Надежда Храмушина
Младший ветер
Глава 3.Шулмусские монеты.
Мы с Дениской пошли не в сторону дома, а к одинокому дереву, хотя уже начало смеркаться. По дороге я позвонила Павлу и спросила, как здоровье Ларисы Николаевны. Он сказал, что уже подъезжает к Северному, и планирует забрать мать в город. Я засомневалась, что она с ним поедет.
– Посмотрим. – Ответил он мне – Я так и думал, что добром всё это не кончится. Что там произошло с этим Михаилом, скажите хоть в двух словах.
Я ему рассказала, что удалось узнать, и про тетрадку тоже. Он меня попросил:
– Ольга Ивановна, пожалуйста, дайте потом мне её прочитать. Я должен это знать.
Я ему пообещала. Мы дошли до дерева, походили вокруг него. Дениска ощупал кору, пошевелил землю вокруг него.
– Первый раз вижу, чтобы дерево было такое скрученное! – Удивился он – тётя Оля, а если вы его попробуете послушать? Может оно вам что-нибудь расскажет?
Я обхватила дерево обеими руками, прижалась к нему и закрыла глаза. Под руками дерево было тёплое, нагретое летним солнцем. У меня слегка закружилась голова, и я ясно почувствовала его боль. Я всем сердцем послала ему пожелание здоровья, представила, как оно распрямляется, и живительные соки струятся по нему от корней до самой последней веточки, до самого последнего листочка. Под моими пальцами с благодарностью затрепетало живое существо, которое хотело жить, хотело тянуться к солнцу и качать на своих ветках прилетающих к нему птиц. Я открыла глаза и увидела, как по коре вниз сбегают маленькие слезинки, дерево плакало. Но оно будет жить, теперь у него будут силы справиться с чёрным недугом.
– Тётя Оля, что дерево сказало тебе?
– Что человек был очень жесток к нему, и ему плохо. Но солнце вылечит его, а земля его напитает, и оно будет, как и раньше, каждый год ждать весну.
Налетел порыв ветра, все деревья в лесу разом зашумели, на небе откуда-то появилась большая тяжёлая туча и на нас упали первые капли дождя. Сразу стало темно. Мы с Дениской бегом побежали домой. Дождь нас настиг в тот момент, когда мы только пробежали складскую площадку. Бобик летел впереди нас. К тому времени, когда мы добежали до дома, на нас уже не было сухого места.
Только мы зашли домой, как в подъезде услышали шум и хлопанье дверей. Я выглянула в подъезд. Со второго этажа спускался по лестнице Павел. Он шёл один. Увидев, что я выглянула из дверей, он зашёл к нам.
– Что, Лариса Николаевна не поехала с тобой?– Спросила я его.
– Ни в какую не захотела ехать. В два голоса давай мне доказывать, что всё у них хорошо.
– Павел, успокойся. Я думаю, что эти переживания её не отпустят и в городе. И никакой врач ей не поможет. Сегодня не получилось, но завтра я обязательно навещу их и вызову на откровенный разговор. Все их проблемы решаются здесь, в Северном. Я обязательно постараюсь помочь им. Поезжай домой. Всё будет хорошо.
Он попрощался, а я подумала, что может и не все проблемы сразу решатся, но мы хотя бы начнём их распутывать.
Мы с Дениской поужинали, я постелила ему в маленькой комнате, а сама села на диван и раскрыла тетрадку, найденную у Миши Терентьева. В самых первых строчках было написано: «Если бы можно было отдать всю свою жизнь за один только день с Настей, я бы отдал, не думая. Настя, если тебе когда-нибудь попадёт в руки этот дневник, то знай, что за свои грехи я уже с лихвой расплатился. Прости меня, Настя. 01.01.2002г» Значит, он начал свои записи тогда, когда вернулся из тюрьмы.
Следующие страницы я перечитала дважды. И долго сидела после этого, стараясь прийти в себя от такого поворота событий. Две первые страницы Миша вспоминал свою свадьбу, какая Настя была красивая, как их поздравляли, что им подарили, как неожиданно приехали его армейские друзья, прямо к столу. Потом его восторженное описание счастливых дней после свадьбы сменилось на более сдержанное описание их жизни. Судя по иногда вырывавшимся из-под его пера горьким фразам, Настя была девушкой крутого нрава. И она признавала только одно мнение – своё, других мнений просто не существовало. И вот, в один из таких непростых дней, Миша хлопнул дверью их семейного гнезда и пошёл подбродить по родному посёлку Северному, надеясь, что за это время его супруга немного остынет, и он сам тоже успокоится. Он пошёл к тем самым злополучным складам, рядом с которыми он впоследствии и закончил свои дни. А там, вся в слезах и расстроенных чувствах, сидела Лариса Кузьмина, свадьба которой отгремела буквально неделю назад. Лариса всегда засматривалась на красивого и статного Мишу, но он никого не видел, кроме своей красавицы Насти. А замуж выходить надо было, вот Лариса и выбрала спокойного и рассудительного одноклассника Витю Кузьмина. Но уже через неделю поняла, какую она ошибку совершила. Не просто жить с нелюбимым, а впереди долгая жизнь, и никто не знает, работает ли на самом деле пословица «стерпится – слюбится». Лариса расплакалась на плече у Миши. Потом его прорвало, он рассказал о своих семейных неурядицах. В общем, расстались они под утро, дав друг другу клятву, никогда и никому не рассказывать про прошедшую ночь. Так и забылось бы это, да только через некоторое время Настя ему сообщила счастливую весть, что они скоро будут родителями. А на следующий день ещё и Лариса подкараулила его на станции, когда он с работы ехал, и сказала, что ждёт от него ребёнка, и готова от мужа к нему уйти. Он грубо ей ответил, чтобы забыла про всё, что было между ними, и жила бы спокойно со своим мужем, а он любит свою Настю, которая тоже ждёт ребёнка. Лариса тихо плакала, а он, сказав ей всё, повернулся и пошёл, ни капли не сомневаясь, что поступил правильно. Вот так и был сделан первый шаг к той пропасти, куда сметёт потоком обиды и злобы хрупкое счастье двух семей. Через несколько месяцев, когда Настя лежала в больнице, встретил Миша в городе Ларису с подружкой Валей, бойкой симпатичной девушкой, и стала та встреча роковой для всех участников этого обречённого треугольника. Мише было скучно одному возвращаться в пустой дом, поэтому он и пожил у Валентины, в её небольшой коммунальной комнатёшке, пока Настю не выписали из больницы. Валя не была похожа на скромную и тихую Ларису. Она решила пойти на всё, чтобы обрести своё женское счастье. Миша сначала просто пытался отмахнуться от назойливой девушки, но это оказалось не просто. Она встречала его утром в городе с электрички, подкарауливала его после работы, а он, стиснув зубы, проходил мимо неё, делая вид, что они не знакомы. Когда Валентина приехала в Северный и встретилась с Настей, это стало последней каплей. Он просто нахамил ей и велел убираться ко всем чертям. Вот тут Валентина и сказала ему, что не будет ему покоя до последнего его дня, ни ему, ни жене его, ни его неродившемуся пока ребёнку. А дальше Миша описывал все несчастья, которые как из худого ведра, сыпались и сыпались на его голову. Всё было так, как мне рассказала баба Маня. Смерть младенца, отъезд Насти, его тоска, попытка залить всё алкоголем и, наконец, тюрьма. И было столько горечи в его словах, столько тоски, что я поняла, хоть он и не писал про это прямо, что он осознавал всю степень своей вины, и не было ему больше покоя ни днём, ни ночью, как и обещала ему Валя. И самое главное – он знал, что сын его, каким-то необъяснимым образом, стал бесплотным духом, испуганным и потерянным. Первый раз он услышал плач и стенания малыша, когда Настя была ещё в больнице, потом через месяц, как она уехала в Саратов. Он сразу же поехал к ней, чтобы рассказать, но она даже слушать его не стала, закрыв перед ним дверь. Он всю ночь просидел под её дверью, надеясь, что Настя сжалится и запустит его. Но не такая была Настя. Утром он сел на поезд и поехал обратно в Северный. Ехать больше было некуда, да и там его никто не ждал. С той поры, целый год, каждую ночь под его окнами, в порывах ветра, раздавался плач ребёнка, терзавший его сердце. А потом плач превратился в злобный вой, обещающий превратить в ад жизнь того, кто обрёк его на такие муки.
Я отложила в сторону его дневник. Как я дам прочитать эти горькие строки Павлу? И как он воспримет правду о своём настоящем отце? Наверняка, он сразу же спросит у матери, правда ли всё, что написал Терентьев. Мне кажется, это правда от первой до последней строчки. Может вырвать страницы, где он пишет о Ларисе? Ведь мне вполне мог достаться дневник в усечённом виде, да и сам Миша мог уничтожить некоторые страницы. Но человек имеет право знать правду, пусть она и не всегда бывает красивой и причёсанной. Было уже поздно звонить Сакатову, и я долго лежала, не могла заснуть, прокручивая в голове раз за разом все события из Мишиного дневника. В этой истории все пострадавшие и все виноватые. Из общей истории, конечно, выбивалась Валентина, в руки которой, каким-то образом, попала бахлаватка. Очень странно. В моем представлении, хранителем бахлаватки мог быть только какой-нибудь седой старец, который перед смертью передаёт на хранение странную картину и опасную бахлаватку следующему достойному преемнику. Каким образом у неё-то всё это очутилось?
На следующее утро я погуляла с Бобиком, завела его домой, стараясь не разбудить Дениску, и поехала на работу. Я всё же решила отдать тетрадку Павлу. Все мысли мои были опять о Мише Терентьеве, о трёх женщинах, которые любили его, и о силе ненависти, которую отделяет от любви, говорят, всего один шаг. Я села к окошку, и спокойное покачивание вагона меня унесло в те далёкие годы, когда красавец Миша так же ездил на работу в город, а на перроне его ждала влюблённая в него Валентина.
Меня на перроне ждал Павел. Видно было, что он плохо спал ночью.
– Ольга Ивановна, сегодня в кухонной вентиляционной решётке всю ночь завывал ветер. Самое смешное, что решётка выходит не в вентиляционную шахту, а в туалет, какой там ветер мог так выть? Я так и не смог заснуть. И у меня сердце заболело.
– А ты посмотрел, может там какой-нибудь предмет попал, который и издаёт эти звуки?
– Нет там никакого предмета. Я ночью всё внимательно рассмотрел. Там в перегородке, которая толщиной сантиметров семь, сделано квадратное отверстие, и с двух сторон решётки пластмассовые приклеены. Между ними пустота. Пока я хожу возле решётки – тишина, только я лягу, то сразу опять шум начинается.
Я протянула тетрадку Павлу.
– Паша, это невероятно, но у тебя, видимо, началась полоса невероятностей. Может так оказаться, что этот ветер приходится тебе братом. Ничему не удивляйся. В жизни много странных вещей. Наверное, он воет от обиды, от безысходности. Давай сегодня вместе сходим к твоей маме. Только, пожалуйста, не руби ничего сгоряча. И так уже столько нарублено, что сразу и не разберёшь.
Он довёз меня до моего дома, я быстро переоделась и побежала в аптеку. Выйдя из подъезда, я увидела, что машина его стоит всё так же на том же месте, где я вышла из неё. Он сидел и читал. Мне стала его жалко. Ещё в одну судьбу вмешалась старая грустная история.
Я открыла аптеку, отпустила покупателей и набрала Сакатова. Он выслушал меня, похмыкал, сказал, что примерно так и думал. Потом поделился новыми мыслями:
– Мне кажется, что есть ещё одно лицо, которое и помогло закрутить так лихо сюжет этого романа. Я вчера всё думал и думал, уснуть долго не мог. Знаешь, Ольга Ивановна, Валентина не похожа на какую-то опытную колдунью, и то, что картина у неё, тоже ни о чём не говорит. Она могла, по незнанию, взять или украсть её, чтобы исправить случившееся в своей жизни, но она видит только последствия, и у неё ничего не получается. Про бахлаватку она вообще может не знать.
– Я тут подумала, Терентьев пишет, что Валентина жила в коммуналке. Может там соседка, или сосед, как-то причастны к этой истории. Не зря же она потом уехала на Дальний Восток. Чтобы так далеко убежать, надо иметь вескую причину.
– Да, и про это она должна нам сама всё рассказать. Мы должны её убедить, что только честно нам всё рассказав, у неё появится шанс закончить жить не так, как Миша. Тем более дело, понемногу, проясняется. Возьмешь меня с собой?
Я подумала, и согласилась. Я позвонила Илье, попросила его заехать за Сакатовым, чтобы вместе ехать в Северный.
После обеда позвонил Дениска:
– Тётя Оля, когда мы с Бобиком гуляли, ко мне подошли две женщины и велели тебе передать, чтобы сегодня ты обязательно пришла к ним. Они живут над нами. Это те женщины, которые с Тереньевым общались?
– Да, это они. Хорошо, мы и сами к ним планировали вечером прийти.
– И ещё, я сходил в котельную и забрал письма, которые на столе лежали. Он своей Насте их писал, но ни одно не отправил.
– Там ещё одна папка была, я её не успела посмотреть.
– Да, там подшиты бумаги о получении спецодежды. Надо?
– Нет. Ладно, жди, вечером приедем. Скучно тебе там, можешь с отцом в город вернёшься?
– Посмотрим.
Потом мне ещё раз позвонил Сакатов:
– Ольга Ивановна, я всё тут искал про ветер ещё какие-нибудь упоминания. Так вот. Нашёл занимательную историю. Она коротенькая. Есть время?
– Да, пока есть. Если кто зайдёт в аптеку, то я отключусь.
– Договорились. Я думаю, ты слышала про русского писателя Сумарокова Александра Петровича? Он жил в 18 веке. Оды всякие писал, эпитафии. Так у него воспоминание есть одно любопытное, и оно похоже на нашу историю. Он в 1750 году ездил хоронить своего соседа, помещика Паташева Владимира Алексеевича, и там ему рассказали о брате этого помещика, Андрее Алексеевиче, который за год до этого помер очень странным образом. Он был картёжником, любил выпить и женщин любил. Особенно чужих. Да. Так вот, один обманутый муж его хотел на дуэль вызвать, так он сбежал за границу и вернулся только через полгода. Думал, что всё забудется. Но ничего не забылось, обманутый муж был очень обижен, и обиду не собирался прощать. Так вот, приехал этот рогоносец в имение к Андрею Алексеевичу, и они в кабинете долго разговаривали на повышенных тонах, прислуга слышала. Вылетел рогоносец из кабинета, как ошпаренный, и крикнул ему напоследок: «Я знаю, как тебя наказать, не будет тебе упокоения, будешь до конца времён пыль на дорогах поднимать!» А тот только рассмеялся ему вослед. А через несколько дней упал он с лошади, разбился сильно, в горячке метался несколько дней. Врача к нему вызывали, потом из Петербурга ещё какой-то врач приезжал. Да только стал он худеть, и сил у него не было даже вставать. И почувствовал он, что умрёт скоро. И только одно повторяет: «Не пускайте его на двор, не пускайте!» А кого не пускать, не говорит. Батюшку к нему привезли, исповедовал он его. Вечером того дня он и умер. И увидела его жена, как отъезжает у них от крыльца двуколка, а на ней сидит этот самый рогоносец. И ещё, как только испустил дух Андрей Алексеевич, так в его комнате форточка от ветра захлопала так, что стекло в ней разбилось. Похоронили его, возвращаются все с кладбища, а перед ними ветер заклубился, и из пыли слова на дорожке появились « Я жив». Жена его сразу без чувств упала тут же. А потом несколько раз такое было, читает она книгу в комнате, а ветер листки переворачивает, и она чувствует, как ветер этот гладит ей руку. А у Владимира Алексеевича, брата его, на письменном столе лежал конверт, так там появилось слово «помоги». А осенью, месяца через три после похорон, у соседа этого, рогоносца, дом сгорел. Причём, все видели, как подняло ветром опавшие листья с земли, и они в трубу полетели, забили её. Дым и повалил в комнаты, вспыхнул дом в нескольких местах, сгорел, как спичка. Вдова Андрея Алексеевича имение своё продала и в Петербург уехала, не могла больше там находиться.
– Думаешь, это бахлаватка постаралась? – Спросила я.
– Думаю, что да.
– Больше похоже на какие-то суеверия.
– Зря ты так говоришь, Сумароков был очень образованным человеком, вряд ли он стал бы писать про суеверия. Просто, мы никогда не обращали раньше внимание на рассказы про всякие там ветра. А зря. Вот видишь, оказывается, ветер может быть не только природным. А ещё и таким, рукотворным. Я думаю, раз есть способ человека в ветер превратить, то есть и способ разделить их.
– Так Валентина же нашла способ поймать ветер.
– И что, ну привязала она его к дереву, он беснуется, дерево скручивает. А что дальше?
– Может в тех листках, которые в картине лежат, написано, как это сделать. Надо попытаться достать их и прочитать. Вот тут Валентина и может нам пригодиться.
– Если захочет. – Добавил Алексей Александрович.
Илья заехал после работы за мной, мы вместе с ним забрали Сакатова и поехали в Северный. Дениска оказался хорошим поваром, он нас накормил гречневой кашей с тушёнкой, хватило всем, и дня на три ещё осталось. Я взяла приготовленный мешок с детскими вещами, и мы все втроём поднялись наверх, к Ларисе Николаевне. Она с удивлением посмотрела на нашу многочисленную делегацию, но, не сказав ни слова, нас запустила. Сакатов, как истинный дипломат, начал издалека, то есть, опять с тринадцатого века. Потом выложил все наши карты, включая дневник Миши. Я сидела и смотрела на реакцию женщин. А посмотреть было на что. Если Валентина сидела и слушала, поджав узкие губы, совершенно с непроницаемым выражением лица, то у Ларисы Николаевны на лице проступали все оттенки – от полного непонимания, и до ужаса, особенно, когда она поняла, что её тайна стала достоянием гораздо большего количества людей, чем ей этого хотелось. После того, как Сакатов выложил всё, он попросил показать ему картину, Лариса Николаевна повела его в спальню, Илья тоже пошёл посмотреть. Я обратилась к Валентине:
– Валентина, раз уж так получилось, что мы стали невольными участниками этой драмы, пожалуйста, расскажите нам всё, как было. Мы постараемся вам помочь. У нас нет цели привлечь вас за какие бы ни было прежние ваши действия. Только помочь.
– Что ещё рассказывать? – Она в упор смотрела на меня – Ты уже помогла, из-за тебя погиб Миша, ходила тут, всё вынюхивала. Если бы не ты, сейчас всё было бы кончено, и Сиверко на поводке бы сидел.
– Сиверко? – Удивлённо переспросила я.
–А, теперь я понял! – Радостно подхватил Сакатов, выходя к нам – Сиверко, Ольга Ивановна, это название самого холодного и таинственного ветра у поморов. Вообще, у них в языке много разных названий морских ветров, но только один Сиверко внушал им благоговейный страх, его имя не произносили моряки, когда выходили в море, ему оставляли на берегу часть улова. А всё потому, что никто никогда не видел, как он утихал. Они про него разные сказы сочиняли. А художник один, Остроухов, даже картину написал, безрадостную такую, в серо-жёлтых тонах, и назвал её «Сиверко». Такую грусть на него навеяли все эти сказы, когда он гостил у своей тётки, а она тёмными долгими вечерами, рассказывала ему о Сиверке. Вы, Валентина, зря обвиняете Ольгу Ивановну в смерти Михаила Терентьева. Вот послушайте, что есть в старой книге, которую я нашёл в хранилище нашего краеведческого музея. Книга из разгромленного скита староверов, и написал её старый шаман, или ведун: « Причинно делати ловушки на таких безтельных скопидов, токо не будути оные там обитаить, должон в ихне место их спроводити молитвою и апастией». Если современным языком сказать, то, если делаешь ловушку для бестелесного духа, нужно дольше молиться и пост соблюдать, чтобы сразу перепроводить его на его постоянное место, а не держать рядом с людьми. Вот так. И ваша ловушка только его разозлила.
– Валя, правильно он говорит, – вмешалась Лариса Николаевна – ты же не первый раз от него хочешь избавиться. А Мишке он ещё весной грозил. – Она повернулась ко мне – Когда Валентина приехала ко мне, в первый же вечер к нам в форточку Сиверко закинул раздавленную птицу. И Мишке сначала начался мерещиться плач, а потом дикий хохот. И он слышал слово « воззываю!» А ещё, когда мы гуляли с Валей, к нам прилетел плащ Мишин, и там было внутри его измазано кровью. Не было покоя Валентине все эти годы, вон она куда от него бежала, на Дальний Восток! Да только от него никуда не спрятаться.
– Так что ему надо? – Спросила я – Если бы он хотел смерти вашей, то давно бы уже смог это сделать. А он за вами ездит, грозит.
Валентина вздохнула, поднялась с дивана, подошла к окну. Постояла немного, потом вернулась и начала свой рассказ:
– В Мишкином дневнике не совсем так написано, как было. Не знаю, для кого это он писал, может для Насти своей, надеялся, что она прочитает после его смерти, простит его. Да только не нужен ей Мишка никогда был. То, что Павел сын Терентьева, я это всегда знала, мне Лара сразу всё рассказала. Вот мы, две дуры, и решили ему отомстить. Отомстили. Лариса меня специально познакомила с Мишкой, знала, что он падок на женский пол. Сейчас я и не знаю, на что мы надеялись. Наверное, разбить ему сердце, чтобы больно ему было, да только всё не так вышло. Вечер мы погуляли, я пошла домой, он меня вызвался проводить. Всё ко мне набивался в гости, да я его не пустила. Не буду скрывать, понравился он мне. На следующий вечер он снова меня поджидал у подъезда. Зашли ко мне. У меня комната небольшая была, от завода дали. А в квартире ещё сосед жил, тоже на нашем заводе работал. Странный такой, все вечера что-то писал, в комнате его всегда окна зашторены были, и дверь никогда не открывал, что там у него в комнате, я до этого и не видела. А в тот вечер, как назло, его дома не было, а комнату он забыл закрыть, торопился видать. Я заглянула к нему, а там у него, на столе, на бумаге разложены были старые монеты, блестящие такие. И чудные. На них были изображены лица каких-то полулюдей, полузверей, страшные оскаленные морды. Мы с Мишкой начали их рассматривать. И ещё, от монет пахло сыростью, подвалом. Одну монету Мишка себе взял. Я ему ещё сказала, чтобы он положил на место, да он ответил, что сосед не заметит, их там много. Мы с Мишкой в моей комнате посидели, чай попили, поболтали обо всём. Через некоторое время сосед пришёл, в своей комнате закрылся. Я Мишку домой отправила. Легла спать, только глаза закрыла и задремала, как чувствую, холод какой-то, я подумала, что окно не закрыла. Я открыла глаза, а передо мной сосед стоит, только какой- то зеленоватый, и слышу его голос, хоть рот он не открывает: « Каждый может взять, да не каждому получится вернуть. По одной не берут, это тебе, вот теперь их пара». И чувствую я, как на лбу у меня что-то холодное лежит. Я хотела протянуть руку и снять, да рука у меня не поднимается. И снова этот запах, как из подвала. Поняла я, что это он монету мне на лоб положил. Монета холодная, как лёд, а под кожей от неё жжёт. Он ещё раз посмотрел на меня и исчез. Утром просыпаюсь, ну думаю, сон такой нехороший приснился, я к зеркалу подошла, посмотрела на себя, а у меня на лбу красное пятно, на ожёг похожее. Я кинулась к постели, думаю, там должна быть монета. А там ничего нет. Получается, вроде как приснилось. У соседа дверь закрыта. Я успокоилась, может, думаю, неудобно спала, вот и отпечаталось на лбу пятно. На работе полдня отработала, и чувствую, как будто это пятно то холодным становится, то горячим. Рукой нащупываю – нет ничего. К вечеру уже не такое красное стало, как утром, еле заметное розовое пятно осталось. Я, вроде, и успокоилась. Вечером опять Мишка меня ждёт у подъезда. Я его первым делом спросила, куда он монету дел. А он, так растеряно, мне говорит, знаешь, монету не могу найти, зато мне сон странный приснился, и рассказал мне, что видел мужика, который сказал ему: « Монета таит в себе много таинственного, я сам ещё не понял до конца. Хорошо, что ты её взял, посмотрим, что она может. Только как тебе её вернуть, это я пока не знаю». А потом Мишка показал мне ладонь на правой руке, там чуть красноватое пятно. Я откинула чёлку и показала ему такой же розовый след. Стоим, смотрим друг на друга. Я ему говорю: «Пошли к соседу, что за шутки такие, пусть забирает свои монеты». А он мне: «Ерунда, может он специально так внушил нам, а на самом деле никаких монет у нас с тобой нет. И потом, я же потерял монету, как я её верну?» Пошли мы с ним гулять, да только монеты эти уже начали действовать. Такое на нас веселье нашло, мы, как сумасшедшие, бегали друг за другом, хохотали, целовались. Прохожие на нас, как на сумасшедших смотрели, а мы остановиться никак не могли. Зашли в магазин, Мишка там своровал коробку конфет. Мы её съели тут же, у магазина. И всё смеёмся и смеёмся. Пришли ко мне, у соседа опять закрыта дверь в комнату, да нам он уже стал без надобности. Так у меня Мишка две недели и прожил. На работе у меня сначала стало всё получаться ладно так, будто не сама я делаю, и совсем не устаю. А потом всё наскучило, мне постоянно хотелось куда-то бежать, всё стало серым, скучным, на месте мне не сиделось. Каждую ночь мне снился сосед, и я ему подробно рассказывала, что делала, что чувствовала. Он мне ничего не говорил, только смотрел на меня и руку на лоб клал. А как только у Мишки жену выписали, он уехал с ней к себе в Северный. И такая меня тоска захлестнула, что просто словами не передать. И Мишка на следующий день после работы ко мне прибежал, начал кричать на меня, что не может без меня, что я ведьма и специально всё подстроила. Потом мы решили, не будет встречаться, всё само и пройдёт. Да только одно дело сказать, другое выполнить. То он ко мне придёт к подъезду, то я к нему в конце дня на работу, обязательно каждый день виделись. Измучились все. И вот однажды не пришёл он ко мне, и я его у работы не встретила, и тогда в меня будто чёрт вселился. Поехала я в Северный вечером, постучалась к нему в квартиру, дверь открыла Настя. Я знала, что у него жена беременная, да только всё равно испугалась, увидев её, думаю, что я делаю! Повернулась и побежала на станцию. Стою, жду электричку. И вот она заходит на станцию, увидела меня и подошла. Смотрела на меня, смотрела, потом развернулась и ударила меня по щеке. И начала кричать, что я такая-сякая, хочу мужа её увести, я сначала стояла и молчала, а потом сама начала на неё орать, что она сроду ему слова ласкового не скажет, вот и смотрит он на других. Это мне Мишка на неё жаловался, поэтому я и знала. Она ещё больше рассвирепела от таких слов, и начала мне кричать, что я неудачница, что своего мужика нет, поэтому за чужих и цепляюсь. Вышла дежурная по вокзалу, Настю попыталась вывести со станции. А Настя мне напоследок и крикнула: «Возьми моего мужа, не нужен он мне больше, да только с довеском возьми, чтоб вам не скучно было!» Она ушла, а я поехала к себе домой. Только я открыла дверь, как выходит ко мне сосед из своей комнаты, и говорит: «Ну вот, теперь пора и настоящими делами заняться». А я, как будто вся в оцепенении стала. Заводит он меня к себе в комнату, подводит к этой картине, которую вы у нас в спальне видели, достаёт из неё небольшую деревянную дудочку, мне протягивает. Я взяла, держу её. А он из картины достаёт сначала один лист, ставит меня лицом на север, заставляет меня прочитать слова, которые там написаны. После того, как я прочитала, он скомкал листок и положил обратно в картину. Потом достаёт другой листок, меня поворачивает на запад, потом я читаю лицом на юг, а потом лицом на восток. И говорит мне, доставая ещё один листок: « Напиши здесь своё имя, внизу, под другими именами». Я написала, он скомкал листок и положил опять в картину. «А теперь, говорит, достань сама листок и напиши имя ребёнка» Я его спрашиваю: «Какого ребёнка?» А он мне отвечает: «Того, которого тебе отдали». Я опять у него спрашиваю: «Я не знаю, как его зовут». А он мне говорит: «Он же теперь твой, как хочешь, так и назови». Я написала, там тоже много имён было написано, я под последним написала. И сама скомкала и убрала листок в картину. Он весело так мне и говорит: «Вот и хорошо, только всё сделай правильно, а то нам всем беда будет. А сделаешь правильно – и будет у нас свой Сиверко, и тогда мы заживём, как короли». А потом я жила, как во сне. И была у меня только одна цель – не упустить время, когда ребёнок появится на свет. Ни о чём я больше не думала. Лара узнала, когда срок Насте родить, я к тому времени подъехала к больнице. Стою под окном, а холодно было, я вся дрожу. Смотрю – а Лару муж тоже ведёт в роддом. Они в одном отделении, в одной палате рожали. И я запаниковала, вдруг думаю, я наврежу её ребёнку. И когда услышала, как Ларин ребёнок закричал, то обрадовалась, что они не в одно время родили. И от всех этих переживаний, когда Настя родила, я растерялась, и забыла перевернуть дудочку. И когда первый крик младенца услышала, то вырвало у меня дудочку из рук, и унесло. И вместе с дудочкой пронёсся плач ребёнка, и в этот момент меня, как обожгло. Что я наделала! И где мне искать этого ребёнка, и как мне его вернуть. Потом мне слышно было, как в отделении засуетились и забегали врачи, и я услышала плач Насти. А я всё стояла и ревела под окном, а на лбу моём, словно клеймо, жгла проклятая монета. И будто кто-то мне нашёптывал, что я всё правильно делаю, что Настя сама виновата.
Валентина замолчала. Она уставилась в одну точку, и только губы шевелились, как будто она всё ещё продолжала свой горестный рассказ.
– А как Вы назвали ребёнка? – Спросил Илья.
– Я не помню. – Покачала головой Валентина.
–А монета всё ещё у Вас во лбу? – Спросила я.
Она зло ответила:
–А куда ей деться?
Мы снова все замолчали.
–А что дальше было? – Спросила я.
– Первые месяцы, пока Сиверко только набирал свою силу, он изводил Мишку. От него в то время жена ушла, он каждую ночь слышал плач младенца, монета жгла его, и он во всём винил только меня. Потом всё это проходило, он просился ко мне, но я не хотела его видеть. Сосед, когда узнал, что я не закончила ритуал, и потеряла дудочку, отдал мне картину, сказал, чтобы я повесила её в своей комнате. Время шло, и мы начали думать, что всё закончилось. А потом мы увидели настоящего Сиверку. Беспощадного и обозлённого на весь свет. Однажды я возвращалась вечером домой и увидела милицию и скорую помощь возле подъезда. Я сразу поняла, что беда, про которую предупреждал меня сосед, уже здесь. Оказалось, сосед сидел дома у письменного стола возле окна, налетел порыв ветра, а так как дом старый, рама упала прямо на него и зашибла насмерть. Я была в панике. Еле дождалась следующего дня и пошла встретить Мишку. Но он в тот день не вышел на работу. И на следующий день тоже. Я поехала к нему, но так его и не нашла. Я ещё несколько раз к нему ездила. Потом мне Лара сказала, что его посадили за драку. Домой я шла каждый раз со страхом. Но оказалось, что меня Сиверко и не собирался убивать. У него на меня были другие планы. Ему нужен был его брат, Павел. Он хотел занять его место. А для этого ему нужен заговор, который есть на картине. На седьмом листке находится заговор, как отпустить Сиверка, а на восьмом – как добыть ему тело. И нужен для этого человек, близкий по крови. Я уволилась с работы и уехала в Мурманск. Три года я прожила там, на четвёртый год Сиверка нашёл меня. Он столкнул меня с лесенки в подъезде, и я пролетела два пролёта, считая ступеньки головой, руками и ногами. После этой встречи я пролежала в хирургическом отделении четыре месяца. Собрали меня, можно сказать, по косточкам. После этого я уехала в Казахстан. Там прожила семь лет, вышла замуж. Но и там он меня нашёл. И снова причинил мне боль, но уже не физическую. Он сделал ещё больнее – он меня ударил в самое сердце. Мой муж работал спасателем, так он погиб, напоровшись в бурю на сломанное дерево. Я уехала во Владивосток и начала серьёзно изучать чёрную магию, благо сейчас в интернете можно найти всё, от приворотов до проклятий. Он появился возле меня через одиннадцать лет. Вырвал пакет с продуктами, и я ясно услышала шипение возле своего уха. Он тоже не терял времени даром. Теперь, если он хотел что-то сказать, я слышала отчётливо все его слова. И ещё он научился сжимать шею в таком крепком захвате, что когда он схватил меня, я думала, что пришёл мой последний час. Но он отпустил меня ровно тогда, когда до смерти оставалось одно мгновение. Я начала действовать. Первый раз я его поймала на верёвку, которой завязывают ноги покойников в морге. Это меня одна старушка, которая занимается предсказаниями, научила. Только этот узел надо было завязывать зубами. Я долго не могла решиться. Потом проделала всё так, как она мне и сказала. Да только этим Сиверку не удержишь. Он трепыхнулся в верёвке пару раз, потом так рванул, что у меня челюсть на две половинки треснула. С тех пор я так вот и говорю. И каждую ночь, под моими окнами вырастал серый горбатый силуэт огромного существа, похожего на чёрного паука, который дотягивался до меня, и на каждом его щупальце был рот, который шептал: «Соверши обряд!». Когда под утро паук уползал, начиналась дикая боль во лбу, как будто монета вибрировать начинала. Я потеряла работу, те немногие друзья, которые у меня появились, тоже перестали со мной общаться. Соседи меня поместили в психиатрическую клинику, где я пролечилась три месяца. Вернувшись домой, я начала готовиться совершить ритуал, который нашла в книге одной целительницы. Это был не простой обряд, нужно было найти в лесу заброшенную берлогу, провести там ночь, повторяя определённые слова, а утром сплести венок из тонких веток рябины, накинуть его на сломанный сук, потом проткнуть этим суком руку, обмазать всё в своей крови. Сиверко прилетит, и как только он окажется рядом, накинуть на него этот венок, повторяя заговор. Я долго искала берлогу, пока один охотник из глухой деревни, мне не подсказал. Но я её сама так и не нашла, пришлось вернуться обратно в деревню. Долго я уговаривала этого охотника показать мне место. Очень удивился он, но я ему наплела про здоровье, что дед так лечился. Уговорила его. Довёл он меня, а сам ушёл. Я всё сделала, как надо. Ночевала в берлоге, трясясь от страха. Утром нашла рябинку, наломала веток, сплела венок. Руку так распластала, что крови хватила не только на венок, но и весь ствол у дерева облила. Прилетел Сиверко, я накинула на него венок, и кровь на нём сразу же окрасилась в чёрный цвет. Он завыл на разные голоса, обещая вырваться и наказать меня. Я со всех ног побежала через лес в деревню, там села на автобус и уехала домой. Я не стала дожидаться, когда он вырвется из моей ловушки и приехала сюда.
