Наталья Шемет
Пожелай мне СНЕГА
Тот, за кого я, оказывается, давно уже сражаюсь, застонал на кровати. Жив.
Аурелия – или как её? – беззвучно выла и билась на полу в конвульсиях. За то время, пока меня не было, она стала меньше – сморщилась, ссохлась, посерела. Но, почувствовав в нём его душу, пыталась ползти к нему.
И вдруг затихла. Её тело оплывало, превращаясь в копошащуюся и колыхающую массу, осело, превратилось в горки мокрой шипящей земли, земля стала пеплом… и растаяла. Она была голодна. Ей нужна была еда. Она сдохла. Исчезла.
Эта тварь издохла! Так просто!
Он лежал на кровати, из уголка рта текла струйка крови.
– Что за… что… – повернулся, упал с кровати, пытался встать.
– Мне нужно молоко, – прошептал, стоя на четвереньках. – Молоко… Я хочу молока.
«Молоком лечат отравление ядом, – осенило меня, – отравление этой тварью!»
Я, плохо соображая, опустилась рядом, усадила его, прислонив спиной к кровати, запрокинула голову, поднесла к губам бутылку.
И вылила содержимое ему в рот.
Прошло время
Не поверите, но я больше не пишу. А он, говорят, пишет. Говорят, пережил нечто вроде клинической смерти, уверовал в переселение душ – чуть ли не сам побывал в другом теле, потом в свое вернулся. Я стараюсь об этом не думать и не вспоминать. И, конечно, ничего никому не рассказывать.
Он снова стал популярным – у него фантастическое городское фэнтези с приключениями, книги выходят одна за другой. Персонажи как живые, и достается им много. Но какие бы злоключения ни выпадали на долю героев, критики отмечают, что в его историях всегда есть капелька надежды. И послевкусие особое – типа лучик света вдали брезжит, и сияет, и зовет, и все обязательно будет хорошо. Может, не сразу. Но будет.
Не знаю.
Он просил меня вернуться. Умолял. Много раз. До сих пор просит.
Может быть, я вернусь к нему, если… если снова начну писать.
Но пока не получается. Ни строчки. Не могу слова в предложения складывать. Нет, на работе всё нормально. А тексты… Всё закончилось.
Ну и ладно. Не всем быть писателями.
Да и некогда мне. Работа, дочка… Она и не знает, что у неё есть отец. Да еще такой известный отец. Мне пришлось соврать, сказать, что его больше нет. В каком-то смысле это так. Он уже другой человек. Он мог бы дать ей столько… Да всё мог бы дать. Как в сказке – яхты, пальмы, самолеты… А я не хочу.
Мужчины у меня нет, но я и этого больше не хочу. Мы живём в маминой квартирке – три женщины – и счастливы.
А дальше поглядим.
Ангел меня не бросил – всё у нас получается не то, чтобы легко, даже, может, где-то и трудно, но результат всегда себя оправдывает. Когда дочка болела маленькая – врачи попадались, как один, высококвалифицированные и внимательные. Работу я сменила – устаю, но и денег больше. Помню, как с детским садиком пришлось побегать – никто не верил, что в этот попадем. И возле дома, и хороший очень. Попали. А потом в школу моя дочь как кукла пошла – самая красивая. Первая учительница у неё чудо и умница, не знаю, как благодарить.
Только вот что… У нас собака, здоровенный добрейший рыжий пёс, а дочка недавно котёнка притащила. Чёрненького. Хорошенький, паразит. Глаза умные-умные. А ещё… Она очень любит молоко. И больше всего на свете обожает выдумывать разные истории.
А значит, мне хранить.
Легенда о синих птицах
Часть 1. Сказка
Давным-давно, так давно, что почти никто и не помнит об этом, далеко-далеко, за горами и морями, у самого края земли расстилалась прекрасная страна. Зеленели леса и золотились поля, текли прозрачные ручьи и блестели озера, радовали взгляд села и поднимались города. Женщины рожали детей, смотрели за домом и работали по мере сил, мужчины работали до седьмого пота. Все было в этой стране, все было в этом городе – и все было как и в любом другом месте под голубым небом, до тех пор, пока в одном из городов не появилась странная птица. Величиной она была чуть больше голубя, с большим клювом на большой голове, недлинным хвостиком, с виду не очень ладная, но вот крылья, когда на них падали солнечные лучи, отливали синевой. На закате дня ее оперение становилось ярко-синим, а на заре, встречая новый день, птица пела – да так прекрасно, как никто прежде не слышал.
В этом городе жила девушка. Она была скромной, умной и красивой, и женихи захаживали просить ее руки с завидным постоянством несмотря на то, что семья была небогатой. Но она всем отказывала – потому, что любила. Только шансов на взаимность у нее, увы, не было. Как ни пытались увещевать ее родители, мол, слава о нем не очень хорошая идет, как ни уговаривали ее подружки, ни на кого другого она смотреть не могла. Но избранник не обращал на нее никакого внимания, а она не могла открыться. Виданное ли дело – самой девушке в любви признаться, первой? Девушка была гордой. И всю свою любовь отдавала другим – помогала тем, кому нужна помощь, будь то люди или животные. Бескорыстно.
И вот однажды, проснувшись раным-рано, проснувшись с мыслями о том, кто был ей так дорог, ведь эти мысли не покидали девушку ни днем, ни ночью, она увидела за окном птицу и взмолилась: «Пусть о моей любви узнает тот, кому я предана всем сердцем и всей душой. Пусть он увидит меня, почувствует, как я люблю его и тоже полюбит меня, если только такое чудо возможно». Так получилось, что девушка словно загадала желание, обращаясь к необычной птице.
И птица запела.
Вскоре в городе сыграли свадьбу: долго еще шли пересуды о том, что бедная девушка вышла замуж за сына одного из самых богатых и влиятельных людей города. И как он вообще посмотрел в ее сторону? Но парень, который был ветреным и охочим до женского пола, стал чудесным мужем. Говорили, мол, чудо случилось. Добрые же люди говорили, что девушка смогла разглядеть в нем то хорошее, во что никто не верил. Кто знает, как все случилось на самом деле? Может, и правда разглядела? Ведь когда кто-то верит в тебя, вопреки всему, сердце становится светлее. Как бы то ни было, счастливее пары в городе не встречали.
А в гнезде, свитом за резным наличником окна дома, где поселились молодые, странная птица свила гнездо. Птенцы вывелись синие-синие.
С тех пор в городе таких птиц становилось все больше и больше. Они уже не меняли цвет оперения: оставались синими все время, и расселились по городу. Жители и не заметили, как стали счастливее. А вот приезжие отмечали – тут все как везде, но с одной небольшой разницей: люди здесь улыбаются чаще и под крышей почти каждого дома гнездятся удивительные синие птицы. Да-да, синие птицы встречались там так же часто, как у нас – простые воробьи.
Это было счастливое время. Люди и птицы жили в мире. Даже самые отчаянные сорванцы не обижали пернатых, не разоряли гнезд, а коты не охотились на птиц. Синие птицы исполняли любые желания, самые невероятные, самые сокровенные, но только если эти желания были добрые. Жизнь становилась все лучше, а место получило название «Добрый Город».
Шли годы. Слава о птицах облетела мир, и чужестранцы прибывали, чтобы посмотреть на синих красавиц, выменять на диковинные товары хотя бы одно перо – даже оно, говорили, приносит удачу в делах и успех.
Синих птиц просили продать, подарить, и добрые люди с радостью делились подросшими птенцами. Ведь счастьем надо делиться – тогда его будет еще больше…
Но птицы не приживались на чужбине.
И тогда один правитель собрал огромную армию и пошел войной на Добрый Город. Жители не готовы были сражаться – они были слишком миролюбивы.
Город пал.
Завоеватели не знали жалости. Почти все местные жители были перебиты. Дома разграбили и сравняли с землей, а на развалинах некогда цветущего города было суждено зародиться новому, где стал править злой, жестокий человек, где мальчики рождались, чтобы воевать, и женщины были им под стать. Только счастья там не было – оно ушло вместе с дымом, что поднимался над пожарищем Доброго Города.
Большинство синих птиц было перебито, хотя и был отдан приказ не трогать чудесных пернатых. Некоторые из них, словно разумные существа, бросались грудью на копья завоевателей – и те, роняя оружие, кричали от ужаса, потому что повинного в гибели синей птицы ждала мучительная смерть. Некоторые птицы налетали на воинов, стараясь оттеснить их в сторону от женщин и детей, и завоеватели, опасаясь за свои глаза, вынуждены были защищаться, уничтожая птиц.
…Всех, хотя бы косвенно повиненных в гибели синих птиц, казнили на рассвете, после того, как в Добром Городе был объявлен новый властитель.
В это же время синие птицы исчезли.
Сколько ни пытались захватчики найти хоть одну из них, все было тщетно. Сколько ни обыскивали они гнезда за резными наличниками – ничего. Ни одной птицы. Ни одного живого птенца. Ни одного целого яйца. И тогда правитель велел забыть о самом существовании дивных пернатых, чтоб никто и никогда не вспоминал о том, что когда-то здесь жили синие птицы. Говорили, правил он недолго. Вскоре он тяжело заболел, а когда отправлялся в мир иной, попросил наклониться к нему своего приемника и прошептал:
– Счастье силой не завоевать…
Но жива до сих пор в памяти людской легенда о птицах, которые исполняют любые желания, о птицах-удаче, птицах-счастье, хотя их больше никто и не видел. Правда, старые люди говорят, что изредка в разных местах появляются птицы, оперение у которых на закате дня отливает синевой, а на заре они дивно поют – почти как соловьи.
Говорят, что после этого на Земле прекращаются войны, рождаются люди, которым суждено стать великими учеными, композиторами, поэтами…
Но никто этому, конечно, не верит.
Такова сказка.
Часть 2. Быль
…– Есть когда будем? – нехотя поднявшись с дивана, произнес мужчина лет сорока пяти. Он был довольно-таки привлекателен: из тех, кого не портят даже старые вытертые джинсы и застиранный вытянутый свитер неопределенного цвета. Скорее уже оттолкнуть могло жесткое выражение лица – слишком резкие складки у губ, колючий взгляд. Равнодушно-колючий взгляд. И безразличие в голосе, которое он и не пытался скрыть.
Его жена, худая усталая женщина, состарившаяся раньше срока и выглядевшая гораздо старше мужа, тенью скользила по дому. За столом, у окна, натужно кашлял ребенок лет десяти. Старенькая штора слабо колыхалась от ветра, проникавшего в более чем скромное жилище через приоткрытую форточку.
– Погоди, сейчас дам лекарство, и будешь обедать, – не глядя в сторону мужа, произнесла женщина.
– Потом! – сказал, как отрезал, мужчина.
Подавив вздох, жена побрела на кухню. Спорить не хотелось – на это у нее не было ни сил, ни желания.
– Обед на столе, – позвала тусклым голосом женщина. С ложкой и микстурой в руках она пошла к ребенку, а мужчина двинулся на кухню, на ходу закатывая растянувшиеся длинные рукава.
Вскоре послышался звук бьющейся посуды.
– Черт!.. Вечно у тебя все не как у людей. Что за хозяйка… ни приготовить толком, ни порядка на в доме навести… всю жизнь так…
– Сейчас… я сейчас.
Женщина, сметая осколки, в который раз думала о том, что разбитую чашку не склеить. Так и жизнь разломанную не собрать – а соберешь, все равно ничего толкового не выйдет. Вот и не вышло… Чужие. Давным-давно чужие, сын только и держит вместе. Что она сама неизвестно на что похожа стала, женщина знала прекрасно. Как же покатилось все да с горочки? Ведь была и любовь, и радость и он, любимый – свет в окошечке… а сейчас… только бы сына, солнышко, вылечить, да вот беда – он знает, что мама с папой больше не нужны друг другу. Давно. И все болеет и болеет. Доктора говорят, мол, нужен покой и любовь. А где она, любовь? Нет ни тепла в доме, ни ласки. Неоткуда любви взяться. Зачем же тогда все? Так – зачем? Только ради сына все. Он любит обоих, все еще любит. Но у мужа давно другая женщина. А на нее прежде засматривались мужчины, но когда это было… Что же делать-то? А пошевелиться лень… Нету сил никаких. Но разве это жизнь?..
Она сама не заметила, как замерла. Так и стояла, погрузившись в свои мысли и глядя под ноги.
Мужчина окликнул ее:
– Сама-то есть будешь?
– Не хочу… – и повернулась, чтобы выйти из кухни.
Мужчина равнодушно пожал плечами.
За окном, на карнизе, сидела довольно большая птица – ростом с хорошего голубя. Ее оперение отливало синевой. Птица, словно разумное существо, заглядывала в щелочку между занавеской и стеной и время от времени стучала длинным клювом в стекло.
Но ее никто не видел.
Когда сердцу холодно, вокруг ничего не замечаешь.
…Когда пал Добрый Город, не все птицы погибли. Выжившие укрылись в лесной глуши, там, куда не добирались люди. Настал день, и двадцать семь взрослых самцов и самочек покинули это место. Остались лишь старые и больные, да те, которые заботились о птенчиках в гнездах или высиживали яйца.
Инстинкт, предназначение заставляли птиц вновь и вновь собираться в небольшую стайку, с каждым разом все уменьшающуюся, и улетать далеко-далеко. Еще меньше птиц возвращалось. Ни разу они не нашли нового дома, где смогли бы поселиться так, как в Добром Городе – мир менялся, и с каждым годом люди реже смотрели в небо, да и по сторонам тоже. Человек придумывал все новые и новые способы облегчить себе жизнь, а на самом деле все усложнял и усложнял ее. Вещи, которые должны были сделать мир проще и свободнее, на самом деле приносили зависимость и отнимали время. Мало кто думал о таких сказках, как синие птицы. А желания… люди загадывали, конечно, одно, другое, третье, без конца и без смысла просили, разочаровывались и озлоблялись, искренним же сердцам порой и вовсе было непросто существовать в сумасшедшем каждый день меняющемся мире, требующим энергии и постоянного отдавания себя, и все меньше времени было на простую обыкновенную любовь. И сил. Ведь на любовь нужны силы, не правда ли?
Любовь двигала синими птицами. Когда птицы вырастали, они должны были найти человека, который загадает желание. Чистое, бескорыстное, доброе. Только исполнив желание, совершив чудо, птицы обретали возможность создать семью и вывести птенцов. В противном случае синие пары, конечно, складывались. Но птенцы вылуплялись из яиц слабыми и редко выживали. Или не вылуплялись вовсе… Не было сил на продолжение чуда. Не хватало чуду, любви, которой были сами птицы, человеческой любви. Взаимодействия любви и любви.
А семью синие создавали один раз и на всю жизнь. Если же одна из птиц погибала, погибала и вторая.
Так вот, у нынешних птиц было мало сил, а то время, когда взрослая птица обретает способность исполнять мечты и творить волшебство и создает семью, коротко. Нужно обязательно успеть! Ведь волшебство, если оно никому не нужно, истончается и попадает… и тогда остались бы силы добраться до гнезд и просто коротать птичий век, медленно угасая… Но возвратившиеся сильные особи, исполнившие предназначение, давали силы остальным, и птицы снова и снова выживали, чтобы в один день взрослые опять могли покинуть гнезда и отправиться на поиски человека, способного поверить в чудо. Птицами двигала древняя магия, неукротимое стремление, не подвластное ни времени, ни расстояниям – желание творить добро, и это желание было сильнее всего на свете. Сильнее самой смерти. Оно было сродни желанию продолжить род, чтобы не угасло племя синих, и что это было – обмен энергией или волшебство, неизвестно. Но без этого странного и необъяснимого союза человека и птицы, без постоянной подпитки добрыми и светлыми людскими желаниями птицы слабели, чахли, теряли яркость оперения и становились легкой добычей для зверей или охотников, правда, от такой дичи мало было проку.
Итак, двадцать семь птиц разлетелись по миру, ведомые только им понятными чувствами и надеждой.
Почти половина птиц погибли сразу, даже не долетев до ближайших людских поселений – были слишком слабы. Оставшиеся добрались до городов. Чувствуя то тут то там искорки доброты, исходящие от людей, ведь любовь и добро все-таки неистребимы и существуют, пусть иногда оно не заметно на первый взгляд, волшебные пернатые ощущали прилив энергии и искали, искали, искали человека, способного бескорыстно желать, любить, верить, способного творить добро не смотря ни на что. Человека, способного вдохнуть жизненные силы в синюю птицу – тогда она исполнит его самое заветное желание. И, вернувшись в гнездо, продлит род птиц, приносящих счастье.
…Дома быстро ветшают, когда их покидают хозяева. Не успеешь оглянуться, как уже краска облупилась, калитка сорвалась с петель, да так и висит наперекосяк, шифер частями обвалился с крыши, ставни покосились и жалобно хлопают на ветру, да стекла разбиты в окнах. Страшно, жутко. Словно живое существо бьется в агонии. Молча.
В тупике одной из улиц стоял такой заброшенный дом. Его уже давно облюбовали бродяги. Оборванные, страшные, утратившие человеческий облик изгои – люди старались не обращать на них внимания, словно проблемы нет вовсе. И обходили дом стороной.
– А-а-ать, поймал! – хриплый голос бомжа был похож на воронье карканье. В грязных руках он сжимал бьющуюся птицу. Она неистово хлопала крыльями, крутила головой, пыталась клюнуть – но вырваться не могла. С неожиданной ловкостью, одним движением руки он свернул хрупкую шейку. Его не волновало необычное оперение, и уж, конечно, он не собирался загадывать никаких желаний – человеческое существо, опустившееся на самое дно, жило, подчиняясь только инстинкту, требующему пищи. Для пищи вполне годилась небольшая курица, будь она хоть десять раз синей.
Птица была наспех ощипана. Перья унес бродяга-ветер, и они еще долго, грустно кружа, опускались на раскаленный летним солнцем асфальт.
…Василий Петрович сидел, словно громом пораженный. Он не мог пошевелиться, не мог произнести ни слова. Да разве это возможно? Как же так, столько лет, столько десятков лет… уважение коллег… безупречная характеристика… поощрения, премии, грамоты… и вдруг – уволили. Его уволили, сейчас, именно сейчас, когда ему так нужна работа! Он этого никак не ожидал, даже подумать не мог. Рассчитывал работать еще долгие годы, пока хватит сил. Пенсионер, ну и что? Да разве он один работает на пенсии! Он много знает, может поделиться опытом, ему всегда говорили, что незаменим, что он – история этого учреждения, почетный работник. Этот кабинет, стол, стул – не просто рабочее место, где бесцельно протирают штаны бездельники. Это – его любимое дело, его жизнь – да и деньги очень нужны, что греха таить! Дети разъехались кто куда, ищи ветра в поле. Валя болеет постоянно, а лекарства сейчас такие дорогие, такие дорогие… Василий Петрович, словно в тумане, слушал, как коллега, младше его на два десятка лет, воодушевленно увещевал – мол, смотри, начнешь новую жизнь, займешься, чем мечтал. Будет много свободного времени – на себя. На себя… Зачем ему время – на себя?
Несправедливо. Это несправедливо, но… что делать. Работа нужна молодым. И когда сокращение – они, пенсионеры, всегда первые на очереди. Руководство тоже можно понять… Василий Петрович пытался понять и даже сочувствовал начальству. Конечно, они не могут уволить молодых и перспективных. А его… могут. А с ним еще нескольких человек. Но как же это… невыносимо… как жить теперь?
Петрович не слышал, что продолжали говорить коллеги. Вернее, видел преувеличенно приветливые лица, люди так старались скрыть сочувствие. Он не воспринимал слова. Надо уходить красиво, он еще может это сделать. Не надо жалости… им же самим стыдно, и Евгении, и Тамарочке, и Александру Владимировичу. И Ивану Прокопьевичу, он-то ненамного младше… понимает, что следующий… и Виталику, вот ему еще работать и работать… В голове шумело, словно там развернулась стройка и стучали невыносимо громкие, огромные, тяжелые, бьющие прямо в виски отбойные молотки. Он полез в стол за таблетками от давления.
Таблетки не помогли. Василий Петрович, с трудом двигаясь, начал собирать вещи. Много накопилось, сразу не унесешь. Но лучше сейчас начать, не оставлять на потом. Ни минуты лишней тут не останется.
Ах, если бы он только повернулся!.. Синяя птица, кружащая рядом с окном, могла бы ему помочь. В соседнем отделе Ниночка раздумывала над тем, чтобы уйти на полставки. Дом, все такое… надо было осмелеть и пойти к начальству. Но как? Право слово, не говорить же им, что хочет хэндмейдом всерьез заняться? Не работа ж, так, баловство. А так хочется!.. Душа просит!
Половины ставки как раз хватило бы Василию Петровичу, и на работе любимой остался бы, и коллеги, и материальная поддержка какая-никакая… Но Василий Петрович собирался. И старался не смотреть вокруг – было слишком больно и тяжело.
…А волшебные птицы все летали по миру, стараясь привлечь к себе внимание. Но люди, поглощенные заботами, придавленные к земле грузом проблем, не смотрели в небо. Те, кто были чуть-чуть счастливее, тоже не смотрели в небо – они были заняты своим счастьем и смотрели друг на друга. Так было на шумных свадьбах или на развеселых вечеринках, в квартирах и на пляжах, в конторах и школах. Молодые и постарше почти не загадывали желаний. Люди разучились мечтать! Они жили одним днем, работая, размышляя, веселясь. В аэропортах, на вокзалах, в больницах, в офисах, на деловых совещаниях и просто на улицах люди смотрели исключительно себе под ноги, и мало кто смотрел даже по сторонам. Дети – дети мечтали, но все больше попадалось: «Хочу планшет», «Хочу свой компьютер», «Хочу айфон». Что такое айфон или планшет, птицам было неизвестно. А простые понятия, такие, как доброта, взаимовыручка, желание помочь друг другу, любовь, радость просто от того, что жив, встречались так редко, что это только-только давало птицам возможность поддерживать свои силы.
Всю зиму одна из синих птиц перебивалась в кормушке с воробьями и синицами. А когда людям надоело наблюдать за птичками за окном и, по свойственной им человеческой забывчивости, они перестали подбрасывать крошки, птица, едва собравшись с силами, перелетела к мусорке. Некоторое время она жила, питаясь тем, что находила съедобного среди отходов. Однажды у мусорных баков появилась старушка. Она посмотрела на птиц подслеповатыми глазами – все они были ей одинаковы, сплошные голуби, воробьи да синицы. Достала из кармана кусок булки, раскрошила узловатыми пальцами, подзывая: «Гули-гули-гули». Голуби, отталкивая друг друга, слетелись на зов. Они толпились возле старой женщины, словно курицы, и заглатывали куски булки, отталкивая один другого. Прилетела и синяя птица.
Старушка немного посмотрела на суетящихся пернатых и пошла. И вдруг она услышала, как захлопали крылья – так стая поднимается в воздух. Она обернулась на шум и успела увидеть, как взлетели ввысь голуби, а на том месте, где она только что их кормила, застыл тощий дворовый кот с добычей в зубах. Пойманная им птица в лучах солнца на мгновенье блеснула синевой.
– Ах ты, паразит! – закричала женщина, потрясая палкой. Она сделала два шага к зверюге, взмахнула руками, чуть не упав и стараясь удержать равновесие. Старые ноги слушались плохо. А удачливый кот-охотник в два прыжка скрылся за забором.
…Где-то наступила весна, город цвел и благоухал. Терпкая зелень наполняла воздух дурманом, в воздухе разливалась любовь – все проснулось после долгой зимы, но человеку, находящемуся в апартаментах на самом верхнем этаже элитного дома, не было дела до чудес матушки-природы. Из окна открывался шикарный вид, но хозяева редко любовались им. Пожалуй, всего пару раз – когда смотрели квартиру и когда въехали в нее.
На огромном столе были свалены в кучу бумаги. Полный пожилой мужчина сидел, держась руками за голову. Периодически он собирал волосы в кулак и дергал что есть силы, вырывая темные с сильной проседью клочья. Лицо его наливалось краснотой прямо на глазах. Ему не было дела ни до весны, ни до цветущих каштанов за окном, – он попросту не видел их с такой высоты, а по городу давно передвигался исключительно на машине.
– Марго, меня сейчас хватит удар, – простонал он. – Денег нет.
– Хватит! – отрубила сильно молодящаяся женщина лет пятидесяти. На ней был дорогой костюм, туфли на высоких каблуках, а украшения стоили целое состояние. Темные волосы, тщательно уложенные, ногти с шикарным маникюром – все говорило о том, что она очень следит за собой. Только за собой. – Что ты ноешь, хватит уже! Не все потеряно!
Она нервно ходила по комнате, курила и то и дело звонила по телефону.
Так называемые «друзья» внезапно оказались кто в отъезде, а кто попросту был недоступен. Те, кто отвечали, в большинстве своем говорили, что вложили все свободные деньги в дело.
– Нет, ну не может быть, ну как же нет, одолжи, сколько есть, мы отдадим с процентами…
Денег никто не давал. Ни мужчина, ни женщина не вспомнили о том, как сами отказывали в подобных случаях, как высокомерно относились к тем, кто не имел равного им высокого положения, как действовали напролом, как шли по головам, да что там – почти по трупам… лишь бы добиться успеха в бизнесе.
Добились. Дети жили за границей, сами они ездят по лучшим мировым курортам… и вдруг раз – все закончилось. Молодые и ушлые конкуренты ловко их обошли, раздобыли компромат, который, казалось, был уничтожен, и еще недавно процветающий бизнес дал трещину, которую уже не заделать. Она очень быстро превратилась в пролом, откуда, словно нечисть, лезли и лезли грехи, дурные дела и неприглядные поступки. Все рухнуло в одночасье, все…
Женщина налила два бокала и протянула один мужчине. Он оттолкнул ее руку, дорогой виски выплеснулся, забрызгав костюм женщины.
– Идиот! – выплюнула Марго.
Им не было дела до кружащей вокруг дома синей птицы. Они вообще не думали о чудесах, а единственным желанием было раздобыть денег – любыми способами! Птица же, ощутив волны злобы и ненависти, которые были настолько сильны, что перебивали все другие чувства, роившиеся в этом месте, камнем упала вниз.
Силы у птиц иссякали. Они гибли одна за другой, кто от несчастного случая, кто от того, что не выдерживало маленькое сердце, которое просто не могло биться без подпитки добротой. А ее было катастрофически мало. Но все равно птицы продолжали поиски: они не могли вернуться, не выполнив своего предназначения.
Синих птиц оставалось только две.
…– К-а-атя! Брось! Брось эту гадость!!!
Девочка лет шести замерла, как вкопанная. Молодая женщина бежала к дочери, на ходу доставая из сумки упаковку салфеток. Дочка стояла у фонтана, в руках она держала птицу величиной с голубя.
– Мама, мама, п-посмотри, у п-птицы подбито крыло, м-можно, мы возьмем ее д-домой?
– Нет! Может, она больная, может, у нее птичий грипп, брось немедленно! Иди скорее сюда, я руки тебе вытру!
– М-мама, она синяя! М-может, она желания и-и-исполняет!
– Какая она синяя, глупости! Брось!
«Хочу, чтобы мама больше не плакала, – мысленно произнесла девочка, – и чтоб папа вернулся. Пожалуйста». Она на секунду прижала к груди птицу, а потом подбросила вверх:
– Л-лети, п-птичка!
И птица, ощутив внезапный прилив сил, взмыла в небо и, несмотря на раненое крыло, полетела.
– Ну что ты всякую дрянь в руки берешь, а? – чуть не плакала мать, вытирая девочке руки влажной салфеткой. – Ну что мне с тобой делать? Ну что мне делать, а?
Девочка, насупившись, молчала.
– Что ты опять молчишь? Что молчишь?! – не выдержав, мать сорвалась на крик.
Женщина знала, что не должна кричать, никогда не должна кричать в присутствии Кати – хватило одного раза. И уж ни в коем случае не имеет права – кричать на нее… Знала, что сама виновата в болезни собственного ребенка, виновата и в том, что произошло – ведь если изменяет любимый, мы всегда виним в этом сначала его, а потом – себя. И, если бы она сдержалась тогда, сохранила лицо, может, все бы обошлось… он не ушел бы… и Катя бы не заикалась. Но тот случай и та истерика что-то сломали в ней – теперь она постоянно срывалась на крик, а потом раскаивалась. Нервы не в порядке, ужасно просто! И вот сейчас опять не сдержалась.
– Ну скажи хоть что-нибудь, не молчи!..
– М-ма, н-не н-на-д-до… – заикаясь, с трудом выговорила девочка и с перепугу расплакалась.
– Скажи: «Мама, мама, мама»! – настаивала женщина, и с отчаянием добавила: – Опять так сильно, что ж за горе такое…
Детский плач быстро перешел в рев, девочка захлебывалась слезами, икала и не теперь уже вовсе не могла произнести ни слова.
– Что ж за горе, – плача, причитала мать. – Ни слова сказать не можешь… завтра придется опять к доктору ехать. Горе мое… счастье мое…
– М-ма н-н-не п-пла…
Прогулка в парке была безнадежно испорчена. Кое-как успокоив дочь, еле-еле успокоившись сама, мать повела ее из парка. Они шли, обнявшись, и вдвоем всхлипывали. Ветер трепал полы двух так похожих светленьких коротеньких платьев – на матери и на дочери.
Ранним утром, когда они уже были готовы ехать к врачу, раздался звонок в дверь.
– Ты?.. – открывая, выдохнула женщина.
– Да. Надо поговорить.
– Па-а-па, – завизжала девочка и повисла на шее у отца. – Папа, па, папочка!
Девочка снова плакала – на этот раз от радости и, против обыкновения, совсем не заикалась.
– Проходи, – произнесла женщина, уже зная заранее, что если муж захочет вернуться – простит и примет обратно, потому что любит, и дочка так счастлива, и – о, чудо! – так ровно говорит. И потом, каждый может ошибаться – но на то мы и люди, чтобы уметь прощать.
Уже простила. Давно…
– Вы куда-то собрались? Я помешал?
– Да, хотела свозить Катю к доктору показать, она стала заикаться… – женщина запнулась, – после… сразу после того, как ты ушел.
– М-мамочка, не н-надо, – умоляюще зашептала дочь. – Давай не п-поедем никуда, пожалуйста, п-пожалуйста.
Мужчина внимательно посмотрел на жену, потом на дочь:
– Ты хочешь к доктору?
– Нет, – четко сказала Катя, с обожанием глядя на отца.
– Значит, не поедешь. Всегда успеется, можно и завтра. Только не сегодня. Да?
– Да-а-а! – закричала девочка и снова вцепилась в отца.
«Спасибо, птичка!» – пронеслось в голове у ребенка.
Женщина уже не пыталась скрыть улыбку. Правда, боялась, что не сможет скрыть и слезы. Слезы радости. Все же хорошо! Наконец-то все хорошо! «Радость моя, счастье мое, любовь моя», – думала она, глядя на мужа и дочь. В голове было пусто, легко и светло.
Невысоко над домом в ослепительном небе парила ярко-синяя птица. Она запела, и люди, которые до того спешили по своим делам, забывали обо всем и останавливались. Они вглядывались ввысь, прикрывая глаза от солнца, и спрашивали друг друга:
– Что это за птица, как она называется, не знаете?
И улыбались друг другу – просто так, без причины. Даже если были совершенно незнакомы. А песня все лилась и лилась, и ее не мог заглушить городской шум. Любовь, отправленная в мир девочкой, вернулась сторицей – ей, маме, отцу, и достигла сердца синей птицы. Птица пела, возвращая любовь обратно в огромный мир, людям – а люди, наполняясь этой песней, начинали светиться от любви и желать добра друг другу – просто так… Находя отклик в людских сердцах, песня становилась все громче, все красивее, и звучала уже на два голоса.
