Важно лишь то, что в один из последующих за этим дней, как назло не по-осеннему яркому и теплому, жена с дочкой исчезли, прямо на моих глазах… и я уже нигде не смог их найти: ни на кухне, ни в ванной, ни в подъезде, ни на улице. Неделю я не спал, как безумный метался по городу в поисках. А потом… я уснул на какой-то скамейке и увидел их».
Максим выпил протянутую ему рюмку, и, потупив глаза в пол, глухо продолжил.
«Они были не на Земле, я это точно знаю. Где? Вот этого не ведаю. Да, это были они, Юля и Настенька, но… как бы сказать… и не они. Окутанные туманом, слабо различимые, лица мертвенно-бледные, глаза закрыты. Я их видел, а они меня… нет. Потом туман сгустился, они исчезли, и я с криком проснулся. На улице клубился туман. Такого ужаса я никогда не испытывал».
Антон Григорьевич кашлянул.
«Э-э… Извините, что перебиваю, Максим. А моя дочь… вы ведь обронили, что тоже её видели».
«Да», – кивнул собеседник. – «Перед тем, как туман начал плотнеть, из него успели вынырнуть два лица, девичье и женское. Девушку я и увидел на фотографии».
Антон Григорьевич обхватил голову руками и затих, сквозь вату в ушах отрешенно впитывая бормотание Максима:
«Мною овладела мысль покончить с собой и оказаться рядом с ними. Сон я посчитал зна́ком. Но как было это сделать? Сильнодействующие препараты я не мог приобрести без рецепта, попытка уйти в мир иной, наглотавшись тех, что свободно предлагаются в аптеках, позорно завершилась, извините, поносом. Прыгать из окна восьмого этажа я не хотел: вот так лежать вдрыбаган перед всеми? Отравиться газом? А если взрыв? Тогда пострадают люди. Вены вскрыть? Чтобы меня нашли в окровавленной ванной? Бр-р-р… Повеситься? Утопиться? Нет уж, увольте: задыхаться и пускать пузыри, это, знаете ли… Наверное, у меня просто не хватало решимости. Так я бесцельно бродил по городу, пока сегодня не наткнулся на автомобиль, в котором находились вы, профессор. Словно некая сила тут же побудила меня броситься под машину, хотя, конечно, это было на редкость глупо: шансов выжить и угодить в психушку было гораздо больше, чем погибнуть… И вот теперь сижу и рассказываю вам весь этот бред».
«Он называет меня профессором, хотя пока никто не удостоил меня этого звания, несмотря на несомненные заслуги…» – покачиваясь, как китайский болванчик, отрешенно думал заслуженный человек. – «Впрочем, мне это даже нравится».
Максим затих и, закрыв глаза, тоже начал водить телом из стороны в сторону, постепенно набирая амплитуду и неприятно мыча. Когда наконец он вывалился из кресла на пол, Антон Григорьевич вздрогнул и вышел из транса. С непоколебимой решимостью фанатика он произнес:
– Зачем пропадать так глупо? У меня есть методика воздействия на мозг, открывающая врата подсознания. Гарантий никаких. Случиться может всё, что угодно. Однако же, есть шанс, что вы окажетесь где-то там, в неведомых человеку мирах, и встретитесь с родными. Согласны?
Максим, потирая ушибленный локоть и не глядя на собеседника, почти шепотом молвил:
– Вот ведь… Умереть хотел, а сейчас боюсь.
Антон Григорьевич вдруг почувствовал, как же он устал от всей этой потусторонней бредятины. Процедил сквозь зубы:
– Ну и чёрт с тобой… Иди петлю вяжи, не задерживаю.
– Постойте, профессор, постойте, – безнадёжно и трогательно зачастил Максим. – Я ведь не отказываюсь. Но ведь это так… странно.
– Да уж, – согласился новоиспеченный профессор. – Куда уж странней. Тут не наукой, тут бесовщиной попахивает. Если не хуже.
– А разве может быть что-нибудь хуже этого? – вскинулся Максим.
– Может. Неизвестные свойства материи – раз. Непостижимость для нас структуры Вселенной – два. Ну и так далее. Ты готов или нет? – вдруг закричал Антон Григорьевич. – Я ведь тоже человек, я тоже могу послать далеко-далеко все эти материи и структуры вместе с подсознанием, будь оно, проклятое, не ладно, потом сделать себе лоботомию, пускать пузыри и жить припеваючи!
Максим сидел, понурившись. Потом расправил плечи, встретился глазами с горящим взглядом Антона Григорьевича.
– Раз говорите – шанс есть… Делайте со мной, что вздумается.
… Пока Антон Григорьевич опутывал Максима проводами и водружал на его голову шлем, в голове свербила гаденькая мысль: «Ещё ведь одного на заклание посылаю. Кто же я всё-таки такой? Ученый или убийца?»
Стиснув зубы, он подошёл к пульту, лихорадочно стал вводить данные процесса. «Так, нестабильность нейросети увеличиваем, активность мозга, наоборот, уменьшаем. Ох, не нравится мне это всё… У Егора была совсем другая картина, четкая, а этого запросто могу сразу потерять».
Оставалось лишь переключить последний тумблер. И тут тело подопытного, прикованное к креслу, начало мелко трястись. В комнате внезапно стало холодно, изо рта ученого повалил пар.
«Что за…»
– Максим, ты меня слышишь? Как твоё самочувствие?
Тело забилось ещё сильнее, кресло тоже заходило ходуном. Внезапно из-под шлема донеслось утробное:
– Я страж… А ты кто?
Разом взмокший, несмотря на то, что стены в комнате начали покрываться инеем, Антон Григорьевич, не понимая, что делает, судорожно дернул большим пальцем и переключил тумблер. Раздался треск и какой-то булькающий звук, а потом за несколько секунд всё накрыл серый туман, колюче впиваясь в щеки и трясущиеся ладони хозяина лаборатории. Когда туман расселялся, Антон Григорьевич оказался сплошь покрытый дурно пахнущей слизью. Едва держась на ногах, он приблизился к вырванному с корнем из пола креслу… Максим в шлеме лежал рядом на загаженном полу. Он не дышал. В помещении разом стало душно.
Антона Григорьевич вырвало. Потом он снял с себя халат, подошел к экрану, и, зажмурившись, начал неуверенными движениями счищать с него слизь. Делал он это долго, никак не решаясь открыть глаза. Наконец открыл.
По экрану тысячами змеек струилась черно-белёсая рябь.
«Потерял… Убил!»
Силы покинули несчастного ученого, мозг застлала пелена, тело же безвольно осело на обезображенный пол.
Рябь на экране исчезла, уступив место чёрному квадрату.
Рассказ тринадцатый. Сердце ангела
Это было невыносимо, гораздо невыносимее всего, что ему довелось уже испытать раньше. Всё зыбкое естество Тега корёжило и раздирало так, что он был готов притулиться за пазухой хоть у шакала, хоть у чёрной дыры – лишь бы этот ужас закончился. С сухим треском в сознании возникло размытое туманом тело, и Тег вдруг понял, что это его – его! – потерянное тело, но оно тут же растворилось в тумане, не дав хозяину ни исцеления, ни утешения. Перед Тегом светило нечто, имеющее подобие формы (ангел?), светило тускло и отрешенно… безнадежно. «Это… распад души», – пришло осознание (откуда? откуда???), и вдруг он внезапно взорвался неистовой мольбой: «Господи, помоги!»
Откуда это пришло? Не было в его естестве никаких указаний на способность взывать, а стало бы, и подчиняться некоей силе, настолько могущественной, что только она и могла предотвратить неизбежное. Да и не сила это была, потому как Тег и сам ощущал себя силой, а другое, бесконечно другое… Тогда – что?
Впрочем, сейчас ему было не до подобных вопросов, да и задать их было некому: он был один, безнадежно один, и он распадался. Почему, зачем? Какая разница… Энергия существования улетучивалась. Пронеслось в сознании: «Всё, меня нет», – и это должно было стать последней его реакцией на происходящее, как вдруг…
… в пространстве между ним и ангелом возникло явное недоразумение, никак не соответствующее драматизму момента. Это был тёмный шар, светящийся неким отраженным светом, переливающийся внутри искрящимися рубиновыми змейками, пульсирующий в такт неведомому ритму, к тому же внезапно исторгающий из себя черные протуберанцы… в общем, это было форменное безобразие. Ангел, однако, живо отреагировал на появление этого чуда, сам затрепетал, запульсировал и двинулся ему навстречу, а достигнув цели, взорвался мириадами искр, которые осыпали шар радужным дождем. Из дождя вдруг вывалилась тень – кого бы вы думали? – ну, конечно, стража! – на которую тут же набросился притаившийся чистильщик. Пространство вокруг Тега дрогнуло, обнажив фиолетовую воронку, всосавшую в себя радугу; но, перед тем, как воронка исчезла, несколько радужных искр упали на Тега, отчего он пришел в себя. И тут же ….
… стал свидетелем происходившей c чистильщиком трансформации. Былая неясная тень наполнялась смолью, исторгая из себя ошмётки прежней субстанции, но в порыве обуявшей жадности не давала им соединиться, а рвала энергетическими бичами на части, чтобы снова впитать их в себя по отдельности.
Тег решил вмешаться: противно было, да и не улыбалось появление пред собой нового монстра, возможно, превосходящего возможности Тега к сопротивлению. И, пока вновь нарождающийся страж не закоснел в своей темной сути – брать, брать, брать! – Тег отчаянно ринулся в смоляное болото. Он тут же почувствовал, как его пронзили входящие токи информации, явно предназначенные не для него, судя по тому, как неважно вновь начал ощущать себя бедный Тег. Это состояние нельзя было назвать распадом, нет… это было противоположное, почти – почти! – такое же невыносимое состояние, сродни накачиванию шарика воздухом, когда нужно вовремя остановиться, чтобы шарик не лопнул.
Времени у Тега оставалась мало. И он отчаянно завибрировал прямо в хищническую сердцевину темноты:
«Оставь его, пусть останется хотя бы чистильщиком! Не добивай!»
«Нет!» – прорычало в ответ. – «Моё!»
«А ты помнишь, кто я? Я – твой хозяин! Ты мне обязан всем! Захочу – и от тебя самого ничего не останется!»
Послание было получено, и страх оказался сильнее жадности. Ошмётки начали отдаляться от сгустка темноты, дальше, дальше… в неизбывной надежде обрести своё существование в любой новой субстанции.
Тут же Тег каким-то образом оказался на свободе. Ощущал он себя настолько плохо, что даже и не подумал бы сопротивляться натиску новоявленного стража, чего, однако, не произошло; тот довольно апатично маячил неподалеку, играя фиолетовыми всполохами внутри себя.
Наконец, слабость отступила, но Тег всё ещё дрожал и гудел, как взбесившийся трансформатор. Ощущение было странное, но не лишенное приятности. «Интересно, а как меня сейчас воспринимает этот переродившийся суррогат?» – подумал Тег и тут же получил в ответ:
«Но-но, без оскорблений! И учти, ты для меня больше не хозяин, я сам себе господин. Но должок за мной имеется. Говори, чего хочешь напоследок, и в расчете».
«Так мы теперь с тобой на одной волне…» – протянул Тег. – «Общаемся напрямую, сущностями, так сказать. Ага, я уже знаю, что ты там собираешься мне ответить».
Дальнейшая беседа протекала настолько стремительно, что её содержание мы можем передать только в виде бледной расшифровки.
Страж: «Не нравится мне, что мы одной волне. Говори скорее».
Тег: «Отведи меня к хранителю».
Страж: «Но ты теперь и без моей помощи сможешь это сделать».
Тег: «Нет. Только ты можешь это сделать. Мои возможности всё ещё слишком ограничены».
Страж: «А вот и не могу. Мне вход на Землю надо охранять».
Тег: «Не лги. Вход всегда там, где и ты. Это-то я знаю. А будешь темнить – накажу. По старинке, ремнем. Энергетическим».
Страж: «Блефуешь ведь, наверняка. Хотя… до конца я не уверен. Странный ты всё-таки. Ладно, поплыли. Но учти – это может плохо для тебя закончиться. Хранитель… это хранитель. С ним твои штучки не пройдут»
Тег: «Учту, учту. Плыви давай. Я в кильватере».
Конец диалога.
… а в это самое время (что, конечно, является весьма относительным утверждением в свете всего уже вышесказанного), Антон Григорьевич пришел в себя и тут же ощутил на себе чьё-то пристальное внимание… более того, явное энергетическое воздействие.
Неуклюже он поднялся с пола, зажмурив глаза – как в детстве, когда чего-то неосознанно боишься, и услышал:
– Не бойтесь, профессор. Это я, Максим.
Антон Григорьевич поднял веки и, действительно, узрел Максима, правда… в некоем новом качестве, что ли. Тот светился. Да-да, именно – светился: не как лампочка, конечно, но исходившее от него сияние было очевидно. И ещё Антон Григорьевич узрел сердце Максима: оно явственно проступало жёлтым сквозь грудную клетку – бьющееся, живое.
– Э-э-э… – ошарашено выдавил из себя ученый. – Что со мной?
– Всё хорошо, профессор, – весело ответил Максим. Максим? Голос впрочем, у него почти не изменился, разве только обрел некую хрустальность. – У вас был инфаркт, и вы умерили. Но я успел вернуться. Не время вам пока умирать.
– Что со мной? – слабо повторил Антон Григорьевич. – У меня видения. И вы не Максим. Вы галлюцинация. У вас… сердце видно. Желтое.
– Ну и пускай видно, – легко согласилась галлюцинация. – А всё-таки я – Максим. И ещё – ваш ангел. По совместительству, так сказать. Который расскажет вам, что надо делать. А то вы совсем запутались.
Тут ангел на полставки залихватски подмигнул совсем ошалевшему научному светилу:
– Коньячку, профессор? Мы, ангелы, против хорошего коньячка никогда не возражаем.
