Натанариэль Лиат
Сильванские луны
Глава вторая: Пустая клетка
Проснувшись, Лексий не сразу понял, что́ его разбудило.
Он подумал было на Базилевса, который орал где-то поблизости, как потерпевший (весну толстяк почуял, что ли?), но вдруг чётко осознал, что открыл глаза ровно за миг до того, как ночь прорезал первый кошачий вопль. И что нечто, вырвавшее его из мути сна, на самом деле было гораздо тревожнее. Словно запах дыма – или нет, запах газа, который ты забыл выключить с вечера, и теперь в любой момент может рвануть…
О том, чтобы повернуться на другой бок и заснуть обратно, не могло быть и речи. Необъяснимая паника выгнала его из постели, а потом и из комнаты. Наспех одеваясь и хлопая за собой дверью, Лексий сам толком не понимал, чего он намерен искать. Помощи? Но какой, если ничего не случилось? Объяснений? Кого-то, кто поднимет его на смех и будет прав? Да, кажется, ему сейчас было нужно именно это – чьё-нибудь отрезвляющее общество. Люди, которые посмотрят на него с недоумением и скажут: «тебе что, кошмар приснился?», и он поймёт, что просто сам что-то себе выдумал…
Друзей он нашёл, вот только легче не стало. Он застал их в гостиной, куда их, кажется, в любой непонятной ситуации влёк инстинкт; встрёпанные, не до конца проснувшиеся и решительно не понимающие, что горит и куда бежать, они, не сговариваясь, собрались здесь, и при взгляде на их лица Лексий вдруг очень отчётливо понял: ему не почудилось.
Тарни, бледный и встревоженный, высказал вслух то, что вертелось у каждого на языке:
– Ребята, вы ничего не слышали?
Ларс успокаивающе положил руку ему на плечо, но он и сам, если честно, выглядел немногим лучше. Да и Лексий, наверное, тоже, потому что Элиас вдруг очень внимательно посмотрел на него и, нахмурившись, посоветовал:
– Ты если падать собрался, лучше сразу сядь.
Лексий ответил бы ему что-нибудь любезное, но у него вдруг правда закружилась голова. Со всем миром в эту самую секунду творилось что-то неладное, настолько неладное, что от этого становилось физически дурно, сердце спешило и не получалось нормально дышать. Ох, прекрати, не хватало только обмороков на ровном месте!..
Он попытался взять себя в руки и рассуждать логически. За кого и за что он может так бояться? Его друзья стояли перед ним, вполне живые и здоровые; мысли скакнули к Ладе, к Раду – но ему хватило мгновения, чтобы понять: беда, которую он смутно, но так сильно чувствует, имеет мало общего с его личными привязанностями и частной судьбой.
Она гораздо больше.
Лексий зажмурился и потёр лоб ладонью.
– Что-то случилось, – беспомощно проговорил он. – Что-то… очень неправильное…
Невесть откуда взявшийся Базилевс, переставший вопить, вдруг испытал острую потребность в общении и теперь жался к людям, беспокойно путаясь под ногами. Боги, этот бесстрашный боевой котяра никогда так себя не вёл, его не под силу было напугать ни лаю собак, ни грозе, ни взрывам фейерверков на Айдун… Когда Тарни взял его на руки – и как только поднял? эта туша же весит центнер, – зверь заискивающе заурчал, тычась мордой ему под подбородок. Нет уж, чёрт побери, весь мир – ещё ладно, но внезапно сошедший с ума кот – это уже серьёзнее некуда…
– Так, – рассудительно заявил Ларс, – вот что: не мы одни в этом городе умеем слушать. Пока господин Стэйнфор нас не поднял, не вижу смысла бегать кругами, тем более что мы с вами даже не под присягой. Если в самом деле есть из-за чего бить тревогу, нам сообщат. Идите досыпать. Лексий, в самом деле, особенно ты…
Ага, конечно, так он и поступил. Дважды.
Лексий не знал, спали ли другие этой ночью, но он лично не нашёл в себе сил. Когда все снова разошлись восвояси, он, совершенно разобранный, попытался куда-то себя пристроить и в итоге оказался в библиотеке. Там хотя бы можно было подбросить дров в ещё не погасший камин (должно быть, кто-то из младших учеников засиделся допоздна, в этот зимний набор в школе стало ещё более людно), а общество книг успокаивало – будто молчаливая поддержка кого-то надёжного, стоящего у тебя за плечом, когда тебе нужно говорить перед публикой, которой ты боишься…
Он просидел в библиотеке до утра – и потому был первым, кто услышал новости, принесённые господином Стэйнфором на рассвете: её высочество Амалия пропала.
Как?! – Да вот так. Ушла вечером к себе в комнату, а какое-то время спустя служанка, удивлённая, что госпожа не зовёт помочь ей раздеться, нашла там только открытое окно и полное, прямо-таки вопиющее отсутствие всяческих царевен. Прислуга клялась и божилась, что через дверь дочка Клавдия свои покои не покидала. Дворцовая стража не заметила ничего необычного, охрана, выставленная на ночь в саду во внутреннем дворе – тоже. Само собой, на дворце лежала волшебная защита, Клавдий точно не был ни дураком, ни человеком, привыкшим полагаться на авось, но, очевидно, кто-то как-то её обошёл. Если кто-то вообще проникал извне, потому что чужого бы уж всяко заметили…
Как бы то ни было, девушка как в воду канула. Ни следа.
Домашние знали царевнин чудной и взбалмошный нрав; поначалу её исчезновение сочли игрой в прятки. После нескольких часов поисков по дому и саду тревогу забили уже по-настоящему. Всех, кто этой ночью случился рядом с покоями Амалии, сейчас допрашивали с особым пристрастием, но никто ничего не знал. Одна из поварих с дворцовой кухни утверждала, что рано легла, а поздно вечером, проснувшись на минутку, мельком взглянула в окно и увидела человека, парящего в небе, но даже она сама не была уверена, что это ей не приснилось…
На самом деле, это звучало не так уж и нелепо. Её высочество обитала на третьем этже; как ещё она могла пропасть, если не по воздуху? Не по верёвке же из простыней, как в книжках. С другой стороны, летать способны только маги, а присяга магов уж точно знает, что делать с похитителями царских детей… А что, если этот присяги не давал? По слухам, у королей Оттии тоже были свои придворные волшебники, верные не стране, а им лично. Правда, официально оттийские монархи ни в чём подобном не признавались. Если они и держали магов на службе, то их было меньше, чем в Сильване – большую волшебную армию в мешке всяко не утаишь. Ходили, конечно, слухи, будто в оттийской глуши до сих пор не перевелись непростые кузнецы из сказок, но это вообще совсем другая история…
Для Лексия как для частного лица ситуация с царевной была предельно ясна: свинтила. А что? Подержи его кто-нибудь двадцать лет под замком, он бы точно сбежал. На мысль наводило ещё и то, что девушка не звала на помощь и в комнате не было следов борьбы. Правда, собиралась она не больно-то вдумчиво – вместо денег и драгоценностей, которые пригодились бы беглянке в пути туда, куда она собралась, из дворца пропала только шляпка. Вот они, женщины!..
Впрочем, кроме него никто, кажется, в побег не верил. Самой популярной версией было похищение, и с разных сторон уже слышалось всякое про происки гадких оттийцев и даже про заговор, вдохновлённый Пантеем. Ага, как же, сверхдержаве за морем делать больше нечего, только красть у какой-то малюсенькой страны девчонку, которая даже трон не наследует…
К полудню весь Урсул был поставлен на уши: городская стража обшаривала публичные дома, подвалы и канавы, простой люд охал и судачил, волшебники прослушивали улицы. Студентам разрешили помочь, и Лексий тоже искал – просто затем, чтобы как-то заглушить так и не замолчавшее чувство того, что в мире что-то сломалось. В успех самой операции он не верил ни на грош: если царевну правда похитили, разве кто-то рискнул бы держать её в столице? Ещё утром все выезды из города были закрыты по царскому приказу, но за ночь можно было успеть уехать хоть десять раз…
Стоило ли удивляться, что к вечеру судорожные поиски так ни к чему и не привели. Стража получила приказ продолжать и ночью, а вот волшебники почувствовали необходимость остановиться, сесть и подумать, как им быть дальше. В библиотеке школы собрался небольшой консилиум из полдесятка человек. Учеников на его заседание никто не звал, но Лексию и троим его товарищам, которых считали уже почти полноценными магами, позволялось больше, чем прочим, и они под шумок устроились в уголке, чтобы послушать. Лексий, правда, почти сразу понял, что идея была неудачной – после бессонной ночи и целого дня на ногах нерадивый будущий волшебник присутствовал в комнате только телесно. Он честно пытался сосредоточиться, но чужие голоса казались невнятным шумом прибоя, который, как назло, убаюкивал ещё больше. И почему он просто не пошёл спать? Теперь молча встать и удалиться будет уже некрасиво…
Обсуждение среди старших потихоньку скатывалось к тому, что́, с кем и с помощью каких посторонних предметов сделает его величество Клавдий, если ему в самом скором времени не вернут его дочь. Говорили, венценосный отец, разве что огнём ещё не дышащий, грозит причастным и непричастным казнями и ссылками, но Лексия монарший гнев не пугал. Он-то здесь причём? Он, в конце концов, царевну не трогал…
Он вздохнул и невидящим взглядом уставился на большую карту Сильваны и Оттии, в прошлом году повешенную на видное место на стене. Эх, вот бы ему такую в самом начале, с ней запомнить, что где находится, было бы гораздо проще…
И тут всё вдруг встало на свои места.
Чувство ужасающей неправильности, навалившееся на него прошлой ночью и никак не желающее отпускать, вдруг обрело смысл, когда Лексий ухватил его за хвост. Это было отсутствие. Пустота на месте чего-то, к чему ты так привык, что перестал это замечать…
И Лексий нашёл это снова.
Независимо от него, без всяких усилий и без всякой заслуги с его стороны, до него вдруг дошел один непреложный факт. Эта несомненная истина просто всплыла в затуманенном усталостью сознании, как будто всегда была здесь – ещё задолго до сегодняшнего дня, когда она стала правдой…
– Она вон там, – сказал он вслух, пристально глядя на карту.
Сидящий рядом Ларс вопросительно вскинул брови. Волшебники, прерванные на полуслове, воззрились на него с раздражённым недоумением, но Лексий этого даже не заметил. Едва понимая, что делает, он встал со своего стула и подошёл к стене.
– Её высочество сейчас вот здесь, – сказал он отстранённо, прикладывая ладонь к совершенно определённому для него куску нарисованной Оттии. – Ну же! Неужели только я один это слышу?
В комнате разом стало очень тихо.
– В Соляной пустыне! – нахмурился господин Стэйнфор. – Невозможно, там ведь невозможно жить, не говоря уже о том, что дотуда не один день пути!..
– Не вижу, почему человек, умеющий летать, не придумал, как с этим справиться, – возразил его коллега по имени господин Эйн.
– Предлагаете пойти и предложить его величеству поверить в слепую догадку ученика? – фыркнул Стэйнфор.
– Стойте, – вдруг сказал Лексий, не отрывая взгляда от карты, – а почему я это слышу?
Момент ясности прошёл, и уверенность схлынула так же легко, как и накатила, но что-то во всём этом явно не складывалось.
Они должны были рассмеяться и напомнить ему, что нельзя расслышать одного маленького человека в огромной стране. Волшебники не умели охватывать такой масштаб. Вот только, споря о том, не ошибся ли Лексий местом, никто почему-то не усомнился в том, что это вообще возможно.
Он обернулся и увидел, как старшие волшебники виновато переглядываются, словно заговорщики, пойманные с поличным.
– Кажется, мы с вами сболтнули лишнего, – с кривоватой улыбкой заметил господин Эйн.
Кто-то третий, волшебник, которого Лексий не знал, вздохнул и сказал:
– Расскажите им, Стэйнфор. Я думаю, им можно. Эти двое на днях присягнут, а третий, если сумеет сложить два и два, всё равно догадается сам.
– К тому же Лейо за них ручался, – кивнул господин Эйн.
Господин Стэйнфор без всякой радости посмотрел на учеников. Он недолюбливал их четверых – словно вечно ждал неуважения, вызова, мятежа, открытого обвинения в том, что ему никогда не сравниться с Браном. Ему правда никогда было с ним не сравниться. Они все знали это слишком хорошо.
– Он с вами об этом не говорил? – устало уточнил он.
Лексий молча покачал головой.
Губы учителя изогнула тусклая полуулыбка.
– Удивительно: я наконец-то смогу объяснить вам что-то, чего не объяснял Бран, – пробормотал он, и, вздохнув, потёр переносицу. – Ладно. Слушайте. Её высочество Амалия ничем не больна. Причина, по которой её всё это время скрывали от людей-… Всё несколько сложнее. Такого раньше никогда не случалось, по крайней мере, нам о таком не известно… Когда она появилась на свет, вместе с ней родилась какая-то сильная магия. Некое мощнейшее заклинание, которое в неё встроено… вживлено… словом, от неё неотделимо. Его-то вы и слышите. Не спрашивайте меня, как это возможно, никто из наших предшественников не имел дела ни с чем подобным. Суть в том, что у этой девушки гигантские запасы магии, пусть пока и спящей… Но мы боимся, что рано или поздно она проснётся.
– Подождите, – уточнил Ларс. – Вы хотите сказать, что её высочество может колдовать лучше, чем обычный человек?
Господин Стэйнфор покачал головой.
– Не лучше, чем я или вы. Даже, скорей всего, хуже – вы ведь учились, а она нет. Были разговоры о том, что, может быть, стоило бы преподать ей хотя бы основы осознанного колдовства, но его величество опасается, что это может спровоцировать вспышку…
– Да как же ты не понимаешь?! – вдруг вмешался Элиас. – Она сама – как будто заклинание, ведь так? Произнесённое целиком, кроме последнего слова, которому не хватает самой малости, чтобы вступить в полную силу… И вы считаете, что это самое слово рано или поздно может произнестись само по себе. Ясно как день, что она не может собой управлять! Вы ведь это имели в виду?
Господин Стэйнфор посмотрел на него с чем-то вроде уважительного удивления.
– Именно. Да, пожалуй, очень хорошо сказано… Загвоздка ещё и в том, что никто так до сих пор и не сумел выяснить, что это за заклинание и что оно делает. Нет гарантий, что освободившаяся сила не причинит больших разрушений… Мы знаем только, что, когда и как она бы себя ни проявила, девушке этого не пережить. Эти чары точно не из тех, которые по плечу одному человеку.
Он вздохнул.
– Нам неизвестно, из-за чего может сработать эта магия и сработает ли она вообще. Амалия не то что ею не управляет – она о ней и не подозревает. Его величество принял решение ей не рассказывать. Именно поэтому он так её оберегает: мы боимся, что слишком сильные чувства могут стать той самой последней каплей. В конце концов, бережёного боги берегут…
Айду, что за бред.
Лексию потребовались титанические усилия, чтобы не позволить себе саркастически фыркнуть. О да! Лучший способ защитить дитятко от жизненных невзгод – вырастить его в теплице! Вот только никто почему-то не сообразил, что даже царь едва ли сможет продержать нежный росток за стеклом всю жизнь, и шок от столкновения с реальностью в итоге будет куда сильнее, чем у нормальных детей, выработавших к ней иммунитет…
Следующая мысль вдруг его отрезвила: девица с устрашающей силой, назначения которой никто не знает, сейчас находится в Оттии. В стране, которая даже особо не скрывает, что у неё на уме война…
Кажется, Ларс подумал о том же.
– Это заклинание нельзя спровоцировать нарочно? – спросил он.
– Едва ли, – Стэйнфор покачал головой. – Если и можно, то мы не знаем, как, а над… вопросом её высочества, между прочим, два десятка лет бились лучшие маги страны…
Лексий снова перевёл взгляд на карту. Могут ли оттийцы знать что-то, чего не знают они? Что, если они хотят использовать Амалию как оружие? А если нет, то на что она вообще им сдалась? И… им ли? То, что она в Оттии, не значит, что она в оттийских руках…
Область на карте, которую он нашёл бы с закрытыми глазами, приходилась на изрядный лоскут печально известной Соляной пустыни. Стэйнфор прав: в ней же совсем ничего нет, она для жизни не пригодна… Для жизни – ладно, а для того, чтобы кого-то спрятать? Интересно, сколько километров сплошной мёртвой пустоши попало под его ладонь? Даже если другие волшебники услышат то же самое и подтвердят посетившее его озарение, то сколько же кому-то придётся обшаривать эту пустыню – вручную? Потому что – он вдруг ясно это понял – точно расслышать то место, где находится Амалия, никому не удастся. То ли её собственная магия создаёт помехи, то ли похитителю, если он и вправду волшебник, хватило ума замести следы…
– Ладно, – решил господин Стэйнфор. – Ки-Рин, мы примем к сведению то, что вы нам сообщили. Но тогда будьте готовы отвечать на вопросы – если нас с вами вообще воспримут всерьёз, то, будьте уверены, вам их зададут множество.
Он снова вздохнул и беззлобно велел:
– А теперь знаете что? Убирайтесь, все четверо. Вам, по-хорошему, вообще не следовало тут находиться.
Лексий не обиделся. Он был страшно рад, что ему наконец можно пойти и лечь спать.
Уже закрывая за собой дверь, он успел уловить чей-то вопрос:
– Это о нём господин Лейо отзывался как о толковом слушателе?.. – и Лексий усмехнулся про себя и подумал: может быть, судьба наконец даёт ему шанс повлиять на сюжет, хоть и несколько позже, чем у Рада в книжках…
Глупая шутка, конечно. Нет, в самом деле, кто ему поверит?
Но, впрочем, это уже не его дело. Он сказал то, что знал – дальше пусть сами решают.
Глава третья: Забытый дом
Несколько лет назад, Царевна пожаловалась папе, что устала вечно смотреть в окно на одно и то же. Она просила его отвести ей другие комнаты, с видом на улицу, а не в сад, но он сказал, что ей скоро наскучит глядеть на площадь, где нет ничего интересного, и поступил иначе: скоро в столовой Царевны появились окна-картины.
С просторного морского пейзажа на неё веяло запахом соли; пушистые, как облачка, овечки на мирной холмистой пасторали выглядели совсем живыми, загадочный лес с противоположной стены так и манил отдохнуть на пахучем, прохладном мху… Но больше всего Царевну завораживало висящее во главе стола полотно Яна Мейера с видом на горы. Огромные, туманные, голубовато-серо-зелёные сквозь дымку расстояния, они блестели снежными вершинами, чистыми и далёкими; поросшие ржавым лишайником валуны на переднем плане были как зачарованные ворота, ведущие куда-то в неведомое и невыразимо манящее, на прозрачном небе чернели росчерки птиц…
За обедом Царевна всегда садилась так, чтобы видеть картину, хотя, если смотреть на неё слишком долго, от высоты нарисованных пиков могла закружиться голова. Иногда она мечтала о том, что когда-нибудь поедет в путешествие и увидит настоящие горы – взаправду, наяву. Но это было одно из тех мечтаний, которые хороши сами по себе. Их не обязательно исполнять, и Царевна и не думала, что оно исполнится…
До этого дня. Вернее, до этой ночи, принесшей с собой чудеса.
Они летели – совсем как во сне. Царевне было разом и жутко, и весело, как тогда, когда папа водил её на крышу дворца, и они вдруг оказались выше всего мира. Господин Чародей предоставил ей свой локоть, и она держала его под руку, крепко-крепко вцепившись обеими руками в его предплечье. Так было почти совсем не страшно, даже если смотреть вниз – сначала на Урсул, ночной, с высоты похожий на свой собственный план, который Царевна усердно изучала в детстве, только живой; потом – на начавшиеся за городом рощи, поля, едва белеющие в ночи просёлки… Встречный ветер трепал ей волосы, но не был сильным – странно, ведь земля там, внизу, неслась так быстро. Впрочем, чему удивляться, если на прогулке тебя сопровождает волшебник! Поэтому Царевна только плотнее запахивала на груди шаль, жмурилась, подставляя ветру лицо, и никак не могла поверить, что это происходит с ней. Именно с ней, не с героиней какой-нибудь новой книги, ещё пахнущей печатным станком…
Она не знала, сколько длилось их путешествие – время исчезло, как иногда бывает, если потеряться в собственных мыслях. Царевна читала о мореплавателях, которые умели определять час по лунам и звёздам, но сама она знала о лунах и звёздах только то, что они красивы. Несколько раз господин Чародей учтиво спрашивал, не замёрзла ли она, не устала ли, не наскучил ли ей их полёт – но разве он мог наскучить, если был так волшебен? Царевне было неведомо, далеко ли они забрались от дома, но сейчас это было неважно. И стало совсем уж неважно, когда она с замиранием трепещущего сердца разглядела на фоне синего бархата неба силуэты горных вершин…
Горы! Чародей привёл её в горы! Царевна поверила было, что грезит, задремав над пяльцами, но каменистая почва крошечной долины, куда они опустились, казалась слишком настоящей, чтобы быть сном. Ветра не было; в мягкой, полнозвучной тишине отдавался едва слышный отсюда шёпот далёкой реки. Успевшая отвыкнуть от тверди под ногами, Царевна покачнулась, и Чародей поддержал её под локоть.
– Вы, должно быть, совсем замёрзли, – сказал он. – Скорее пойдёмте внутрь.
Царевна подняла голову: прямо перед ними тёмной громадой стоял дом. Голубоватого света двух лун хватало на то, чтобы рассмотреть красивое, но давно не крашеное крыльцо с двумя колоннами, густой вечнозелёный плющ, почти сплошь обвивший фасад, закрыв пустые тёмные окна… Незнакомый, коренастый, тихий – этот дом не пугал, скорее, он выглядел… грустным.
– Какой одинокий дом, – с искренней жалостью сказала Царевна.
– Немудрено, – отозвался Чародей, – ведь он столько лет провёл в горах, где нет ни души. Давайте составим ему компанию.
У них не было фонаря, и он вёл её за руку, чтобы она не оступилась в темноте. Лунный полумрак скрадывал его красивое бледное лицо, но в какой-то момент Царевне показалось, будто губы Чародея беззвучно произносят какие-то неведомые ей слова. Она хотела было спросить его, но он уже ввёл её на крыльцо, и она увидела за приоткрытой двустворчатой дверью свет. Неужели он всё время там горел, а она не замечала?..
Прекрасный холл был отделан резными панелями, изображающими сцены охоты; яркий и тёплый свет настенных ламп казался особенно приятным после прохладной и тёмной горной ночи. Никто из слуг почему-то не вышел их встречать – только пара невесть откуда взявшихся кошек поспешила к заглядевшейся на стены гостье, чтобы потереться об её подол. Айду, какая же прелесть! Царевна тут же схватила одну из них на руки – рыже-белая красавица муркнула что-то вместо приветствия и вдруг без всяких церемоний лизнула её в щёку шершавым горячим язычком. В полном восторге Царевна прижала пушистый комок к груди и с горящими глазами повернулась к Чародею. Тот улыбался.
– Я рад, что вы так быстро нашли общий язык. Если они станут вам докучать, только скажите. Не желаете посмотреть дом?
Конечно же, Царевна желала. На первом этаже не было ничего особенно интересного – кухни, гардеробные, комнаты прислуги… На второй нужно было подниматься по крутой лестнице с зелёным, как трава, ковром. Вдоль неё на стене красовался ряд портретов. Мужчины и женщины с круглыми, розовыми лицами и широко расставленными глазами, все без исключения носили явное семейное сходство. Царевне почему-то сразу понравились их улыбки – не то что огненно-чёрные глаза, сжатые губы и кустистые брови на лицах прошлых Иллешей в их собственной галерее…
– Это, наверное, ваши предки? – вежливо осведомилась она.
Чародей вполголоса рассмеялся.
– Не исключено, – сказал он, – может быть, и мои.
И Царевна втайне восхитилась тем, каким его род, наверное, должен быть древним, если он даже не помнит всех своих предков…
Вслед за гостями по ступенькам взбирались три пушистых кошки. Ещё парочка встретила их в спальне, за галантно открытой Чародеем дверью.
Комната была обставлена совершенно прелестно. Кровать под нежно-голубым балдахином казалась пышным уютным облаком, золотистые узоры на обоях дивно гармонировали с её оттенком; не слишком большая, спальня почему-то казалась просторной – может, потому, что её удваивало зеркало над изящным туалетным столиком. Тёплый воздух пах чем-то неуловимым, но очень приятным.
– Здесь вы можете отдохнуть, если устали, – сказал Чародей. – До утра ещё есть время, и, в конце концов, мы никуда не торопимся…
– Но я совсем не хочу спать! – возразила Царевна, опуская на постель прикорнувшую у неё на плече кошку.
– Хорошо, – Чародей учтиво наклонил голову. – Тогда я могу приказать подать завтрак… – он улыбнулся. – Или ужин – как вам будет угодно его назвать.
Пока для них накрывали на стол, Чародей показал ей гостиную. Наверное, она должна была стать самым уютным местом на свете, если затопить этот огромный мраморный камин и с ногами забраться в большое, старое кресло с тёмно-красной обивкой… Кошки – чёрные, рыжие, пёстрые – следовали за ними по пятам, взбудораженные прибытием незнакомки, но Царевна была рада их компании. Из-за прикрытой двери в столовую тут же, за стеной, доносился приглушённый звон посуды. Чудно́ – слуг в этом доме слышно, но не видно…
Дело своё они, тем не менее, знали: стол был сервирован ничуть не хуже, чем у них во дворце. У Царевны потекли слюнки от запахов – она и сама не подозревала, как проголодалась, пока не увидела серебряное блюдо с горой румяных блинчиков и пушистые персики в тонконогой вазе. Скатерть и салфетки сияли белизной, на серебряных приборах не было ни пятнышка, а среди хрустальных бокалов в высоком прозрачном стакане стоял букет синей горечавки и нежно-лиловой горной лаванды. Неужели здесь уже распустились цветы?..
Чародей привычным движением отодвинул для неё стул, и Царевна села, оправив платье. Её спутник занял место рядом, во главе стола; на некоторые из оставшихся свободными стульев запрыгнули кошки. По этикету двое за столом должны были сидеть друг напротив друга, на разных его концах, но слуги, закончив с приготовлениями к завтраку, словно в воздухе растворились, и Чародей, похоже, был намерен ухаживать за ней сам. Ну и здорово, Царевна никогда не понимала этой глупой моды – сидеть так далеко друг от друга, что приходится кричать, будто в лесу…
Пока она уписывала блинчики с клубникой, мёдом и листочками мяты, Чародей откупорил тёмную зеленоватую бутылку.
– Вино! – обрадовалась Царевна. – А можно мне попробовать? Папа мне никогда не разрешал…
– Я ему не скажу, – улыбнулся Чародей и взялся за её бокал. Царевна зачарованно смотрела, как золотисто-прозрачная струя, хлынувшая в хрусталь, загибается в нём гребнем крошечной морской волны. Она осторожно пригубила – у вина был кисловато-сладкий вкус разом цветов и рождённого из них мёда. Царевна осушила бокал до дна – и сама рассмеялась над тем, что, наверное, ведёт себя как девочка. Взрослые ведь пьют вино совсем иначе – задумчиво рассматривают его на свет, качают в бокале и рассуждают о каких-то непонятных тонкостях букета…
Чародей, кажется, совсем не ел – лишь иногда щипал свесившуюся из фруктовой вазы кисть винограда да второй раз наполнил свой бокал.
– Скоро рассветёт, – заметил он. – Если вы любите дикую красоту девственной природы, мы можем пойти посмотреть окрестности.
И правда, ночь за прозрачной балконной дверью уже снимала со спрятанного до поры до времени мира своё покрывало. Отсюда, со второго этажа, открывался чудесный вид на приютившую дом маленькую долину, группу суровых торжественных елей в её глубине и две голубеющие вдали вершины, похожие на кошачьи ушки. Небо между ними бледнело от волнения перед близким рассветом. Если бы Мейер сейчас был здесь, какую картину он написал бы!..
Царевна ещё никогда в жизни не гуляла в горах. Воздух был таким чистым, что им дышалось непривычно легко. Стоя на крыльце, она запрокинула голову, разглядывая обступившие долину каменные стены, и вслух спросила:
– Но где же снег? Почему у них наверху нет снега?
– Недостаточно высоки, – пояснил Чародей. – Если хотите заснеженных вершин, как-нибудь попросите его величество отвезти вас в Канкару – Канкарский хребет раза в два выше, чем наши… скромные холмы, – он усмехнулся. – Здесь тоже есть ледники, но они прячутся в ущельях, их не видно. Хотите, отведу вас к озеру? Но только если вы не боитесь высоты.
Как она могла бояться – после их полёта, когда звёзды были совсем близко? Царевна доверилась Чародею и позволила провести себя известной ему дорогой. Когда они поравнялись с елями, с их разлапистых ветвей с граем поднялась стая потревоженных воронов. Застигнутая врасплох, Царевна вздрогнула от их хриплых криков, и заметивший это Чародей мягко проговорил:
– Простите наши горы за такую музыку. Я знаю, вороны – не самые сладкоголосые птицы, но ничего не поделаешь, здесь и их дом тоже.
– Ничего, – сказала Царевна. – Они мне нравятся. Во всех легендах они всегда такие мудрые! Вы знаете сказку про короля-ворона?
– Может быть, знал когда-то в детстве… – улыбнулся Чародей и пожал плечами.
Он недаром предупреждал о высоте: часть пути, который им предстояло преодолеть, шла по тропе, льнущей к высокой скале – словно в ужасе от открывающейся по правую руку пропасти. Тропинка была достаточно широкой, чтобы шагать, не боясь сорваться, но Царевна всё равно не решилась приблизиться к краю, хотя любопытство и подзадоривало её взглянуть вниз, туда, где мерно рокотал горный поток.
– Сюда, наверное, ужасно сложно забраться, – предположила она.
Чародей спокойно кивнул:
– Да, сложновато, если не уметь летать.
– Но зачем тогда кто-то построил здесь дом? – этот вопрос занимал Царевну с тех самых пор, как они прибыли.
– Говорят, один очень богатый господин – и к тому же до неприличия ревностный рыболов – считал, что в этих местах ни с чем не сравнимый воздух и самая жирная на свете форель, – Чародей усмехнулся. – Вы ведь сами знаете, что может случиться, если у человека слишком много времени и некуда девать деньги… Да, этот господин регулярно сюда приезжал, но после его смерти семейство забросило это имение, потому что путь до него слишком долог и труден. Разные поколения наследников пытались его продать, но покупателя всё не было, так что мне он достался почти даром. Удачное приобретение, вы не находите?
Царевна была полностью согласна – ей очень-очень здесь нравилось. Реальность оказалась лучше любых картин. Утро зрело, лучи поднявшегося солнца приласкали серые камни, на которых, вцепившись корнями в трещины, тут и там росли корявые, но упорные сосны; звонкий и ясный день обещал быть прекрасным. Подумать только, а ведь она могла всю жизнь провести в своих покоях и никогда не увидеть всех этих чудес!..
Озеро, цель их пути, было круглым, как монета, и таким прозрачным, что Царевна могла разглядеть каждый камушек на дне. Подбежав к самому берегу, она сбросила туфельку (Царевна только теперь сообразила, что она без чулок – сняла их вчера вечером, а снова надеть, отправляясь гулять, позабыла; ну и ладно, всё равно под длинным платьем не видно!), подобрала подол и потрогала воду ногой – но тут же отдёрнула её: ледяная!
