Натанариэль Лиат
Сильванские луны
Если верить Либрии, то божественная парочка в основном приятно проводила время, устраивая над людьми шутки, крутя романы со смертными и резвясь по полям и лесам. Наллен, например, страстно любил охоту – по легенде, у него даже был ловчий сокол с огненными перьями. А Айду в качестве питомца сопровождал лунный лис – тот самый, из шаумдорфовской метафоры… Разные судьбы человечества, вселенское равновесие и прочие грандиозные вещи ребят, похоже, интересовали очень мало.
А потом, по прошествии нескольких столетий, или, может, даже пары тысяч лет, юным божкам надоело, и они ушли. Просто взяли и ушли куда-то, неизвестно куда, возможно, намереваясь создать взамен наскучившей игрушки пару новых. Чувства вроде ответственности или вины, похоже, были им совершенно чужды – Либрия говорила, что, уходя с лёгким сердцем, боги ни разу не оглянулись на мир, брошенный ими на милость судеб. Айду позаботилась разве что о том, чтобы оставить после себя Надзирателей – незримых существ, наблюдающих за тем, чтобы мироздание работало как надо. Законы физики соблюдались, день в срок сменялся ночью, ну, и так далее… Если богам люди были интересны хотя бы для забавы, Надзирателям было плевать. Они не помогали и не мешали; они не чувствовали. Просто следили за тем, исправно ли крутятся шестерёнки.
В итоге от божеств, по сути, остались только память, имена, которыми здесь клялись и ругались, да одно из созвездий на ночном небе. Поверье гласило, что Наллен, уходя, из озорства пришпилил свою Огнептицу к небосводу, где она стала горсткой звёзд. Дети порой бывают такими жестокими.
В том виде, в каком местная религия дошла до сего дня, она, пожалуй, была одним из самых комфортных вероучений, которые Лексий вообще знал. Безалаберные молодые божества едва ли могли служить примерами благоразумия и воздержанности, к тому же Либрия не говорила ничего внятного о загробном мире и даже не знала с уверенностью, есть ли после смерти хоть что-нибудь, так что в Сильване сейчас проповедовались философия carpe diem и умеренный гедонизм. А что, в самом деле, если уж всё равно не знаешь, что там впереди, разве не логично, что нужно постараться хорошо провести время на этом свете – а вдруг другого и не будет? Служители не требовали от своей паствы ни постов, ни аскезы, ни слишком усердного посещения церквей – хотя многие, кстати, всё равно регулярно бывали в храмах, а богослужения по случаю пяти внекалендарных праздников собирали изрядные толпы. Особенно два главных – на Айдун, здешний новый год, и печальный весенний День Ухода…
В этом мире получалось так, что богам не столько поклонялись, сколько просто их помнили. Молиться им было бесполезно – всё равно не услышат, ушли же, а Надзирателям, по всеобщему верованию, плевать, – но в целом народ вроде как всё устраивало. Разными вопросами нравственности и морали занимались мирские законы, писаные и неписаные, а религия, по сути, учила одному: постарайся радоваться каждому дню, потому что каждое мгновение – неповторимый дар, а слишком далеко можешь и не загадывать, всё равно ведь не угадаешь. У соседей дела обстояли немного иначе: Лексий, например, слышал что-то о том, что в Оттии Надзирателей почитают чуть ли не больше, чем тех, кто их назначил. Что ж, на самом деле, он готов был согласиться, что такие боги большого уважения и не заслуживают… Разные толкования Либрии считались личным делом каждого государства – когда Лексий изучал мировую историю, он даже удивился отсутствию мало-мальски серьёзных религиозных войн. Ну и ладно, как будто для них не хватает других поводов, вон, Оттия снова в тысячный раз по кругу заводит разговор о том, что Сильвана нравилась ей куда больше, пока была её частью…
«Знамения власти» Тарни ожидаемо не испугался – наоборот, поэзия Шаумдорфа живо его заинтересовала, и они с Браном часто обсуждали литературу. Как-то раз, молчаливо прислушиваясь к их слишком умному для него разговору, Лексий не выдержал и задал вопрос, который давно не давал ему покоя:
– Бран, какой смысл в том, что мы учим эту поэму? Нет, серьёзно, от неё в самом деле так много пользы?
Бран откинулся на спинку кресла и посмотрел на ученика так, словно тот чем-то изрядно его позабавил.
– Я давно уже гадал, спросит ли хоть кто-нибудь, – заметил он. – Ну, раз уж тебе так хочется знать, я скажу: да, я правда считаю, что это полезно. Самое очевидное – это развивает ваши память и внимание, но безропотное выполнение нелепых и невозможных на первый взгляд заданий к тому же поможет вам мириться с любыми приказами начальства, потому что выполнять их всё равно придётся. Не подумай, я ни в коем случае не хочу сказать, что вы не должны пытаться – обоснованно – высказывать своё мнение, если от вас хотят чего-то совсем уж не того, но правда в том, что это, увы, не всегда помогает, – Бран усмехнулся. – Если тебе когда-нибудь не повезёт стать приближённым его величества Клавдия, ты об этом вспомнишь. Но да, ты навёл меня на одну важную мысль…
Он вдруг хлопнул в ладоши и, повысив голос, окликнул:
– Мальчики, отвлекитесь. Я хочу, чтобы вы все сейчас меня услышали.
Ларс, задумчиво созерцающий пламя в камине, вернулся к реальности и перебрался поближе. Элиас, сидящий на подоконнике, закрыл и отложил книгу.
– Вот что, – неожиданно серьёзно сказал Бран. – Я сейчас буду повторять вещи, которые вы и так должны ясно понимать. Когда – и если – вы примете присягу, отдавать вам приказы будет иметь право только сам царь – или специально и недвусмысленно уполномоченные им лица. Кроме того, вы обязаны будете применять магию в случаях, подробно и чётко оговоренных в соответствующем указе – если помните, это большие пожары, эпидемии, войны и далее по списку. Копии указа есть в нашей библиотеке, и я бы очень советовал вам выучить наизусть и его, просто потому, что это может когда-нибудь не только избавить вас от ненужных споров, но и в самом что ни на есть буквальном смысле продлить жизнь.
Он замолчал и обвёл их глазами, словно собираясь с мыслями.
– Пока ничего нового, правда? Но вот что я хочу до вас донести: во всех остальных случаях, не установленных законодательно, вы и только вы сами решаете, прибегать к магии или нет. Мне нужно, чтобы это дошло до вас прямо сейчас. Присяга не даст вам колдовать в нарушение действующих законов; во всех остальных случаях вы можете использовать волшебство, когда захотите – или не использовать, если вам покажется, что так будет мудрее. Вы имеете на это полное право, и, кто бы что вам ни говорил, вы не должны чувствовать себя виноватыми. В конце концов, речь идёт не о чём-то, а о вашей жизни, и это не шутки. Не позволяйте никому вас вынуждать. Научитесь отказывать, если придётся. Любовь к ближним – это прекрасно, но вам нужно научиться прежде всего беречь самих себя.
– Кто бы говорил, – вполголоса хмыкнул Ларс. – Бран, почему тогда ты сам столько колдуешь ради других?
Бран не нахмурился, но линия его губ вдруг стала жёсткой, а между бровей появилась крошечная морщинка.
– Халогаланд, моя жизнь вас не касается, – сказал он сухо.
– Да, прости, – кротко вздохнул Ларс и замолчал.
Лексий, конечно, запомнил этот разговор, но он до сих пор не собирался задерживаться здесь вплоть до присяги.
Он до сих пор ходил в библиотеку, хотя теперь уже реже – одна неудача за другой здорово подорвали его дух. Всё сложнее было бороться с желанием подойти к господину Гедрефу и спросить: «Извините за беспокойство, но нет ли у вас чего-нибудь научно-популярного про мгновенные непроизвольные перемещения из одного мира в чертовски, совершенно другой?». Останавливал, пожалуй, даже не столько страх, сколько неприступный вид седого библиотекаря, который всегда выглядел так, словно ужасно занят чем-то очень важным. Лексий радовался, что хотя бы не обязан отчитываться перед ним за каждую книгу, иначе всё было бы гораздо сложнее…
В один прекрасный день он, что с ним теперь не так часто случалось, засиделся в библиотеке допоздна. Господин Гедреф и тот уже отправился к себе – благо, чужие здесь не ходили, и можно было не запирать дверь на ночь. Сдаваясь, Лексий утомлённо вздохнул, закрыл фолиант, на страницу которого тупо смотрел последние десять минут, вернул его на полку и пошёл спать. Он устал, он был расстроен и понимал, что, кажется, пора наконец придумать что-то ещё; погружённый в собственные мысли, он не сразу заметил Брана, сидящего у выхода за библиотекарским столом, и вздрогнул, когда тот нарочито шумно отложил книгу, которую держал в руках. Лексию даже не понадобилось смотреть на обложку, чтобы узнать: «О вечной красоте». Всё-таки нужно как-нибудь набраться наглости и спросить, за что Бран её так любит…
– Будь добр, удели мне время, – сказал господин Лейо, и что-то неуловимое в его тоне подсказывало, что это была не просьба.
– Конечно, – машинально кивнул Лексий, ничего не понимая. – Бран, в чём дело?
– Я прекрасно помню, что я сам сказал тебе, что ты можешь располагать этой библиотекой как хочешь и читать что угодно, – серые глаза Брана были непривычно холодными, и от этого Лексию вдруг стало зябко, словно от сквозняка, – но я пригляделся к книгам, которые ты берёшь, и знаешь что? Довольно странный набор для кого-то, кто только-только начал учёбу. Я надеюсь, что ты простишь мне это вторжение в твою жизнь; да, такое совершенно не в моих правилах, но, видишь ли, я отвечаю за безопасность этой школы, её учеников и знаний, которые в ней хранятся, и я не намерен рисковать. Некоторые из книг, которые ты смотришь, слишком сложны для понимания даже на четвёртом году в этой школе, и ни одна из них не относится к тому, что тебе положено изучать сейчас. Я вижу в твоём чтении некую систему, но, давай начистоту, я не понимаю.
Он на мгновение прикрыл глаза и вздохнул.
– Ки-Рин, чего ты добиваешься?
Лексий стоял перед ним, ошеломлённый и безмолвный. Он с самого начала ждал удара – и всё равно оказался к нему не готов. Что теперь? Сдаваться? Защищаться? Всё отрицать – или пойти ва-банк и выложить всё начистоту? Паника горячей волной подступила к горлу, но он велел себе перестать. Ну же, ты ведь всё-таки учился на волшебника, а волшебник не должен терять головы. Соберись. Думай!
Бран молча сидел перед ним и ждал ответа. Бран… Да, этот человек не раз повторял, что ему нет дела до прошлого его учеников, да, он недвусмысленно держал их на расстоянии, если кто-то, как Ларс тогда, пытался заводить разговоры о слишком личном, но… К нему всегда можно было прийти, если что-то не ладилось, и он как никто умел объяснять непонятное и парой слов возвращать присутствие духа. Когда Танирэ появился в доме, Лексий видел, что Бран, не афишируя этого, следит за тем, чтобы новенький не оказался изгоем. Более того, Лексий был уверен, что тогда, осенью, господин Лейо делал то же самое для него самого. Учителя имеют привычку глядеть на подопечных свысока, но Бран держался с ними на равных. Он ничему не удивлялся и никогда не спешил с выводами, не успев как следует разобраться, как дела обстоят на самом деле…
Ах, да какого чёрта!
Лексий сделал такой глубокий вдох, какой только мог, выдохнул и сказал:
– Ладно. Я расскажу. Только пообещай, что не сочтёшь меня сумасшедшим.
Бран одарил его очень внимательным взглядом, и Лексий ничего не смог прочитать в его глазах.
– Интригующее начало. Обещать не могу, но я постараюсь. Продолжай.
Лексий рассказал ему всю историю по порядку. Она получилась неожиданно длинной, и многие подробности, наверное, были лишними, но он ничего не мог с этим поделать. Плевать. Должен же он наконец рассказать хоть кому-то.
Где-то посреди рассказа пришла мысль: смешно будет, если в итоге окажется, что ты и впрямь сошёл с ума, и всё это – бред больного, накачанного успокоительными и никогда не покидавшего Землю… У Лексия покалывало в пальцах, и он слышал свой голос как будто со стороны; так себе, кстати, был голос, не слишком убедительный, не слишком мужественный, кажется, даже дрогнул пару раз. Чем больше он говорил, тем сильнее его одолевало чувство странной нереальности его собственных слов: да полно, неужели всё это и впрямь произошло со мной? Неужели Алексей Михайлович Кирин, двадцати лет от роду – стойте, или теперь уже двадцати одного? какой на Земле сейчас должен быть месяц? – когда-то действительно шёл по тёмному Невскому на метро? Сколько времени прошло с тех пор, как случилось то, что случилось? Полгода? Меньше! Да уж, дружище, немного же тебе понадобилось, чтобы забыть самого себя…
Полторы вечности спустя он добрался до конца своей сумбурной истории с пожарами, погонями и притворством, выдохнул и замолчал, прислушиваясь к тяжёлым и каким-то ужасно редким ударам собственного сердца. Бран, который следил за сюжетом очень и очень внимательно, казался погружённым в свои мысли. Пока он не заговорил, время не шло.
– Так, значит, ты просто пытался вернуться домой, – в конце концов заключил он.
– Да, – сказал Лексий с чувством. – Это всё, чего я хочу.
Бран помолчал ещё мгновение.
– Можно мне посмотреть твой медальон? – вдруг попросил он.
Он стащил шнурок через голову и молча протянул его Брану. Тот внимательно изучил подвеску – то ли металл, то ли камень, Лексий так и не узнал, что это такое – и сказал несколько слов голосом, в котором слышались восхищённые нотки. Чужая речь звучала по-своему красиво и совершенно бессмысленно.
– Пропасть меня побери, если я понял хоть что-то, – устало сказал Лексий.
Снова ощутить знакомый вес медальона на шее было облегчением. Лексий так долго носил его, не снимая, что без него чувствовал себя голым.
– Полезная штуковина, – заметил Бран. – Не единственная на свете, но такие нечасто встретишь. Хотел бы я знать, кто её зачаровал и какими извилистыми путями она к тебе попала…
– Мне дала её девушка у церкви, – машинально объяснил Лексий. – В мой первый день в… вашем мире. Там был праздник и огромная куча народу, и она раздавала всем разные вещицы…
– А, – Бран вскинул брови, – так ты попал к нам на Айдун? – он усмехнулся. – Надо же, наверное, это можно считать доброй приметой… Да, подарки незнакомцам – старая традиция, кое-где её до сих пор соблюдают. Служители на деньги своего храма покупают в ближайшей ювелирной лавке мешок самых дешёвых позолоченных побрякушек, твоя, наверное, попала туда по ошибке… Тому ювелиру не повезло. Сумей он распознать, что́ на самом деле попало к нему в руки – мог бы выручить за неё неплохие деньги.
– И что мне теперь с ней делать? – спросил Лексий, просто чтобы что-то сказать. В голове у него было странно пусто.
Бран взглянул на него с некоторым удивлением.
– Оставь себе. В конце концов, это подарок, и он тебе нужен. Постарайся не потерять: я полагаю, этот медальон некогда сделал для себя умелый волшебник, и сделал на совесть. Если захочешь повторить подобное, придётся попотеть, да и то вряд ли получится так же удачно… Но пару уроков отти я тебе всё-таки дам, просто на всякий случай, мало ли. Кстати, перевод нашей речи – не единственное, что умеет этот твой камушек. Насколько я вижу, в него можно удобно поместить некоторое количество волшебства… скажем, на хранение до лучших времён, чтобы потом, когда выгоришь, иметь ещё немножко в запасе. Или отдать кому-нибудь другому, если ты, конечно, готов поделиться с кем-нибудь собственной жизнью… Я найду для тебя нужное заклинание. Может, пригодится.
Тут Бран словно вспомнил о чём-то.
– Кто-нибудь ещё знает? Кроме тебя и этого твоего Рада? – осведомился он и вдруг помрачнел. – С парнем, конечно, совершенно паршиво вышло…
Да уж. Просто не то слово. Совершенно не то.
Лексий усилием воли совладал с собой и сказал:
– Никто. Только ты.
– Это потрясающе, – Бран откинулся на спинку стула, пристально изучая ученика. – Да, я замечал за тобой странности, но, Айду, я никогда бы не догадался, если бы ты не сказал… Не переживай, я тебе верю, я сразу вижу, когда люди мне лгут или бредят. Но, клянусь чем хочешь, из тебя получился вполне убедительный сильванин.
– Спасибо, – Лексий подавил отчётливое желание нервно сглотнуть, – я очень старался. Бран, что теперь? Ты меня выгонишь?
– Скажи мне вот что, – господин Лейо аккуратно поправил какие-то бумаги на столе, – ты думал о будущем? О том, как и чем ты будешь жить, если-… нет, давай вот так: пока не найдёшь пути обратно в свой мир?
Лексий слабо улыбнулся.
– Предлагаешь мне взаправду стать волшебником?
А что? В конце концов, чем волшебство хуже карьеры какого-нибудь переводчика, на которую он мог рассчитывать на родине? Ладно, на самом деле, конечно, понятно, чем – у переводчика куда меньше шансов умереть во цвете лет, но, может быть, до этого не дойдёт – хорошо бы, чтобы не дошло, – а магия по крайней мере точно обеспечит тебе средства к существованию и крышу над головой…
– У тебя есть все задатки, – сказал Бран, – так что советую всерьёз об этом подумать. Времени пока достаточно, до присяги тебе ещё года три, так что имей в виду. До сих пор ты вёл себя так, что исключать тебя у меня нет причины, к тому же школа всё равно почти пустая… – он помолчал. – Если хочешь, я поговорю с коллегами о других мирах. Раз это возможно на практике, я уверен, кто-нибудь должен знать хоть что-то. Хотя, признаться, сам я сейчас могу разве что Либрию вспомнить… Ты уже знаком с Книгой Ухода или тоже считаешь, что в мире и без неё хватает горя?
Либрию Лексий прочитал до конца, просто в порядке общего саморазвития. Пронзительно печальная, Книга Ухода прощалась с покинувшими людей богами и в самом конце, на последней страничке, проливала хоть какой-то свет на то, что бывает за смертью. Тома́з Лао́рский, автор текста, грешил излишней витиеватостью, но общий смысл был таков: человек в своей телесной жизни – это гость на пиру в тёплом, просторном и шумном доме. Никто не знает, какой срок ему отпущен, но каждому рано или поздно придёт время встать и выйти за порог, на тихую сумеречную дорогу, чтобы продолжить путь – если только ты сможешь вспомнить, откуда и куда шёл…
Возможно ли, что они с Радом умерли, сами того не заметив? Мало ли, что могло случиться в том переходе! Лексий вдруг вспомнил «Братьев Львиное Сердце» Линдгрен – книгу, которая пыталась убедить его, что умирать не страшно, потому что дальше будет не рай, не ад, не тёмная пустота, а волшебная страна с приключениями и дружбой…
Ох, Айду. Неужели кто-то правда в это верит?
– Должен быть способ выйти за пределы мира, не умирая, – сказал Бран, как будто прочитал его мысли. – Я попытаюсь выяснить.
– Спасибо, – сказал Лексий с чувством. Эта беседа как будто сняла у него с плечь какую-то гигантскую тяжесть, и на мгновение стало так легко, что у него закружилась голова. Больше не нужно держать свою тайну в себе. Бран ему верит, и Бран ему поможет. Ох, Айду!..
– Пока ещё не за что… – как бы про себя проговорил Бран и вдруг снова в упор взглянул на него. – Лексий, с чем ещё тебе помочь?
Лексий открыл было рот, но снова закрыл.
Этот вопрос выбивал из колеи. Этот мир пока жалел его и щадил, и в каком-то смысле всё, наверное, устраивалось наилучшим образом из возможных, но кто бы – кто бы только знал, как ему иногда бывало одиноко. Каким лишним он себя чувствовал. Словно человек, выброшенный кораблекрушением на незнакомый берег: жизнь вокруг кипит, вот только ты – другой, даже если притворяешься своим. Даже если делаешь это так хорошо, что тебе верят – ты-то знаешь. Там, глубоко внутри ты всегда, каждый проклятый миг чувствуешь, что ты – не часть всего этого и что тебе, чёрт побери, тут не место. Во всей Сильване никто никогда не слышал о Пушкине, а ещё Лексий страшно скучал по чаю и по синему оттенку Невы в ясный день, а ещё мама наверняка пыталась дозвониться до сына в день его рождения, потому что считает своим родственным долгом созваниваться хотя бы по праздникам, и теперь точно думает, что он знать её не хочет, а ещё-…
Он проглотил спазм, мучительно сжавший горло, выдал желаемое за действительное и сказал:
– Ничего. Я справляюсь.
Соврал, конечно. И слишком поздно вспомнил, что Бран слышит, когда ему говорят неправду.
Учитель одарил его последним пристальным взглядом и наконец отвёл глаза.
– Не сомневаюсь, – сказал он. – Не стану больше тебя задерживать. Спокойной ночи.
Лексий кивнул ему и пошёл спать, потому что сейчас это казалось самым разумным. Правда, так до самого утра и пролежал, не сомкнув глаз.
Он поступал мудро, прячась от мыслей в рутине будней. Сегодняшний разговор вскрыл все раны, какие только мог, и, боже, почему это было так больно.
Наверное, иногда боль необходима, чтобы сдвинуться с мёртвой точки.
У него появился союзник. Если быть до конца честным с собой, то одна пропасть знает, когда Лексий решился бы сам. Бран, сам того не зная, подтолкнул его к шагу, который нужно было сделать…
Впрочем, не зная? Вот уж вряд ли.
Давно пора было привыкнуть к мысли, что Бран знает всё.
