Надежда Храмушина
Младший ветер
Опять перед моими глазами всплыло заклинание. И снова неясное сомнение охватило меня. «Нет тебя, и никогда не было». И тут я поняла нашу ошибку. От неожиданности я остановилась, пытаясь не потерять тот, совсем маленький обрывок мысли, который мелькнул у меня в голове и снова пропал. Что-то не сходилось в рассуждениях Анны. Но что? Я пошла совсем тихо, снова прокручивая в голове наши разговоры. Вот и Сакатов засомневался. Я прислонилась к дереву. Постояла немного, разбираясь в нахлынувших на меня противоречивых мыслях. А вдруг я не права, и это просто тот морок, о котором меня предупреждала Анна? Но настойчивая мысль уже не отпускала меня. Я вспомнила историю создания друидами бахлаватки. Анна сказала: «Они добровольно становились воздушными воинами. Когда очередной враг был побеждён, они снова становились людьми, и продолжали заниматься своими мирными делами». Не отбирает бахлаватка души и не убивает она людей! Конечно, она уже не похожа на ту бахлаватку, которая делала из людей невидимых богатырей. Она тогда была наполнена добрым колдовством, а нынешняя бахлаватка прошла через много чёрных рук, её сущность изменили. Но в ней никогда и не было силы завладеть душой человека. Это просто невозможно! Во мне словно сломалась тонкая грань между домыслом и пониманием сути. Я почти побежала к полю, где стояло одинокое дерево. Только бы Сиверко меня выслушал, только бы он мне поверил! Я пошла кромкой леса. Справа раздался лёгкий свист, потом звук, похожий на стук перекатывающихся камушков. Я огляделась. Что я собиралась увидеть? Маленьких ящериц? Или ветер? В небе вспыхивали звёзды, но тут же скрывались за невидимыми тёмными облаками. Я остановилась. Справа опять раздался свист.
И тут я разглядела метрах в ста от себя легкий дымок, похожий на сгорбленную фигуру. Вокруг него по земле всполохом пробегали синеватые огни. Я пошла к ним. Чем ближе я подходила, тем яснее слышала тяжёлое дыхание, и видела, как большая невесомая фигура дрожит, и её плечи поднимаются и опускаются в такт дыханию. Я остановилась у границы, очерченной синими огнями. Синее пламя вырывалось из пасти чёрных драконов, окруживших стоявшую посреди круга фигуру Сиверки. Драконы были ростом с кошку, но никто бы, видевший их, не стал по этому поводу шутить. Выглядели они очень серьёзно. Сиверко пошевелился, попытался дотянуться до меня, но снова сжался и замер. И я услышала его голос:
– Я не хочу умирать.
– Ты не умрёшь, ты бессмертен.
Раздался то ли смешок, то ли кашель:
– Никто не бессмертен. Не для этого ты пришла сюда.
Потом снова повторил:
– Я не хочу умирать.
– Я думала, ты не боишься смерти. Ты же с лёгкостью забирал жизни у других. Думаешь, они хотели умирать?
– Я не хотел для себя такой жизни.
– Я знаю. Но уже ничего не исправить. Двадцать восемь лет назад четыре человека, совершили такой грех, что расплачивались за него всю свою жизнь. А может и до сих пор расплачиваются. Ни ты, ни твой брат Павел, ни в чём не виноваты. И теперь ты хочешь наказать своего брата, который ещё неделю назад ничего о тебе не знал. Это справедливо?
– Что такое справедливость?
Я не знала, как объяснить ему, что такое справедливость. И поэтому просто сказала:
– Для Павла это не будет справедливостью.
– Ты знаешь, что со мной было в мой первый день на земле, когда я очутился в потоке ветра? Я летел в холодном воздухе, меня крутило и бросало, вокруг меня проносились земля и небо, постоянно меняющиеся местами. Со всех сторон на меня обрушились звуки, которые меня пугали. Я падал на землю вместе с ветром, меня тащило по дороге, потом поднимало вверх, я летел под облаками, потом снова бросало на землю. Не было этому конца. Я кричал, но крик мой никто не слышал, я плакал, но слышал это только я. Я не знаю, сколько меня носило, но, наверное, очень долго. Где-то внутри меня пришло понимание, что этот неправильно, что так не должно быть. Первый раз я себя осознал, когда устав от всех потрясений, я каким-то образом смог остановиться, и понял что спасение возможно. Я не знаю, откуда ко мне пришло это слово. Я повторял про себя: «Спасение, спасение, спасение». Я слушал себя, слушал мир вокруг себя. И в этой наступившей тишине я вспомнил, как теплые руки держали меня, а рядом был кто-то, очень близкий, и этот кто-то ждал меня. И я прилетел туда, к месту моих воспоминаний. Я метался там, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь след, чтобы вернуться, но я нашёл только один след. Чёрный. Прошло много времени, пока я научился лететь туда, куда я хочу. И я снова прилетел к этому следу, и полетел по нему. Этот след тянулся до тёмного окна, закрытого шторами. А за этим окном сидело чудовище, окружённое чёрными вещами, чёрными мыслями. Я услышал его мысли и ужаснулся. А ещё, оно боялось меня. Но его страх напитал меня. И тогда я первый раз убил. Но для меня это тоже стало потрясением, я как будто стал тяжёлым. После этого я улетел далеко, чтобы не видеть людей. Люди тревожили меня. Там я встретил такого же, как и я. А потом ещё одного, и ещё одного. У каждого была своя история. Только у меня не было никакой истории, я родился ветром, и другой жизни я не знал. Я летал в горах, видел сияющие снежные вершины, и слышал их торжественную тишину. Я летал над морями, играя с дельфинами, и чувствовал на себе солёные холодные брызги. Я поднимал тучи песка в пустыне, и вместе с ними падал на прокалённый под солнцем песок. Я кидал охапки снежинок на далёком и холодном полюсе, и они сияли так же ярко, как и солнце, которое там никогда не заходило за горизонт. Иногда радость от всего этого захватывала меня, и я забывал обо всём. Но ненадолго. Везде были люди. Иногда я следовал за ними, ложась вечером к их ногам, и грелся вместе с ними у костра. И слушал, слушал, слушал. Сначала многое было мне не понятно, но шло время, принося с собой опыт и горечь. Я слушал людей и сам учился говорить. Они были разные, эти люди, но они всегда куда-то шли, к чему-то стремились. И я хотел вернуть себе ту жизнь, которую у меня отняли. Единственное, что я любил и люблю в своей жизни, так это полёт. Ни с чем несравнимое чувство свободы и бескрайнего неба, и ты, летящий так высоко, что думаешь, что остался один на всём белом свете.
Сиверко тяжело вздохнул, синие огни застучали по нему и он снова съёжился.
– Люди не умеют летать, но они всегда мечтали о крыльях. У тебя есть крылья. Так зачем ты вернулся сюда?
– Многое можно узнать о жизни, когда слушаешь, о чём говорят люди, не подозревая, что кто-то ещё подслушивает их. Если бы ты знала, свидетелем каких событий я был! И сколько тайных откровений выслушал! Именно от людей я узнал, что месть, это лучшее лекарство от горьких воспоминаний. А мой собрат привёл меня к человеку, который видит нас, и который видит события, предшествующие нашему рождению. Собрат назвал его шаманом. Я узнал о тайных необычных предметах, которые хранят люди. Эти вещи способствуют свершиться событиям, которые без них бы не случились. Вы называете их волшебными предметами. Он мне рассказал о женщине, которая оказалась от меня, о другой женщине, которая убила меня, и о мужчине, из-за которого они на это пошли. Отныне я жил только тем, чтобы отомстить. Жалею ли я о том, что сделал? Нет. От шамана я узнал и о том, что можно снова стать человеком.
– Почему ты хочешь стать человеком?
– Потому что я человек. Даже если я проживу один час, я хочу его прожить человеком. Я видел, как умирают ветра. Они умирают на земле. Ничего не остаётся после них.
– Но после тебя тоже ничего не останется, даже если ты умрёшь человеком. Человек остаётся только в памяти других людей. А в чьей памяти ты останешься? Сможешь ли ты заботиться о ком-то, кроме себя? Даже если ты получишь тело Павла, ты им не станешь.
– Я и не хочу им стать. Я останусь собой.
– Жизнь людей не похожа на жизнь ветра. Мы не летаем всю жизнь, только любуясь красотами. Жизнь – это труд. И взаимодействие с другими людьми. Но не это самое главное. Главное то, что человек, не должен забирать жизнь у другого человека.
– Я видел другое. Я видел много раз, как люди забирали у других людей их жизни.
– Это уже не люди. Ты же сам назвал человека, из-за которого ты стал ветром, чудовищем. Ты теперь сам хочешь стать чудовищем?
– Я уже чудовище. Ты же пришла охотиться на меня, убить меня.
– Я пришла отпустить тебя. Тебя любят, тебя простили.
– Сказки рассказываешь.
– А то, что я разговариваю с ветром, это что, не сказка? Выслушай меня. Мы все ошибались. Я поняла это, когда шла сюда. Ты, который настоящий, не здесь. Здесь, на земле, только тень, отпечаток от тебя, эхо, подхваченное бахлаваткой. Как и все другие Сиверки. Бахлаватка не забирает души, она делает слепок с памяти человека, и наделяет этой памятью ветер.
– Нет, я настоящий. И все другие Сиверки, они тоже были когда-то людьми. Просто я был человеком всего одно дыхание. Я же умер! И возродился ветром.
– Да, ты умер. Я не знаю почему, но это уже произошло. Ты никогда через заговор не станешь человеком. Бахлаватка не даёт душе жизнь на земле. Она не может этого делать. Ты не можешь получить ещё одну жизнь здесь, но ты можешь получить покой.
– Я тебе не верю! Как ты можешь мне доказать?
– Только когда отпущу твою память.
– Ты пришла меня убить!
– Заклинание не убьет тебя настоящего, у твоей души всегда есть шанс пройти свой путь, когда бы он ни оборвался. Ты не смог стать просто ветром, потому что злость на ошибки близких тебе людей не даёт тебе радоваться ни полётам, ни простору. Ты можешь простить их?
– Нет!
– И что тогда тебя ждёт? Как долго ты можешь летать на своих чёрных крыльях? Разве тебе принесла облегчение смерть твоего отца? Сколько бы ты не наказывал людей, твоя жизнь от этого не становится лёгкой и радостной. Да, ты видел в людях не самые красивые их стороны. Мне очень жаль. Но каждый сам идёт своей дорогой.
– К чему этот разговор? Ты пришла меня развеять, начинай. Я в ловушке.
– Ты знаешь, я не хотела тебя обманывать, поэтому сказала тебе всё как есть. Ты можешь послушать меня, а можешь улететь. Я не смогу силой удерживать тебя во время ритуала, и не хочу. Сейчас придёт Павел. Я просто хочу, чтобы вы познакомились.
Я, как и учила меня Анна, мысленно показала Павлу место, где мы ждём его.
А потом я отпустила молохов. Они мгновенно пропали из виду, вместе со своими синими огнями. Сиверко, как я и думала, сразу же пролетел мимо меня порывом ветра, даже не попрощавшись. Я была посреди поля одна, но у меня больше не осталось сомнений в сердце, я даже была рада, что он улетел.
– Ольга Ивановна! – Послышался голос Павла, он стоял на краю леса.
Я махнула ему рукой. Он подошёл и стал рядом.
– Павел, может я всё испортила, но я отпустила его. Он улетел. И теперь не знаю, что будет дальше.
Я рассказала ему про наш разговор с Сиверкой, про мысли, которые перевернули моё представление о бахлаватке, и о том, что, не смотря ни на что, Сиверко сам должен решить свою судьбу. Павел молча слушал, не перебивая. Потом мы сидели с ним прямо на земле, и он мне рассказывал про то, как в детстве, братья Ботниковы, жившие в соседнем доме, отбирали у него деньги, которые мать ему давала на обеды. А он вечером, ложась спать и глотая слёзы, представлял, что если бы у него был брат, они бы вместе с ним наваляли Ботниковым. Он всё живо так видел в своих мечтах, что даже имя дал своему придуманному брату – Саша. И от этого у него высыхали слёзы, и он засыпал со счастливой улыбкой. Конечно, в его словах звучали детские обиды, которые до сих пор были с ним, но я его очень хорошо понимала. Те, кто росли с братьями и сёстрами, и не догадываются, насколько они счастливее тех, кто рос единственным ребёнком в семье. И дело совсем не в родительской любви, достающейся только одному чаду. Пусть братья спорят и дерутся между собой, пусть непонимание иногда их разводит далеко друг от друга, но перед посторонней опасностью они становятся плечом к плечу, ни на одну минуту не сомневаясь друг в друге. Высоко в небе висела яркая луна, окрашивая своим колдовским светом нас с Павлом, редкие кусты в поле и сам воздух, который тоже казался голубовато-загадочным. Не знаю почему, но мне было спокойно.
– Вы всё правильно сделали. – Павел был полностью со мной согласен – Не хочу, чтобы его развеяли! Ему же нравится летать, пусть летает!
– Он летает с тяжёлым грузом обид, и они никуда не делись. Он опасен для людей.
Павел подбросил вверх камушек. Он повис в воздухе. Павел резко ткнул пальцем, и камушек полетел на землю, но, не долетев до неё, снова завис. Павел хотел его выбить, но камушек отлетел влево. Павел привстал и, сделав обманное движение, выбил камень, тот снова полетел к земле, но в последний момент резко был подброшен невидимой рукой и улетел далеко вперёд.
– Так ты здесь? – Радостно спросил Павел – Не улетел? Я тебе написал записку, я хотел поговорить с тобой.
– О чём? – голос Сиверки звучал где-то рядом, почти у самого моего уха.
– Хоть о чём, просто поговорим. Хочешь, я расскажу тебе о себе? – Павел помедлил и добавил – Брат!
– Брат. – Сиверко повторил последнее слово и закрутил рядом с Павлом маленький смерч – А ты не боишься меня?
– Нет. Я хочу, чтобы ты полетел со мной на Байкал через две недели. Мы могли бы с тобой вдвоём бродить по лесам, а вечером сидеть у костра, и ты бы мне рассказывал о своих путешествиях. А ещё я хочу выйти под парусом, потому что у меня сейчас есть попутный ветер.
– Ишь ты, какой хитрый. Сразу планов настроил. А потом захочешь на дельтаплане летать.
– О, это было бы совсем классно, мы бы летели рядом!
– Я не люблю тихо летать, я скорость люблю. А может сначала братьям Ботниковым наваляем?
Они оба засмеялись.
Я встала и пошла домой, но долго ещё слышала их смех и разговор. Первый разговор двух братьев, такой простой, ни о чём, но такой важный для них обоих. Я не хотела им мешать, им есть о чём поговорить одним. Ну до чего же я стала сентиментальной! Конечно, мои глаза были полны слёз. Все сказки должны заканчиваться хорошо, и эта тоже. Но что я скажу Анне? Что я даже не доставала заговор, даже не пыталась действовать по нашему плану?
Во всём поселке свет был только одно в одном окне, в нашем. Я толкнула дверь, она была не заперта. Разговоры сразу смолкли и все уставились на меня.
– Оля, время три ночи, мы с ума сходим! – Илья, хлопнул ладошкой по столу и посмотрел на дверь – А где Павел?
– Он там, в поле, они с братом разговаривают. – Я прошла на кухню, налила себе в стакан воды и выпила.
– У тебя всё нормально с головой? – Илья покрутил у виска пальцем – Ты сейчас вообще, знаешь, про что говоришь?
– Постой, Илья. – Анна мягко остановила негодующего Илью – Павел, он, ну, с ним всё нормально?
– Абсолютно. Они строят планы на отпуск.
– А я знал, что всё так кончится! – Сакатов подскочил ко мне – это же не правда всё, ну про заговоры, про разделение от ветра, да? Это оставлена обманка, не знаю для чего, но у кого-то, наверное, был мотив обмануть всех.
– Если хотите, я вам расскажу всё, что сегодня произошло и не произошло.
– Да уж, сделай одолжение! – Илья скрестил руки на груди и принял нарочито внимательное выражение лица.
Я прошла мимо стола и увидела молохов, всё так же, как и раньше, неподвижно лежащих на столе. У одной ящерки не было хвоста. Я села на диван.
– Бедный молох, наверно ему очень досталось от Сиверки, когда его они держали! Даже хвоста своего лишился! – Сказала я.
– Ага, бедный молох! – Илья зыркнул на Бобика, свернувшегося клубочком возле дивана – Хвост у него оттяпал этот прожорливый демон, мы даже глазом не успели моргнуть. Дениска его уже раз десять выводил на улицу, засранца. Его желудок, оказывается, не переваривает инопланетную пищу. И кто бы мог подумать! Он ведь жрёт всё, что не приколочено. Ладно, не отвлекайся, мы тебя слушаем.
– Я его просто отпустила, я не читала никакой заговор.
– И это всё? – спросил Илья негодующе – Какой интересный рассказ!
Я вкратце рассказала им свой разговор с Сиверкой.
– У него должен быть шанс. – Горячо вступилась я за Сиверку – Пусть он тень от своего настоящего «я». Но ведь он жил на земле двадцать восемь лет. Совершал ошибки, но никто никогда не говорил с ним о нравственности. То, что обычно дети впитывают с молоком матери, прошло мимо него.
– Ошибки? – Снова заговорил Илья – С каких таких пор убийство стало просто ошибкой? Ты точно, Ольга, не в себе. Только вчера похоронили человека, которого он убил.
– Да, это страшно. И он должен быть наказан. – Анна посмотрела на Илью – Но мы не можем посадить в тюрьму ветер. А отнимать у него жизнь, пусть так не похожую на нашу, мы не имеем права. И он должен сам осознать, что он переступил грань. Порой человек выносит себе приговор гораздо суровее, чем закон.
– И Павел ему поможет в этом. – Добавила я – У Сиверки никогда не было ни одного близкого человека! Чтобы понять ценность жизни, надо, чтобы было что терять. А у него ничего и никого не было.
– Монетка стала светлой. – Дениска показал на тазик.
В тазике обе монеты лежали одинаковые, светлые. Вот и Валентины не стало. Помолчав, Анна взяла камни и сказала:
– Мне пора, ещё увидимся. Я забираю монеты, Ольга, положи в горит бахлаватку и заговоры, я их тоже заберу, и молохов тоже.
Сакатов с сожалением поглядел на ящериц и сказал:
– Ты всех заберёшь? Жалко, я хотел попросить себе оставить одного. У меня к ним сразу появилось доверие. Оля, а они как выглядят, когда не спят?
– Как маленькие чёрные дракончики, и из пасти у них синее пламя вылетает, каждые несколько секунд. Сиверка сидел посреди круга, который они образовали.
– Я тоже хочу такого-же, – подхватил Дениска – я бы ему каждый день по капле крови давал, лишь бы он жил!
– У тебя в родне уже есть такая, – буркнул Илья – каждый день кровь из меня высасывала.
Эпилог.
Наташа прилетела с юга в понедельник ночью, а к обеду уже была в аптеке. Зашла вся такая загоревшая, отдохнувшая, совсем не похожая на ту измученную Наташу, которая десять дней назад уходила из аптеки. Сняла шляпку, откинула её от себя, и растянулась на маленьком диванчике в нашей комнатке отдыха.
– Оля, скажи, ну как можно с таким настроением работать? Я поняла, что я должна жить у моря, каждый вечер провожать солнце, сидя на тёплых круглых камушках. Не хочу видеть больных бабушек!
– Кто-то должен каждый день видеть этих бабушек, выслушивать их. Если все уедут на море, кто тогда будет этим заниматься? Скоро и ты станешь такой же бабушкой, ковыляя в аптеку за лекарствами.
– Я никогда не буду бабушкой! Ни-ког-да! А, кстати, почему ты Бобика не привела домой? Я ему привезла с юга подарки: два комбинезончика прикольных, один с дельфинами, а другой с котиками, полотенце большое, ярко-жёлтое, мягкое, тебе тоже, кстати, такое же привезла.
– Спасибо. Вечером тебе Бобика приведу, сегодня утром некогда было его вести, еле успела открыться вовремя.
Слава богу, Наташка отвлеклась на звонок, и у меня впереди был целый день. Я пошла пораньше на обед, чтобы она не увязалась за мной, сказав, что иду не домой, а по делам. Когда я открыла дверь в квартиру, я поняла, что кое-кто не дотерпел до улицы, и свои дела сделал очень быстро, может даже не один раз. Но я уже готова к этому, принесла этому страдальцу из аптеки средство от диареи, французское, дорогое, я даже себе такое не покупаю, обхожусь дешёвыми аналогами.
Я разжала ему рот, засунула полтаблетки и залила их водой. Он визжал и упирался всеми своими четырьмя лапами, пытаясь ещё и укусить меня за руку. Потом поставила его под душ, намыливая его, между прочим, не самым дешёвым шампунем, приговаривая: «Скоро, Бобик, мы с тобой будем вместе ходить в сауну с одинаковыми полотенцами!» Ещё немного выстригла мазутных сосулек. Больше ничего не сделаешь. Будь, что будет. С обеда я тоже опоздала, но Наташка со своим чудесным настроением, этого даже не заметила. Ничего, вот вечером приведу её любимца, сразу в тонус войдёт. До конца дня я раскладывала лекарства, а Наташа была у кассы. После закрытия она хотела идти за Бобиком ко мне, но я сказала, прости меня, господи, за это враньё, что хочу ещё раз пройтись с ним по улице. Как ни странно, но Наташа поверила. Чудной народ, эти собачники! Ведь любой нормальный человек это бы воспринял как шутку, но она так жалостливо на меня посмотрела и разрешила.
Так как Бобика я не кормила целый день, то выйдя из подъезда, он первым делом сожрал какую- то наклейку от жвачки. Я чуть не взвыла! Ну что за гусеница всеядная! Я, чтобы больше не рисковать, взяла его на руки. В животе у него так урчало, что я подумала, что это мне шампунь понадобится, когда я домой вернусь. Когда я позвонила в дверь, Наташа открыла её моментально, будто караулила под дверью. Сразу же выхватила у меня Бобика, целуя его с навернувшимися от счастья слезами на глазах. Я сказала Наташе:
– Всё, я пошла, у меня дел много.
Я повернулась и чуть ли не бегом стала спускаться по лестнице. Не успела я пройти один пролёт как услышала голос Наташи:
–Чем это от него пахнет? – А потом душераздирающий крик – а что это у него на боку? – И ещё громче – Бобик, ты что делаешь? О боже, на мой новый халат!
Но я уже неслась, перепрыгивая через две ступеньки. Никогда не заведу себе собаку.
Конец.
