Надежда Храмушина
Младший ветер
– После похорон сразу и пойду искать её, – сказала Лариса Николаевна – Возьму на всякий случай рисунок ваш, подстрахуюсь.
–Мама, я с тобой пойду. – Сказал Павел – Завтра в городе с утра куплю венок, приеду, и целый день здесь буду. На работе договорюсь. Я решил папе ничего не говорить про то, что написал Михаил в дневнике, зачем его расстраивать. Я всё равно считаю его своим настоящим и единственным отцом.
Лариса Николаевна подошла к Павлу и обняла его. Валентина повернулась к Сакатову:
– Я не спросила у Анны, мне можно будет вернуться на поминки, когда я монеты в воду опущу, или не выходить из дома, с ними сидеть?
– Конечно можно, она ведь сказала, как их нейтрализовать, а потом делайте что хотите. – Ответил он ей – И ещё, Лариса Николаевна, зачем вам по квартирам ходить? Весь свет вашего посёлка соберётся завтра в столовой на поминки. Может Вам сказать слово за столом, и заодно спросить про дудочку. Решить проблемы одним разом.
Павел ответил за мать:
– Ладно, там разберёмся. Поехал я домой, завтра, как только куплю венок, сразу еду сюда.
Илья тоже засобирался, мы с Дениской пошли его проводили, потом немного погуляли с Бобиком. Возле подъезда нас дождались Валентина с Ларисой Николаевной, мы немного поболтали с ними и разошлись. Я заметила, насколько стали спокойнее обе женщины. И хотя у Валентины всё ещё не была снята монета, но она изменилась, исчезла враждебность и настороженность, даже разговаривать она стала по-другому. Всё-таки, в который раз убеждаюсь, что дух человеческий очень силён, главное настроиться на победу, и сделать первый шаг. Дома мы набрали тёплой воды в ванну, я вылила туда полфлакона средства для мытья посуды и поставила туда Бобика. Вкус воды Бобику понравился, он старался побольше отпить из ванны, а пену хватал пастью. Я потихоньку драила его мазутное пятно. Особо засушенные клочки я просто выстригла. Илья мне предложил сводить Бобика в собачью парикмахерскую, но запись там была за неделю вперёд, а Наташа приезжает уже через три дня. Потом я сняла серёжки и браслет, убрала их в сумку. Цепочку сняла, повесив крестик на толстую нитку. Крестик не украшение, а с ним мне спокойнее.
Утром я успела выгулять Бобика, спокойно собралась, и пришла минут за десять до электрички на станцию. Мимо пронёсся поезд Москва-Владивосток. Вот бы сесть на него, и шесть дней до Владивостока мирно покачиваться на верхней полке, пить чай в фигурном подстаканнике, выходить погулять на остановках на перроны незнакомых городов, болтать с соседями по купе, слушать их истории. Замечталась так, что чуть не пропустила свою электричку. Павел стоял на платформе, отдохнувший и выспавшийся. Как я и думала, сегодня Сиверко никому не мешал спать. Павел был в чёрном к строгом костюме, светлой клетчатой рубашке, и в начищенных до блеска ботинках.
– Я сегодня проснулся с чувством жалости к Мише. Если я вчера ещё злился на мать, что она меня попросила прийти на похороны, то сегодня я сам хочу проводить его в последний путь и попросить у него прощения.
– За что? – Удивилась я – Ты же не знал, что он твой отец.
– Мы привыкли делить людей на своих и не своих. Вот за это и попрошу прощения.
Я поняла, что он хотел сказать. Хороший парень, этот Павел. Пусть он не может это высказать словами, но внутри он всё правильно решил.
Я даже успела заскочить домой перед открытием аптеки. В десять позвонила Валентина и сказала, что монеты уже у неё, она их только что положила в тазик с водой, и в данный момент идёт обратно на похороны. Вот и хорошо, подумала я, одно дело сделано. До вечера время тянулось очень медленно, даже Сакатов мне не позвонил. На пороги я старательно не наступала, узлы не завязывала.
Вечером Илья с Сакатовым заехали за мной, и мы поехали в Северный. Валентина и Лариса Николаевна были уже дома. На видном месте, посреди стола лежала бахлаватка. Мы вертели её в руках, удивляясь простоте и незамысловатости конструкции, а в это время, Валентина с Ларисой Николаевной, нам рассказали про похороны.
Валентина была очень бледной, почти белой, нос у неё заострился, и губы почти не выделялись на лице. Оказывается, совсем не просто было собрать обе монеты в свою руку. Она сказала, что как только начала сосредотачиваться на монетах, лоб у неё горел так, будто поставили клеймо. Ларисе Николаевне пришлось подхватить подругу под вторую руку, потому что она увидела, как побледнела и качнулась Валентина, когда положила свою руку на руки Михаила. Соседи уже начали шептаться за их спинами, а монета на её лбу только чуть тронулась с места и начала очень медленно опускаться где-то внутри руки к ладони. И вот уже, когда её монета почти упала в ладонь, Мишина рука дёрнулась и упала, стукнув о край гроба. Валентина сжалась, как от удара, но тут же почувствовала Мишину монету у себя в ладони, следом появилась и её монета. Она отошла от гроба, А Лариса Николаевна с бабой Маней, кинулись к Мише, положили его руки на грудь, прикрыли простынкой и заняли место Валентины. Народ потихоньку собирался прощаться со своим земляком. Пришло человек шестьдесят. Конечно, не обошлось и без курьёзов. На кладбище, когда опустили гроб в могилу, один из весёлой магазинной компании свалился вслед за брошенной горстью земли в могилу. Когда его пытались вытащить, он упирался и кричал, чтобы его похоронили вместе с Витькой. Когда его достали и деликатно поправили, что хоронят не Витьку, а Михаила, он округлил от удивления глаза и спросил: « А почему тогда в гробу Витька лежит?» Какой- то шутник из толпы тихо ответил, что Мишка с белочкой в нижнем ряду. Потом всех на автобусах привезли на обед в столовую, где был накрыты столы. В общем, проводили Мишу честь по чести. Лариса не стала во всеуслышание спрашивать про бахлаватку. Она вызвалась раздавать на помин носовые платочки, и каждому, кто подходил к ней, она тихо шептала: «Жалко, дудочку Миша потерял, вот бы найти её на память». И один человек откликнулся. Это был наш сосед Алим. Правда, уже после похорон, когда Лариса Николаевна зашла к нему за бахлаваткой, ей пришлось выслушать про весь список бандитов посёлка Северный, с перечислением всех украденных вещей, но это того стоило. Бахлаватка была у нас. Сакатов, после того как всю её рассмотрел, от нетерпения меня подгонял, чтобы я быстрее положила её в горит. А я всё не решалась, боясь повторить вчерашний опыт проникновения внутрь. Просто меня обуял какой-то детский страх, что, если а я суну руку внутрь, меня за неё схватят. Я снова взяла бахлаватку, подошла к гориту и положила её на скатерть рядом с солонкой. Бахлаватка, как только я убрала руку из горита, стала тусклого серого цвета, тень от неё вытянулась влево, как и тень от солонки.
Мы все стояли возле картины, разглядывая её так, словно увидели впервые.
– Рамка! – Воскликнул Сакатов – Смотрите, что с ней.
– А что с ней? – Начал было Илья и замолк.
Рамка на картине из тёмной и потрескавшейся, стала коричнево-красной, и на ней не было ни одного скола.
– Ого! – Павел заглянул в комнату и показал пальцем на картину – Там внутри включили свет! Теней от предметов раньше не было.
Точно, я вспомнила, не было раньше никакой тени от солонки. А сейчас, хоть источник света был не понятен, но свет лился справа.
– Похоже, что свет идёт от свечи, – сказала Валентина – поэтому тень не очень чёткая.
– Анна же сказала, что горит это вроде аккумулятора. – Илья почти вплотную приблизился к картине и внимательно разглядывал её – Пока не было бахлаватки, он был в режим экономии. Как только она вернулась, он освещение включил. Очень умно. И экономно. Оля, а ты можешь её снова достать?
– Зачем? – Удивилась я.
– Проверить, выключит он свет или нет.
– Не буду я ничего проверять. Тебя в детстве не учили что ли, что с огнём играть нельзя?
– Интересно ведь. Как-то он незаметно включил освещение, мы даже не успели этот момент зафиксировать.
Вдруг Валентина повалилась на бок, мы не успели её подхватить, и она упала на пол. Илья взял её на руки и положил на кровать. Лариса Николаевна начала искать пульс, отправив Дениску в кухню за водой. Валентина лежала белая, как мел. Дыхание было учащённое, веки подрагивали. Лариса сбегала за нашатырём и, намочив в нём ватку, сунула её под нос Валентине. Она дёрнулась и чуть приоткрыла глаза. Я в это время поправляла под её головой подушку и отпрянула от неожиданности. Все белки глаз были красными от лопнувших сосудов. Она снова закрыла глаза и тихо простонала.
– Валентина, что у тебя болит? – Спросила я её.
Она чуть пошевелила пальцами руки и снова замерла.
– Я вызываю скорую, – сказал Павел – может, у неё с сердцем плохо.
– А где монеты, которые она положила в воду? – вдруг спросил Сакатов – Я хочу на них посмотреть.
–Они в ванной, в тазике. – Ответила Лариса Николаевна.
Мы с Сакатовым пошли в ванную, где и увидели тазик с водой и на дне его две монеты.
– Тебе не кажется подозрительным… – Начала я.
– Что одна блестящая, а другая чёрная? – Продолжил он – Да, очень странно.
– Может чёрная монета была у Терентьева? Он же умер. И монета почернела.
– Не знаю. А может у Валентины она была? Она столько лет подвергалась атаке Сиверки, он мог воздействовать на монету.
– Надо дождаться Анну, она больше нас понимает в этом.
Минут через двадцать приехала скорая. Мы сидели в большой комнате, а врач был возле Валентины. Он вышел к нам и сказал:
– Мы должны её забрать с собой, у неё, похоже, гипертонический криз, но ещё на это накладываются неясные симптомы, похожие на внутреннее кровоизлияние. Документы приготовьте, полис и паспорт.
Илья с Сакатовым помогли вынести Валентину на носилках из квартиры и скорая уехала. Лариса Николаевна села в машину к Павлу, и они поехали за ней.
– Ну вот, – грустно сказал Дениска, когда уехала скорая, – уже двое сегодня пострадали.
– А кто ещё? – спросил Илья.
– Бобик не встаёт, лежит грустный. – Ответил Дениска, и мы все посмотрели на Бобика.
Он, видя наше внимание к нему, вяло шевельнул хвостом и снова положил голову на лапы.
–Он ведь не умрёт? – Снова спросил Дениска.
–Не пугай тётю Олю, – сердито сказал ему Илья – это он моющих средств наглотался. Надо ему чистую воду поставить, пусть пьёт. Можно немного туда бросить соли или марганцовки. Оля, выходи из ступора. Всё будет нормально.
Дениска налил полную чашку воды и поставил рядом с Бобиком, тот пару раз лакнул из неё и снова лёг.
–Ну что, вызываем Анну? – Спросила я – У нас всё готово. Монеты в воде, бахлаватка в го́рите.
Глава 5. Брат.
Мы спустились к нам на первый этаж, захватив с собой тазик с монетами и горит в обновившейся рамке. Я достала камни. Анна появилась сразу, опять выплыв к нам из воздуха, и оставалась воздушной, пока мы с ней не соединили наши камни. Видя наши расстроенные лица, она поинтересовалась, что у нас случилось. Я рассказала ей про Валентину и показала ей монеты. Она достала из воды монеты, положила их на ладонь и прикрыла глаза. Потом открыла глаза и грустно покачала головой:
– Мне очень жаль, но Валентина не переживёт эту ночь. Слишком долго она подвергалась воздействию монеты. Это подорвала её силы. И она уже не борется за свою жизнь.
Мы стояли вокруг неё, не зная, что говорить. Первым очнулся Сакатов:
– Так это её монета чёрная?
– Да, как только посветлеет, значит, Валентины больше нет.
– Но почему? – Спросила я – Неужели ничего нельзя сделать?
– Нет, нельзя помочь человеку, который сам себе не может помочь. – Она снова грустно покачала головой – Дело в том, что Понин, когда заключил в неё монету, перевернул её аверсом, то есть лицевой стороной внутрь, а так делают на смерть. Монета начинает разрушать человека и на физическом уровне тоже. Столько лет глаза демона воздействовали негативно на неё, она сопротивлялась, но это была заведомо неравная борьба. Даже с учётом того, что монеты уже не обладают той силой, которая была в них заложена с самого начала.
– Значит, монету не надо было из неё доставать? – Снова спросила я.
–После того, как у одной из парных монет умирает носитель, симбиоз второй монеты со своим носителем тоже длится не долго. Обе монеты, почти всегда, в одно время оказываются под землёй. А оттуда их забирает тот, кто создал их. Вот такой вот путь. Поэтому хранители, когда в их руки попадают монеты, стараются не закапывать их в землю, потому что через некоторое время они снова всплывают в чьих-то руках. У меня, к сожалению, нет контейнера для них, но мы с дедом Власимом обязательно что-нибудь придумаем. Без него мне не справиться. Понин мог по незнанию монету не той стороной поместить. Видимо, поэтому и связь монет была не такая сильная, так как одна монета работала на внешние события, а Валентинина монета усиливала только её внутренние переживания и страхи.
Анна опустила обе монеты в воду. Мы горестно молчали, понимая, что в этой ситуации никто не может помочь Валентине. Потом Анна сказала:
– Всегда жалко тех, кто пострадал от скверны, но ничего не происходит в жизни просто так. Наши маленькие промахи и грешки идут за нами, обрастая, как снежный ком новыми маленькими промахами, а иногда и не маленькими. И любой скверне легче прилипнуть к тому, кто уже открыл себя злу. Даже если это всего лишь узенькая царапинка на большом сундуке добра. Но мы должны помнить, что душа у человека вечна, поэтому у всех есть шанс всё исправить. К сожалению, это может быть только в другой жизни. Мы с дедом Власимом часто говорим на тему жизни и смерти. И я всегда чувствую в его словах горечь, когда он вспоминает то, что не успел доделать в этой жизни, не сумел подбодрить того, кто в этом нуждался, не защитил того, кого в силах был защитить. Но он всегда заканчивает наши разговоры фразой, которую я хочу вам сейчас сказать. Может, она вам и покажется слабым утешением, но поверьте, смысл её вы всё равно поймёте, рано или поздно. Он говорит: «Время наших ошибок не вечно, его обязательно сменит время нашего раскаивания. Даже если между ними проведут черту». А дед Власим, поверьте мне, знает, что говорит. Он уже за чертой.
Она взяла горит в руки и сказала:
– Ну что ж, пора Сиверке тоже обрести покой. Ольга, теперь всё будет зависеть только от тебя. Сегодня вечером ты должна будешь поставить ловушку для нашего упрямого ветра.
– С мёртвой птицей? – Спросила я.
– Нет, мёртвая птица привязывает Сиверку к определённому месту, но практически его не ослабляет. Алексей Александрович, у Вас с собой наши маленькие помощники?
– Ящерицы-молохи? Конечно, я собирался вам сегодня их передать. Я так и не нашёл по ним ничего. Какие-то таинственные особы они, видать, не любят внимания к себе. – Сакатов достал из своей сумки бумажный пакет. – Интересно было бы узнать, что это за артефакты.
– Мы тоже мало про них знаем. А они про нас, похоже, знают всё. И ещё. Они живые. – Она достала одну ящерицу-молоха из пакета и положила на стол, потом погладила её по колючей спинке.
Мы не сводили глаз с чёрной засушенной ящерицы. Она не подавала признаков жизни.
– Наша земля не является родным домом этим путешественницам. Откуда они, где их родина, как они к нам попали, зачем они здесь, надолго ли, на эти вопросы они никогда нам не дадут ответа. Похоже, это один из самых неизученных артефактов на земле. Дело в том, что ни к оберегам, ни к скверям однозначно отнести их нельзя. Они могут помогать людям, а могут их погубить. И они это делают не потому, что они оценивают человека как хорошего, или как плохого. А потому, что у них свои законы, по которым они действуют. Они видят гораздо дальше, чем даже многие ясновидцы. Иногда то, что нам кажется добрым, на деле оборачивается большим злом. Эти молохи, которые сейчас перед нами, может уже не одно столетие находятся в таком вот спящем режиме.
– А как они попали к вам? – Спросил Сакатов.
–У отца деда Власима, Тихона Вешанина, была скобяная лавка и кузница в городе Камень – на-Оби. Жил он не бедно, но богатство своё не складывал в сундуки и не ездил кутить в столицу, а занимался благотворительностью. Построил школу для бедных, в доме у него постоянно жили сироты, старики, он никому не отказывал в помощи. К нему всегда приходили люди, попавшие в тяжёлую жизненную ситуацию, он помогал им, и деньгами, и советом. И набожный был, без молитвы за стол не садился. К тому времени он со своей женой прожил уже двадцать лет, а детей у них не было. Очень это его расстраивало. И вот, однажды, ранней весной, поехал он с двумя своими жильцами на закладку новой церкви в дальнюю деревню, название её не помню, но до неё был день пути, и они планировали к вечеру уже туда добраться. Вёз он пожертвование на строительство церкви и икону «покрова Святой Богородицы», которую заказал у иконописца в Сергиево-Посадской лавре. Снег только сошёл, дороги были размыты, ехали они медленно, несколько раз телегу приходилось вытаскивать из липкой грязи и толкать на сухое место. К вечеру поняли они, что заночевать придётся или в лесу, или сделать крюк к скиту, поселению небольшому, в котором жили отщепенцы. Отщепенцами в городе называли общину, которая не признавала православную церковь, у них была своя вера, свои обычаи, свой уклад жизни. Откуда они пришли никто не знал, но прижились, никому не мешали, и им никто не мешал. Они приезжали в город торговать пушниной, мясом, иногда привозили камнерезные изделия. На вырученные деньги покупали всякую хозяйственную утварь, в скобяной лавке у Тихона тоже не раз бывали, знали его. Вот он и решил заночевать у них, а с утра пораньше поехать дальше, в деревню. Свернули они на дорогу, которая вела к скиту, проехали немного и вдруг почувствовали запах пожара. Тихон стеганул свою Ждану, и та помчалась во весь опор. Стал виден дым над лесом, а потом услышали они крики людей. Выехали они на большую вырубку, где стоял скит и увидели, что он весь огнём полыхает. Люди суетятся, пытаются тушить, да где там! Тихон с мужиками соскочили с телеги, кинулись открывать конюшни, скотину выпускать, в дома заглядывать, вытаскивать тех, кто сам не смог выйти. Долго они помогали, Тихон опалил весь правый бок, правую сторону лица, руки все были в волдырях, а один из его жильцов спас мальчонку малого, выкинул его из двери, но сам выйти уже не смог, упала потолочная балка, следом провалилось всё перекрытие и погребло его. Многие той ночью погибли такой страшной смертью. Выгорело всё поселение, остался только сеновал, который стоял на отшибе. Там и собрались все оставшиеся в живых под утро. Сил не было даже животных согнать в стадо, и они разбежались. Тихон поспал пару часов, разбудил ещё несколько мужиков, и они целый день собирали по лесам испуганных животных. А к вечеру, как назло, ударили заморозки, снег повалил, а в сарае одни щели, не приспособлен он для жилья. Тихон собрал их всех, и повёз к себе домой, в город. Детей и стариков на телегу посадили, по очереди ехали, впереди стадо гнали. Вот так и дошли почти за сутки до его дома. Всех обогрели, в бане намыли, накормили и разместили в большом и гостеприимном доме Тихона. Он через неделю всё-таки съездил в дальнюю деревню, отвёз обещанную икону и пожертвование. Поселенцев, нуждающихся в лечении, лечил земской доктор. Жили в общем доме мирно, поселенцы молились своим богам, Тихон их за это не осуждал, мало ли кто во что верит! И другим не давал их обижать. А к лету он помог отстроить новое поселение для погорельцев. Купил большую делянку леса, сам с ними валил деревья, вместе с ними строгал, пилил, плотничал. Работали без выходных, с раннего утра до поздней ночи. Когда закончили строительство, переехали его поселенцы к себе, и пригласили его на праздник, чтобы отблагодарить за доброту его. Приехал Тихон со своей женой к ним, а у них столы накрыты, они его ждут, самое лучшее выставили, не поскупились. Они радуются новому своему дому, а Тихон ещё больше их рад. А вечером засобирался Тихон домой, уже и на двор вышел, и тут подошёл к нему старичок, вроде как похож на азиата, бородёнка тощенькая на подбородке торчит, и глаза с хитрым прищуром. Тихон посмотрел на него, да только припомнить не мог, вроде и не видел его раньше. И говорит старик ему: «Останься у нас, заночуй, за доброту твою хочу тебя наградить. За то, что не бросил в беде мой народ, не погнушался ими, и себя не жалел, когда спасал их из огня, сделаю тебе подарок». Тихон попробовал отнекиваться, он был человеком скромным, и награды себе никогда не искал. Да старичок этот очень настойчивым оказался, уговорил его остаться в поселении. Ночевали там Тихон с женой, утром стали домой собираться, а он возьми и спроси у старосты общины: « А где тот старик, который ко мне вчера подходил, с бородкой такой, невысокий, на монгола похож?» Тот удивился: « Сроду, говорит, у нас таких не бывало. Вот мы все здесь, вас провожаем». Тихон тоже удивился, да подумал, что бражки перебрал вечером, вот и померещилось. Уехали они домой, а вскоре жена его понесла. От радости Тихон места не мог себе найти. И подумалось ему, что старичок этот не показался ему, и что совсем не простой он был. Но никому ничего не сказал, только сходил в церковь, свечку за здоровье всех православных и неправославных поставил. Время шло, пришла пора жене его рожать. Стоит он утром в своей лавке, гвозди, скобы разбирает. Вдруг скрипнула дверь и в лавку входит этот самый старичок. Тихон кинулся к нему и начал его благодарить. Старичок смеётся и говорит ему: « Это ещё не все подарки тебе, Тихон. Родится сын у тебя, крепкий, хороший парень будет. Я его научу всему, что знаю, будет он хранителем моих даров». Вот так Тихон ещё раз увидел Келигея, хранителя шестого неба, а это был именно он. Вскоре родился сын у Тихона, он его назвал Власимом, и вправду сказал старик, богатырь настоящий уродился. В восемь лет уже на кузне подмастерьем был. Когда Власиму исполнилось двенадцать лет, стал к нему являться дух Келигея, и рассказывал он ему про прошлое, настоящее и будущее, открывал ему суть вещей, научил распознавать природу, разговаривать с ней, беречь её. И передал ему на хранение сундук с волшебными вещами, оберегами и подручами, научил ими пользоваться. И передал ещё один сундук, со скверями, и дал силу ему сдерживать их. Власим дорожил доверием Келигея, исправно нёс свою службу. Да только вы знаете печальный финал, немного осталось из того, что оставил дед Власим своим сыновьям. Долго же мне придётся собирать по свету обратно эти вещи.
Мы сидели притихшие, под впечатлением рассказа Анны. Удивительные вещи происходят в жизни, а мы живём и ничего не знаем! Хорошо спрятаны от нас самые главные секреты. Из-за таких людей, как Понин, не доверяют людям те, кто мог бы нам рассказать очень много о нашей Земле. Но, слава богу, таких людей намного меньше, чем хороших и правильных.
– А не рискуем ли мы, разбудив этих малышек? – Вернулся к нашим ящеркам Сакатов.
– Да, вдруг они встанут по другую сторону баррикады? – Поддержал его сомнения Илья – Они же проспали много лет, не в курсе, что к чему.
– У этих существ коллективный разум. И то, что у нас одиннадцать спящих молохов, не значит, что они выпали из жизни. Тысячи их братьев по всей земле охраняют тайные схроны, а глубоко под землёй они не пропускают на свет божий из нечестивых нор такие отродья тьмы, о которых человек даже не догадывается. То, что их никто не видит, не значит, что их нет. Мы можем пройти мимо, и не заметить, если они сами не пожелают, чтобы их увидели.
– А что они могут?– Не унимался Сакатов – Размеры-то у них не богатырские.
– Порой побеждает не сила мышц, а сила духа. – Анна разложила на столе одиннадцать чёрных фигурок – Сиверко не сможет от них скрыться, какое бы обличие не принимал, они видят суть, они преобразуют напускное в настоящее. Ну, а теперь о ритуале разделения. Ольга, сейчас всё будет зависеть от тебя. Молохи загонят его к тебе и будут удерживать, пока ты не начнёшь ритуал. Помни, Сиверко хочет очутиться в теле Павла, поэтому он не заинтересован, если ритуал будет происходить без него. Нам нужен Павел.
– А если мы скажем Сиверке, что Павел не обязательно должен находиться рядом? Я могу взять оба заговора, а провести только разделение? – Предложила я.
– А почему он должен тебе поверить? – спросил Илья – Какой у тебя интерес, чтобы поменять местами Павла с его братом?
– Тоже верно. – Согласилась я – Но я могу сказать, что меня попросила это сделать Валентина.
– Он рассмеётся тебе в лицо, – продолжил Илья – и улетит. А так как он поймёт, что заговор у тебя, и ты можешь провести обмен, то он будет мучить отныне тебя, чтобы добиться желаемого.
– Может нам переодеть в Павла кого-нибудь из нас? – Воскликнул Сакатов – У него же нет глаз.
– А как он Валентину преследовал? По запаху? – Недоверчиво возразил Илья – Он за ней летел через всю страну, и не ошибся, не спутал по дороге ни с кем другим.
– Да. – Согласилась Анна – Может получиться так, что Сиверка почувствует ловушку и просто улетит, когда молохи отойдут от него.
– А если сделать так, чтобы молохи остались? – Спросил Сакатов.
– Они уйдут, как только почувствуют волошбу.
– А сколько по времени длится ритуал? – Я задумалась – Может, в начале ритуала рассыпать соль? Это его замедлит?
– Не настолько, что он не сможет улететь. – Покачала головой Анна – Тебе надо будет повторить заговор четырём ветрам, отпуская каждый на четыре стороны света.
– Четырём ветрам? – Переспросила я – А где взять четыре ветра?
– Когда ты начнёшь произносить слова заговора, ты услышишь, как ветры будут кружить вокруг тебя, ты выбираешь один, он сразу начнёт лететь с твоими словами в ту сторону света, куда ты смотришь. Он захватит и отнесет с собой часть Сиверки. Вот так, четырьмя ветрами ты разнесёшь Сиверку в разные стороны. Дед Власим говорит, что душа человека похожа на маленького светлячка. Конечно, проще сказать, чем сделать. Никто никогда не читал этот заговор, никто никогда не освобождал ветер. Ты сама должна понять, что тебе делать. Но Сиверко разрешит тебе провести этот ритуал только тогда, когда будет рядом Павел.
– А если я с Сиверкой просто поговорю? – Предложила я – Никто и никогда с ним по-человечески и не разговаривал.
– Когда ты с ним пыталась по-человечески поговорить, он десятитонную конструкцию в лес метнул. – Иронично парировал Илья – Одно из двух: или ты плохой психолог, или он не любит разговоры по душам.
– Ольга, – тихо сказала Анна – надо принять решение. Ты же в любом случае не собираешься делать из Павла очередного Сиверку, значит, ему ничего не угрожает. Надо начать ритуал не позже полуночи.
Я позвонила Павлу начала ему объяснять ситуацию, но он, не дослушав меня до конца, сразу всё понял и коротко ответил: «Еду!»
– А как молохов разбудить? – Поинтересовался Сакатов.
–Как и большинство артефактов, то есть кровью. – Анна снова достала булавку, и воткнула её в свой палец. Потом взяла одну ящерку и капнула каплю крови ей на сомкнутые челюсти, потом ещё несколько капель достались другим ящеркам. Видимых изменений не произошло. Они так же неподвижно лежали на столе.
– Не мало им?– Илья вопросительно посмотрел на Анну – Всё-таки они столько лет в сушёном состоянии пролежали?
– Достаточно. – Отрезала Анна – Ольга, тебе нужно достать оба заговора и бахлаватку. Прочитай тот, что слева.
Я достала из горита оба заговора и бахлаватку. Когда я развернула заговор на разделение, я ахнула, там были незнакомые символы и буквы, не похожие ни на буквы кириллицы и латиницы. Только я открыла рот, что бы произнести это вслух, как у меня с глаз будто спала пелена и я отчётливо увидела текст. Я начала его пробегать глазами и с первых же слов у меня возникло какое-то неясное сомнение, и оно меня встревожило. Я остановилась, и снова прочитала первую строчку: «Нет тебя, и никогда не было, ты – пустота под крыльями птицы». Что это? Может я перепутала заклинания? Я начала разворачивать второе, но Анна меня остановила:
– Не надо, не сомневайся, ты правильно выбрала.
Я помедлила, и начала читать дальше первое заклинание. Конечно, Анна права, она знает намного больше, чем я, не надо сомневаться. Я дочитала до конца заклинание и убрала его в карман, ко второму листку.
– А если бы Ольга, гипотетически, собралась подсадить душу Сиверки в тело Павла, что бы дальше надо было делать? – Поинтересовался Сакатов.
– Как только душа, освобождённая от плена, начинает подниматься, читается второй заговор, и тоже ловится ветер, который подхватывает освобождённую душу и несётся с ней к кровному родственнику. Заговор тоже читается на четыре стороны света, а в это время ветер кружит вокруг того, в чьё тело войдёт новая душа. Потом бахлаватка делает своё дело, забирает одну душу, подсаживает в тело другую. В этот момент бахлаватку переворачивают, и захватывают новоиспечённого Сиверку в неё. Вот и всё. Дело сделано. Новый Сиверко уносится прочь, став слугой, готовым по первому зову своего хозяина исполнить его приказы. Или уносится раньше и становится свободным, если не успел несостоявшийся хозяин перевернуть бахлаватку, и захватить Сиверку.
Сакатов помолчал, что-то обдумывая, и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Первый ритуал разделения я понял, а второй какой-то бессмысленный.
– Да, механизм так себе. – Поддержал его Илья – Что-то …
– А где молохи? – Дениска, перебив Илью, недоумённо уставился на стол – Я не заметил, когда ты их забрала.
– Я их не брала, – я оглядела комнату – они сами исчезли!
– Ольга, пора. – Анна встала – Я буду ждать тебя здесь, не будем разъединять камни.
–А Павел? – Спросил Илья – Он же не подъехал.
–Ольга должна одна идти. Ты ведь знаешь, как надо идти на ритуал? Не оборачиваться, не разговаривать, не обращать внимания на любые события, которые могут возникнуть по дороге.
– А куда идти? – Спросила я уже у порога.
– Не знаю, это же ты идёшь, только ты одна и будешь знать. Будешь на месте, позови Павла. Вот. И Сиверка там будет, а может уже там. Заговор не забудешь, не бойся. Он не простыми буквами написан, ты ведь это заметила? Это знаки для сердца, теперь на всю жизнь эти слова запомнишь. Мы будем ждать тебя.
Я шагнула за порог и вышла на улицу. Сумерки окутали своим мягким уютным одеялом дома, деревья, машины. Я пошла знакомой дорогой через котельную и склады к одинокому дереву. В лесу было тихо. Где-то у горизонта, на краю неба, белела светлая полоска, но под кронами деревьев была ночь. Лёгкое дуновение ветерка касалось моих волос, и он, то набегал на меня, то отступал. Теперь я относилась к ветру, как к живому существу. Мне казалось, что заговори я сейчас с ним, и он мне ответит, расскажет, где летал, что видел.
