Лишь одно было хорошо: с того момента состав моей крови стал нормализовываться, а это значило, что операция становилась всё более близка. И чем раньше её бы провели – тем скорее я бы отсюда наконец убрался.
Прошло ещё некоторое время. Грю выписали. Подходил день выписки и Пастора. Вместе с тем приближался и день моей операции: её должны были провести в его уезд. Однако мне становилось тем тревожнее, чем ближе была пересадка. Всё сильнее мне не давал покоя один вопрос, который я решил задать Пастору после завтрака и его молитвы, в нашей палате, когда Фреда с Джорджем в ней ещё не было. Я обратился к нему и попросил сесть на соседнюю койку для разговора – сам встать я не мог из-за капельницы. Тот просьбу выполнил и сел на бывшую койку Петра. Затем, взглянув на меня исполненными серьёзности карими глазами, он прямо спросил:
– Что тебя тревожит?
Я не удивился такой постановке вопроса. По мне было невозможно не заметить тревогу и даже страх. Зная же мою историю болезней и сопутствовавших части из них операций, списать это на страх предстоящей операции было нельзя.
– Пастор, вот ты из религиозной семьи, да? У тебя отец священник, так ты, значит, в религии разбираешься?
Он утвердительно кивнул:
– Не так хорошо, как батюшка мой, но да, разбираюсь лучше одноклассников. Да и учителей тоже. Школа-то светская.
– Вот у меня к тебе, как к эксперту, вопрос: призраки существуют?
Верно, наслушавшись рассказов Грю о моих разговорах с самим собой и наложив это на моё встревоженное состояние, Пастор этому вопросу тоже удивляться не стал.
– Ну… Смотря о чём мы говорим. В смысле в какой парадигме. Официальная религия отрицает их существование: душа после смерти отправляется либо к Богу в Царство Небесное, либо в Ад – искупать свои грехи. Но на самом деле официальную религию у нас почти никто не исповедует: на неё так или иначе ложится народный фольклор. Народные верования, проще говоря. Мифы, которые тянутся ещё с языческой эпохи. Среди этих верований есть и поверья о призраках. Многие в них верят.
– А сам ты как считаешь? – спросил я, неудовлетворённый ответом: – По-официальному или по-народному?
– Я считаю, что это всё Дьявол, – прямо заявил Пастор: – Он Отец Лжи и способен ради своих целей принять любое обличие. Если так можно совратить человека и забрать в Ад его бессмертную душу – он даже притворится кем-то почившим. Особенно если этот почивший уже в его владениях.
Я крепко задумался над этими словами. Дьявол. Религиозное мышление позволяло уложить такую концепцию, но я всё ещё верил в немистичность того мира, в котором живу, пусть теперь эта вера была куда слабее, нежели раньше. Последние события, неразрывно связанные с таинственной незнакомкой, после встреч с которой я всякий раз терял сознание, будто проверяли мои убеждения на прочность, и я совсем не был уверен, что они это испытание выдержат. Всё это было слишком сильным ударом для моего ещё подросткового мышления, склонного к стремительным изменениям. Я пытался объяснить всё это с рациональной точки зрения, с точки зрения психологии (в которой, впрочем, разбирался достаточно посредственно), но делать это с каждым днём становилось всё сложнее.
Пока я размышлял об этом, Пастор успел сходить до своей тумбы и вернуться с небольшой книжкой без названия. Он положил её на мою тумбу, а я, бегло на неё взглянув, спросил:
– Что это?
– Молитвенник, – кратко пояснил он: – Там основные молитвы для мирян. Дарю. Ты то во всё это не веришь, но прочти для общего развития. Надеюсь, они тебе не пригодятся.
Краткая пауза. Я киваю, после чего он встаёт и, похлопав меня по плечу, спокойным шагом выходит из палаты. На мгновение мне показалось, что его волосы будто начали собирать вокруг себя все световые фотоны в помещении. Но это длилось лишь мгновение – как вспышка. Настолько краткий миг, что я даже не смог его осознать – лишь подсознание успело зафиксировать это искажение. Затем, когда он вышел, взгляд упал на отданный мне молитвенник.
Под шелест желтоватых страниц кульминация приближалась всё быстрее и быстрее…
День операции настал на следующее утро. За прошедший же я прочёл подаренную мне книжицу – текста там действительно было немного, потому и времени это заняло мало. Впрочем, едва ли я что-то из неё выучил. Лишь одну я мог повторить в общих чертах.
Когда Пастор выезжал из больницы, начался заключительный этап предоперационной подготовки. Из-за тревоги в палате ввели успокоительное, после чего я отправился в операционную в сопровождении медперсонала. Но куда более помимо чисто интуитивного предчувствия чего-то до крайней степени нежелательного меня волновали искажения собственного восприятия. Чем дальше я ступал по маршруту палата-операционная – тем более отчётливо мерещились тени. Если поначалу я ловил их всего на мгновения самыми задворками периферического зрения, к середине я уже мог различить их очертания. Гуманоидные сгустки, существовавшие у границ моего восприятия всего считанные тики, кружились поблизости, застилая своими неестественными силуэтами отдельные фрагменты пространства. Когда же оставалось совсем немного до дверей операционной, тени стали достаточно стабильными, чтобы я мог задержать на них взгляд более чем на секунду, чего мне хватило, дабы понять, что каждый раз появляющиеся чёрные сущности смотрели в одну и ту же точку.
В мои глаза.
Однако я всё меньше и меньше чувствовал прежнюю тревогу. Седативные препараты начинали действовать. Тени же мигом пропали у самого входа, перестав возникать вновь, и тогда меня завели внутрь. Уже давно знакомое по своему антуражу помещение в этот раз вызывало непривычное отторжение. Сколько помню себя сознательным – никогда такого не было. В конце концов, я всё же лёг на стол и принялся ждать.
Анестезиолог пришёл лишь минут через десять, и только тогда мне начали вводить анестезию. Привычное ощущение в какой-то момент, совершенно для меня внезапный, прервалось появлением в поле зрения тени. Чёрный гуманоидный сгусток прошёл через закрытую дверь операционной и стал медленно оглядываться по сторонам, в этот раз совсем не спеша пропадать. Я держал на нём взгляд несколько секунд, но он лишь продолжал водить парой провалов по сторонам, будто что-то ища. Начал постепенно засыпать, а сгусток начал перемещаться по операционной – мне уже было не разглядеть, как именно он это делает: шагом ли, скользя или паря над полом. Заглядывая за каждый объект, сгусток постепенно сужал кольцо своего движения вокруг того стола, на котором лежал я. По операционной временами ходили медики, и тогда сгусток начинал ходить рядом с ними, стремясь наклониться и заглянуть им в лицо, внимательно его изучая – только в этот момент я понял, насколько он высокий. Смазанный образ был выше любого врача в операционной, выше каждого шкафа и вешалки для капельниц, даже лампа была ниже него – выпрямившись, он, вероятно, способен был головой достать до потолка. Меня начал охватывать ужас. А затем силуэт обернулся – и зашагал ко мне.