bannerbannerbanner
Курмахама

Надежда Калинина
Курмахама

Полная версия

– А ты откуда про это знаешь? Кто тебе обо всём этом рассказал? – изумилась такой осведомлённости мужа Елена.

– Да уж, конечно, не мать, – хмыкнул Геннадий со значением, – и не отец, тем паче. Бабка рассказывала, когда я подрос уже и сам к девчонкам интерес стал проявлять. Когда учила меня выбирать себе подружек. Чтобы не получилось, как у родителей. Так вот, короче говоря, мамины подружки все реже стали появляться в доме родителей, придумывая разные причины, зато отцовские дружки никогда не отказывались от праздника и все чаще мероприятия эти стали походить на обычные мужские попойки, из-за отсутствия женщин порой переходившие в драки.

– А знаешь, почему люди дерутся, ну в принципе? – неожиданно спросил он Елену.

– Нет, не задумывалась как-то. Почему?

– Потому, что люди интеллигентные, образованные, любые конфликты стараются разрешить конструктивно – обсудить, разобрать, проговорить, словесно достучаться до оппонента, выложить ему все аргументы, блеснуть интеллектом. А те, у кого словарный запас ограничен, пускают в ход кулаки. У них на подбор слов слишком много времени уходит, а тут дал по роже пару раз, и всех делов. Кто сильнее, тот и прав. Как в дикой природе, выживают самые сильные. Примитивно, но в то же время безотказно.

– Ну да, наверно так и есть, – легко согласилась с мужем Елена. Слава Богу, теперь Геннадий говорил ровно так, как её прежний милый Генек – иронично, интересно, с нотками лёгкого превосходства и покровительства. Всё как она любила.

– Ну и что было дальше? – добавила она, чтобы вернуть Геннадия к рассказу о его семье.

– А дальше, после этой нелепой попытки найти общие интересы, друзей и тем самым сблизиться, родители начали отдаляться друг от друга. Каждый жил сам по себе. Мать своих подружек собирала отдельно. Отец к своим друзьям похаживал, в общем, не получилось у родителей семья. Понятное дело, мое появление на свет на некоторое время удержало их вместе. Пока были хлопоты, заботы о младенце, бессонные ночи, пеленки… Но и это закончилось, как только я пошел в детский сад. Мама вышла на работу, меня передали в руки заботливых бабушки и дедушки – её родителей. Отца же потихоньку оттирали от семейных обязанностей. От него ничего не ждали и ничего не хотели, кроме денег.

– Ну и что он, твой отец?

– Что он? Он дурак был, просто дурак, вот и все. По-хорошему, ему бы надо было как можно скорее развестись, начать с начала, найти другую женщину, что мало что ли хороших девчонок на свете?! Так нет, ему, упрямому, только мать была нужна. Любил ли он её? Сейчас об этом никто не скажет. Может, просто самолюбие взыграло. Вот и сгорел молодым.

– Что значит сгорел? Это ты образно или на самом деле в огне сгорел? – насторожилась Елена, что-то в словах Геннадия заставило её внутренне сжаться от неприятного предчувствия.

– Да уж какой тут образ, не в огне, конечно, но сгорел точно. Уксусную эссенцию выпил, внутренности ему выжгло. Умер в больнице, на следующий день.

– Ой, мамочки, какой кошмар! Вот беда. Как же это?!– ужаснулась Елена, на глаза её навернулись слёзы.

– Да ладно тебе выть, – грубовато прикрикнул на жену Геннадий, – зачем я только рассказал тебе эту дурацкую историю?! Теперь полночи будешь ворочаться, хныкать и причитать. Подумаешь, уксус выпил! Дурак – да, но сколько таких случаев, пруд пруди! Говорю же, надо было ему уйти от своей жены.

– Что же его заставило такое с собой сделать, что-то ужасное увидел или поругались? Должна же быть какая-то весомая причина. Не просто же так человек с утра встает и вместо чашки кофе замахивает бутылочку уксуса. Что-то должно было случиться. Что? – принялась допытываться у мужа Елена.

– Поругаться! Ха! Да ты что! Мой отец с матерью вообще разговаривать на повышенных тонах боялся, не хотел лишний раз показывать свою неотёсанность. А уж ругаться! Да у матери для отца всегда наготове был быстрый и чёткий ответ на любое его грубое слово. Она его одной фразой сразу на лопатки укладывала, после чего тот ни встать, ни отмыться уже не мог. Умела ударить в самое больное место. А ударить мать в ответ отец никогда бы не посмел. Надо отдать ему должное, ни разу руку на женщину не поднял. От этого и сгорел. Ревновал отец ее сильно. Она в начальных классах работала. На родительские собрания там иногда и отцы детей приходили. Вот один такой положил на мою мать глаз, что называется. Стал захаживать чаще необходимого, то поговорить, то спросить, потом и просто проводить. Отец быстро понял, что-то произошло, и стал следить за матерью. И конечно наткнулся на этого горе-ухажера. Я помню, как в тот день ругались мои родители, вот веришь, ничего другого не помню, а это помню. Наверное, потому что до этого почти никогда не слышал в доме ругань, а тут как прорвало. Отец орал: «Шлюха, дрянь», по дому летали разорванные школьные тетрадки на утро не осталось ни одного целого стула, помню, что завтракал я в большой комнате, сидя на диване. А мать лишь улыбалась, да смотрела на отца, как знаешь, смотрят люди очень высокого роста, на тех, кто копошится где-то внизу у самых ног. Не снисходительно даже, а так, чтобы случайно не раздавить, брезгливо. Стулья, конечно, купили потом – дурацкие какие-то, неудобные скрипучие, дед в них потом все время шурупы подкручивал. Ничего ведь в магазинах тогда не достать было. Потом у отца начались запои, но все происходило очень тихо. Придет домой, упадет на диван, а на утро опять в магазин. Но об этом мне уже дед рассказывал. А в один прекрасный день он на глазах моей матери просто выпил уксус и умер в больнице. Вот и все.

– А что же мама твоя? Как она потом жила с этим? – Елена утирала рукавом стремительно льющиеся по лицу слезы, – Жалко-то как отца твоего. Ну, зачем он так? Неужели это он от любви? Как же можно? Как же можно? Так нелепо, так глупо!

– Что глупо-то? Есть же поговорка «Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас». Раз, два и готово. Всё равно ничего уже не исправить.

– Не говори так, Геничек! Нельзя даже думать так, не то, что делать. Это неправильно. Жизнь дана нам, чтобы прожить ее до конца, столько, сколько отмерено, – Елена не на шутку всполошилась, вдруг вынырнув из истории, рассказанной мужем и вспомнив про болезнь Геннадия.

– Кем отмерена? Почему кто-то отмеряет нам жизнь? Мы сами себе творцы. Хочу – живу, хочу – нет, – теперь голос Геннадия звучал тихо, но интонация…

Интонация Елене не понравилась. Было что-то натянуто-звенящее в последней, сказанной им фразе. Будто Геннадий что-то тайно уже решил для себя и сейчас невольно проговорился. Сердечко Елены тихонечко ёкнуло и заныло. Из прежних разговоров с мужем Елена знала, что мать Геннадия ненамного пережила отца, но был ли причиной её смерти тоже суицид или она умерла по какой-то иной причине, не ведала и не хотела докапываться до истины – уж слишком опасной казалась ей эта тема.

Елена уже неоднократно пожалела о том, что затеяла этот разговор, да еще на ночь глядя. Надо подождать пока муж заснет и узнать, что за бутылочку спрятал Геннадий в шкафу. Не дай Бог, ещё натворит дел!

«А вдруг склонность к суициду передается по наследству? Этого страха мне только и не хватает. Думай, вот, теперь о дьявольской эссенции и день, и ночь. И так голова лопнет скоро от многочисленных проблем, связанных с болезнью Генека. И ведь я сама, сама виновата! Сама всю эту муть со дна подняла. И кто только за язык тянул? – горестно размышляла Елена, лёжа на кровати рядом с Геннадием.

Как только дыхание мужа стало глубоким и размеренным, она осторожно пробралась на кухню, включила малый свет, чтобы не дай Бог не разбудить супруга и принялась изучать содержимое шкафа, к которому подходил Геннадий. Разумеется, злополучная бутылочка с уксусной отравой стояла именно там. Но рядом с бутылочкой с льняным маслом точно таких же габаритов. Сказать наверняка, какую из них изучал Генек, Елена не смогла.

Руководствуясь принципом «береженого Бог бережет», она переставила бутылочку с эссенцией в самый дальний угол шкафа и забаррикадировала другими банками и коробочками так, чтобы случайным образом наткнуться на неё Геннадий не смог.

Правда, уже на следующий день Елена благополучно забыла про чёртову эссенцию, поглощённая борьбой с Гореньковым и слежкой за Ольгой Александровной на работе. И выгуливанием Генека после работы. А также его рационом.

Прошло какое-то время, Геннадий, хоть брюзжал и капризничал не меньше, чем прежде, ни словом, ни жестом не выдавал желание воспользоваться эссенцией не по прямому назначению. И Елена совсем успокоилась на этот счёт. Пока однажды, открыв тот самый шкаф, не наткнулась на бутылочку с крепким уксусом, стоящую прямо перед её носом на самой ближайшей полке так, что не заметить её было невозможно.

Постояв несколько секунд в созерцании эссенции, Елена зачем-то открыла бутылочку и понюхала её. В нос шибануло таким резким кислым амбре, что все остающиеся слабые сомнения пропали – это был именно крепкий уксус. В сердцах Елена с силой завернула крышку бутылочки и постаралась спрятать её в самом дальнем шкафу, где хранились преимущественно бесполезные, но годные для использования вещи, которые повседневное применение в доме не находят, а выбросить жалко. Закидала бутылочку какими-то пакетами, тряпочками и только тогда перевела дух.

Но теперь выбросить из головы эссенцию Елена уже не могла. Даже в ежедневных стычках с Гореньковым, которые со временем становились только жарче, она неизменно помнила про отраву, и взяла за правило звонить с работы своему любимому едва ли не каждые два часа. Первые два дня такой сверхопеки Геннадий ворчал, но терпел. А на третий просто перестал брать трубку, когда звонила жена.

Когда муж таким образом не ответил на три звонка за час, Елена скрепя сердце пошла на поклон к Ольге Александровне, чтобы та заменила её на время отсутствия, а сама, даже не докладывая директору – ей было не до соблюдения формальностей, да и вообще ни до чего, кроме дорогого супруга – вызвала такси и помчалась домой, опасаясь худшего.

 

Когда она в растрёпанных чувствах влетела в квартиру, то застала Геннадия мирно устроившимся на кухне и попивающего свой чаёк.

– Ты чего в такую рань? – как ни в чем не бывало, поинтересовался он, невинно хлопая глазками, – работа на работе кончилась?

– Геничек, ну, почему ты не отвечал на мои звонки? – выдохнула Елена, прислонившись к косяку кухонной двери, чтобы не упасть от внезапно накатившей усталости.

– Так я в телефоне звук выключил, чтобы поспать днем спокойно, наверно забыл включить. А ты что подумала? А… Ты все ждешь, когда? Извини, не сегодня.

– Как тебе не стыдно, милый. Как ты можешь? Я не понимаю.

– И не поймешь. Никогда не поймешь. Это вообще трудно понять. А для некоторых невозможно. Наверно ты из их числа, – Геннадий сделал погромче бубнящий какую-то ерунду телевизор и отвернулся от жены.

А утром Елена опять увидела бутылку с уксусом. Та снова красовалась на самом видном месте. Но на этот раз Елена не стала прятать отраву. В конце концов, какая разница, где стоит эссенция? Если человек задумал сотворить какую-то глупость, он всегда найдет способ это сделать, и уберечь его не в силах ни один человек на земле. Перестала Елена и докучать благоверному частыми звонками. Но тревога в её душе всё ширилась и ширилась, настойчивая и глубокая. Глубже неё была лишь собственная усталость.

А потом однажды вечером, когда Елена уже вернулась с работы, на её телефон позвонили с незнакомого номера.

– Не бери. Это, наверное, спамеры, – посоветовал Геннадий, на миг оторвав взгляд от телевизионного экрана и бросив его на Елену.

Но Елена уже нажала на кнопку «Ответить».

– Леночка Ивановна, привет, моя дорогая! Я уж думала, не возьмёшь мобилу, – раздался из динамика громкий и визгливый женский голос. Его Елена узнала сразу. Звонила Мария Антоновна, мать жены сына Елены Владимира.

Услышав знакомый тембр, Геннадий картинно сморщился – после неудачных попыток сближения, всё, что было связано с Владимиром, вызывало у него раздражение. И особенно Мария Антоновна. В отличие от Владимира и его жены Светланы, мать Светланы звонила Елене с настойчивой регулярностью и непременно выливала на ту целый поток недовольства. Марию Антоновну, кажется, напрягало всё на свете – сложные отношения Елены с сыном, не менее запутанные отношения Владимира со Светланой, которые с годами лишь ухудшались, не говоря уже об отношениях Елены с Геннадием, которые «отрывают мать от сына и тем самым настраивают его против неё». И даже отношения самой Марии Антоновны с собственным телом. На последнюю тему она могла вести монологи часами, живописуя многочисленные свои болячки и особенное внимание уделяя описанию трудностей в работе кишечника и мочевого пузыря.

– Что ты слушаешь эту курицу? Замучила уже своим кудахтаньем бесконечным, – недовольно проворчал Геннадий и демонстративно прибавил звук телевизора. Елене пришлось выйти на кухню, чтобы продолжить разговор со сватьей.

– Почему ты звонишь с нового номера? Что-то случилось? – спросила она Марию Антоновну, борясь со жгучим желанием последовать совету мужа и послать «эту курицу» подальше. Только её сейчас не хватало!

– Симку мне подруга дала. У неё две, ну и поделилась, – с готовностью пустился в объяснения в трубке голос Марии Антоновны, – там ещё денег чуток оставалось, вот я и решила их потратить. А чего звоню… Да, Светка моя загуляла, зараза такая. Вовка, сын твой, вчера на вахту отчалил, и она сразу хвост распушила и ф-фить, нет её. Подружка Светкина мне сейчас звонит, заберите, мол, Антошку, что он у меня ночевать будет, что ли? А я не могу его забрать, я же только после операции, из дома никуда не выхожу. Ещё и слабительное выпила, а то заперло после наркоза так, что хоть отбойным молотком пробивай. В общем, от туалета отойти не могу. Я же Светку предупреждала, что еще недели две мне дома сидеть, с моими-то ногами. Что же делать? Иди, выручай, ЛенИванна. Сходи за внуком. Светка моя на телефонные звонки не отвечает, а парень ревет, домой просится. А я вся на нервах!

И в трубке надсадно загудело от басовитых рыданий.

– Ничего не поняла, да объясни ты толком, – Елена повысила голос, дабы вернуть Марию Антоновну в чувство, – что значит, загуляла? Почему Антон у какой-то подружки, а не дома у себя? Ему время спать уже. Разве у Вовки со Светой проблемы какие-то в семье? Почему я ничего про это не знаю?

Антоном звали четырёхлетнего внука Елены. Внука она видела всего несколько раз – Владимир считал, что ребёнку достаточно и одной бабушки.

– Да мы старались тебе ничего не рассказывать. Думали, может, наладится еще всё. А у тебя с твоим Геной и без нас проблем хватает. Я бы и сегодня тебе звонить не стала. Но, понимаешь, операцию я на ногах сделала. Ступни мои помнишь? Косточки выпирающие совсем замучили. Вот я их и убрала. Ходить далеко пока не могу, я дочь свою предупреждала ведь. А она, дрянь такая… Вовка за дверь, считай недели две или три его не будет. А Светка намылилась и ушла, непонятно куда. А Антошку подружку свою попросила к себе после садика забрать, она там, рядом живет, дескать, вечером приду и домой отведу. А сама не идет и не идет. И трубку не берет, а ребенок в истерике, не ест, не пьет, только воет, маму хочу. Вот эта подруга Светкина мне и позвонила. А я не могу туда поехать. Съезди, Леночка Ивановна, забери Антошку. Или к себе возьми, или домой к ним отведи, подожди там шалаву эту. Дома-то он хоть спать ляжет, ребенок маленький, жалко ведь, – Мария Антоновна смачно швыркнула носом, потом громко высморкалась и заканючила как ребенок, – Леночка Ива-а-новна, Леночка Ива-а-новна, ну пожалуйста, твой ведь внук тоже …

– Да-да, я, конечно, сейчас же поеду, заберу Антошечку. Только он меня совсем не признает за бабушку, вечно ревом встречает. Ты же понимаешь, мы с сыном так редко встречаемся, вот Антошечка меня все время и забывает. А, впрочем, что же теперь делать? Ладно, говори адрес, – выдала Елена в трубку.

А про себя подумала: «Только этого еще не хватало! Мало того, что у Вовика разваливается семейная жизнь, так ещё и с внуком возникли проблемы. Куда же его теперь деть? Взять к себе, конечно, можно, но что с ним прикажете делать завтра? Я уйду на работу, а Геннадий вряд ли будет в восторге провести целый день с маленьким мальчиком. А Светка может и вообще не прийти ночевать. А-а-а, ладно, сейчас главное, забрать его от этой самой подружки».

Елена записала адрес на клочке бумаги и понуро поплелась в комнату. Ей предстояло самое сложное – объясниться с Геннадием. Мужа Елена обнаружила ровно в той же позе, в какой оставила, когда ушла на кухню. Разве что телевизор больше не орал, а бубнил на нормальном уровне громкости.

Елена присела в ногах Геннадия, тот даже не посмотрел на неё, продолжая внимательно изучать картинку на экране.

– Генек, мне надо к сыну домой съездить, там проблемы какие-то с Антошкой, я быстро. Такси возьму, – наконец, решилась она отвлечь супруга.

– Что за спешка? Завтра съездишь. Куда переться на ночь глядя? Совсем уже, что ли? Пусть баба-Маша с внуком побудет, она же там рядом живет, – так и не отведя глаза от телевизора, проворчал Геннадий.

– Да, не может она, операцию на ступнях сделала, еще недели две из дома не будет выходить. Некому больше, понимаешь? – Елена ощутила прилив слёз жалости к себе, но усилием воли сдержалась. Слёзы в данной ситуации только всё испортили бы.

– А Вовка где? – в тоне Геннадия прибавилось желчи, – опять на Север свой уехал? Все за деньгой большой гоняется? Ну-ну, доездится. Сын, вон, скоро узнавать перестанет. Да и какие такие проблемы могут там случиться, если Светка не работает? Она же дома сидит, вот пусть и разруливает все сама, не вмешивайся ты в чужую семью. Что за мода? Чуть что не так, сразу родителей на помощь звать. Мы сами детей растили, не было у нас мамок-нянек. Ничего, никто не помер. А эти чуть, что – караул, помогите!

Выпалив всё это, Геннадий наконец соизволил глянуть на жену, после чего добавил безапелляционным тоном:

– Не езди никуда, пусть сами справляются.

– Я так не могу, – сказала Елена тихо, но твёрдо, – даже кошку у чужих людей оставлять грех, а тут мой собственный внук. Я его не брошу.

– В общем, привезу Антошку к нам, посидишь с ним, пообщаетесь. Вдвоем повеселее вам будет, – добавила она быстро, чтобы не дать Геннадию опомниться.

Но тот отреагировал моментально:

– Да ты что, дорогая? В своем уме? А если со мной что случится? Это при ребенке-то! Делать что потом будешь с ним? У него же травма будет на всю оставшуюся жизнь. Да и не могу я с малышом, за ним глаз да глаз нужен. Мне бы с собой справиться!

Видя, что Елена никак не реагирует на его слова, а вместо этого собирается в путь, Геннадий вскипел и почти прокричал:

– Не надо сюда никого привозить! Если тебе так приспичило, езжай, да там и оставайся, я как-нибудь без тебя обойдусь. Хоть вообще не возвращайся, там и живи!

Он соскочил с дивана, порывисто выключил телевизор, бухнулся на кровать, отвернулся от жены и сделал вид, что собирается спать.

«Господи, опять я меж двух огней! – с горечью подумала Елена, выходя на улицу, – А я, между прочим, вовсе не горю желанием тащиться на другой конец города. Я устала за день и очень хочу спать, но кто спрашивает мои желания? Все считают меня роботом безропотным. Который имеет единственную функцию – другим прислуживать. Одни обязанности у меня. Я всегда всем что-то должна – направо и налево. А где же я? Где, спрашивается? Меня давно нет… Меня нет, а то что есть – это уже не я.

До дома, где находился Антошка, Елена добралась быстро. Вечером на такси ездить по городу одно удовольствие. Ни тебе пробок, ни аварий, ни прочих препятствий. Она подошла к тускло освещённой парадной, набрала на домофоне нужный номер квартиры, через пару секунд ей ответили.

– Кто там? Вы за мальчиком? – в трубке, помимо женского голоса, раздавался детский плач.

– Да-да, я за Антошкой, я бабушка, скажите ему, что пришла бабушка, скажите, – как всегда от детского плача сердце Елены забилось в бешеном ритме.

– Слышь, ребенок? Бабушка прикатила, слышишь? – плач на том конце прекратился и послышался детский голосок – Бабаська, бабаська пвисла…

– Всё, услышал, – снова обращаясь к Елене, манерно протянул женский голос, – поднимайтесь на шестой этаж, только пешком, сегодня лифт выдрючивается, тетка у нас одна, сердечница кстати, пса выгуливать повела, села в лифт и застряла. Просидела там два часа, пока достали. И пес обгадился весь, и тетку потом на скорой с приступом увезли. Пешком поднимайтесь.

Дверь парадной открылась с неприятным лязгающим звуком. Елена вошла в узкое пространство лестничной клетки старой панельки, едва освещенное одинокой подслеповатой лампой, прикрытой почерневшим от грязи и пыли абажуром. Несмотря на усталость, она довольно прытко взлетела на шестой этаж, обходя по дороге вонючие лужи и мусор, рассыпанный по ступенькам, позвонила в нужную квартиру. Дверь отворилась незамедлительно. Невысокого роста приземистая женщина, открывшая ей, отошла вглубь маленькой прихожей, давая возможность Елене войти. Посредине небольшого коридорчика, видимо, ведущего в комнату, стоял маленький мальчик, весь чумазый и зареванный. Как и полагала Елена, Антошка в ней бабушку не признал. Он ждал вовсе не её, а Марию Антоновну. Поэтому на щеках мальчика опять заблестели слезы, скатывавшиеся вниз, словно дождинки по стеклу.

– Нет, нет, а-а-а. Бабаську надо, бабаську-у-у…, – ребенок плюхнулся на живот, уткнулся головой в руки, сплетенные в локтях, и зарыдал безутешно, содрогаясь всем телом и подвывая осипшим от долгого плача голосом.

– Антошечка, маленький мой! – кинулась к нему Елена. Она встала на колени перед малышом и постаралась взять его на руки, но тот лишь сильнее зашелся в плаче, усиленно отбиваясь от неё.

– Ну, хорошо, хорошо, я не буду тебя поднимать, так с тобой посижу, – и Елена стала поглаживать ребенка по спинке приговаривая, – Я бабушка, бабушка Лена. Ты просто меня не узнал. Бабушка Маша заболела, и прийти не может, а я могу. Вот и пришла за тобой. Антошечка, милый, ну посмотри на меня, посмотри. Помнишь я к вам в гости приходила, мишку белого, Умку тебе подарила. Помнишь Умку? Он у тебя на кровати все время сидит. Помнишь.

Мальчик внезапно сел и недоверчиво уставился на Елену. Та, воспользовавшись этим моментом, продолжила.

– Ну, посмотри на меня, Я баба Лена. Пойдем, я тебя домой отведу, к Умке. А то он заждался тебя там, спать не ложится, ждет Антошечку, когда же он придет. А там дома мы маму подождем, должна же она вернуться к своему сыночку, любимому. Иди ко мне, иди, сладенький мой.

Мальчик неуверенно поднялся на ноги, сделал шаг к Елене и кулем свалился в протянутые к нему руки.

– Мама, мама? – спросил он, показав пальцем на все еще открытую дверь.

 

– Да-да, – Елена поднялась с нечистого пола прихожей и взяла внука на руки, – пойдем домой, к маме, к папе, к Умке. Пойдем.

Антошка вцепился в бабушку руками, прижался мокрой щекой к ее шее, оставляя на ней следы своих слез и соплей. Заплаканный, измученный долгой истерикой ребенок не желал отцепляться от Елены, боясь, что та уйдет, забыв прихватить его с собой.

Колготки Антоши были мокрыми и грязными от плохо вытертого или вовсе не вытертого зада. Слезы и сопли, размазанные по лицу, частично высохли, образовав отливающий на свету панцирь, волосы, намокшие от слез, прилипли к щекам. От мальчика плохо пахло и вообще, весь его облик выдавал печать страданий и нервного истощения. Елена достала из сумки влажные салфетки, вытерла лицо и руки ребенка, надела на него ботинки, куртку и только тогда спросила у хозяйки квартиры про мать Антошки:

– А что, Света сказала, когда она придет за Антошей?

Услышав её слова, Светина подруга, стоявшая в тени коридора и молча наблюдавшая за всей этой картиной, наконец проявила признаки жизни.

– Да я уже все Марье Антоновне говорила, – заявила она, со значением закатывая глаза к потолку, дав тем самым понять, что устала повторять одно и то же, – Светка позвонила мне днем и попросила забрать Антоху из садика. Меня там воспитки уже знают, я его забирала раз пять уже за последнее время. Она, видать, с ними уже договорилась, что я зайду за её отпрыском. Знаете, ведь как сейчас, кому попало, детей на руки не дают, только родственникам. Вот, сказала, вечером заберет. И не пришла.

Елена без слов продолжала смотреть на женщину. Та нехотя отлепилась от стены, к которой привалилась и сделала шаг по направлению к гостье. Увидев это, Антошка сразу спрятался за спину Елены и теперь с опаской поглядывал оттуда на подругу Светланы.

– А этот, – женщина неприязненно кивнула на мальчика, – как бешенный сегодня, никакого сладу, капризничает, нервничает. И если вы думаете, это я ему в туалет вовремя не дала сходить, так вы не правы. Я сколько раз ему предлагала, так нет, уперся, как осел, вот и нафурил в штаны, а потом чуть не обосрался, а зад вытереть не дал, так и натянул штаны на грязную жопу. Теперь вот и воняет ходит, говнюк такой. Ой, простите. А Светка трубку не берет, что мне было делать? Я и позвонила ее матери. Что мне, больше всех надо, что ли? В конце концов, у ребенка родственники есть.

И девица, скрестив в тугой узел руки на груди, опять прислонилась всем телом к стене и принялась смотреть в противоположную от Елены сторону. Стало понятно, что говорить больше не о чем, пора уходить. Елена коротко поблагодарила хозяйку за помощь, взяла ребенка на руки и двинула к выходу. Антошка, прильнув головой к плечу бабушки, мирно засопел, видимо успокоившись и поняв, что теперь у него все будет хорошо.

Дом, где жил Владимир с семьей, находился на этой же улице и идти до него было недалеко. Но с четырехлетним карапузом на руках этот путь показался Елене в два раза длиннее. Слава Богу, ключи от своей квартиры сын матери всё же доверил, и это многое упрощало, потому что вести Антошку к Геннадию после его демарша было немыслимо.

На полпути к дому Антошка засопел у бабушки на руках. Кое-как Елена доволокла ребенка до нужной двери, втайне надеясь, что Света, мать Антошки, всё же окажется дома. С третьей попытки открыв неуступчивую дверь, Елена с надеждой заглянула внутрь. Квартира оказалась пуста и темна. Выбившаяся из сил Елена, крепко сжимая спящего внука, не раздеваясь и не разуваясь, прошагала прямо в детскую. Она чуть не грохнулась по дороге, запнувшись о разбросанные на полу игрушки. В детской Елена раздела спящего мальчика, обтерла смоченным в теплой воде полотенцем, надела пижамку и уложила в кровать. Измученный, он так и не проснулся.

Всё ещё надеясь, что невестка вот-вот появится, Елена разделась, прибралась в детской и пошла в ванную, чтобы бросить в стиральную машину снятую с ребенка грязную одежду. Но оказалось, что машинка битком набита выстиранным, но не развешанным бельем.

– Так торопилась, даже некогда было белье развесить, – подивилась неопрятности своей снохи Елена. Сама она такие вольности себе никогда не позволяла.

Пришлось искать сушилку, устанавливать её и развешивать мокрое белье, которое от долгого лежания в закрытой машине уже начало терять свою свежесть. А потом запускать быструю стирку, чтобы привести в порядок снятые с Антошки вещи. Только включив стиральную машинку, Елена глянула на часы и ахнула – шёл первый час ночи. Она хотела было позвонить Геннадию, но тотчас оставила эту мысль – будить мужа, который по привычке ложился спать рано, было небезопасно.

Борясь со сном, Елена просидела ещё полчаса, не оставляя мысль дождаться загулявшую сноху. Ведь, как ни крути, она была непрошенной гостьей в этой квартире, мало ли что. Но угодила в сон почти мгновенно, хотя сразу вынырнула оттуда. А затем, поняв, что ждать более бесполезно, махнула рукой и пристроилась на диване в детской, положив под голову диванную подушку и прикрывшись пледом. До подъема ей оставалось чуть более трёх часов. Потому что утром перед работой ей не только нужно было завести Антошку в садик, но и позвонить-таки мужу, чтобы узнать как у него дела, как он провел без нее ночь. Если, конечно, Генек соизволит взять трубку.

Елене представлялось, что она рухнет в сон, едва коснётся головой подушки, но не тут-то было. Улегшись, она ещё долго ворочалась, так как не любила спать на новом месте. В голове продолжали мелькать разрозненные картинки, стремительно сменяющие друг друга. Елена увидела зеркальные глаза Геннадия, потом бутылочку с эссенцией, далее перед мысленным взором предстал Гореньков, что-то жарко шепчущий на ухо Ольге Александровне. Потом эту парочку сменило заплаканное личико Антошки.

При виде несчастного внука слезы подступили к глазам Елены. Не в силах с ними бороться, она всплакнула, но недолго, потому что вся тяжесть этих безумных дней накрыла её чернильной волной и понесла куда-то вниз, в преисподнюю, где вырубила, погрузив, наконец, в беспамятство. В пустоту без мыслей и сновидений.

В глубине души Елена надеялась на утреннее возвращение домой Светланы, но тщетно, сноха так и не появилась. Да и вообще всё пошло наперекосяк с самого утра. Сначала проснувшийся Антоша устроил истерику, требуя маму:

– Мама, мама-а-а… – ребёнок заходился в плаче, и успокоить его у Елены никак не получалось. Не помогали ни уговоры, ни лёгкие угрозы, ни лесть.

– Ну что ты, хороший мой, улыбнись, посмотри, какое замечательное утро! А мама наша ушла в магазин, за молочком. Антошка любит молочко? Любишь? – от безысходности Елена пустила в ход прямую ложь, и это сработало.

Мальчик кое-как успокоился, перестал плакать и утвердительно качнул головой.

– Ну вот, мама пошла за молочком, для Антошечки. А мы с Антошечкой пойдем в садик, потому что в садике всегда есть молочко, и повар на кухне для всех девочек и мальчиков, которые рано придут в группу, уже варит вкусную-вкусную кашу-малашу, – дальше Елена несла всякую чушь, всё, что могла придумать на ходу после полубессонной ночи, только чтобы отвлечь ребенка от мыслей о родителях и побыстрее собрать его в садик.

Тем паче, времени у неё оставалось так мало, что до садика им пришлось практически бежать. Елена переживала, как она сможет найти нужную группу, но на помощь ей пришёл сам Антошка, который, увидев родной детский сад, оживился и уверенно довел бабушку до нужной двери. Сдав ребенка, что называется, с рук на руки, Елена заспешила домой. Нужно было узнать, как дела у Геннадия, как он провел ночь без нее, что-то приготовить ему на завтрак и успеть на работу. Пришлось опять вызывать такси.

– Так и разориться не долго, – размышляла она про себя, садясь в машину, но другого выхода Елена не видела.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64 
Рейтинг@Mail.ru