Надежда Черкасская
Другая сторона стены
По течению
Что же, отныне иду я, куда ты идешь,
Ношу несу я такую, какую несешь
Ты, и свой день я окончу с тобой. Много лет
В час, когда меркнет живительный солнечный свет,
В час, когда пепельно-сизые облака
Вниз по долине плывут и когда глубока
Усталь людская, тогда за душистым вином
Будут историю сказывать нашу. Пойдем.
Уильям Моррис "Корни гор, или Повесть о жизни народа Долины Крепости, об их друзьях, соседях, врагах и боевых товарищах"
Посвящается В.,
а также
кафедре дореволюционной отечественной истории (1976 – 2020 гг.) исторического факультета ОмГУ им. Ф.М. Достоевского
Felix, qui potuit rerum cognoscere causas. Vergilius
(Счастлив тот, кто смог познать причины вещей. Вергилий)
Россия. Сибирь.1998 год.
Короткий и резкий свист взрезал воздух прямо над моим ухом. Ведь всё еще можно исправить?
Я бежала по некогда ровному, как ладонь, полю, теперь развороченному дымящимися ямами, перепрыгивала через них и устремлялась дальше. Ведь если успеть вовремя, то можно его предупредить?
Яркое солнце сияло в безоблачной выси – я зачем-то подняла на него взгляд и на несколько секунд ослепла. А потом угодила ногой в одну из тех самых дымящихся ям. Сколько секунд я потеряла? Могла ли я успеть?
Свист раздался снова, – но уже вдали, понизу, за широкой проселицей, уходящей в зеленый косогор. Голубая, чистая даль содрогнулась от крика.
Кто-то резко схватил меня за плечо, и безоблачное небо начало исчезать, сворачиваться и превращаться в густую тьму, рассеивавшуюся маленьким желтым огоньком.
– Полина… Ты снова закричала, и я…
Я отерла ладонью холодное заплаканное и вспотевшее лицо и приподнялась в кровати. Надо мной нависла моя подруга и соседка по комнате Ира – всклокоченные со сна светлые волосы, испуганные голубые глаза.
– Это сигарета? – тупо уставившись на нее, спросила я, указывая на маленький огонек, освещавший нашу комнату. Перед глазами расплывалось всё, кроме Ириного лица. Подруга заморгала, повернулась к огоньку, потом снова ко мне и прошептала:
– Да нет, свеча. Свет же вырубился из-за ливня. Тебе не нужно воды?
Я замотала головой и снова откинулась на подушку. Ира встала, заходила по комнате и через несколько секунд и правда зажгла сигарету. Вообще-то, курить в общежитии не разрешалось, но сейчас все спали, и вероятность того, что Иру кто-то увидит, была крайне мала.
Она встала у приоткрытого окна, за которым уже второй день шумел дождь – правда, на несколько часов слегка успокоившийся – облокотилась на широкий подоконник и закурила. А потом спросила, не поворачивая головы:
– И что будем делать? Я не буду говорить, что понимаю, каково тебе, потому что мне и правда не понять. Тебе тяжело, но… вы ведь были друзьями. По крайней мере, официально.
– Но я любила его. Или была влюблена, – глухо отозвалась я, повернувшись к стене, хотя Ира и без того не могла видеть моего лица. – И я даже не знаю, что именно с ним случилось.
– Поля, все знают, что с ним случилось. – Ира заговорила резко, должно быть, чтобы отрезвить меня. – Он был военным, это были учения, и это была случайность. Это ужасно, но так бывает, поэтому не ищи здесь тайн. Так ты его только держишь здесь и не даешь ему покоя. Ну… так моя бабушка говорит. Думаю, и твоя бы так сказала. Они прятали иконы за фантиками от конфет и тайком крестили детей. Явно они все знают лучше нас. Помолись за него и постарайся отпустить.
– Я не знаю ни одной молитвы, кроме «Отче наш», и то с ошибками, – пробормотала я, повернувшись к ней.
– Я тоже, – Ира с шумом выдохнула в ночной воздух струю голубовато-сизого дыма. – Но, думаю, Бог – Он же все-таки есть? – нас простит. По крайней мере, священники так говорят… они говорят, что Он прощает всех, кто осознает свои грехи и стремится прийти к вере и все такое. И даже тех, кто курит. – Ты представляешь, сам Бог прощает курение, а коменда в общаге – нет, – она тихо засмеялась, потушила сигарету и повернулась ко мне.
– Я только знаю, что Он есть, – тихо сказала я, закрывая глаза.
– Вот и отпусти его к Нему. Уже два года прошло. Пора бы.
***
Дороги размыло.
Дожди шли уже почти неделю – они начались в день Ивана Купалы. Моя бабушка, которая всю свою жизнь прожила в маленькой сибирской деревне, говорила: это значит, что теперь они будут идти сорок дней.
Пелена дождя скрыла от моих любопытных глаз другую часть города, которая в обычное время хорошо просматривалась из окна общажной кухни площадью в 10 квадратов. По СанПину десятилетней давности на пять человек в кухне должно было быть не меньше одной конфорки газовой плиты на пять человек. Однако нас было гораздо больше, но кого это волновало? Никто же не думал о том, что в этой самой кухне по иронии судьбы будут сидеть студенты архитектурного отделения, которые знают эти СанПины наизусть.
Я стояла у окна, по которому струились капли дождя, и вглядывалась в расплывшуюся улицу. В кухне было непривычно тихо – сессия закончилась в понедельник, аккурат перед начавшимся так не вовремя ливнем, и те студенты, у которых не было летней практики, разъехались по домам. На нашем этаже оставалось десять человек – трое из них сейчас сидели в унылой кухне, на стенах которой красовался побитый серо-голубой плиточный фартук, а на полу – облупившаяся светло-коричневая краска.
– Холодно что-то стало, – прорезав долгую тишину, вдруг сказала Ира. Она встала и, подойдя к маленькому зеркалу, висевшему на стене, поправила светлые волосы и в очередной раз посмотрела, идут ли ей купленные сегодня голубые (конечно, в тон глазам) перламутровые тени. Я не хотела ее разочаровывать комментариями о том, что такими сейчас красятся все, кому не лень, к тому же, тени Ире и правда бессовестно шли, и я молчала. Со свойственной ей щепетильностью и тягой к планированию всего и всегда, Ира не могла себе позволить приобрести то, от чего не было бы толка.
– Когда уже поедем-то? – вздохнул Дима, стоя у плиты и помешивая дымящееся варево. Я зачем-то мысленно представила, что будет, если нарядить его в костюм ведьмы: черную остроконечную шляпу, плащ и все остальное. Внешность его, в общем-то, была подходящей: высокий, худощавый, со слегка взъерошенными темными волосами, кареглазый и длинноносый. Пару лет назад в кино показывали какой-то американский фильм про Хэллоуин – там ведьмы одевались примерно так и, кажется, был не то какой-то колдун, не то зомби, похожий на Диму. Он со своей огромной кастрюлей, стоящей на плите и дымящейся, как ведьмин котел, действительно навевал только такие мысли. Правда, без его кастрюль и сковородок, а вернее, без их содержимого, мы с Ирой давно бы уже умерли голодной смертью, поэтому про ведьму я говорить не стала.
Димка приехал учиться к нам из небольшого областного города. Его дед еще в пятидесятые был главным архитектором одного из крупных городов Восточной Сибири, бабушка конструктором, а мать и отец – мостовиками. Дима был у них единственным и любимым внуком и сыном, представители обоих старших поколений были личностями сильными, так что выбор жизненного пути они сделали за него. Единственное, что ему удалось отстоять, чтобы сохранить хоть какую-то видимость свободного выбора – это право жить в общежитии, а не в съемной квартире. Его семья была очень обеспеченной, и поэтому Диму буквально забрасывали деньгами, лишь бы учился и позабыл о своей, как считали родственники, глупой для парня мечте стать поваром. Поэтому Дима всей душой ненавидел архитектуру, выл и страдал на сессиях, как еретик на аутодафе, но неизменно переходил с курса на курс – мы с Ирой очень хотели есть, поэтому, как наши древние первобытные предки, учредили натуральный обмен. Так у Димки появлялись макеты и чертежи, а в наших желудках – еда. Деньги, которые присылали нам наши родители, имели свойство быстро заканчиваться, со стипендии мы периодически слетали, если получали хотя бы одну тройку, а работать не успевали, потому что почти круглосуточно учились. Мы могли бы, конечно, чуть ослабить хватку, но тогда бы просто не смогли вывозить учебу.
– Думаю, что если дождь не закончится… – начала Ира, а я продолжила:
– А он не закончится.
– Если не закончится, нас всё равно увезут. Ну, будет же какой-нибудь день, когда он станет лить тише.
– Тринадцатого и увезут, – откликнулась я, листая тетрадь по истории градостроительства. На полях были следы нашей с Ирой переписки: фразы вроде «Хочу есть» и «Когда звонок?» и мои пометки к реферату об истории застройки Тобольска, в котором я никогда не была.
– Замечательно! Хорошее число! Как по нотам! – воскликнул Дима. А вы вообще уверены, что это обязательно?
Мы одновременно повернулись и уставились на друга в недоумении.
– В смысле? – спросила Ира.
– В прямом. Мы же уже проходили какую-то практику во время учебного года. Разве обязательно теперь ехать в это… как его там?
– Поречье, – ответила я, – конечно, обязательно. Ты будто не слышал, что на кафедре сказали. Это входит в учебный план. Не пройдешь практику – не перейдешь на следующий курс.
– На кафедре мне и без того сказали, что если я не сдам конструкции осенью, то вылечу, – Димка стукнул половником о кастрюлю. Брызги морковного цвета разлетелись – часть из них заляпала серо-голубую плитку кухни, часть – Димкин фартук.
– Вот черт! – выругался он, – короче говоря, мне надо садиться за конструкции уже сейчас, чтобы до сентября хоть что-нибудь понять. А тут еще эта практика, да еще и с археологами. Что там надо археологам? Они-то нам как помогут? А мы там что можем сделать? И как мы туда уедем, если везде сплошная грязь и выбраться из города невозможно?
– Еще один вопрос, и я не буду принимать участия в твоем спасении от провала на конструкциях. Как можно было, защищая курсовую, ляпнуть про «перекрытие в виде оболочки»? – возмутилась я.
– Ну, Самохвалов хотя бы посмеялся от души, – Ира хихикнула и подошла к кастрюле, чтобы посмотреть, что у Димы получилось.
– От души? Она у него хоть есть? – чуть ли не закричал Дима.
В коридоре послышались шаги – шаркающие и медленные. Так ходила только Клара Ивановна – наша комендантка. Человек настроения во всей своей красе, высокая, в вечной темно-вишневой шали, должно быть, уже поеденной молью, с пучком на голове и абсолютно неподвижными ледяными глазами. Словом, классика жанра.
– Коменда идет! – прошипела Ира и в два прыжка очутилась за столом. Иру коменда однажды поймала с сигаретой, и с тех пор их взаимная неприязнь ни для кого не была тайной. Димку Клара Ивановна, однако, любила, а меня вовсе как будто не замечала.
– Димочка, вы сдали белье? – увидев, что он с нами, Клара Ивановна решила не быть мегерой и превратилась в нежнейшую из бабушек. Казалось, она сейчас достанет из-за пазухи тарелку пирожков и кастрюлю борща (и вовсе не для того, чтобы выяснить, ее или Димин борщ вкуснее), а после пригласит вместе с собой посмотреть новую серию «Рокового наследства». Впрочем, пару недель назад этот сериал закончился.
– Нет, Клара Ивановна, – Дима захлопал ресницами и улыбнулся, – мы только завтра утром уезжаем. Надо же на чем-то спать.
– Ну да, ну да, – коменда кинула на нас с Ирой косой взгляд, вздохнула и вышла.
– Я там, кстати, матрас сигаретой прожгла, – не мигая, сказала Ира, – вот будет весело.
***
Утром тринадцатого июля ровно в шесть часов мы были на речном вокзале. Дождь слегка утих, в сравнении с предыдущими днями его, можно сказать, почти не было, но мы все-таки надели дождевики. Дима благородно тащил на себе наши сумки с вещами. На вокзале в ожидании ракеты, которая должна была отвезти нас в Поречье, стояло еще человек двенадцать – мы знали, что помимо нас троих, которым при распределении досталась практика в далеком северном поселке, основанном в начале семнадцатого века, туда же должны отправиться несколько студентов-археологов и этнографов. Чем конкретно мы должны были там заниматься, никто пока не знал.
Мы стояли под навесом на пристани, в ожидании, пока нас впустят на ракету. Со стороны двухэтажного здания речного вокзала (бетон, фермы, монолит) вдруг донеслась веселая музыка, заиграл хит последних месяцев:
«Я люблю тебя, Дима, что мне так необходимо,
Ты возьми меня в полет, мой единственный пилот».
Дима сморщился, а Ира захихикала. Она не видела, что у нее потекла от дождя тушь, и я думала, как вмешаться в ее веселье и сказать, что это случилось. Дима продолжал изображать из себя человека с тонким музыкальным вкусом, будто мы забыли, как именно он самозабвенно танцевал под эту песню на дискотеке, посвященной двадцать третьему февраля.
– А у кого-нибудь, кстати, есть морская болезнь? – вдруг спросила Ира. Мы с Димой переглянулись.
– Я здесь моря-то не вижу, – ответила я, – но вообще, когда я в детстве ездила в Анапу, во время шторма меня укачивало в море.
– Тогда готовься, – вздохнул Дима, – эта ракета будет минимум часов пять-шесть плыть.
– Да ракета ходит, – отозвалась я. Мой дед служил на Тихоокеанском флоте, и от него я слышала это постоянно, – а плавает – сам знаешь что.
– После завала конструкций я именно этой субстанцией и являюсь, – Дима еще раз вздохнул и посмотрел куда-то вдаль. Ира попыталась сдержать смех, но было похоже, будто она задыхается.
– О, вон и наш транспорт! – все так же почти безразлично промолвил Дима, показывая на судно, приближавшееся к пристани. То ли спросонья, то ли из-за бесконечной пелены дождя сначала мне показалось, будто к нам мчится дореволюционный колесный пароход из какого-то бунинского рассказа. Я понадеялась на то, что скорость у ракеты будет соответствующая ее названию, и что морская болезнь никого из нас по дороге не свалит с ног. Горстка студентов, которые держались как-то в стороне от нас – видимо, боясь наших вечно голодных и уставших красных глаз с огромными мешками под ними – начали о чем-то болтать. Как только ракета остановилась у пристани, они вдруг оживились не хуже цыганского табора, прибывшего на новый стан, подхватили свои вещи и ринулись на борт. Мы зашли последними.
Димка элегантным движением подхватил наши сумки, закинул их на плечи и, пробивая нам дорогу, пошел вперед. Мы с Ирой переглянулись, беззвучно засмеялись и через пару секунд были на борту ракеты.
– Земля, прощай! В добрый путь! – закричал Димка и замахал рукой панораме города. Вид действительно открывался красивый и необычный, учитывая, что я впервые в жизни смотрела на него с этого ракурса.
– Ну, ты еще платочек надуши и маши им, царевна Забава, – захохотала Ира. – «Я выйду замуж только за того, кто построит Летучий корабль!»
– Я женюсь только на той, которая сдаст за меня конструкции! – торжественно парировал Дима.
Внезапно мы притихли, увидев на борту уже знакомую нам фигуру – высокий и грузный седовласый старик в клетчатой рубашке и полосатой кофте (сочетание грозило вызвать у меня отслойку сетчатки глаз) был нашим преподавателем по геодезии Копановым. Три года назад мы проходили с ним летнюю практику, и все, что осталось от нее в моей памяти – это бесконечные мошки, комары, жара и металлическая крышка от нивелира, которую украл какой-то бездомный, живший за забором у полигона. Хотя, конечно, я лукавлю – еще мне запомнилось, что все измеряли и высчитывали мы с Ирой, в то время как Дима истуканом стоял с рейкой в руках. Я помнила, что однажды, перебираясь через трубы теплотрассы, мы наткнулись на лежащую на утеплителе дохлую крысу, и что геодезист, чтобы не стоять с нами на жаре, иногда убегал в свою каморку есть вареную картошку. И надо сказать, я его не осуждала. Еще нам, тогдашним первокурсникам, сочувственно махали из окон общаги те, кто уже давным-давно прошел геодезию. Какие-то парни притащили к окну магнитофон и спрашивали, какую песню нам включить. Я хотела было узнать, нет ли у них кассет Агаты Кристи, но Ира была первой и попросила Ветлицкую. Парни повозмущались, но все-таки нашли какой-то сборник дискотечных хитов 1994 года, и мы были вынуждены слушать завывания про «лунного кота».
– Это же вы – архитекторы? – хитро улыбаясь, спросил Копанов. Мы все втроем быстро закивали.
– Здравствуйте, Виктор Сергеевич, – выдавила из себя Ира.
Путешествие начиналось.
***
С самого начала нашей поездки стало понятно, кто из нас проведет все четыре часа на корме, перевесившись через борт ракеты. Ира толком так и не увидела, насколько прекрасной была панорама города и окрестностей, маленьких деревень и больших сел. На самом деле, до того, как мы ступили на палубу, я думала, что хуже всех будет мне или Диме, но никак не ей. Ира, которая продумывала всё наперед, казалось, должна была предусмотреть и то, что ее может укачать. Утешало лишь то, что дождь притих настолько, что Ира не промокала, стоя на палубе – в каюте она находиться совсем не могла – и мы с Димой могли ошиваться где-то неподалеку. Не знаю, правда, чем мы могли ее поддержать, но тогда нам казалось, что наши невыспавшиеся лица хоть немного развеют общую неопределенность и тоску. До Поречья по течению ехать было шесть часов, против течения – чуть больше семи. Сейчас мы шли по течению, оно казалось невероятно быстрым, но на самом деле, конечно, к поселку мы приближались гораздо медленнее, чем если бы ехали автобусом или автомобилем.
Я зевала – немыслимо хотелось спать, и при этом не оставляло неудобное ощущение, которое всегда преследовало меня, когда я отправлялась в какое-то неизведанное место, где мне никто не был знаком. Ощущение неудобства, нежелания привыкать к чему-то чужому, хотя я и знала, что мне нужно не так много времени, чтобы привыкнуть. И все же чувствовалась какая-то тоска, и ощущение было такое, будто уже нагрянула осень, на улицах пустынно, по утрам над городом держатся туманы, а после обеда можно выйти из корпуса университета и пойти в библиотеку.
Мне нравилась эта атмосфера – я вообще любила осень с ее этой молчаливой загадочностью и уютной пустотой улиц. Казалось, что попадаешь в другой – ирреальный мир, который создал сам – из песен, снов, паутины и желтых листьев.
Но стояло лето, и было понятно, что когда-нибудь дождь обязательно закончится, наступит жара и можно будет пойти гулять в парк или на реку.
Пока же по этой самой реке нас везла ракета. Вернуться мы должны были через три недели.
***
Всю дорогу до Поречья я сталась как можно больше находиться у борта – смотрела на гладь серой реки, которую взрезала летящая по течению ракета, ощущала на коже брызги воды и легкие дождевые капли, дышала воздухом. В паре метров от меня Дима подбадривал Иру, рассказывая ей какие-то истории своего деда о том, как в теперь уже далекие пятидесятые годы он ездил в Симферополь на открытие здания нового железнодорожного вокзала и встречался там с архитектором, по проекту которого строили этот вокзал. Я никогда не была в Крыму, и поэтому мне тоже было интересно послушать. Дима махал руками, рассказывая, правда, не о стиле и особенностях постройки вокзала, а о циферблате часов вокзальной башни.
– Так построено-то здание из чего? – Ира задавала этот вопрос уже несколько раз, но Дима отмахивался.
– Да погоди ты! Я всё равно не помню. Белый какой-то камень. Так вот, а на циферблате угадай, что изображено?
– Ни за что не угадаю, – Ира подняла бровь.
– Во-первых, циферблатов четыре. Во-вторых, напротив цифр изображены…
– Ну не томи, кто? Генсеки? – с серьезным лицом спросила Ира.
– Да нет, – Дима почесал в затылке, – задумка интересная, но их бы не хватило на все цифры.
Ира засмеялась, держась за грудную клетку – видимо, боялась, что желудок и вестибулярный аппарат снова начнут революцию.
– А сколько, кстати, их было? Хотя, ладно, сейчас-то уже какая разница, – со смехом сказала она, – Так и что там изображено, на твоей этой башне с часами?
– А напротив каждой цифры там знаки зодиака! – торжественно выпалил Дима. – Но и это еще не все. Поля, вот ты, – обратился он ко мне, – сможешь назвать знаки зодиака по порядку?
Я вспомнила, что у моей мамы где-то дома была книжка под манящим названием «Астрология с улыбкой». На обложке была нарисована женщина в широкополой шляпе, с пышными золотыми волосами, которая рукой, одетой в перчатку, держала около рта маску льва. Выглядело это все немного странно, но именно эта книжка познакомила меня, да и маму тоже с модным ныне гороскопом. Еще мама выписывала журнал «Наука и религия», откуда мы вместе с ней еще до развала Союза черпали разные интересные сведения, в том числе, и о мировых религиях, стараясь не обращать внимания на критику церкви с позиции научного атеизма, и о всякого рода эзотерике. Я вдруг почему-то именно в этот момент вспомнила историю кыштымского Алёшеньки, загадку великой княжны Анастасии и тунгусский метеорит.
– Ну смогу. А зачем? – коротко откликнулась я. Димкина активность, просыпавшаяся в те минуты, когда это было не совсем к месту, успела меня утомить. Впрочем, Ире уже, кажется, стало полегче – и то дело.
– Вот ты можешь. А там знаки расположены не по прядку – почти все. И еще Девы, Весов и Тельца там вообще нет – вместо них Змееносец, Гончие Псы и Лебедь.
– Чего? – мы с Ирой возмутились одновременно и обозначили свое возмущение одним и тем же словом. Это означало, что мы либо встретимся через год на этом же месте, либо точно проживем еще как минимум семь лет.
– Но это же не зодиакальные созвездия, – Иркина бровь снова взлетела вверх, – какой в этом смысл?
– Прикол какой-то, наверное, – Дима пожал плечами, – но рассказываю, как есть. Сам-то я там тоже не был, как и вы – мы с родителями всё то в Геленджик, то в Анапу мотались. Интересно, какая в Крыму питьевая вода? Меня в Анапе всё время мутило.
Ира поморщилась и собиралась уже было что-то сказать, как вдруг на палубе показался какой-то парень – видимо, он был одним из тех археологов или этнографов, которые ехали с нами. Познакомиться с ними мы не успели – они вместе со своим преподавателем уселись обсуждать какие-то одним им известные «карточки» и «отвалы», а мы почти сразу вышли на палубу, чтобы привести в чувство Иру.
– Вы архитекторы? – спросил парень. Я заставила себя оторваться от серой глади воды и живописных берегов, чтобы посмотреть на того, кто нарушил нашу добровольную архитектурную изоляцию. Он был высоким, с чуть длинноватыми черными волосами, завязанными в короткий хвост на затылке сверху. Сероглазый парень, с очень красивым, как я про себя отметила, профилем, представился Павлом.
– Полина, – отозвалась я. Новый знакомый наклонил голову и улыбнулся:
– Тезка?
– Ну, строго говоря, не совсем…Это… – начала я, но была прервана внезапно оживившейся подругой.
– Меня зовут Ира, а это Дима, – Иркин голос теперь казался намного более бодрым. Возможно, она пришла в себя, увидев симпатичного парня – я знала, что подруга не могла себе позволить выглядеть не лучшим образом при представителях противоположного пола, даже если они никак ее не привлекали.
– Это уровень, которого надо придерживаться, – как-то заявила она мне с видом знатока, подняв в воздух указательный палец. – Нужно блюсти марку.
Что именно Ира вкладывала в это таинственное заявление, я так и не выяснила, однако, кокетничать она могла умело, хоть действовало это и не на всех. Очевидно, на Павла тоже – он выглядел уставшим, – должно быть, как и я, жутко хотел спать.
– Ребята, наша преподавательница просила узнать: вам здесь не холодно? Ваш геодезист сидит в закрытой палубе и пьет чай, все наши играют в «Коммерсанта», а до Поречья еще полтора часа. Не хотите присоединиться?
– Чёрт, если я на этот раз, играя в «Коммерсанта», пожалею шестьдесят тысяч и не куплю совхоз, считайте меня круглым дураком, – Дима подхватил свою куртку с лавки и встал.
– Я готов играть.
– А вы, Полина, от чего бы не отказались? – улыбнувшись, спросил меня Павел.
– Куплю себе кафе «Ивушка» и, как всегда, проиграю.
– Вы не похожи на человека, который так быстро сдается, – усмехнулся парень, – Что ж, пойдемте скорее! – воскликнул он, обращаясь ко всем, – не терпится увидеть, как Полина будет проигрывать свое кафе.
***
К десяти с половиной часам ракета пришвартовалась к пристани Поречья, я оглядела приземистое строение – деревянная резьба, двускатная крыша и подобие колонн.
– Похожа на Волгоградский дебаркадер пятидесятых годов, – сказал Дима, выгружая на шаткий деревянный мост наши вещи, – я в газете видел. А еще, прикиньте, там же, в Волгограде недавно плавучую церковь освятили.
– Удивительно, Дмитрий в кои-то веки заинтересовался архитектурой, – присвистнула Ира, – что день грядущий нам готовит?
– Меня больше интересует, что нам сегодня Дмитрий приготовит, – отозвалась я со смехом. А пристань мне нравится.
– Не «Кавказ и Меркурий», конечно, – раздался позади знакомый голос – но тоже сойдет, – к нам приближался Павел, который нес в руках одну из моих сумок.
– Вот, Полина, ты, кажется, забыла.
– Огромное человеческое спасибо, – поблагодарила я, – там спрей от комаров и мои таблетки от аллергии.
– Надеюсь, здесь ее у тебя не будет. Разве только на пыль этнографического музея? – отозвался Паша. Мы воззрились на него с удивлением.
– Вам что, не сказали, что часть из нас поселят в музее, разве нет?
Мы все втроем одновременно покачали головами – создавалось ощущение, что все вокруг, кроме нас, были уже давно в курсе насчет того, чем именно мы будем заниматься. Организация информирования никогда не была коньком деканата нашего факультета.
– Слушайте, а хотите со мной в музее жить? – Павел оживился, – я скажу нашим руководителям, и нам разрешат. Просто остальных поселят в школу и к местным бабулькам, плавали – знаем. Ребята наши – этнографы и археологи – это перваки, с ними будет наша преподавательница этнографии, потом еще скоро преподы по археологии подтянутся, а мы с вами постарше, да и я вам тут все покажу – не в первый раз здесь. В музее я уже жил в прошлые годы – там на самом-то деле очень неплохо.
Делать было нечего – все аргументы говорили в пользу музея: мы устали и ничего не понимали, хотелось какой-то определенности, да и Паша казался приятным парнем.
– Веди нас за собой, Сусанин, – с ноткой фатализма в голосе провозгласил Дима.
– А ты, я смотрю, разбираешься в истории? Я думал, вы только своей архитектурой занимаетесь, – сказал Павел.
– Сложно найти человека, который бы так ненавидел архитектуру, как Дима, – Ира хихикнула. – А ты историк или чистый этнограф?
– Чистые этнографы только в бане бывают, – Паша захохотал, – так наш археолог говорит, – Я историк, но люблю ездить в экспедиции. Мне кажется, что сибирская деревня – прекрасное место для размышлений.
– «Я хотел бы жить, жить и умереть в России, если б не было такой земли – Сибирь», – сказал я, улыбнувшись.
– В самую точку! – отозвался Паша, – я так люблю эту песню, прямо за душу берет – богатырь-снегирь уже летит, а я еще не выпек хлеба.
Дима и Ира, должно быть, не совсем поняли, что мы имели в виду, но мне почему-то показалось, что с той самой минуты между мной и Павлом установилось негласное взаимное доверие.
– Эй, ребята! – послышался позади знакомый голос. Мы обернулись – за нами, тяжело отдуваясь, шел геодезист.
– Вы это куда намылились? – с улыбкой спросил он.
– Виктор Сергеевич, а мы… – начала Ира, но было видно, что она не знает, что говорить дальше.
– Мы в школу, – пришел на помощь Паша, – там распределение по местам дислокации будет. Вы, как преподаватель, скорее всего, будете именно там жить.
Копанов уставился на Павла так, словно он был привидением, которое вдруг обрело форму и к тому же получило способность изъясняться. Вообще-то, Виктор Сергеевич никогда не отличался способностью запоминать студентов хоть какого-то отделения, кроме тех, которые на определенный момент были объектами его рабочей деятельности, поэтому даже тот факт, что он лицезрел Павла на крытой палубе вместе с остальными, не заставил его вспомнить о том, кто это вообще такой.
– А вы, молодой человек…? – спросил он.
– Я историк, приехал с Мариной Викторовной, – он кивнул в сторону группы своих студентов, которые столпились вокруг высокой черноволосой преподавательницы лет сорока, – вот, предлагаю вашим подопечным пожить в этнографическом музее, заодно, так сказать, ознакомиться с темой нашей экспедиции, не отходя от кассы. Надеюсь, вы не против того, что они будут жить там? – Павел расплылся в широкой добродушной улыбке. Растаявший геодезист согласился, что неплохо было бы поближе познакомить нас с историей поселка.
– Вежливость – лучшее оружие вора, – шепнул мне Павел, беря в руки мои сумки. – Ребята! – крикнул он Ире и Диме, немного отставшим от нас, – идемте от берега в гору! Сейчас нужно идти все время прямо, а потом повернуть у старого купеческого дома.
Глинистый берег серой реки здесь был обрывистым и крутым, к тому же, дождь за последние несколько дней размыл глину, сделав ее вязкой и скользкой, наступая, можно было в любой момент поскользнуться и упасть.
У берега виднелись чахлые кустарники, корни которых проглядывали прямо из глины невысоких обрывов. За кустарниками берег постепенно поднимался еще метра на три, и пока мы стояли в самом низу, нам не было видно ничего, кроме пары дымовых труб домов. Я огляделась и увидела, как два парня историка помогают подняться своей преподавательнице, остальные хватали сумки и девчонок и шли с ними вверх. Не успела я ничего понять, как Паша уже утащил наверх нашего геодезиста и тут же вернулся за мной, протягивая мне руку:
– Идем!
Позади Димка тянул вверх Иру вместе с ее сумками. Было видно, что ему не очень легко, но бросать ее он явно не собирался. Я кивнула Паше и, взяв его за руку, стала осторожно подниматься вверх.
***
Как и обещал Павел, мы свернули у большого старого купеческого дома. Двухэтажный, он казался еще довольно крепким, слегка не внушал доверия разве что, только второй этаж, который был полностью деревянным. Первый же, каменный, явно был очень прочным и, должно быть, собирался простоять без каких-то вмешательств еще как минимум лет двести.
– Это дом купца Леонтия Внукова, – сказал нам Паша, – хороший был мужик, по крайней мере, по воспоминаниям старожилов. Я вам о нем тоже подробнее расскажу и покажу кое-что – уже в музее, правда. Впрочем, он в этом году – не наш клиент.
И тут я поняла, о чем хочу его спросить. За всеми этими заботами со сборами и дорогой, Ириной морской болезнью и Копановым, внезапно свалившимся на нашу голову, я все никак не могла не то что поразмыслить, но и банально спросить хоть у кого-нибудь, чем мы будем заниматься в Поречье.
Паша на мой вопрос удивленно присвистнул и улыбнулся, перекинул одну из сумок на плечо и тут же сказал:
– Вот уж не пойму: для вас специально сохранили интригу или просто забыли рассказать? Давайте-ка доберемся до школы, высушимся, перекусим, а там всё расскажут в подробностях. Но чтобы не заставлять вас ждать, скажу, что мы сюда приехали на реставрацию старинного дома. Вроде как, должны прибыть еще специалисты, а именно архитекторы-реставраторы, но знаю точно, что когда договаривались о том, чтобы прислать сюда студентов-архитекторов, попросили прислать самых лучших. Вы, получается, у себя там самые крутые на факультете?
