Николай Александрович Добролюбов
Литературные мелочи прошлого года

Полная версия

После сделанных объяснений никто – мы надеемся – не станет с нами спорить о том, что литература, при всей своей благонамеренности, ревности, рассудительности и прочих качествах, – все-таки не может ни в чем приписать себе инициативы. А согласившись с этим, читатели признают справедливость и дальнейших выводов наших относительно общественного значения нашей литературы. Если литература идет не впереди общественного сознания, если она во всех своих рассуждениях бредет уже по проложенным тропинкам, говорит о факте только после его совершения и едва решается намекать даже на те будущие явления, которых осуществление уже очень близко; если возбуждение вопросов совершается не в литературе, а в обществе, и даже возбужденные в обществе вопросы не непосредственно переходят в литературу, а уже долго спустя после их проявления в административной деятельности; если все это так, то напрасны уверения в том, будто бы литература наша стала серьезнее и самостоятельнее. Нет; – время стало серьезнее, общество стало самостоятельнее – это может быть (хотя и то еще требует поверки очень строгой); а литература относительно общества осталась совершенно в том же положении, как и прежде. Ведь во все времена, даже по чисто коммерческому расчету (не говоря о другие причинах), литература должна была говорить о том, что привлекает публику. Был когда-то в славе Дюма: русские журналы украшались романами Дюма. Нравились одно время стишки к девам и луне: литература была запружена стишками. Вошла в моду мифология: пошли литературные толки о классических и славянских божествах, пошли статейки о значенье кочерги и истории ухвата. Поднялся восточный вопрос и потом война: в литературе все оттеснено было на задний план статьями о Турции и рассказами о русских подвигах в битвах со врагами. Кончилась война, общество очнулось и потребовало изменений и улучшений; изменения стали делаться административным порядком: и литература туда же – принялась говорить о прогрессе, о гласности, о взятках, о крепостном праве, об откупах и пр. А окажись завтра, что в нашем обществе стремление к улучшению было только минутным, легкомысленным порывом, обратись общество опять к Дюма-сыну, – и в литературе воцарится Дюма-сын, совершенно как полный хозяин. Можно, конечно, надеяться, что этого не будет; но не будет только потому, что нашему обществу трудно уже теперь своротить с своей дороги. Что же касается до литературы, то она непременно последует за обществом: мы в этом твердо убеждены, потому что прошедшие факты уже доказали нам, что литература у нас не есть еще сила общественная, не есть жизненная потребность нации, а все-таки потеха, как и прежде. Когда нам указывают на новое направление литературы, на ее серьезность, на ее влияние в обществе – мы всегда припоминаем стих:

 
Тешится новой игрушкой дитя!..^{41}
 

Больно нам при этом воспоминании; но что же делать? Литература до сих пор так мало выказала признаков мужества, что поневоле безнадежный стих припоминается при самых даже приятных, обнадеживающих случаях…

Чтобы яснее показать, как еще мало серьезности приобрела наша литература, мы хотим представить еще несколько указаний на то, что ею сделано по вопросам, возбуждением которых она гордится и гордится, как мы видели, напрасно.

Преимущественное внимание всех газет и журналов было в прошлом году обращено на крестьянский вопрос. Как же он был веден в литературе? Далеко не с тем достоинством, какого бы следовало ожидать. Мы не говорим о тех отсталых людях, которые проповедывали status quo в этом вопросе, как, например, гг. Григорий Бланк, князь Голицын, Николай Безобразов и т. п. Против них восставали наши же журналы и газеты: в этом надобно отдать литературе полную справедливость. Не говорим и о той неровности, с которою шла разработка вопроса в литературе, то останавливаясь, то начинаясь сызнова, то опять затихая: все это могло быть следствием внешних и случайных причин. Нет, мы предлагаем человеку, истинно любящему народ наш, перебрать все, что было в прошлом году писано у нас по крестьянскому вопросу, и, положа руку на сердце, сказать: так ли и о том ли следовало бы толковать литературе?.. Вспомним, что у нас долгое время дело стояло в том, что свободный труд производительнее обязательного!.. Да и этой простой истины не хотели понять многие!.. Затем литература все мешалась на том: нужно ли выкупать душу или уж так отпустить на покаяние?.. Да ведь это не в статьях Григория Бланка, не в «Печатной правде»^{42}, – а в «Русском вестнике», например!.. Мы помним, что там было до десятка статей, рассматривавших вопрос с той точки зрения, что получить выкуп за душу было бы выгоднее для помещика, нежели не получать!.. На этом основании один господин утверждал даже (в 14 № «Русского вестника», стр. 108), что в промышленных губерниях не следует отчуждать даже усадьбы в собственность крестьян, потому что крестьяне-промышленники разбредутся на промыслы, оставив в усадьбах жен своих, и «что же тогда ожидает помещика?^{43} Продав в собственность, с выручкою в определенный срок, положим даже дорогою ценою(!), усадебную землю, он лишится затем всякого дохода от имения. Право собственности на имение превратится для него в право собственности на купчую крепость и планы, по которым усадьбы, реки и дороги, то есть все производительное, от него отчуждено. (То-то несчастный!) Могут возразить некоторые, что с дозволением перехода крестьян к нему явятся другие, не знающие промышленности, и возьмут землю в аренду для обработки. Если это и может случиться, то не иначе как только в отдаленном потомстве: ибо земля в промышленных имениях по большей части недоброкачественна», и пр. …»Но если даже помещик и сумеет найти средства обработывать свою землю, то все-таки выручка от этой обработки далеко не достигнет процентов на тот капитал, который он употребил на покупку имения; ибо при покупке он имел в виду не столько хлебопашество, сколько промышленность, за пользование которою крестьяне и платили помещику значительный оброк». Так рассуждает в «Русском вестнике» г. Дмоховский, и подобных суждений очень много найдется в почтенном журнале, стяжавшем себе заслуженную репутацию прогрессивного и гуманного…

Относительно выкупа личности в нем есть одно неподражаемое место, не лишенное, впрочем, некоторого цинизма в выражении; оно находится в проекте г. Власовского, который предлагает прежде всего «ценность ревизской мужеского пола души с усадьбою и огородом (уж лучше бы огорода с усадьбою и душою!) определить по губерниям» («Русский вестник», № 7, стр. 284). Но всех лучше рассуждает о выкупе личности г. А. Головачев^{44}. Статья его (тоже в 7 № «Русского вестника») оканчивается так: «Нет, не со страхом и отчаянием должно смотреть на наше будущее, но с твердым убеждением, что нам предстоит великая, блестящая перспектива». И, как ручательство за славное будущее, г. Головачев представляет в статье своей такого рода рассуждения: «Освобождение крестьян, говорит, не может основаться на духовно-нравственном чувстве, а должно иметь основанием право и законность» (стр. 252). Как видите, право и законность противополагаются духовно-нравственному чувству: из этого уже понятно, какая блестящая перспектива ожидает нас! И действительно, вслед за тем г. Головачев говорит, что по силе права (противного духовно-нравственному чувству) нужен непременно выкуп личности. Об этом он рассуждает очень пространно. Вот его слова:

«Мы разумеем выкуп не только поземельной собственности, но и пользования трудом крестьянина. Нам скажут, что личный труд не может быть собственностью. Теоретически это неоспоримо, и закон, не признающий того, есть сам более факт, нежели право. Но при консервативной реформе должно быть обращаемо внимание и на факт. Всем известно, что труд крестьянина можно было помещику употреблять так, как ему было угодно; можно было даже продавать и покупать людей, как вещи, и при продаже и покупке имелись в виду не только физические, но и нравственные достоинства человека (что же из всего этого? читайте дальше!). Что же это, как не собственность? Несмотря на желание прикрыть благовидными словами горькую истину, она останется и в законодательстве и на практике до тех пор, пока новый, порядок не изменит существующих отношений. Почему нам не сознаться в том, что есть несправедливого в наших отношениях? Зло сознанное уже вполовину исправлено (что за просвещенные афоризмы!). Вот почему (то есть почему же???), думаем мы, не должно оставлять без внимания вопрос о выкупе пользования трудом, а, напротив, – посвятить и этой стороне дела тщательное изучение, в надежде уладить ее сколько возможно справедливее без ущерба помещичьих интересов». (Вот оно, последнее-то слово в чем заключается!!) (стр. 256)…

Рассуждения г. Головачева вызвали возражение со стороны г. Ланге, который в «Русском» же «вестнике» заметил защитнику помещичьих интересов, что «личность крестьянина, по смыслу закона, не есть помещичья собственность и не подлежит выкупу» (№ 14, стр. 140)^{45}. На это г. Головачев отвечал, опять в «Русском» же «вестнике», что г. Ланге не понимает «точки зрения законодательства» (№ 19, стр. 124), – точь-в-точь, как недавно было объявлено в «Искре»^{46}. Вместе с тем г. Головачев опирается на то, что и г. В. В. в «Журнале землевладельцев»(!) выразил сочувствие к его мнению, – значит, уж оно хорошо!..^{47} «Русский вестник» все это печатал, как печатал и статьи г. Иванова, в которых выкуп личности проводился по началам политической экономии^{48}; мало того – он сочинил по поводу их длинную «Заметку», в которой защищал и г. Иванова и г. Головачева, объясняя, что хотя, конечно, за душу брать выкупа не следует, но труд крестьянина должен быть выкуплен (см. «Русский вестник», 1858 г., № 19, стр. 180–193). В «Заметке» этой редакция, между прочим, так выражается о статье г. Головачева: «Статья эта не могла бы вызвать сильного протеста, если бы в ней не было случайно употреблено выражение: выкуп личности». Скажите пожалуйста! Как будто во всех вопросах можно протестовать против случайных выражений, подобно тому как сделал это сам «Русский вестник» против «Иллюстрации»!..^{49} Там можно было тешиться на случайных выражениях; но ведь участь крестьян – не то что грамотность или безграмотность Знакомого Человека… Тут на фразах уж нельзя выезжать… В нашей выписке из статьи г. Головачева нет выражения: выкуп личности; а разве она от того менее возмутительна для всякого читателя, не слишком близко принимающего к сердцу помещичьи интересы?

Вообще во многих печатных рассуждениях по поводу эманципации мы видим, что рассуждающие, при всем своем желании, не отрешились еще сами от точки зрения крепостного права. Находилось много и таких, которые явно придавали крепостному состоянию значение рабства и во всех своих положениях отправлялись от той мысли, что раб есть вещь… И ведь против этого никто почти не протестовал; крестьяне менее нашли себе защиты у передовых людей наших, нежели евреи. Не говорим уж о том, что писалось в «Журнале землевладельцев», на сочувствие которого постоянно опирались мнения, подобные мнениям г. Головачева. Но переберите другие журналы: в них найдете то же самое. «Атеней» писал (в № 8), что для обеспечения исправного платежа оброка освобождающимися крестьянами необходимо предоставить помещику право наказывать крестьян самому; потому что если он станет жаловаться земской полиции, то, «не говоря уже о недостаточной благонадежности полицейских чиновников, самое вмешательство посторонней власти должно непременно произвести некоторое расстройство хозяйственных отношений» невыгодное для помещика (стр. 511)^{50}. Автор, пользующийся почетной известностью в нашей литературе, не развил в подробности своего мнения, а то, может быть, дело дошло бы и до того, чем впоследствии так прославился князь Черкасский.^{51} Впрочем, права помещичьей власти вообще были сильно отстаиваемы нашей литературой. В «Отечественных записках» (№ 10) напечатана была статья Полтавского Помещика^{52}, который сожалеет о том, что закон не позволяет продавать крестьян без земли (стр. 85), и уверяет, что крестьянам после освобождения будет хуже. Любопытны его доводы. «С прекращением прямой, существовавшей доселе, власти помещика над своими крестьянами, – говорит он, – у последних может родиться своеволие и те пороки народа свободного (!)^[8], которым развиваться не допускала единственно власть помещика и строгий его надзор за поведением крестьян» (стр. 91). Для устранения беспорядков Полтавский Помещик желает непременно, чтобы власть над крестьянами осталась у помещика, и притом только у помещика, без разделения ее с обществом, с выборными, с сельским начальством. В противном случае, говорит «право вотчинной полиции, предоставленное помещику, будет правом бесправным»… Почему же? Потому, что «как бы, например, ни был дурен и безнравствен крестьянин, которого помещик найдет необходимым удалить из общества или отдать в солдаты, – если только он обратится к согласию общества, он встретит оппозицию! Общество всегда защищает своего негодяя, потому что обществом крестьян руководят понятия совсем другие (и слава богу, может быть, – прибавим мы от себя…): они видят часто похвальное удальство и завидное достоинство в том, что на самом деле порочно и вредно…» (стр. 92). Затем г. Полтавский Помещик утверждает, что крестьяне несвободные рачительнее ведут свое хозяйство, чем свободные; что крестьян вообще надо принуждать к делу; что, получив свободу, они будут ленивее и беспечнее, и пр. …И такая статья, по замечанию редакции «Отечественных записок», выбрана ею, как небесполезная, из числа нескольких статей, заключавших «голословные уверения в том, что крестьяне у помещиков живут как у Христа за пазушкой» (стр. 85). Хорош выбор!..

Впрочем, действительно – мысль о помещичьих правах и выгодах так сильна во всем пишущем классе, что как бы ни хотел человек, даже с особенными натяжками, перетянуть на сторону крестьян, – а все не дотянет. Гуманнейший и дельнейший журнал по крестьянскому вопросу есть, конечно, «Сельское благоустройство». Но посмотрите, с чем же оно выступило на свою работу. В 1 № его за прошлый год помещены были вопросы г. Кошелева^{53}, и между ними есть следующий: «Как составить урочные положения? С согласия ли крестьян или по усмотрению помещиков?» Как вы полагаете: ведь этот глубокомысленный вопрос, представленный в разделительной форме, предполагает возможность и такого ответа: «Конечно – по усмотрению помещиков, без согласия крестьян»… Правда, что он может предполагать и ответ радикально противоположный…