Оксана Обухова
В шкафу скелет и крылья
Евдокия вполне серьезно прислушалась к заявлению подружки, начала уже поглядывать по сторонам в поисках надежного ковчега приятной наружности, но в силу вступил второй закон любви: недоприконченная бытом страсть возрождается из ревности.
Но будем двигаться в порядке повествования.
В одиннадцать часов упомянутого вечера, когда умытая и довольная жизнью Евдокия улеглась в постель с миленьким дамским детективом и коробочкой умопомрачительных марципанов, мобильный телефон напомнил о жизни за окном.
Звонок заверещал в самый волнующий момент, когда удалая сыщица обломком каблука вскрывала запертую бандитами дверь. Дуся, не отвлекаясь от сюжета, нашарила на тумбочке пиликающий телефон, мельком глянула на дисплей и несколько удивилась, обнаружив на нем вызов Паршина, собиравшегося пить с ментами.
– Алло? – с робкой надеждой сказала Дуся в трубку. (Бойфренд подруги Линки все наиболее приятные слова вспоминал почему-то исключительно в подпитии. От трезвого бойфренда ласкового слова не дождешься, подвыпьет – как прорвет, причем всегда по телефону.)
От Паршина Евдокия не услышала ничего ласкового. Совершенно трезвым командирским голосом сыщик дал пятнадцать минут на сборы («тревожный чемоданчик» включал в себя пижаму и зубную щетку, так что надежды на амурное ночное приключение Дуся не теряла) и назвал адрес прибытия.
Основная часть дохода работников частного сыска складывается из заказов ревнивых супругов. Не раз и не два Евдокия наблюдала, как доверительно, но сухо Паршин ведет переговоры с обеспокоенными дамочками, невозмутимо собирает предварительные сведения о мужьях, порою утешает, и никогда не вкладывается всей душой в процесс. Вбивает попутно в Дусину головушку: эмоции, Дусенция, мешают делу. Зачастую дамочки элементарно развлекаются слежкой от безделья либо на воду дуют. Вникание душой в проблемы заказчика чревато, детка, нервным истощением, сиречь попахивает непрофессионализмом.
Эту часть сыщицкого кодекса Землероева усвоила на пятерку с минусом. И потому невероятно удивилась, когда увидела Олега, со всей нежностью поглаживающего по плечу зареванную шатенку неопределенного возраста.
– Евдокия, Юля не заказчица, а друг. Мой друг.
Приехали, подумала Дуся. На когда-то сверкающих полах огромной навороченной квартиры отпечатались грязные подошвы многих мужских ботинок, в доме бардак и запах смерти, но суть не в том. Сидя на высоком неудобном стуле в большой, порядком разбомбленной кухне, Евдокия ощутила удар по сердцу. Как будто пику засадили в грудь и провернули в ране пару раз.
Стараясь сосредоточиться на рассказе Командира, Евдокия упорно не замечала руку сыщика на тщедушном плечике вдовы, кивала с нужной регулярностью, в глаза рассказчику и его однокласснице старалась не смотреть – боялась ревностью испепелить. «Не думать, не думать, не думать, – уговаривала себя Дуся и попутно думала: – А той ли помадой успела губы мазнуть? Вроде с кофточкой не сочетается… Не отвлекаться на руки и плечи, тетеньке досталось, у нее мужа грохнули, Паршин сюда залетел совсем случайно, а остался по делу…»
Некоторую растерянность помощницы Олег списал на позднее время и общую неожиданность положения. (А мы заметим со знанием дела, что мужчины вообще славятся умением не замечать в близких женщинах проклюнувшейся ревности – инерция мышления и привычная успокоенность имеют место быть.) Используя профессиональную лексику, Паршин умело обрисовал ситуацию, дополнил своим видением проблемы и угрюмо спросил Дусиного мнения. (Низкий поклон ему за то, Дуся сразу же почувствовала себя немного выше разбогатой вдовушки.)
– Ближний круг, – подхватывая «диалог профессионалов», коим не требуется расшифровка, высказалась Землероева.
– Согласен, – кивнул Командир. – Заказчик либо даже исполнитель.
Вдова глядела на «опытную» Дусю во все зареванные глазки. Дуся, вся практика которой, скажем прямо, складывалась из личных неурядиц, нескольких слежек, двух «внедрений» и множества прочитанных детективов, расправила спину:
– Список жильцов трех этажей вы уже составили, можете мне показать?
– Нет, времени не было. Я сделаю его завтра, когда более детально ознакомлюсь с передвижениями жильцов по камерам слежения. Что думаешь по делу?
Не совсем по делу Дуся думала вот что: Юльке крепко повезло, что ангел хранитель у нее на Небесах не задремал. Вдове следует наведаться в церковь, свечек перед иконами многочисленно поставить. Если бы она случайно не привела домой Олега, «закрыли» б тетку обязательно.
Но вслух сказала:
– Хорошо бы конкурентов по бизнесу прошерстить… Если здесь хороший профессионал работал… ты, Олег, знаешь, как они умеют информацию о каминах собирать.
– Конкуренты – епархия Павлова и Ханькина, нас туда не пустят. Мы отрабатываем ближний круг. Думаю, вопрос о законности и незаконности наших действий родней подниматься не будет, так что действуй, Дуся. Опрос жильцов, беседы с родственниками, мгм… Юлю постарайся одну не оставлять. Понятно?
По совести сказать, волоокую зареванную Юлю Дуся с удовольствием слегка бы придушила. Вдовица взирала на Паршина с тихо плещущейся мольбой и нежностью во взоре, картинно покусывала губы. (Дусе адресовались толика уважительного внимания и робко обозначенная благодарность.) У сыщика же постоянно протягивались руки куда не надо: то плечико погладит, то по ручке вдову похлопает…
Убила бы сама и не взгрустнула! Причем обоих. Курица слезливая, глаз положила! Где раньше…
Так. Стоп. О чем там Паршин говорит?
– …Юля представит тебя родственникам и жильцам, постарайся наладить контакт с мальчишками Котова, тебе это сподручней сделать – почти ровесники, может быть, получится с их друзьями задружиться. Прислугу не забудь…
– Олег, – Землероева фыркнула и изобразила эффектную позу, едва не свалившись с табурета. – Ой!.. Кому ты говоришь? Я что, сама не понимаю, чем мне заняться?
– Хорошо. Вижу, ты в теме. Вопросы есть?
Вопрос у Дуси был. Но задавать его в присутствии тетеньки, в которой только распоследняя тупица не углядит соперницу, не стоит. Землероева издала многозначительный носовой звук «гм», покосилась на вдову…
– Юль, ты не оставишь нас одних? – понятливо попросил сыщик, и едва вдовушка исчезла с горизонта, кивнул: – Валяй. О чем спросить хотела?
Неудержимый гейзер ревности Евдокии удалось сдержать не в полной мере. Чувствуя себя немного «чудовищем с зелеными глазами», Землероева оформила вопрос, как смогла, тактично и тактически:
– Олег, я, конечно, не могу знать, что вас с Юлей связывает, но не хочешь ли ты, хотя бы мне сказать…
– Дуся!! Сколько можно?! – Подобным интересом Паршина терзали несколько часов! Вопрос завяз в ушах, набил оскомину, осточертел до судорог лица!
Вопли и судороги физиономии патрона Дуся поняла неправильно. Расстроилась. Заткнулась.
Паршин неверно истолковал ее обиженное молчание.
– Прости, сорвался, – буркнул хмуро через десяток секунд.
– Проехали, – в тон бросила ревнивица.
– Юлию, Дуська, я встретил впервые лет за десять. После школы только на встрече выпускников раз пересеклись. Повторяю для неверующего Фомы – Юлия случайно увидела меня в магазине и…
– Я ж говорю – проехали! Скажи, что она из себя представляет?
Олег задумчиво вытянул губы, приподнял брови…
За несколько месяцев знакомства с сыщиком Дуся заметила за ним одну особенность. Если Паршина спрашивали о близко знакомом человеке, он никогда не отбрехивался дежурными фразами вроде «плохой, хороший человек», «нормальный парень», «трудоголик, лентяй последний», а выбирал из общего прошлого наиболее показательную историю, рассказывал и позволял слушателю судить самостоятельно.
Для Юлии он выбрал вот что:
– Представь, Дуся, десятый класс. Прыщавые нигилисты и фрондеры, интеллектуалы, блин. Вместо умеренно выпивающего физкультурника Галкина нам дают новую учительницу Ирину Федоровну. Целеустремленную молодую, как я бы сейчас сказал – девчонку, мгновенно закрутившую гайки. Двойка за «забытую» или «мамкой постиранную» форму, на девичьи проблемы, к которым раньше с пониманием относился Галкин, – ноль внимания… Мы, понятно дело, взбунтовались.
Федоровне назначают открытый урок, чинуши из РОНО понаехали, а мы – отсутствуем. Изобрели какой-то дикий повод вроде сбора макулатуры, всем классом не явились на урок. Ирина – в слезы, ей выговор влепили, позор всей школе…
И вот… Не знаю, какими правдами и неправдами Махотина добилась приема у начальника РОНО… До сих пор не знаю, что она там ему наговорила, но нам назначили второй открытый урок. Еще одну попытку, так сказать.
Прежде чем одеть всех в форму и под конвоем завучей сопроводить в спортзал, нам устроили классный час. Вначале распиналась директриса, потом классная убедительно доказывала, какие мы в целом некрасивые, в конце слово дали Махотиной.
Олег сделал паузу, глотнул густого чая.
– Юлька выступила просто. Встала со своего места и, глядя на портрет Макаренко над доской, сказала: «Может быть, кто-то думает по-другому, но я считаю, что серьезное отношение к своей работе надо уважать, а не наказывать». Физкультурник Галкин, кстати, на этом месте покраснел и отвернулся.
Тут можно было бы добавить, что после этого Юлькиного выступления полувлюбленный мальчик Паршин переключился на другую одноклассницу: ума хватило догадаться, что с такой девушкой не допустимы половинчатые отношения. Махотина личность, а не объект для флирта на лестничной площадке за мусоропроводом.
Но это дополнение Олег не стал доносить до Евдокии.
Дусю, прямо скажем, выбранная сыщиком история слегка обескуражила. Наверное, Паршин слишком давно закончил школу, чтобы помнить, как на самом деле школяры к правдоискателям и стукачам относятся. На Дусиной памяти подобным девочкам бойкоты или «темные» устраивали. До слез и истерик доводили: сплоченная общей идеей толпа детей – суперзлющая субстанция!
Что хотел историей сказать Олег? Что тетенька приличный человек, неутомимая защитница несправедливо обиженных? Правдоискательница, идущая до самого конца?
Или… Паршин напирал на присутствие личного мнения у подростка Юлии Махотиной?.. Мол, посмотри, Дуся, Юльке от горшка два вершка было, а она уже не подчинялась мнению большинства?
Если подумать… то примерно в том же возрасте Линка Синицына обзывала Дусю принципиальной занудой. Например, когда предлагала подделать мамину подпись в дневнике. Или наврать предкам, что идут на день рождения, срубить деньгу для подарка, а на самом деле оттянуться на дискаче.
Олег намекал на их похожесть? Разглядел в Евдокии нечто подобное?
– Поброди тут, Дуся, – тихо продолжил Паршин. – Поговори, поищи в шкафах скелеты. Юле надо помочь.
– Тебе тоже помощь не помещает, – тоскливо выплеснулся из Землероевой осадок «зеленоглазой мути».
* * *
Компания в «цитадели» на верхних этажах подобралась не разношерстная, а крепко спаянная родственными либо, в случае секретарши Канипаловой, служебными отношениями. Все выходные Евдокия сновала по внутренней лестнице из квартиры в квартиру, знакомилась с фигурантами и совала нос в исподнее. Особой грязи и скелетов пока не попадалось, родня дружно горевала об усопшем. Присутствие Евдокии принималось неоднозначно – мама Котова подозревала, будто Юля нарочно таскает с собой непонятную девицу, так как боится остаться наедине с упреками. Папа покойного, полковник Генштаба в отставке, молча пил коньяк напополам с валерьянкой. Татьяна Котова угощала чаем, поминутно вытирая глаза и нос мокрющим платочком.
Татьяна Дусе понравилась. Если бы не предварительный рассказ вдовы о том, что Тата когда-то лишилась мужа исключительно из-за себя, поскольку с макушкой в быт провалилась, – не поверила бы ни за что. Нынешняя Тата отличалась ухоженным лицом, парикмахерскими ухищрениями в прическе, премиленький домашний костюмчик черного цвета ладно обтягивал округлую фигуру. Под тонкой тканью костюмчика слегка угадывалось корректирующее белье. Тата за собой следила даже в дни траура.
– Вот, Евдокия, посмотри, – раскладывала она перед Землероевой любовно собранные фотографии туристических походов.
Дело было в понедельник, Юля в офис улетела, там что-то неординарное стряслось. Дуся передоверила вдову охранникам компании и осталась дома, на предмет уединения и доверительности при сборе информации.
– Глянь, какие мы раньше были. – Упитанная розовощекая Тата лучилась улыбками на всех фотографиях из стародавнего фотоальбома. – Вот это Стасик Леонидов… сейчас у Котова работает, каким-то… коммерческим, что ли, директором? – Первая жена покойного была все так же далека от всяческих нюансов бизнеса. – Когда-то Стас имел свою фирму, в дефолт все прахом пошло, и Коленька его пригрел. – Продолжая рассказ, Татьяна раскрыла более свежую версию фотовоспоминаний. На глянцевых профессиональных снимках «что ли, директор» выглядел весьма импозантно: высокорослый и подтянутый, челюсть с ямкой, глаз играют – огонь-мужик, такой до старости копытом бьет. – Это мы на юбилее Ядвиги и Бориса Рощиных. – Дуся внимательно пригляделась к стоящей возле Стаса породистой поджарой парочке бизнесменов вполне европейского вида. Коротко стриженая, изможденная в тренажерных залах блондинка независимо придерживала статного муженька под локоток. Муж Боря равнодушно и белозубо улыбался в объектив. – Рощины наши однокурсники, «старая банда»… – Задумалась. – Борька, наверное, сейчас горюет… Перед смертью Коля об объединении говорил – у Рощина тоже строительный бизнес. Не такой, как у нас, правда, помельче. – Евдокия сделала пометочку в мозгах на оговорке – « у нас». – Ядя этим недовольна, ворчала, считая, будто Николаша их под себя подминает… Но зря она так, у Бори бизнес на ладан дышит, Коленька помочь хотел. А вот это, Дуся, – старенькое! Мы на сплаве…
После того как Евдокия в ответ на сетования Татьяны по поводу перегревшей кофеварки сообщила, что сумеет приготовить приличный кофе в джезве, взаимная симпатия возросла еще больше. За несколько месяцев умасливания клиентов детективного агентства Дуся и вправду насобачилась варить отличный кофе. А под хороший кофеек хозяйка и гостья окончательно сблизились, из уютной Таниной гостиной не хотелось уходить, первая жена Котова охотно рассказывала о прошлом: вспоминала туристические походы, верных друзей нахваливала. О настоящем практически не заикалась. Как будто подвела черту под жизнью после развода с Котовым. В прошлом Коля – был, последние года Татьяна провела с детьми, друзьями, родственниками. К нынешней Колиной жизни – в бизнесе и браке – Татьяна относилась подчеркнуто безразлично, хотя незримая черта была все-таки подведена словами: «Коленька хороший человек, Евдокия, порядочный».
«И что ж такой порядочный-то жен пачками бросает?!» – едва не поинтересовалась Евдокия.
Болтовня о прежней благодати, слов нет, Дусю тронула. Но много не дала. Молодую сыщицу прежде всего интересовало настоящее, Татьяна же, что несколько странно для застрявшей у плиты домохозяйки, упорно не хотела сплетничать.
Старший сын Татьяны Дусе не понравился категорически – у парня было такое лицо, словно за щекой пригрелась долька лимона, а верхняя губа дерьмом намазана, и Эдик вечно к ней принюхивается. Кислое выражение на лице оболтуса и иждивенца прописалось очень прочно, вероятно навсегда (порода вечно недовольных). Эдуард день-деньской сидел в своей комнате, уютно свесив ноги с шеи мамы, и презирал весь свет.
Евдокии досталась пренебрежительная гримаса за то, что бегает по найму. По папеньке он прошелся, мол, вкалывал, как бес, а тратить не умел. Юлька – хорошо устроилась. Мама – клуша. Дед – «сапог». Бабуля – пуп земли на ровном месте.
После недолгого разговора с Эдиком хотелось вымыть руки.
– Может, поклубимся вечерком? – довольно быстро предложил сын недавно упокоившегося. Дусю он рассматривал кем-то вроде прислуги, такой девице за счастье погулять с хозяйским отпрыском. – Только шмотки поменяй… Отстой.
После этих слов у Евдокии, прямо скажем, челюсть слегка отвисла. Более хамского предложения Землероевой еще не делали. Откормленный барчук лениво развалился на диване, заваленном журналами, и только что чресла в ее присутствии не почесывал. Пятнадцать минут назад, когда Дуся только зашла в его комнату, Эдик лениво перелистывал один из таблоидов, увидев Евдокию, вместо «здрасьте», буркнул, щелкнув пальцами по глянцевому развороту с фотографией раскрученного мужского дуэта:
– Видала уродов? Для лохов лабают, типа – звезды. – И зевнул: – Чудилы, блин.
Дуся быстро поняла, что любое проявление таланта и усердия на Эдика зевоту нагоняет. Идеология глиста равномерно и гладко проступала на упругих щечках: «Круто жить по кайфу за чужой счет; долбаться на работе – стремно, пусть лошади работают, они там дохнут».
И забежим немножечко вперед. Через несколько дней, когда Эдуард перестал пыжиться и корчить из себя невесть что, он снизошел до разговора с Дусей по душам. (Наверное, соскучился просиживать задницу в одиночестве – друзей у кислых негодников всегда в недостатке.) Подловил Землероеву на внутренней лестничной площадке и начал с хитрой жалобы:
– Засада, денег нет. Не знаешь, когда наследство раздавать будут? А то запарился уже тут ждать…
Из разговоров с Юлей Дуся знала: в последнее время папа Котов – в воспитательных целях – лишил оболтуса ежемесячной субсидии и маме Тане строго приказал не раскошеливаться. Оболтус взял паузу от развлечений, расположился на диване и начал монотонно ждать, когда на него откуда-то сверху просыплется манна.
Пока не сыпалась. Пришлось собирать глянцевые журналы по соседним квартирам. Кино и музыку оболтус презирал – «жевачка для лохов», до книг и музеев его культурный уровень не поднимался, так что – скука. А на скуку, как известно, и Дуся щука, а вовсе не карась.
Уныло и долго жаловался Эдик на житье-бытье. Себя расписывал в превосходных красках радетеля за ближнего: «Видала, какой мамахен стала? Я постарался. Не прошло и десяти лет. Намекал ей, намекал – надо за собой ухаживать, надо за собой следить – парикмахерские там, салоны всякие, шмотье… Добился». Евдокия уже прекрасно представляла, как звучат Эдиковы неустанные намеки – наотмашь в лоб. «Валька тоже… лох. Не может преподу «франклина» в зачетку сунуть. Дал в лапу – все, зачет, гуляй студент!» Радетелем и благодетелем расписывал себя Эдик Котов. Причем совершенно серьезно. На голубом глазу.
Тем же вечером, встретившись с Паршиным, Дуся взяла назад некоторые свои слова:
– Помнишь, я тебе говорила, что впервые встретила такую отъявленную, красочную пакость, как Эдик Котов? Прямо-таки опереточный мерзавец в полный рост, после него остальные подозреваемые – херувимы и ангелы кротости. Сегодня, Олежка, хочу покаяться: была не права. – Дуся ернически склонила «повинную головушку». – Облыжно обвинила парня. Мерзавец из Эдички ни дать ни взять – карикатурный. Просто смех, какая сволочь. А наш убийца, прости за дифирамбы, ради дела стараюсь, – личность неординарная, трудолюбивая, изобретательная и где-то даже – с полетом. Согласен?
– Насчет Эдички не очень понял, – нахмурился Олег. – Юлия его давно знает, он большой хитрец и…
– Да вся его хитрость – тупая и прямолинейна! – на полуслове прервала Землероева. – И отец с матерью видят сына насквозь! Почему, ты думаешь, великовозрастный обалдуй целыми днями баклуши бьет? Почему Котов не запихнул его в институт – самый распоследний, на платное место, для лодырей и дебилов?! Да потому, Олег, – Дуся склонилась через столик небольшой кафешки, где они встречались с Паршиным, – что отец и мать прекрасно знали, Эдик – непроходимо ленив и туп.
– Но Юля…
– Да что твоя Юля! Ее ли дело приглядываться к неприятному злобному мальчишке? Поцапались разок, и ну его к черту, окрестила лодырем и хитрецом. Котов, понятное дело, не обсуждал с ней, не говорил, что у сына чердак не меблирован. Зачем Юльке эти заморочки с тупым пасынком? – От легких уколов по адресу тетеньки Землероева, конечно, не удерживалась. Использовала шпильки при удобном случае.
– Значит, Эдик у нас тупая злобная скотина, – задумчиво припечатал сыщик.
– Где-то так, – согласилась Дуся. – А наш убийца – человек с полетом, с выдумкой, Эдику такой сюжет с переворотом в жизни не изобрести. Как ни печально, самый противный тип среди Котовых – вне подозрений.
– Об этом нельзя судить наверняка, Юлька, знаешь ли, с головой дружит, да и парня лучше знает. Если права она, то Эдик тот еще артист. – На защитных высказываниях Паршина Дуся старалась не сосредотачиваться – время покажет, у кого котелок лучше варит. – Что думаешь о младшем сыне?
– Полная противоположность Эдичке. Как будто кого-то из них в роддоме перепутали. Хороший открытый парень, друзей – море. – Евдокия неловко замялась (не привыкла еще хороших мальчиков подозрениями пачкать) и все-таки продолжила рубить правду-матку: – Тут настораживает как раз то, что успокаивает в старшем брате, – Валентин умен. И если вспомнить его увлечение игрой в «Дозор», где интриги и выдумка приветствуются…
Когда Дуся начинала вербально оформлять мысли хорошим литературным языком, Паршин обычно настораживался – детка подгребает к неприятной сути. Обдумывает каждое слово.
– Ты его подозреваешь? – прямо поинтересовался сыщик.
– В числе прочих, – скуксилась Землероева. – Я просто показываю, что на фоне Эдика, Валя – ума палата, кладезь, расторопный парень. Вся игра «Дозор» построена на изощренном мышлении – загадки, шифры, цейтнот, интрига… Понимаешь? Валя стопроцентно попадает под портрет преступника.
– А тебя это расстраивает.
– Да. Что, если мальчишка заигрался? Знаешь, как игровые наркоманы, запутался в фантазии и реальности? – Евдокия почти жалобно ловила взгляд Паршина. – Юлия тебе уже рассказала, из-за кого отключены камеры наблюдения на пожарной лестнице и внутри периметра «цитадели»?
Олег кивнул.
Отличный парень Валя Котов и впрямь имел море-окиян друзей. Не все из его приятелей могли позволить себе каждый день зависать в кафешках и молодежных клубах, а платить за себя запрещали из гордости. И потому, по словам Эдика, иногда оперирующего трудными словами, Валик вел люмпенский, пролетарский образ жизни, сиречь, попроще выражаясь, терся по подъездам.
Самая шикарная лестничная клетка с огромными окнами на пожарной лестнице – как раз оказалась в доме Котовых. Несколько месяцев молодняк пятнадцати-шестнадцати лет стекался под крышу высокого дома. Встречались, гомонили, сигаретками баловались… Мама Тата решила прикрыть «вертеп», причем не слишком умно. Вначале отправилась искать союзников среди родителей молодняка из своего дома, поговорила со строгими предками девочки Маши, записи с камер наблюдения предъявила…
Девочка Маша на тех записях вовсю курила. И даже обнималась.
Строгие предки запретили детке встречаться с Валиком. Посадили под замок.
А у Валика – любовь. Первые чувства. Скандал образовался.
Валентин ругался и позорил маму:
– Как ты могла?! Следить! Наушничать! За что ты так выставила меня перед друзьями?! Ты хочешь, чтобы я по кабакам терся, наркотики там покупал?!
Чтобы сын терся по кабакам и скупал наркотики, Тата не хотела бы увидеть и в страшном сне. И потому пошла на поводу у взбунтовавшегося подростка. Сошлись на малом: отключили все камеры наблюдения на верхних пролетах пожарной лестницы – туда все равно фиг проберешься, работающих камер на нижних этажах навалом. Внутренние камеры «цитадели» тоже обесточили – по тамошней лестнице только свои шнырят, а за уютными изгибами так много уголков для поцелуев…
В общем, Валик вырос, стал более мобильным, а воз и ныне там – охранная система начинает полноценно работать только когда Котовы съезжают на летнее дачное время. Стылыми зимами и в межсезонье «дозорного» продолжают навещать друзья, которым мамы запрещают курить и целоваться.
– Но вся эта история с камерами не делает из мальчишки подозреваемого, – после глубокомысленного кивка Паршина продолжила Евдокия. – И дело тут не в моих личных симпатиях и антипатиях. У Валентина алиби – девочка Маша. Точнее, уже девушка-студентка.
– Что можешь сказать о пущенных в двухкомнатные квартиры жильцах? Я их еще не видел.
Землероева отрапортовала с душой и расстановкой.
К Эмме Канипаловой, на взгляд Дуси, можно применить довольно устоявшееся выражение «стопроцентная секретарша босса». Высокая синеглазая брюнетка со статью лебедя – под длинной тонкой шеей гордая крутая выпуклость. Но ум совсем не птичий. К любознательной Евдокии Эмма отнеслась настороженно, мгновенно отнесла себя по месту на момент убийства – дома не было, задержалась в городе, приехала к шапочному разбору, когда шефа уже грохнули.
Дуся рассказала, как прогулялась по квадратным метрам огромной, только условно двухкомнатной квартиры, где к кухне внушительная столовая приплюсована, а в гардеробной можно неплохой танцкласс для юной балерины организовать. Как уважительно присвистнула и хитроумно поинтересовалась:
– И дорого обходится?
Но интеллект у секретарши, как говорилось выше, был совсем не птичий.
– Я оплачиваю только коммунальные расходы, – усмехнулась Эмма. – Сюда попала случайно. Пожаловалась Николаю Егоровичу, что приходится съезжать с прежней квартиры, он предложил обосноваться здесь.
– По доброте душевной, – ухмыльнулась Дуся.
– По трезвой мысли, – вернула ухмылку Эмма. – Эта квартира предназначена для Эдика. Но пока он не вошел в доверие, квартире не позволяют пустовать, она всегда под наймом. Мне повезло в одном – на тот момент прежние жильцы уехали на ПМЖ в Германию, новых нанимателей еще не нашли… Еще вопросы есть? Например – спала ли я с шефом?
– Спала ли ты с шефом? – покладисто поинтересовалась Дуся.
– Нет. Иначе Юлия меня бы к этой хате на пушечный выстрел не подпустила.
– Резонно, – согласилась сыщица Землероева и выбросила в лоб: – Как думаешь, кто мог Котова убить?
Эмма оперлась задом на кухонную тумбу, скрестила длинные ноги, руки с маникюром сложила перед… точнее, на высокой груди:
– Меня тут не было. А изобретать инсинуации я не хочу.
– Так ведь человека убили.
– Меня. Тут. Не было.
Понятно. А раскроешь рот, читалось между строгих жирных точек, не будет и на работе.
– Адью, – сказала Землероева. – Как-нибудь еще наведаюсь.
– Милости прошу, всегда готова к сотрудничеству, – насмешливо пропела секретарша, и сыщица ей сразу не поверила.
– Эмма что-то знает, – сказала Дуся Паршину. – Имеет ли это отношение к убийству, или на работе собака порылась – понять невозможно. Канипалова чертовски умная вышколенная девица с хорошими нервами и стальными челюстями. Запросики, кажется, имеет царские. Такая, если захочет кусок урвать, вцепится – не оторвется.
– Не понравилась тебе красотка? – многозначительно, с намеком на чисто рефлекторное женское соперничество, спросил Олег. Дуся фыркнула. – Не распыляйся. У Канипаловой стопроцентное алиби – сидела в парикмахерской. С родителями Котова уже успела дружбу завести? Какие они люди?
На маму Олю от двух невесток поступили практически однозначные отзывы. Врач-отоларинголог. Как у многих людей, к которым страждущие либо болезные за помощью бегут, завышена самооценка. Сноб без чувства юмора. Почему в таком случае «из камина шутит» много лет? Ответим – потому и шутит, что чувство юмора отсутствует, а хочется не выделяться. Кто-то из высокопоставленных друзей супруга по Генштабу сказал – забавный тут у вас переговорный пункт. Мама Оля сочла, что выглядит уморительно с задницей из камина. Ее никто не разубеждал (и вправду – зрелище, хотя и не для слабонервных, кои будут присутствовать на обоих этажах).
Но вернемся из камина полностью к семье. Если искать среди взрослых Котовых человека, способного поделиться с Эдичкой генами напыщенности, чванства и самонадеянности, то честь сия полностью принадлежит бабушке. Ген ума у Ольги Марковны, к счастью, не затерялся, но, учитывая, что возможность посмеяться над собой категорически отсутствовала, то относилась к себе отоларинголог с максимальной серьезностью. И других заставляла (кланяться).
Тяжелый диагноз. Тата привыкла считать его вяло текущим, латентным. Юлии казалось, что свекровь уже десять лет переживает серьезнейшее обострение, и, так как наиболее яркие приступы частенько совпадали с ее присутствием, подозревала у Ольги Марковны идиосинкразию (индивидуальную непереносимость аллергического характера) на себя, любимую. (Простите за избыточную медицинскую терминологию, речь о враче идет.)
Тата легко пообвыкла и практически не обращала внимания на деспотические заскоки свекрови, каждое лето выезжала со старшими Котовыми к ним на дачу, на грядках в удовольствие упахивалась, компоты закрывала и варенья. Юлия (личность другого порядка и полета) в подчинении отказывала.
Свекор эту индивидуальность Юлии почему-то высоко ценил. Когда Николаша с Татой расписался, старшие Котовы еще по гарнизонам мотались; непритязательная, легкая на подъем Татьяна легко вошла в семью. Немного позже Егор Валерьевич перешел на службу в Генеральный штаб – Таточку и там от всей души любил, но уход сына от разлюбезной невестки принял адекватно (ген ума бродил у Котовых не только в крови несмеяны-бабушки). Юля больше отвечала возрастающему статусу сына, Егор Валерьевич, хоть и был насквозь порядочным мужиком…
Тут остановимся. И в шестьдесят пять лет Егор Валерьевич оставался молодцеватым мужиком насквозь, до самой сути. И вывод этот Евдокия сделала совсем не по его облику или манерам, выправке военного, – отец был совершенно уничтожен смертью единственного сына, понурился, обвис лицом и телом, – а по взглядам на него Ольги Марковны. Едва в их квартире появилось новое молоденькое личико – Дуся Землероева, Ольга Марковна, скорее всего, абсолютно на автомате, накатано, не спускала с мужа глаз.
Так ловят реакцию погуливающих мужей на симпатичных девушек истерзанные ревностью супруги: всегда, при любых обстоятельствах взгляд опытно ловит – появится приязнь к новой юбке или пронесет на этот раз? Минует нелегкая или снова в подушку плакать?
Досада.
И в связи с этим некоторые хамские вывихи бабушки Оли Дуся простила не затачиваясь. Не исключено, что и к Юлии свекровь относилась с неприязнью из-за укоренившейся подозрительности. Ловила взгляды мужа на точеную фигурку невестки, губы кусала, видя, как тот легко общается с красивой женщиной. Тата, по всей видимости, не вписывалась в укоренившиеся кальки симпатий свекра – простовата была, рыхловата, без шика-блеска… Юля… Юля отвечала самым сластолюбивым требованиям. Отсюда и нелюбовь свекрови. И неприязнь, которая ловко и умно списывается на разрушение крепкой семейной ячейки. Внуков-безотцовщину.