Воскресили и пустили в среду живых этих кукол-людей, которые милы нам своей отдаленностью.
И жуткая нагота их тел, и некрасивость лиц особенно изысканно-притягательны.
Ведь человек современности не может себе представить Соблазнительницу или Мечту с классическими чертами.
В этих исканиях «некрасивой красоты» я опять вижу эротику боли. И снова чудится: «В нашем веке надлежит красоте быть попранной и поруганной»…
В искусстве всегда две правды: правда жизни и правда фантастики. Или жизнь. как луч солнца, застывший в кристалле льда, или вымысел – отражение мечтаний.
Женщина всегда была для поэтов лучом солнца и выдумкой.
Мечтатели и творцы во все века творили своих женщин из снов жизни и лжи небывалого. Но в искусстве правда жизни лгала чаще, чем вымысел. Ведь не та женщина, что всегда с нами, а та, что создается нашими хотениями – нужна нам. Современная греза ярче нарисует нынешний век, чем рассказ о современной жизни. И наша сказка станет летописью о нас.
Вот почему и в современном творчестве больше верится образам женщин-фей, чем женщин-самок. они стоят рядом и в русской живописи. То грубая, воющая от голода. немытая и растрепанная, сильная своей звериной природой баба Малявина – аллегория деревенского трагизма. То худая, изможденная, нервная, хрупкая и бледная женщина Серова – тип среднего класса. То стройная, тонкая, элегантная англоманка Трубецкого. Вот – три копии с современности, в сущности совсем не отражающие психологии нового человека.
Квинтэссенция женщины-мечты не выражена ни одним из трех. И через несколько столетий никто не представит себе женщину XX века в образе бабы Малявина, натурщицы Серова или живой куклы, созданной Трубецким.