bannerbannerbanner
Курмахама

Надежда Калинина
Курмахама

Полная версия

Глава 5

Следующие три дня очень напоминали день минувший. Светлана дома так и не объявилась. Не отвечала она и на телефонные звонки. Но когда Елена в разговоре с Марией Антоновной, которая звонила ей по четыре раза на дню, заикнулась, что пора бы уже в полицию обратиться, а то, мало ли что могло случиться, Светина мать лишь многозначительно хмыкнула в ответ. Из чего Елена сделала неутешительный вывод: Мария Антоновна в курсе, где находится её дочь, но посвящать в это Елену не считает нужным. Разумеется, можно было закатить матери Светланы скандал и умыть руки, но такое искушение у Елены пропадало сразу и начисто, как только она перехватывала грустный взгляд Антошки, который мальчик нет-нет, да и бросал в сторону входной двери. Для четырёхлетки в этом взоре было чересчур много боли, и сердце Елены захлёстывала сумасшедшая всепоглощающая жалость. Выхода не было, оставалось только ждать, когда Светлана нагуляется и вернётся к сыну.

Каждое утро Елена тащила зарёванного Антошку, который всё сильнее тосковал по маме, в садик. Потом на такси мчалась домой, кормить мужа. Геннадий встречал её красноречивым и мрачным молчанием, да ещё и всем видом старался выразить жене своё неудовольствие от сложившейся ситуации. Впрочем, Елена была ему благодарна хотя бы за то, что супруг не капризничал, не устраивал сцены и даже самостоятельно мыл посуду – дело, невиданное после появления у Геннадия «зеркальных глаз». Было заметно, что ему жалко измученную жену, и всё же Геннадий ни на йоту не изменил собственное мнение – во всех бедах виновата сама Елена. Ведь это она пошла на поводу у Марии Антоновны и взвалила на себя бремя ухода за внуком, который и бабушку-то в ней не признаёт. Вот, пускай теперь и расхлёбывает, раз такая дура.

Войдя в дом, в кухонные шкафы Елена старалась не заглядывать, но всякий раз проходя мимо, непроизвольно ёжилась от холодного липкого страха. И всё же молчание Геннадия как-то успокаивало Елену, ей отчего-то казалось, что, если Генек всё же решится выпить уксусную эссенцию, обязательно устроит из этого нечто вроде шоу, такая уж у него натура. Втихую же травится не будет. Поэтому молчание мужа являлось для неё залогом отложенности угрозы.

Ещё хуже обстояло дело на работе, где Николай-чёрт-Петрович исподволь, но весьма целеустремлённо делал так, чтобы руководство всё больше ответственных решений переводило на Ольгу Александровну. И заместитель главбуха радостно прибирала к рукам власть в бухгалтерии. Когда же Елена пробовала сопротивляться, Ольга Александровна спокойно и твёрдо выдавала ей фразочки, типа «ну, я ведь уже начала это делать, дайте мне довести дело до конца» или «вы же сами хотели заниматься текучкой, а эти отчёты к ней не относятся». Елена чувствовала, как вокруг неё образовался и отныне лишь ширился вакуум, но, измотанная переживаниями за Геннадия и Антошку, была не в состоянии придумать, как вернуть себе ускользающее влияние.

Всё чаще рядовые бухгалтеры для решения возникающих вопросов обращались не к ней, а к её заместителю. Хуже всего, что и директор, похоже, начал больше доверять Ольге Александровне. По крайней мере, она зачастила в его кабинет, в то время как Елену в эти дни туда не позвали ни разу. Даже если большая часть этих подозрений не соответствовала действительности, являлась лишь выдумками Елены, глубже и глубже погружающейся в стремительно разрастающуюся депрессию, ей от этого было не легче.

После работы издёрганная, мучимая всевозможными подозрениями, она мчалась к Геннадию, чтобы проверить его самочувствие. Елена выслушивала оглушающее неодобрительное молчание мужа, убеждалась, что с ним всё в порядке, затем неслась в садик за Антошкой. И получала порцию недовольства уже от внука, потому что мальчик ждал не её, а маму. В эту порцию щедрую ложку желчи добавляла и Мария Антоновна, которая каждый вечер распекала Елену за то, что та так поздно забирает внука из садика. А ночью, вертясь на неудобном диване в чужом доме, Елена долго не могла уснуть и ворочалась, всем существом ощущая отупляющую беспросветность своей нынешней жизни.

Но в жизни всё имеет конец, даже самая мрачная беспросветность. В один из вечеров Елена, возвращавшаяся из садика с Антошкой, не смогла открыть дверь в квартиру сына. Она едва ключ не сломала, пытаясь провернуть его в скважине, пока до нее медленно не дошло, что дверь закрыта изнутри, на щеколду. Елена уже собиралась нажать на кнопку звонка, как внезапно дверь стремительно распахнулась, на пороге стояла Светлана. Елена даже не сразу узнала мать Антошки – в домашнем халатике, вся такая свежая и ухоженная, Светлана в полумраке лестничной клетки казалось неожиданно юной и прекрасной как ангелочек.

– Антошечка, лапа моя! – увидев сына, как ни в чём не бывало пропела Светлана приторным голоском.

Потом присела на корточки и развела руки для объятья, словно это не она шаталась четыре дня неизвестно где, а Антошка от неё уезжал куда-то, но теперь вот вернулся, наконец.

– Мама! – каким-то осипшим, будто на выдохе, голосом прохрипел Антошка, вырвал лапку из Елениной ладони и бросился к своей непутевой мамаше.

Света подхватила Антошку, прижала к себе. Потом встала на ноги вместе с прилипшим к ней ребенком и исчезла в глубине квартиры, даже не сказав свекрови какие-либо приветственные слова. Помешкав на пороге, Елена зашла в коридор и остановилась в нерешительности, не зная, проходить ей в комнату или нет. Решив всё же поговорить со снохой, чтобы выяснить её планы на будущее, она прикрыла за собой дверь и осталась стоять на месте, лишь устало прислонилась боком к стене. Спустя какое-то время Света появилась в коридоре, все так же с Антошкой на руках, только ребенок был уже раздет. Изо рта его торчала палочка от Чупа-чупса, а в руке красовалась небольшая пожарная машинка.

Довольный Антошка покрутил перед носом Елены красной машинкой, хвастаясь подарком, потом достал изо рта леденец и тоже продемонстрировал его бабушке, чтобы через мгновение опять отправить конфету в рот. Много ли нужно четырёхлетнему ребёнку, чтобы полностью забыть о непонятном отсутствии матери и полностью простить её? Слёзки высыхают быстро, а подарки с лёгкостью компенсируют любые невзгоды. Да и вообще, дети любят маму не за конкретные поступки, они любят её просто так, просто потому, что она есть. И неважно, какая она и какие ошибки совершает в жизни. Дети любят маму всякую и всегда.

Но Елена, в отличие от наивного ребенка, прекрасно знала – подобная ситуация, если уж случилась хотя бы один раз, скорее всего, повторится снова. Причём, довольно скоро. И она, как человек взрослый и ответственный, не могла уйти просто так, не удостоверившись, что Антошка не будет снова брошен на произвол судьбы.

– Здравствуй, Света, – выдавила Елена из себя, неприязненно глядя на мамашу-кукушку.

– Здрасьте, Елена Ивановна, – равнодушно откликнулась Светлана.

– Ты надолго вернулась? Или завтра опять в путь?

– Ой, ну не начинайте, пожалуйста… – Света театрально закатила глаза, – подумаешь, посидели немного с внуком. Какие-проблемы-то?

– Правда, Антошечка? – обратилась Света к сыну и слегка пощекотала мальчишку по животу, отчего тот радостно завизжал и заизгибался, чуть не свалившись с рук матери.

– Как это, какие проблемы? – опешила Елена, – Ты ребенка бросила у подружки, на звонки по телефону не отвечаешь, муж твой вообще знает, где ты была?

Она всё же старалась до поры сдерживать эмоции. «В конце концов, Света и Владимир уже взрослые люди, сами могут разобраться. Негоже лезть в чужую жизнь, даже если эта жизнь моего сына. Но внук, маленький Антошка, он не должен стать заложником ситуации. Я не могу не беспокоиться о нем», – рассудила Елена про себя и потому не стала выступать с обвинениями, хоть ей и очень хотелось сказать Светлане что-нибудь обидное.

– Я со своим мужем как-нибудь сама разберусь, без вашей помощи, – отрезала Света, голос её моментально стал неприязненным и раздражённым, – посидели с Антошкой, и спасибо. Не мать бы моя со своей операцией, так ничего бы вообще не знали.

– Ладно, Бог тебе судья, не я. Живите, как хотите. – у Елены на глаза навернулись слезы при одном воспоминании о том дне, когда она забирала от Светиной подруги зареванного Антошку.

Она помешкала немного и печально добавила:

– Только я тебя попросить хочу об одном. Если тебе надо будет отлучиться куда-то, а Антошу оставить не с кем, позвони мне заранее. Не бросай его просто так. Я побуду с ним, и упрекать тебя не стану. Слышишь?

Легкая тень сочувствия скользнула по лицу Светланы, и она серьезно произнесла:

– Я постараюсь…

– Не надо стараться, просто сделай, как я прошу, – Елена пристально посмотрела в глаза невестки, пытаясь понять, насколько та искренне с ней.

– Хорошо, – Света без колебаний выдержала этот взгляд, – Антоша, помаши бабушке Лене, она торопится домой.

Антоша помахал Елене, та подошла к мальчику и поцеловала его в щеку, он на миг прижался к бабушке, но покидать мамины руки не захотел. Видимо все еще боялся, что та опять исчезнет и не возьмет его с собой.

Итак, с возвращением Светланы одной проблемой у Елены стало меньше. Она ехала домой в состоянии какого-то щемящего томления. Сначала всё ещё мысленно вела диалог со снохой, выговаривая ей то, что наболело у нее за эти сумасшедшие дни. Вываливала воображаемой Светлане все, что хотела, но не рискнула сказать ей в глаза. Но постепенно мысли о муже вытеснили сноху и внука куда-то на периферию сознания. Потому что дома Елене предстояло непростое объяснение с Геннадием. К счастью, с чего начать Елена знала.

Несмотря на то что внешне Геннадий не выказал к жене хоть какой-то интерес к её особе, когда та вошла в квартиру, нисколько не удивился столь раннему её появлению и даже не поздоровался, Елена быстро поняла, супруг рад её появлению дома. Поэтому, не дожидаясь ответной реакции, она с самого порога принялась рассказывать Геннадию обо всех событиях последних дней. О том, что Света наконец-таки вернулась домой, и что она, Елена, не стала докапываться до причин внезапного исчезновения снохи, а лишь попросила больше не оставлять Антошку одного. Потом плавно перешла на рассказ о Горенькове и предательстве своего зама.

 

Елена говорила и говорила, пытаясь вылить из себя скопившуюся и распирающую сознание информацию, которой она ни с кем не могла поделиться в эти дни, а также показать мужу, как тяжело далось ей всё это. И заодно объяснить Геннадию, что ей, Елене, вся эта ситуация нравилась не больше, чем ему. Но она ничто не могла поделать, так как маленького ребёнка просто не с кем было оставить.

Геннадий весь этот поток сознания выслушал спокойно, не перебивая. Со стороны даже могло показаться, что ему до лампочки все эти разглагольствования, и он пропускает их мимо ушей. Но Елена точно знала – её слушают, причём, с вниманием. Потому что за всё время её монолога Геннадий даже не притронулся к телевизионному пульту, верный знак интереса с его стороны.

А уже лежа в кровати, Елена прижалась к плечу мужа, вдохнула запах его кожи и тихо заплакала. Геннадий повернулся к жене, обнял ее, пристроил ее голову у себя на плече и начал успокаивать:

– Ну, ладно, хватит тебе, не реви. Знаешь ведь, что я не выношу женских слез. Ну, успокойся, все ведь уже прошло, кончилось. И Антоха при матери, и ты свободна. Скоро и я тебя освобожу.

Елена заревела навзрыд, всхлипывая и содрогаясь всем телом.

– Опять ты за свое, – сквозь рыдания осипшим голосом прохрипела она.

– Да вовсе нет, – поторопился успокоить ее муж, – Это так, вырвалось. А ты слово волшебное произнеси, все к завтрему и развиднеется.

– Какое еще волшебное слово? – Елена приподняла голову и заглянула мужу в глаза, – Опять издеваешься?

– Даже и не думал. Тебе надо такое слово собственное придумать. И наделить его волшебными свойствами, тогда оно будет помогать тебе в трудных ситуациях всю жизнь. Проверено. Давай, попробуй прямо сейчас. Ну? Разве ты не хочешь, чтобы неприятности исчезли?

Несмотря на необычность предложения и недоверие к вечно иронизирующему над ней Геннадию, Елена покорно зашевелила извилинами, но ничего кроме избитой фразы: «Господи, помилуй» ей на ум не пришло.

– У меня не получается придумать, – уныло просипела она зарёванным тоном. И вдруг спохватилась:

– А у тебя, что, есть это волшебное слово? Неужели и вправду помогает?

– Было, с детства, – отозвался Геннадий с какими-то даже торжественными интонациями, – я его называл «ключ-слово». Могу поделиться. Мне оно уже без надобности. Жизнь все равно к концу подходит.

– Опять ты за свое. А что за слово такое?

– Курмахама, – Геннадий произнес это слово тихо, но со значением, и как показалось Елене, уважительно и бережно, что ли.

– Как? – на всякий случай переспросила Елена.

– Курмахама.

– Курмахама, – повторила Елена тихонько, – Да я и не запомню даже!

– Если оно твое, то завтра вспомнишь. А теперь спи.

– А ты расскажешь мне, откуда оно взялось у тебя, это слово?

– Если завтра вспомнишь его, то, так и быть, расскажу, а теперь спать. Отчаливай на свою половину кровати и дрыхни себе спокойно. Спи, Ленточка, спи…

Глава 6

О том, что существует ключ-слово, которое, будучи произнесено в нужный момент, может практически всё, Генка знал с пяти лет. Как-то летом его друг Борька Морковин по прозвищу Бруква затащил Генку в промежуток между сараями в детском саду, который находился неподалеку от их двора и был для местной детворы чем-то средним между игровой площадкой, ареной для ристалищ и испытательным полигоном. Аккуратно переступив через вечную кучку в проходе, друзья очутились в тесном пространстве, надежно укрытым от посторонних взоров. Именно здесь давались самые страшные клятвы и раскрывались вселенские секреты, поэтому по спине Генки непроизвольно пробежал холодок.

Холодок этот усилился до дрожи, когда Бруква уставился на него немигающим серьёзным взглядом, настолько многозначительным, что Генке действительно стало страшно.

– Чё, – одними губами просипел он, непроизвольно сглатывая слюну.

– А ты никому не скажешь? – зловеще прошипел Бруква, не отводя свои светлые глаза от Генкиных, словно пытаясь просветить ими все внутренности тела своего друга.

– Никому, чтоб мне с места не сойти, – побожился Генка, замирая от предвкушения Великой тайны. Он уже точно знал – сейчас Бруква расскажет такое!..

– Слушай, – торжественно прошептал Бруква, засунув губы трубочкой в Генкино ухо. Это было щекотно и немного мокро, поэтому Генка деликатно отстранился, виновато потёр ушную раковину и затем осторожно приблизил свой слуховой орган обратно к Бруквиному лицу, всё же стараясь держаться на безопасном расстоянии.

Бруква сердито посмотрел на Генку, сделал паузу, дабы продемонстрировать неуместность столь несерьёзного отношения к Великой тайне, потом скривил рожицу, показывая, мол, «а-а-а, ладно, что возьмешь с убогого» и продолжил, ещё более понизив голос и оттого заметно подвывая:

– У каждого человека есть ключ-слово!

– Какое слово есть? – не понял Генка, который ждал от друга совсем другие откровения. Типа, чем занимаются взрослые, когда вдруг неизвестно от чего хохочут в темноте и мешают спать.

– Ключ-слово! – выдохнул Бруква со значением. Ему казалось, всё предельно ясно, и никакие комментарии тут не нужны. Но, посмотрев на кислое Генкино лицо, с явным отпечатком разочарования на нём, спохватился и пустился в объяснения.

– Бандаж ты, Генка, – начал Бруква, чтобы настроить собеседника на верный лад. Неизвестно почему слово «бандаж» в среде дворовой мелюзги считалось очень обидным, почти матерным. За него можно было запросто схлопотать по шее, поэтому им старались не разбрасываться. Сказанное в нужное время, слово «бандаж» должно было означать – речь далее пойдёт о вещах серьёзных. Генка оценил сказанное и приготовился слушать.

Довольный произведённым эффектом, Бруква прислонился спиной к прохладной шершавой стене сарая, который был поменьше и, более не понижая голос, заговорил с жаром, давясь и захлёбываясь словами, чтобы скорее вытолкнуть наружу то, что жгло его изнутри.

– Мне бабка моя об этом рассказала. Когда я спать ложиться не хотел. Сначала всё уговаривала меня, а потом ка-а-ак замолчит. На краешек кровати присела и зырит на меня, а у самой улыбочка такая. Мне аж не по себе стало! Сразу под одеяло забился, лежу и жду, что сейчас будет. А она мне так тихонечко вдруг и говорит, ты, мол, Боречка, сейчас больше капризничать не будешь и всё сделаешь, как я скажу! Я ей: «Это ещё почему?» А она в ответ: «А я только что ключ-слово сказала, так что, милок, теперь ты мой. Теперь не забалуешь!» Я её спрашиваю, нарочно так насмешливо: «какое-такое ещё слово?», а сам уже чувствую – боюсь её, хотя до этого никогда не боялся. А она мне: «ключ-слово, вот какое!» И поднимается уже, чтобы из комнаты выйти. Только я уйти ей не дал, давай допытывать, что это ещё за ключ-слово.

Тут Бруква на миг остановился, чтобы оценить впечатление, произведённое его рассказом на Генку. Судя по всему, осмотром он остался доволен, потому что придвинулся ближе к другу, едва не порвав майку о бугристую стену, и забубнил скороговоркой дальше, всё более распаляясь от собственного рассказа:

– Понимаешь, Генка, оказывается у каждого человека есть ключ-слово. Ну, волшебное слово, которое всё-всё может. Если скажешь его, у тебя всё всегда получится, поэтому и называется оно «ключ-слово»!

– Всё-всё не может всегда получаться! – авторитетно заявил Генка, – Даже в сказках так не бывает!

– А вот и получается! – победно взвизгнул Бруква, шлёпнув Генку по плечу от возбуждения.

– Правда, есть один секрет – прибавил он, хитро поглядывая на собеседника. Всем своим видом Бруква давал понять, расскажет этот секрет своему друг он всенепременно, но только после того, как тот поуламывает его минут пять-десять.

Генка ждать себя не заставил. Несмотря на ощущаемый им скептицизм, какая-то частичка внутри него отчаянно хотела верить в существование волшебного «ключ-слова», которое «всё-всё может». Тем более что это была Великая тайна, а какой пятилетка откажется от знания Великой тайны, даже если это лишь выдумка?!

– Ну? – спросил Генка Брукву.

– Чё? – притворился, что не понял вопрос Бруква.

– Какой секрет?

– Самый страшный секрет! – продолжил набивать себе цену Бруква.

– Сейчас дам по затылку, – попробовал испытанное средство Генка.

– Отскочит! – не прекратил выделываться Бруква.

Генка вздохнул и картинно замахнулся, давая возможность своему другу избежать оплеухи, тот воспользовался шансом и отскочил в зону недосягаемости.

– Говори давай, – сердито сказал Генка, интерес которого угасал на глазах.

Бруква ещё раз вздохнул и, поняв, что через миг его друг просто уйдёт, а он останется ни с чем, снова заговорил, постепенно входя в раж:

– У каждого это ключ-слово своё, и никто-никто о нём не должен знать! Иначе оно не заработает, вот!

– Ну и чё? – не понял Генка, – откуда оно тогда берётся, это ключ-слово, если никто его не знает?

– От бестолочь! – как-то по-взрослому произнёс Бруква. Было видно, теперь он абсолютно серьёзен и искренне грустит от непроходимой тупости Генки.

– Смотри, – принялся разжёвывать он со снисходительным видом, – ты должен его НАЙТИ!

– Как я тебе найду СЛОВО? – разъярился Генка, которому совершенно не нравился тон Бруквы. Он чувствовал внутреннее превосходство своего друга и уже жалел, что не отвесил ему леща взаправду.

– В этом-то всё и дело! – ликующе воскликнул Бруква, – трудно его найти, поэтому ни у кого ВСЁ-ВСЁ и не получается.

– Чепуха! – презрительно процедил Генка. Но не потому, что не верил Брукве, а просто решил сменить тактику и зайти с другой стороны.

– Врёшь ты всё, – присовокупил он для убедительности, хотя при этом был само внимание.

– Вру, да? – легко попался на эту незамысловатую удочку Бруква. Тут он внезапно замолчал, а потом что-то пробормотал себе под нос, опустив глаза к земле.

Когда он вновь поднял взор на Генку, вид у него был довольный и торжественный.

– И чё? – презрительно выговорил Генка.

– А ни чё, иди-иди домой, – вкрадчиво предложил Бруква всё с тем же странным выражением лица.

– Так ты скажешь мне слово?

– Так я же вру!

– Конечно, врёшь!

– Тогда иди домой!

– Когда захочу, тогда и пойду!

– Ну и иди!

– А чё ты мне приказываешь?

– Я не приказываю, просто говорю: иди!

– А вот возьму и не пойду!

Так друзья пререкались ещё пару минут, пока разозлённый Генка наконец не стукнул-таки по затылку Брукву, после чего тот расплакался и ушёл домой. Генка послонялся по двору ещё с полчаса, но настроения у него уже не было, и он тоже потащился к себе в квартиру.

Когда Генка открывал дверь в подъезд, что-то остренькое больно впилось ему в бедро, он ойкнул, инстинктивно дёрнул ногой и сердце его тотчас ушло в пятки – раздался зловещий треск, левая штанина свежекупленных зелёных шорт его, зацепившаяся за непонятно откуда взявшуюся и почему-то торчавшую из двери железяку, порвалась прямым углом. Вырванный кусок некрасиво висел спереди, обнажая сочившуюся каплями крови бледную кожу.

Это был конец всему – взбешенная мать запретила сыну гулять во дворе целую неделю, плюс рану на бедре каждый день прижигали зелёнкой, которая больно жгла кожу, доводя всякий раз Генку до слёз. Тут не захочешь, так поверишь в ключ-слово!

Наконец, домашнее заточение закончилось, и Генку выпустили на улицу. Разумеется, первым делом он принялся разыскивать Брукву. Если в первые дни сидения дома единственным желанием Генки было проучить проклятого Брукву, который, конечно же, подло наколдовал все свалившиеся на его голову, а точнее – ногу неприятности, то теперь он жаждал совсем другое. С каждым днём Генкина уверенность в существовании волшебного ключ-слова росла, и он хотел обладать таким словом. Даже не хотел, а страстно желал, буквально жаждал.

При виде Генки бедный Бруква сначала заметался по двору, страшась возмездия, но потом вдруг покорно присел на край песочницы и стал угрюмо созерцать сандалии, видимо, уверовав в неотвратимость наказания. Пришлось всё-таки съездить ему по затылку, но не сильно, а для порядка. Бруква стоически перенёс подзатыльник, лишь нахохлился ёжиком.

– Ты наколодовал? – поинтересовался Генка у Бруквы.

– Ни чё я не колдовал, надо мне больно! – не глядя на Генку, мрачно пробубнил несчастный Бруква.

– Но как ты это делаешь? – Генка больше не пытался играть в обиженного, а начал искательно заглядывать в глаза своего друга, но тот упорно отводил взгляд, – ну, скажи. Ну, пожалуйста! Борик! Мы же друзья, скажи мне, ну, пожалуйста!

 

Подлизываться Генка умел. Когда ему было надо, он называл Брукву Бориком. Правда, это бывало только когда друзья оставались вдвоём. Во дворе все звали Морковина Бруквой, и Генка не был исключением. Откуда пошло это прозвище, и почему оно было не брюква, а именно бруква, никто уже не помнил. Скорее всего, когда-то маленький Морковин что-то такое сказал некстати. И, рифмуясь с его довольно редкой фамилией, прозвище за ним закрепилось. Кстати, друзей кроме Генки у Бркувы тоже не было – все вокруг, включая старших ребят и родителей дворовой детворы, считали его странным.

Генка тоже старался не демонстрировать свою дружбу с Бруквой – вместе с другими ребятами со двора дразнил и даже откровенно высмеивал его. Но при этом, когда во дворе никого не было, всегда играл с ним и даже ходил к Брукве в гости. Бруква, у которого больше никого близкого не было, очень ценил эти непростые взаимоотношения. Вот и сейчас он поломался для порядка, а потом оттаял и стал поддерживать разговор.

– Когда тебе надо, просто скажи ключ-слово – тихонько, чтобы никто не услышал, но обязательно вслух – и всё! – выпалил он, уступая Генке, который выведывал и выведывал про волшебное слово.

– Да откуда оно берётся, ключ-слово? – допытывался Генка, глаза его горели жадным блеском.

– Не знаю, – неожиданно Бруква смешался, начал мяться, он явно не знал, что сказать.

– А ты его откуда взял? – не отступал Генка, – бабка твоя сказала? Говори, давай!

– Не бабушка, нет, – прошептал Бруква и снова смолк.

– Тогда как?

– Понимаешь, я его придумал. Но не придумал, – забормотал Бруква, опустив глаза. Уши его горели как кремлёвские звёзды. Он вообще краснел на редкость цветисто.

Генка не на шутку разъярился, ему представилось, что Бруква намеренно дурачит его, поэтому он больно пнул его под зад и проорал:

– Хватит мне тут! Говори!

Бруква ещё больше съёжился на краю песочницы, с глаз его закапали обильные слёзы, последним усилием воли он сдерживал подступивший рёв. Генкин гнев мгновенно высох. Ему стало очень жаль бедного маленького Брукву:

– Прости меня, – раскаянно проговорил он и искренно предложил, – хочешь, пни мне тоже. Давай!

Он даже наклонился, чтобы Брукве было удобнее пнуть его попу, но Бруква даже не шевельнулся.

– Ну, мир? – Генка протянул Брукве замирительный мизинец. Так мирились у них во дворе – сцеплялись мизинцами, некоторое время раскачивали руки, а потом разрывали соединение, закрепляя вновь созданный союз.

Бруква глянул мокрым глазом, шмыгнул носом, отвернул голову, но всё же протянул Генке влажный мизинец. Генка с жаром потряс его своим мизинцем, расцепил захват и бухнулся рядом с Бруквой:

– А как надо придумывать, не придумывая? – после тщательно выверенной паузы поинтересовался он.

– Ну-у-у, у меня в голове вдруг появилось слово, и я понял – это и есть ключ-слово, – туманно пояснил Бруква.

– Когда появилось? – Генка даже чуть привстал от интереса.

– Когда бабушка в тот раз от меня ушла, – промямлил Бруква, которому, похоже, было очень стыдно, – я… Понимаешь… Я проснулся среди ночи… В общем, в туалет захотел, стал вставать с кровати, а она мокрая.

Голос Бруквы скатился до почти неразборчивого шёпота, лицо налилось краснотой:

– Ты только не говори никому, ладно? – попросил он, мазнув лицо Генки смущённым взглядом.

– Никому не скажу! – поклялся Генка, сразу же забыв не только об этой клятве, но и вообще обо всё на свете. Он предчувствовал – сейчас произойдёт что-то очень важное.

– Я тогда испугался очень, – признался несчастный Брюква, – я же не писаюсь в кровать. Ни разу до этого. Ну, когда большой стал. А тут…

Он вновь затих. Генка усилием воли подавил жгучее желание сказать что-то типа:

– Ну, давай-давай, дальше что!

Он начал мелко трясти правой ногой, чтобы унять нетерпение. Бруква бросил взгляд на его ногу, легонько так вздохнул и произнёс:

– Тогда я загадал. Или попросил, не знаю. В общем, сказал про себя: «пусть кровать завтра утром будет сухой и чистой!» И когда сказал это, понял, что чего-то не хватает. Вот этого ключ-слова. И стал его придумывать. Только оно никак не придумывалось. И, кажется, я заплакал. Мне стало так горько, что я забыл и про мокрую постель, и про ключ-слово. Вообще всё забыл, просто было горько, обидно и уныло. Тут я ключ-слово и услышал.

– Как это, услышал? – не понял Генка.

– Не знаю, как. Будто кто-то его произнёс, хотя было тихо. Я даже не понял, что это и есть ключ-слово, просто проговорил его машинально. А потом на мгновение светло стало. Или это мне тоже показалось, но я уже знал – это оно. Только я тебе его не скажу. Нельзя!

– Почему? – выкрикнул возбуждённый Генка и сам испугался своего крика.

Друзья осторожно осмотрелись по сторонам – к счастью, всё было спокойно. Они придвинулись друг к другу ближе.

– Ну и? – выпалил Генка.

– Лёг я в мокрую постель, зажмурился и сказал ещё раз тихо-тихо «пусть кровать завтра утром будет сухой и чистой!» а потом добавил своё ключ-слово, – Бруква замолчал.

– И чё?

– Чё-чё, – уже привычным, будничным голосом сказал Бруква, – утром проснулся, а постель как новенькая!

– Врёшь! Или тебе приснилось, – не поверил Генка.

– Не веришь, не надо, – Бруква явно не хотел продолжать разговор.

Он поднялся с песочницы и неторопливо побрёл в сторону дома. Генка проводил его взглядом, догонять друга ему не хотелось.

В эту ночь Генка твёрдо решил попробовать получить своё ключ-слово. Забравшись в постель, он зажмурился, стал придумывать разные волшебные словечки, но случайно провалился в сон и проснулся лишь утром. На следующий день история повторилась. На третью ночь Генка щипал себя под одеялом, чтобы не заснуть и вертел на языке разные «волшебные» слова. Но ни одно из них не вызывало какой-то свет и вообще звучало как обычное. Раздосадованный, он уснул.

Днём он подкараулил Брукву во дворе, затащил его в тот самый проём между сараев и начал снова допытывать, как получить ключ-слово.

– Ну, какое он должно быть, это слово? – в отчаянии вопрошал он Брукву.

– Необыкновенное, вот какое! – отвечал ему Бруква, но в дальнейшие детали не углублялся, несмотря ни на уговоры, ни на «бандажи», ни на подзатыльники.

Зато он с удовольствием рассказывал, как помогает ему его ключ-слово. Как с помощью него он добился от родителей подарка в виде самой чёткой (так в те времена звучал эпитет «крутой») во всём дворе игрушечной машинки. Или как задружился с самым известным дворовым хулиганом, который с тех пор совсем перестал его обижать. Это было чистой правдой – задира и драчун со смешным прозвищем Бантик действительно с некоторых пор не только не докучал Брукве, но даже иногда защищал его, отгоняя прочих обидчиков. Правда, всякий раз это выглядело так, словно Бантик просто решил отыграться не на Брукве, а на ком-то еще, выбрать себе добычу повесомей безобидного Бруквы. Но факт оставался фактом, именно от Бантика друг Генки более не страдал.

Поняв, что больше он от Бруквы ничего не добьётся, но ключ-слово при этом реально существует и работает, Генка продолжил свои попытки получить своё слово, правда, до поры безуспешно.

Однажды к ним в квартиру пришли гости. Было довольно шумное застолье. Родители отправили Генку в свою комнату спать, но звуки голосов из соседнего помещения легко проникали в окружающее его пространство. Генка не очень вслушивался в этот гомон, потому что не любил подвыпивших, и вообще считал взрослых скучными и надоедливыми. Считал небезосновательно – выпив, многие тёти и дяди начинали тискать его, иногда женщины тянулись мокрыми губами, пахнувшими чем-то резким и душным, к его щеке и слюняво лобызали, отчего Генку всякий раз ощутимо передёргивало. Эту дрожь пьяные тёти принимали за боязнь щекотки и, глупо хихикая, принимались совать острые пальцы ему под рёбра, усиливая Генкины мучения. А ещё они разговаривали с ним как с полоумным придурком, задавая дурацкие вопросы, типа, «кого ты больше любишь, маму или папу?» и глупо сюсюкая с ним, называли «Геня», чего Генка терпеть не мог.

Обычно он быстро засыпал в такие вечера, но в этот раз всё пошло наперекосяк. Виной тому был один из гостей с резким, пронзительным точно циркулярная пила голосом и странной манерой к месту и не к месту добавлять фразу «мах на мах». Пронзительный гость весь вечер солировал в общем гаме, поэтому «мах на махи» сыпались один за другим.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64 
Рейтинг@Mail.ru