Олег Емельянович Кутафин
Глава государства
Идеал абсолютной монархии в качестве формы правления нашел своего идеолога в лице Феофана Прокоповича. В его произведениях содержится апология абсолютной, ничем не ограниченной власти, регламентирующей все стороны жизни подданных. В лице абсолютного монарха Ф. Прокопович видит «стража и защитника и сильного поборника закона. ограду и сбережения. от внутренних и внешних опасностей», а кроме того, «пристанище и защиту» для каждого человека. Он указывал, что монарх дарует своему народу «обряды гражданские, церковные, перемены обычаев» и даже предусматривает для них «употребления платья, домов, строения», а также «чины и церемонии в пированиях, свадьбах и погребениях и всем прочем»[87].
Ф. Прокопович один из первых в политической истории раскрыл содержание термина «самодержавие» и начал его толковать не столько в смысле суверенности и независимости государства, сколько для выражения представления о форме правления неограниченной абсолютной монархии[88].
В царствование Петра I неограниченность власти, ее самодержавный характер впервые получили и свое юридическое закрепление в законе – получили значение не только факта, но и юридического принципа. «Этот принцип, – писал Н. И. Лазаревский, – был установлен, во-первых, в воинском уставе, а во-вторых, в Духовном регламенте. В Воинском уставе (Артикул 20) говорится: „Его Величество есть самовластный монарх (Seine Majestat sind ein Souveraner Monarch), который никому на свете о своих делах ответ дать не должен“[89].
В это же царствование было издано и официальное теоретическое обоснование самодержавной власти. Феофан Прокопович написал по поручению Петра трактат, в котором исходя из Священного Писания и господствовавших тогда политико-философских воззрений, главным образом Гоббса, доказывал неограниченность царской или императорской власти. Этот трактат „Правда воли Монаршей“ потом был распространен в значительном количестве экземпляров в нашем обществе, а в XIX столетии был включен и в Общее Собрание Законов Российской Империи»[90].
Надо сказать, что эта формула сохранялась в российском законодательстве без существенных изменений вплоть до издания основных государственных законов Российской империи, утвержденных 23 апреля 1906 г. в новой редакции.
Для самодержавия характерен монарх – глава государства, который стоит над и вне государства и является его собственником. При таком положении монарха люди и их блага противостоят монарху преимущественно в качестве объектов власти. А это означает, что индивид может свободно пользоваться правоспособностью только в пределах, установленных волей монарха, но не по отношению к самому монарху.
Правда, являясь собственником страны, монарх владеет ею действительно только в качестве верховного собственника. Между тем dominium utile принадлежит индивидам и их союзам. Именно все это создает впечатление о монархе как о верховном сюзерене.
В таком государстве монарх и государство противостоят друг другу, не сливаясь в одно правовое единство.
Таким образом, самодержавие – форма правления, при которой монарху юридически принадлежит вся полнота власти. Начиная с Петра I «указ» монарха делается единственным источником положительного права.
После смерти Петра I его ближайшие преемники фактически отдали все управление государством, включая законодательство, в руки их окружения в лице представителей высшей бюрократии.
Так, во время царствования Екатерины I и Петра II верховная власть в стране находилась в руках Верховного Тайного Совета[91], который пытался даже юридически ограничить полноту самодержавия при передаче короны племяннице Петра I Анне Иоанновне и предложил ей кондиции (условия) при избрании ее на престол.
В этих кондициях (1730 г.), обращенных к будущей императрице Анне Иоанновне, посредством которых члены Верховного Тайного Совета пытались ограничить ее власть, говорилось:
«Без оного Верховного Тайного Совета согласия обещания:
Ни с кем войны не счинять.
Миру не заключать.
Верных наших подданных никакими новыми податями не отягощать.
В знатные чины как в стацкие, так и военные, сухопутные и морские, выше полковничьего ранга не жаловать, ни же к знатным делам никого не определять. Гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного Тайного Совета.
У шляхетства живота, имения и чести без суда не отнимать.
Вотчины и деревни не жаловать.
В придворные чины как русских, так и иноземцев не производить.
Государственные доходы в расход не употреблять и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать; а буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской»[92].
Анна Иоанновна была вынуждена подписать эти кондиции, при которых она могла бы занять русский престол, а заняв его, она 25 февраля 1730 г. разорвала эти кондиции, которые не получили поддержки широких слоев дворянства и влиятельных государственных деятелей.
В литературе указывается на сходство кондиций с крестно-целовальными записями, которые давали, вступая на престол, В. Шуйский и М. Романов, а также с избирательными капитуляциями польских королей (Pacta conventa). Это позволяет предположить, что верховники опирались на исторический опыт России и Польши[93].
При императрице Анне Иоанновне (1730–1740), юридически самодержавной, всеми делами государства управлял ее фаворит Бирон. При императрице Елизавете (1741–1761) государством фактически управлял Сенат. И только Екатерина II (1762–1796) восстановила самодержавие в его собственном смысле. Энергично пользовался самодержавием и ее сын Павел I (1796–1801).
После попытки Верховного Тайного Совета ограничить самодержавие новых попыток сделать это в XVIII в. не было. В этот период недовольство государей вызывало стремление не столько заменить их самодержавную власть, сколько передать эту власть в другие руки – более способному управлять государством или более подверженному влиянию его окружения. Поэтому XVIII век стал веком дворцовых переворотов. Однако и при Екатерине II велась работа по выработке предложений по определенному ограничению самодержавия.
Одним из организаторов этой работы был граф Н. И. Панин (1718–1783), представивший Екатерине II проект Манифеста об учреждении Императорского Совета, без ведома и санкции которого не должен был издаваться ни один акт монарха.
Императорский Совет уравновешивался Сенатом, который мог возразить против решения монарха, согласованного с Советом, если такое решение нарушало существующие законы или благосостояние народа.
Манифест был подписан императрицей 28 декабря 1762 г., но не был введен в действие.
В общем плане проект Н. И. Панина был первым шагом к введению конституции. Позже Н. И. Панин разработал проект такой конституции, который не сохранился. Однако известно, что Н. И. Панин предлагал основать политическую свободу сначала для одного дворянства. Важная роль отводилась Сенату, который должен был быть облечен полной законодательной властью, а императору оставалась бы власть исполнительная с правом утверждения обсужденных и принятых Сенатом законов и обнародования их.
В проекте говорилось о необходимости постепенного освобождения крестьян и дворовых людей.
После смерти Н. И. Панина часть его бумаг перешла к его брату – П. И. Панину, который на их основе написал «Прибавление к рассуждению, оставшемуся после смерти министра графа Панина, сочиненное генералом графом Паниным, о чем между ними рассуждалось иметь полезным для Российской империи фундаментальные права, не переменяемые на все времена никакою властью». В рукописи излагались вопросы, подлежащие урегулированию законодательным путем, среди которых значились, в частности, вопросы «О праве собственности каждому», «О не суждении ни за какие злодеяния и преступления, ни какого звания людей в иных особых местах как единственно в учреждениях публичных для всех на то судах» и др.[94]
В 1767 г. Екатериной II была создана Комиссия об Уложении, для которой она составила Наказ (1767 г.), заимствуя для него идеи передовых мыслителей Запада[95].
В Наказе, в частности, подчеркивалась необходимость «всякого согражданина особо видеть охраняемого законами, которые не утесняли бы его благосостояния, но защищали его от всех сему правилу противных предприятий».
В нем указывалось, что «законы весьма сходственные с естеством, суть те, которых особое расположение соответствует лучше расположению народа, ради которого они учреждены. Надлежит, чтоб законы, поелику возможно, предохраняли безопасность каждого особо гражданина. Равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам».
В Наказе подчеркивалось, что «ничего не должно запрещать законами, кроме того, что может быть вредно или каждому особенно, или всему обществу».
Касаясь устройства судебной системы, Наказ подчеркивал, что «ответчика в суде должно слушать не только для узнания дела, в котором его обвиняют, но и для того еще, чтоб он себя защищал. Он должен или сам себя защищать, или выбрать кого для своего защищения… Защищать значит здесь не что иное, как представлять суду в пользу ответчика все то, чем его оправдать можно. Законы, осуждающие человека по выслушиванию одного свидетеля, суть пагубны вольности».
В Наказе говорилось, что употребление пытки «противно здравому естественному рассуждению: само человечество вопиет против оной и требует, чтоб она была вовсе уничтожена. Надлежит, чтоб судимые в великих винах с согласия законов избирали себе судей или по крайней мере могли бы отрешить из них толикое число, чтоб оставшиеся казались быть в суде по выбору судимых преступников. Также бы надлежало нескольким из судей быть чина по гражданству такого же, какого и ответчик, то есть ему равным, чтоб он не мог подумать, будто бы он попался в руки таких людей, которые в его деле насильство во вред ему употребить могут».
В Наказе подчеркивалось, что «самодержец, представляющий и имеющий в своих руках всю власть. может один издавать общий о наказании закон, которому все члены общества подвержены; однако он должен воздержаться. чтобы самому не судить: почему и надлежит ему иметь других особ, которые бы судили по законам».
Русский общественный и государственный деятель, историк и публицист М. М. Щербатов в сочинении «Разные рассуждения о правлении»[96] старался по возможности беспристрастно отнестись к различным формам правления: монархическому, аристократическому и демократическому.
М. М. Щербатов подчеркивал, что «никакое сообщество. не может пребывать без некоторых правил и законов. Сие сочинило разные роды правления: монархическое, которое от патриаршего правления начало свое имеет; деспотическое, иль самовластное, введенное мучителями; аристократическое и демократическое, о каких можно мнить, что они произведены неудовольствием вельмож или всего народа, правлением сих деспотов, которые по тому, колико они имели участие в сих переменениях, более или менее участие в правлении взяли».
«Все сии правления (окромя самовластного), – писал М. М. Щербатов, – имеют их полезности и пороки: часто монархия переменяется в самовластие или в ужаснейшее мучительство, аристократия весьма утесняет подлый народ, демократия производит беспорядки и смущения, которые иногда и самого государства погибель приключают. И так можно сказать, что несть ничего совершенного в делах человеческих, но понеже совершенство нам не дано в удел, то будет, по крайней мере, стараться от пороков избежать».
Характеризуя монархическое правление, М. М. Щербатов считал, что «государь – по избранию ли иль по праву рождения на престол бывает возведен – должен не только себя почитать царем народа, который управляем, как отцом, а они себя его должны детьми считать: он есть их покровитель, защитник, судия и проч. И как в правлении каждого рода хотя вышняя власть и в персоне единого отца пребывает, однако и тот в важных делах спрашивает совету у старейших иль мудрейших своих детей, то тем наивяще понеже в монархическом правлении более важных дел случается, и что когда же надлежит сохранить установленные уже законы иль новые установить для благополучия народов: не необходимо ли нужно государю иметь совет, сочиненный из мудрейших и более знания имеющих в делах, людей его народа, которые должны ему представлять то, что может служить счастию государств, и отсоветовать колико возможно в вещах, предосудительных государству и клоняющихся к самовластию».
Аристократическое правление, по мнению М. М. Щербатова, «установилось через некоторые возмущения, сочиненные главными фамилиями, которые, видя, что монархия зачала в самовластие пременяться, выдумали другой род правления, сиречь, такой, в котором власть вверена некоторому числу людей, отличаемых их достоинствами и летами. С первого взгляду, несть ничего прекраснее главностей сего правления: тут мудрейшие люди сочиняют Сенат: не по своенравию одного, но по здравому рассуждению разумнейших мужей государства дела течение свое имеют».
Вместе с тем он подчеркивает, что «если столь мудрые люди, сочиняющие Сенат, также бывают заражены честолюбием и собственною к себе любовию; каждый, хотя и равен в Сенате, однако хотел бы властвовать, и чтобы его голосу предпочтительно пред другими последовали. Хотя дела и решаются по большому числу голосов, однако большее число не всегда лучше бывает. Предпочитая пользы своих родов интересам государства, стараются учинить вечными в их домах достоинства и богатства со исключением других, и утесняя подлый народ, который нигде столь не несчастлив, как под аристократическим правлением».
М. М. Щербатов считал, что те же причины, «которые подали случаи переменить монархию во аристократию, сиречь, мучительство государей вельможам, были причиною установления народного правления, то есть мучительства вельмож подлому народу. Демократическое правление, с первого взгляда, является быть сходственнейшее с естественным законом: понеже быв все рождены от единого отца, не все ли имеют справедливость требовать сию равность состояний, которая (ныне) является изгнанною из сообществ? Но, рассмотря сие, с другой стороны, несть ничего непостояннее сего правления: оно снедает свои недра, разделяяся на разные партии, которые разные смутные поджигают, как корабль на волнующемся море – хотя часто искусством кормщика от потопления избегают, но чаще еще и погибает иногда у самой пристани».
Говоря о самовластии, М. М. Щербатов сомневался в возможности «по справедливости самовластие именем правления именовать, понеже сие есть мучительство, в котором нет иных законов и иных правил, окромя безумных своенравий деспота (самовладетеля). Вместо что в монархии государь есть для народа, в самовластном правлении народ является быть сделан для государя».
Касаясь прав народов в условиях разных правлений, М. М. Щербатов приходит к выводу: «Ничто более действия не имеет над правами человеческими, как воспитание, и как воспитание разнствует по разным родам правления, и так под всяким правлением народ имеет особливые нравы, более иль менее сходные с законами государства. Таким образом, в монархии люди честолюбивы, во аристократии горды и тверды, в демократии смутнолюбивы и увертчивы, в самовластном же правлении подлы и низки».
Ряд конституционных идей высказал А. А. Безбородко (1747–1799) в составленной им в 1799 года «Записке». Он считал, что в России насчитывается три сословия – дворянство, мещанство и крестьянство.
Дворянство и мещанство имеют свои законы, которым и служат Жалованные грамоты 1785 г. Он полагал, что и крестьянство тоже должно иметь свои законы, которые при сохранении крепостного права гарантировали бы неприкосновенность движимого имущества.
Он предлагал избрать в губерниях по два депутата от каждого сословия, с участием которых министр рассматривал бы дела, касающиеся губернии. Собрание этих депутатов от всех губерний должно было рассматривать проекты законов, которые затем подлежали одобрению общим собранием Сената и утверждению царем. Таким образом, собрание депутатов выступало как законосовещательное учреждение, хотя самодержавная власть сохраняла за собой право издавать законы без предварительного обсуждения их палатою.
По мнению А. А. Безбородко, Россия может быть только самодержавным государством, отличающимся от деспотии тем, что самодержец, издавший свой закон, сам первый его чтит и повинуется ему.
Идеи дворянского конституционализма разделял и А. Р. Воронцов (1741–1805). Им был разработан проект реорганизации Сената, изложенный в «Записке неизвестного лица о сенате и государственном устройстве».
По мнению автора «Записки», Сенат должен осуществлять функции «власти, посредствующей между государем и народом». Он наделялся правом представлять императору кандидатов на посты президентов коллегий, губернаторов и т. п.
А. Р. Воронцов предлагал некоторые узаконения сделать коренными – «заимствовать из существующих в Англии. как то Grande Charte и Habeas corpus, соглашать, однако же с нравами и с настоящим нашим состоянием»[97].
Однако наиболее интересным документом, отражающим политические воззрения А. Р. Воронцова, является «Грамота Российскому народу». Основная задача «Грамоты» заключалась в том, чтобы «подтвердить и возобновить права и преимущества, данные дворянству предыдущими государями».
«Грамота» А. Р. Воронцова воспроизводила некоторые основные положения Habeas corpus act. Она предусматривала право выезда из страны, а также запрещала конфискацию у крестьянина его инвентаря.
Эти идеи дворянских либералов оказали заметное влияние на развитие в России идей конституционализма в XIX в.
Во второй половине XVIII в. в России сформировалось новое течение общественно-политической мысли – просветительство, наиболее яркими представителями которого были С. Е. Десницкий, Д. И. Фонвизин и Н. И. Новиков.
Русский юрист и социолог С. Е. Десницкий был автором одного из наиболее развернутых конституционных проектов текста «Представления о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи»[98], направленного Екатерине II в 1768 г.
С. Е. Десницкий полагал, что «законы делать, судить по законам и производить суд во исполнение – сии три должности составляют три власти, то есть законодательную, судительную и наказательную власть, от которых властей зависят все почти чиноположения и все главное правление в государстве».
Он указывал, что при учреждении этих властей «тут надобно осторожность иметь, чтоб одна власть не выходила из своего предела в другую и чтоб притом всякая из сиех властей имела своих надзирателей, которых описанию чтоб она была всегда подвержена».
Характеризуя законодательную власть, С. Е. Десницкий утверждал, что «сей власти в Российской империи, кроме монархов, никто в полном значении не может иметь». Вместе с тем он отводил в законодательной власти определенное место и Правительствующему Сенату, действующему по воле монарха.
Сенат должен был, по его мнению, состоять из 600 или 800 персон. Эти люди по соизволению монархав должны были избираться из «земельных владельцев в губерниях и провинциях, сверх сего из купеческих и художественных людей и, наконец, из духовных и училищных мест так, чтоб всякая губерния, провинция и корпусы имели своего в законодательной власти представителя, заступника и ходатая, которому бы своих сограждан соподданных и соседов обстоятельства и жалобы всегда известны были, и через него всему государственному правлению в Сенате на рассмотрение представляемы были».
С. Е. Десницкий считал, что «законодательная власть будет состоять и будет собираема из всей Российской империи в одно место, то есть в столичный город как в свой центр; судительная, напротив того, власть не меньше требует, чтоб распределена была во всей империи…».
Он полагал, что в России «по крайней мере в восьми местах известное число искусных судей безотступно присутствовало, как то: в Риге, в Санкт-Петербурге, в Тобольске, в Новгороде, в Москве, в Казани, в Оренбурге, в Глухове и, если можно, еще в каком-нибудь месте и на границах польских».
«Для скорого отправления дел и для безобидного оных решения, – писал он, – судебная власть во всех вышеупомянутых местах должна состоять из двенадцати человек, в котором числе должен заключаться генерал-адвокат, четыре генерала – судьи криминальные. Прочие семь должны быть генералы – судьи тяжебных и криминальных дел в месте, где совокупно со всеми двенадцать судей составлять будут».
С. Е. Десницкий считал, что «искусство и знанье судьи зависит:
1. От свойственности его рассуждений о том, что добрым и худым слывет в свете. 2. Также его знание несравненно еще больше усугублено может быть из учения премногих примеров судебных дел».
С. Е. Десницкий подчеркивал: «Чтоб судья беспристрастно всякому суд и правду предписывать мог, невзирая ни на кого, то должно его столько не подверженным никаким угрожениям и ни от кого не зависящим сделать, чтоб он за свое правосудие и за строгость своего суда никого не мог опасаться, чего действительнее сделать никак не можно, пока монархи не соблаговолят узаконить, чтоб судья, однажды сделан, по самую смерть судьею и при своей должности пребывал завсегда и чтоб притом ему полная власть дана была судить всякого без изъятия так, что и апелляции на него делать никому б не дозволялось, разве в случае, когда он явно против закона кого осудит. И тогда адвокату или виноватому можно дозволить на судью апелляцию учинить в Правительствующий Сенат, где он произвольному монарха штрафу или наказанию подвержен должен быть».
Говоря о наказательной власти, С. Е. Десницкий полагал, что «для того порядок в обществе требуется узаконить, чтоб имеющие наказательную власть ничего важного отнюдь от себя не предпринимали без осуждения публичного перед судьями».
С. Е. Десницкий считал возможным доверить наказательную власть «воеводам в губерниях и знатнейших только провинциальных городах так, чтоб один воевода не зависел от другого, а зависели они все от самого монарха, который один бы только доставлять их к такому месту самовластен был. Сие указание для того надобно, чтоб великие люди его не могли низвергнуть за неприятную им строгость, учиненную по воеводской должности».
С. Е. Десницкий выделял также гражданскую власть, которая должна быть поручена «таким людям, которые в городе живут и у которых больше дел отправляется в городе. Следовательно, такую власть иметь можно дозволить гражданам, а быть еще купцам и художественным людям».
Анализ проекта позволяет утверждать, что его автор надеялся на реальные ограничения царской власти, которые должны были возникнуть в ходе осуществления предлагаемой им политической реформы.
Вместе с тем его рассуждения о трех властях не являются доказательством того, что С. Е. Десницкий исходил здесь из теории разделения властей. Дело в том, что теория разделения властей, как известно, предполагает разделение всей власти в государстве между несколькими властями. Между тем в проекте Десницкого органы законодательной, судительной и наказательной власти не являются единственными органами, осуществляющими властные полномочия государства. А это означает, что он предполагал, что имеются и другие органы государства, не входящие в состав названных им трех властей и составляющие другие власти. С. Е. Десницкий писал не столько о разделении властей, сколько об обособлении друг от друга органов, осуществляющих законодательные, судебные и некоторые административные функции (наказательная власть).
Другим выдающимся русским просветителем был Н. И. Новиков. В журналах, которые им издавались, и в руководимой им газете «Московские ведомости» Н. И. Новиков излагал свои рассуждения, касающиеся необходимости ограничения власти монарха властью представительного органа и основными законами; критики теории просвещенного абсолютизма; осуждения деспотизма государей; права народа на насильственное свержение тирана. В его публикациях восхвалялась республиканская форма правления.
Конституционные идеи Н. И. Новикова четко отразились, например, в «Прибавлениях к Московским ведомостям» за 1784 г. «Власть давать самим себе законы, налагать подати и брать участие во всех советах об общем благе, – писал он, – суть преимущества, которым наслаждаются граждане демократических областей».
Издания Н. И. Новикова способствовали распространению западных идей, а это благоприятствовало развитию идей конституционализма.
Важное место в истории русского конституционализма занимают идеи Д.И. Фонвизина. В своих «Рассуждениях о непременных государственных законах» он резко критиковал государственный и общественный строй России, указывая, что «народ пресмыкается во мраке глубочайшего невежества, носит безгласно бремя жестокого рабства», а русское верховное правление – «бездушная машина, движимая произволом государя». Он считал, что государство приводится в движение «вседневными и часто друг другу противоречащими указами, но не имеет никакого твердого законоположения», а дворянство «придается всякому подлецу, ограбившему отечество».
Д. И. Фонвизин осуждал также порядки, когда государь отдает нацию на «расхищение извергам, себе возлюбленным». «Кто может – грабит, – писал Д.И. Фонвизин, – кто может – крадет», – а «правосудие превратилось в торжище».
Не исключая насильственного низвержения существующего строя, он подчеркивал: «В таком гибельном положении нация, буде находит средства разорвать свои оковы тем же правом, каким на нее наложены, весьма умно делает, если разрывает. Тут дело ясное»[99].
«Конституционные идеи просветителей, – писал Н. С. Грацианский, – существенным образом отличались от идей дворянских либералов. Они не имели сословно-дворянской окраски; власть монарха просветители стремились ограничить в весьма значительной степени, в механизме государства выдвигали на первый план орган народного просветительства. Проекты просветителей могут быть охарактеризованы, на наш взгляд, как проекты установления в России конституционной монархии»[100].
Исключительно важную роль в развитии идеи демократии в России сыграли конституционные идеи и проекты А. Н. Радищева.
В своей работе «Опыт о законодательстве» (1782–1790)[101] А. Н. Радищев рассматривал государство как «великую махину», целью которой является блаженство граждан. Он считал, что чем народ имеет нравы непорочнее, проще, совершеннее, тем меньше его нужда в законах, которые нужны для восстановления «рушившегося порядка».
«Цель закона, – писал А. Н. Радищев, – состоит в том, чтобы права были непорочны, вера чиста и действительна, чтобы природная вольность была не нарушима, елико то дозволить может общее благо, чтобы имения были разделены справедливо и граждане не могли б опасаться злобы и неправосудия; словом, чтобы каждый столько был благополучен, сколько то дозволит существо и совершенство целого государства».
А. Н. Радищев полагал, что, если народ желает получить «великие выгоды», он должен избрать мудрых и знающих людей, которым он мог бы доверить управление государством.
Затрагивая вопрос о законах в разных государствах, А. Н. Радищев приводит в пример Англию, которая прославилась своим законодательством, стремящимся к сохранению естественных прав человека, «коих стечение составляет естественную его свободу».
А. Н. Радищев считал, что человек, появившись на свет, равен во всем другому человеку. Первое его стремление или естественная обязанность – иметь свое пропитание и сохранение. Первое его право – использование вещей, необходимых для удовлетворения его нужд. «Сие дано нам природой право, – писал он, – никогда истребиться не может, потому что основано на необходимой нужде. Если забудем его на мгновение, то разрушение наше есть неизбежно. Сие основание закона естественного».
А. Н. Радищев подчеркивал, что закон положительный не истребляет, не должен истреблять и не в состоянии всегда истреблять закон естественный. «Собрание граждан, – указывал А. Н. Радищев, – именуется народом, соборная народа власть есть власть первоначальная, а потому власть высшая, единая, состав общества основать или разрушить могущая».
А. Н. Радищев указывал, что использование самим народом своей власти в небольшом обществе затруднительно, а в большом невозможно. Использование своей власти народ вверяет одному или многим с разными преимуществами или пределами для общей пользы. Плохое использование народной власти является величайшим преступлением, но судить об этом может только народ в «соборном своем лице».
А. Н. Радищев считал, что исполнитель народной власти издает законы. Закон является предметом высшей власти для следования только ему, поскольку «соборному деянию народа власть народом постановленная, хотя всего превыше, не может назначить ни пути, ни предела». Предписание же закона положительного не должно быть ни чем иным, как употреблением прав естественных.
Право относится или к самому человеку (право личное) или к вещам (право вещественное). Закон разделяет лица на «естественные и узаконенные». Естественные суть те, коих природа сама ознаменовала единственность. Узаконеные суть те, коих единственность определяется законом или учреждением частным (монастырь, воспитательный дом и др.). В связи с этим А. Н. Радищев разделял права на единственные и относительные. Под единственными он понимал права, которые принадлежат «собственно и особо каждому человеку, в единственном его положении, без всякого отношения». Относительными он считал такие права, которые человек имеет как член общества.
А. Н. Радищев подчеркивал, что единственные права все люди имеют от природы, а закон определяет только доступное их использование.
К правам единственным он относил «сохранность личную», «личную вольность», которые берут свое начало в естественном положении человека, а также собственность, «которая первым положительным законом почесться может».
«Сохранность личную» он видел «в невозбранном употреблении своей жизни, здоровья, членов и доброго своего имени», а «вольность личную» – в равенстве всех граждан в том, что никто без суда не может быть наказан, а также в том, что арестованный и не допрошенный три дня должен быть передан суду по его требованию».
Равенство граждан А. Н. Радищев рассматривал как равную зависимость всех от закона, т. е. все чины в государстве должны свои деяния осуществлять по предписанию закона, а совершивший преступление не может избавиться от определенного законом наказания иначе как по воле законодательной власти.
Равенство граждан он видел также и в том, что никто в государстве не может поступать самоуправно, закон защищает всех и каждого, и никто без суда не может быть наказан, каждый судится с равными себе гражданами.
