Надежда Александровна Белякова
Чудо-нитка
Злат-дворец на серебряном озере
Мой дед Иван частенько сам себе тихонько напевал одну песенку, которую я нигде больше не слыхал. Но, как только видел меня рядом дед, сразу же замолкал или напевал что-то другое. И сколько ни просил я его допеть эту песенку, но ни разу дед ту песню до конца мне не допел.
– Дед Вань! Может быть, ты забыл, о чём дальше в песенке этой поётся? – частенько спрашивал я его. Но дедушка только отшучивался:
– Хм! Как же, разве забудешь эту песенку! С этой песенкой я богаче самого богатого богача был. Да ну её!.. Ни к чему тебе та песенка! Своим умом живи!
Однажды, очень обиженный тем, что дедушка не хочет допеть эту песенку до конца, я сказал ему:
– Дед! Да неправда всё это! Сам напридумал чего-то, – так сказал я, не поверив деду.
Тогда я и сам не ожидал, что так огорчится мой дедушка Ваня тому, что я ему не поверил. И решил дед всё-таки рассказать мне историю этой песенки. Чтобы стало мне понятно, почему никогда не пел он ту песенку до конца и чем ему была она так памятна.
Как-то раз, ещё совсем молодым парнем, пошёл мой дед Иван в лес, то ли по грибы, то ли за хворостом – да это и неважно. А по дороге пел. Петь дедушка всегда любил. А уж когда молодым парнем, кудрявым красавцем был с красивым сильным голосом – так целыми днями распевал. Хорошо на душе – песня весёлая, звонкая льётся. Холодно, голодно, печаль-кручина подступает – такую песню запоёт и так словно всю душу на ладонь выложит. И уж так песней своей распечалит, до самой сердечной тоски. Обо всём ему поётся.
Так и в тот день было – бродил он с песней по лесу. То цветочек увидит – залюбуется, то сучок диковинный подберёт. И не заметил, как с дороги сбился. Казалось ему, что здесь рядом где-то тропинка, которую он потерял. Искал и не замечал, что всё дальше вглубь леса уходит. Солнце садилось, сумерки сгущались, в лесу становилось всё темнее. И сколько ни метался мой дед Иван по лесу, но никак дорогу обратно найти не мог. Чтобы самого себя подбодрить, громче стал дед петь. Вдруг услыхал он, что кто-то поёт в лесу совсем рядом с ним. И недалеко. Голосом грубым, хриплым, усталым. Чувствовалось, что измотался человек, измучился. Тоже, видимо, заблудился кто-то да сам себе и напевает. Чтобы поддержать его, дедушка прислушался, что пел тот человек, и стал ему подпевать, пробираясь к нему сквозь чащобу.
– Раз уж оба заплутались в лесу, вдвоём-то легче будет! Как-никак, а вдвоём веселей! – вспоминал мой дед Иван.
И вот уже почти рядом оказался я с тем человеком, как такое приключилось, что и не знаю, как описать. Одно слово – чудо, да и только!
Тёмный лес наполнило заревом. Стало вокруг ослепительно светло. А свет тот, точно ручеёк, струился из-под ёлки, что между мной и тем мужичком стояла. И прямо на глазах, как гриб из-под ёлки, стал расти сначала маленький, как игрушечный теремок, всеми цветами переливающийся. Пока смотрели-дивились мы на него – он высотой в дом стал. Но и на этом не остановился – растёт выше леса, сверкает. То красным цветом переливается, то ещё каким – не уследишь. Да и сам терем затейливый такой – то шатры золотые, то маковки лёгонькие. И ворота, и всё вокруг было украшено золотыми колокольцами, которые на удивление ладно вызванивали ту самую песенку, которую напевал, а вернее, хрипел нечаянный мой приятель. Вот тут-то мы с ним и вышли навстречу друг другу. Оба онемевшие разом от расчудесины диковинной, что довелось нам увидеть.
Только этому чуду подивились, а уже другое на глазах твориться стало. Прямо у наших ног ручеёк разлился. Сначала маленький такой, едва из-под земли пробился. Стал расти, расти. И вдруг оказались мы рядом с золотым теремом. Жмёмся к нему, а вокруг озеро плещется. Оно раскинулось, да так широко, что краёв-концов этого озера не видно. А терем посередине островком стоит, и всё звенит, и сияет. Две золотые птицы-сирены сидят на воротах и поют. Стоим, к стенам того сверкающего чудо-дворца жмёмся. Отражением звёзд на серебряном озере любуемся. Хотел я напиться воды из этого озера. Беру пригоршню, а вода в серебро превращается.
– Попить бы мне! – говорю. Только и успел выговорить – тут как тут слуги появляются. Да такие разодетые! Я ни в один праздник так не наряжался. А слуги нам говорят с почтением, низко кланяются:
– Пожалуйте, господа, во дворец, мы вас давно поджидаем, кушать уже подано.
Вот так дела! Господами нас величают. Вводят слуги нас во дворец, а там такое застолье пиршественное! Музыканты веселей музыку заиграли, посуда такая… нет, не стану описывать, не поверите. Всё одно мы такое за всю жизнь не видали – нам и не понять, что зачем, что для чего сделано-приготовлено.
После того как поужинали, мы и познакомились. Стали друг другу про себя рассказывать. Говорит этот человек:
– Сам видишь, парень, сколько тут всякого добра, давай решать, как делить будем? – Не знаю, право, как и думать-то мне о дележе. Всё мне кажется, что это чудный сон. Вот-вот развеется, – отвечает дедушка.
– Это-то сон? Это явь, парень, самая что ни на есть явственная! Уж я-то это знаю, дорого я за всё это заплатил… – И стал он рассказывать, с чего всё началось.
– Был я когда-то молодой, весёлый. Добряк, а голос – и себе и другим в радость. Ах, как вспомню! Бывало, идёшь с покоса, а в деревне и стар и млад уж на крыльцо выходят песни мои послушать. Одно плохо, что поутру радость – песня, и в полдень, и к вечеру. Порой всё заменяла – и кров, и пищу. Вот и смутил меня слух, что есть такая песня заветная: её споёшь, и вот это самое богатство вдруг перед тобой и окажется в полном твоём распоряжении. И узнал я эту песенку. И что обогатить одна песенка на всю жизнь может. Но только её и нужно петь! Долго по лесам бродил я. Всё эту песню окаянную пел. Одичал совсем. Голос – и тот потерял. Если б не твой молодой и сильный голос, если бы не подпел ты мне вовремя – не случилось бы этого чуда. Потому что эта песня должна быть спета только красивым и сильным голосом. А иначе – так и не видать бы мне всего этого. Совсем пропал бы.
Слушал его горестный рассказ Иван, а сам примечал, как бедолага этот горемычный, пока всё это рассказывал, вилки со стола, драгоценными камнями украшенные, в карманы засовывал. И подумал про себя Иван: «Вот погляди-ка – богатство кругом какое! Но никак человек угомониться не может! Жадного и вовек не насытить!»
И правда – столы от яств ломятся. Свечи толстенные кругом горят, безо всякой бережливости так и пылают, точно днём ясным солнышко светит. На разные лады ту песню невиданные инструменты наигрывают.
Тут слуги появились, за стол нас усадили, потчуют, как почетных гостей. Три дня пировали-отдыхали. Но как только захотелось мне от радости запеть и запел я, тотчас треск раздался и появилась трещина в стене расписной. Подбежали встревоженные слуги и умоляют никаких песен, кроме той заветной, не петь. Объяснили, что от вольных песен во всём Злат-тереме повреждения начинаются, пострашнее землетрясения. Очень вольные песни опасны для Злат-терема и всего этого великолепия. Живите, сколько живётся, только песен никаких, кроме этих, тут петь нельзя. Призадумался Иван, а тут его попутчик опять спрашивает:
– Как, Ваня, делить всю эту роскошь и Злат-терем будем?
– А никак! Владей всем один, коль тебе в радость! Не по душе мне всю жизнь одну песню петь, вроде как в услужении этому Злат-терему быть! Насытился я и сил набрался на обратную дорогу. Мне в обратный путь, домой пора. Прощай!
Поклонился Злат-терему на прощанье за роскошное угощенье. Слуг поблагодарил, а те проводили его к серебряному озеру. В лодочку усадили и приналегли на сверкающие, бог весть из чего сделанные весла. Ими три раза всего махнули и оказались на берегу серебряного озера, откуда едва виден был золотой терем, стоящий посередине.
– А теперь, пожалуйста, – сказали слуги, – отойдите подальше в сторонку и пойте сколько хотите свои вольные песни. Только уж очень просим: потише, а то от этого может в нашем тереме повреждение произойти.
Глубоко вдохнул я влажный лесной воздух – и как запел любимую свою удалую песню, так и растаяли тотчас и серебряное озеро, и сам терем золотой.
Хоть и темно было, но я твёрдо решил, не медля нисколько, искать дорогу домой. Долго я брёл без отдыха. День наступил, и новая ночь прошла, а я все шёл и шёл. Проголодался очень. Дай, думаю, спою-ка я свою знакомую песенку, ту самую, может быть, возникнет дворец золотой. Перекушу хорошенько. Дальше дорога легче покажется. Так и сделал. Не получилось. Но время от времени запевал я эту песню снова.
Вышел, кажется, день на пятый своего пути на поляну, полную спелых ягод. Ягоды крупные, сочные. Рядом ручеёк журчит. Наклонился я над ручьем, вгляделся в лужицу, что рядом с ним была, и увидел, что стал я совсем ободранный, глаза голодные, щёки впалые – прямо родной братец того человека, которого в Злат-тереме всем владеть оставил. Что было силы запел я ту песенку – надо же как-то спасаться, хотя голос мой изрядно сел. И тут все как по-писаному произошло. И ручеёк в серебряное озеро превращаться стал. И терем золотой на глазах расти стал. Но слуги не выбежали, чтобы на пир зазывать. А вместо слуг выбежала навстречу девушка. Бледненькая такая, лицо грустное, в руках узелок.
Старенькое её платьице было бережно кое-где подштопано и небрежно подпоясано пояском, который переливался всеми цветами радуги. От сверкающих драгоценных камней, которыми он был украшен, исходили яркие цветные лучи.
Сказала она, что рада видеть Ивана. Потому что заждалась, чтобы хоть кто-нибудь отыскал этот золотой терем, чтобы отдать его тому, кому нужен он. Пригласила входить и владеть всем, что только пожелаешь, в этом тереме, а она, говорит, по дому скучает очень. А без присмотра терем оставить жалко было, а ну как пропадёт без хозяйского глаза. И вправду, как-то особенно чисто, уютно было в этом Злат-тереме, словно сердечнее показалось ему всё вокруг.
Только вошёл Иван, представил себе поросёнка жареного и цыплёнка пареного – всёвмиг на столе оказалось. Для удовольствия хозяюшки заказал фруктов диковинных, то землянику под потолок ростом пожелает, то арбуз сладкий с вишню размером – только ничего не веселит хозяйку. Поел сытно, хорошо. Думал, чем развеселить девушку, музыку хорошую, пляски устроить. Прилетели мотыльки, бабочки, как девки в праздник, нарядные, пёстрые, стали они хоровод водить, то так, то эдак. Хлопнул в ладоши – кузнечики стали на скрипках играть, птицы трели выводить, а заморские птицы, попугаи – петь. Одно досадно: и пели, и играли они всё одну и ту же песенку, а она и без того наскучила. Посмотрел Иван на девушку и понял, что и её песня эта только ещё грустнее сделала.
– Надоело мне всё одно и то же слушать! А ведь я певунья была, – словно стыдясь чего-то, посетовала девушка.
– Отчего же это – была? Давай-ка споём, а ну его, терем этот. Он только поначалу радует, а потом тюрьма тюрьмой! – возразил Иван.
И запели они песню звонкую, весёлую. И затрещал Злат-терем со всем своим роскошеством и вмиг растаял. И оказались они в лесу у ручейка.
– Позволь, певунья, провожу тебя? – спросил Иван у красавицы.
– А и вправду! Проводите, пожалуйста! Страшно одной в лесу! – честно призналась девушка. Так отправились они в путь.
– Коротка ли дорога была, длинна – не помню. Только помню, песен много пели. Помню, что краше и краше девушка становилась, румяней, а глаза озорные, весёлые, – вспоминал дед и сам словно молодел от этих счастливых воспоминаний. – Вскоре показалась деревня, откуда родом моя спутница. Выбежали родители девушки, радостно встретили нас. Дочке уж так радовались, так радовались!
А я, как с родителями познакомился, так сразу и объявил им, что желаю на дочке их жениться, потому как невозможно до чего в неё влюблённый. Такой влюблённый, что и описать невозможно.
С тех пор и живём-поживаем с бабушкой твоей. И ни о золотых теремах, ни о серебряных озёрах не тужим. Детей вырастили, теперь внуков растим. А песенку ту до конца не пою, чтобы неповадно было на всякое глупое баловство время тратить. Потому что не стоит ни Злат-терем, ни серебряное озеро вольной песни, что от души поётся! – сказал дед. И правильно сказал!
Тимошка
– Здравствуй, Тимошка! – крикнула соседка, увидев, что её сосед, малыш Тимошка, мальчонка лет пяти от роду, спешил к реке на рыбалку. Он волочил за собой пустое ведро, которое, подскакивая на кочках, гремело, ударяясь о землю и камни. На его детском плечике лежали огромные, настоящие удочки.
Тимошка оглянулся и ответил ей и соседям, собравшимся у колодца и обсуждающим новости в их деревне:
– Здравствуйте, соседи дорогие! Доброго здоровья всем!
– Эй! Тимошка! Да ты опять на рыбалку? Да в такую-то рань? – удивилась соседка.
– Да! На рыбалку! Я рыбалку люблю! – ответил Тимошка и пошёл вниз, спускаясь по крутому берегу к реке.
Когда Тимоша скрылся из глаз, все соседи с пониманием вздохнули о судьбе малыша Тимоши, о его сиротской доле.
– Да! В нашей деревне чудеса не переводятся! Говорят, что и прадед нашего Тимошки тоже заядлый рыбак был. У них в роду все такие. Сколько захочет, столько и выудит! Вот такой талант, такое наследство в их семье от отца к сыну переходит! И Тимоша наш рыбаком уродился. Как только на ножки встал, первые шажки сделал, так на рыбалку и потопал! Совсем малыш ещё, сам-то – дитя малое, а рыбачит всем на удивление, – обсуждали соседи меж собой.
И как рыбачит! Усядется удить там, где ни у кого не ловится. И одну за другой рыбин вытаскивает. Что на пруду, что на реке – всюду Тимошке удача. Идёт к нему рыба как заговорённая. Вот такая милость, такой талант от рождения у него. Да… Такой же и у отца его, и у деда был. Вот ведь повезло мальцу: всегда обед ему, сироте-то. Талант такой ему – просто спасение! А народ удивляется: как такой махонький мальчуган так ловко справляется с уловом?! И ну с расспросами к нему:
– Может быть, ты слово заветное знаешь?
А Тимошка возьми да и соври:
– Знаю, конечно! Но – не скажу. В этом слове всё моё богатство!
Вот как! Так загордился мальчуган, что зазнаваться стал. Для него, малыша, рыбалка – озорство пустячное! Детская забава, да и сам он – дитя малое, неразумное.
Поспорили как-то раз мужики на сто рублей, что от рассвета до заката удить будут. И наш Тимоша с ними решил пойти на спор удить. И гордо всем заявил:
– Буду удить и поймаю сто отборных рыбин! Мальки, понятное дело, не в счёт! Их сразу выпускать будем!
– Чудеса творятся в нашей деревне! Эк завирается и хвастает мальчонка! – выслушав Тимошкину похвальбу, решили соседи и разошлись по домам.
Но Тимошкино заявление растревожило всю округу! Соседи судачили и спорили об этом между собой. Многие думали, что не поймает Тимоша сто рыбин. Быть такого не может! Потому что оскудела река. Не ловится рыба как прежде! Только Тимоша наш всегда с уловом! Но сто рыбин – это слишком даже для него!
– Это он загнул! – решили мужики. И поэтому смело скинулись по рублику, чтобы собрать сто рублей для спора с Тимошкой. И в назначенный день с удочками да вёдрами отправились на рассвете к реке. Толпятся, место выбирают. Угадать пытаются, на какое место наш Тимофей сел бы. Тут и Тимоша идёт, ведром пустым для будущего улова гремит. Сам-то росточком чуть повыше ведра. Увидев Тимошу, народ к нему с расспросами:
– О! А вот и сам Тимоша идёт! Где удить-то будешь, Тимоша?
– Здравствуйте, люди добрые! Всем моё почтение! А вы садитесь кто где хочет. А я сяду, где место свободное останется. Мне-то всё равно, где удить. Мне всюду удача!
Подивился народ. Но… И вправду сел Тимоша, где место осталось после того, как все рыбаки расположились поудобнее. И что там к закату! И к полудню выудил сто рыбин! Да таких, каких в этих местах со времён дедов и прадедов не ловили. Некоторым везло: кто три, кто четыре рыбины поймал! Радуются своему улову. А тут вдруг слышат – Тимошкин голосок раздался. Звенит колокольчиком его радостный смех:
– Ха! Ха-ха! Сразу сто! Я выиграл!!! Всё!!! Я выиграл… Выиграл я сто рублей! Ха-ха!
Вот так-то! Выиграл Тимошка! Поймал, как и говорил, ровно сто рыбин!
О Тимошином везенье далеко слух пошел. В других сёлах народ тоже до диковинок охоч. И там мужики скинулись по рублику – и к чудо-мальцу, к Тимошке нашему, пошли с предложением удить на спор:
– А выудит ли Тимошка на спор триста рыб один против нашего общего улова?
А Тимошка в ответ – нисколечко не смущаясь:
– А вот и выужу! Триста рыбин один поймаю! Выиграю спор! Ха-ха!
Срок оговорили такой же – от рассвета до заката. Чтоб вольготней расположиться – всё ж триста мужиков и любопытствующих не счесть, – решили у озера собраться. И Тимошке у озера собраться порыбачить затея приглянулась:
– Да! У озера лучше будет! Будет всем место на берегу! Вот увидите, выиграю, ха-ха-ха! Да пока вы свои удочки доставать будете, а у меня весь улов будет готов! Ха-ха-ха! – смеялся Тимошка.
Так и на этот спор Тимошка со смехом согласился. Хоть и отродясь таких денег в руках не держал. Куда ему – малышу! Да и сироте! А рубль в те поры высоко стоял, дорого стоил. Вот так верил Тимоша в свою удачу, что платить ему не придётся! Поговаривали в наших местах, что помогают Тимоше, хм… даже и не знаю, как объяснить такое. Словом, духи речные, что чистоту рек хранят, о рыбах заботятся: Королевна Берегиня Речная, Баламут Прудовой, Князь Озёрный и сам Водяной. Но можно ли тому верить? Кто знает? Может, сказки всё это? И чего только не рассказывают люди!
Но сказки сказками. А те, о ком те сказки сказывали, духи речные – Водяной, да и Баламут Прудовой, Князь Озёрной Глади, и сама Королевна Берегиня Речных Вод – все они были очень озабочены тем, как бездумно ловит рыбу на потеху себе и всем вокруг Тимошка.
Собрала Берегиня Речных Вод всех своих жителей речных, озёрных да болотных на совет. И поведала о своей тревоге:
– Вот ведь что удивительно, когда вспоминают о нас – так сразу говорят: «Всё это сказки, сказки!» А я и все мы здесь! Вот – живём в реках и озёрах, – обратилась к своим Берегиня Речная. – Да без нас совсем опустели бы реки! Заросли бы ряской, в болота превратились бы! Я – Речная Берегиня, хранительница рек и рыб, в ней живущих, видеть это безобразие не могу!!! Мы все вместе – ты, Баламут Прудовой, Водяной, Князь Озёрный! Мы все возмущены!
Баламут Прудовой взметнулся волной среди глади водной и заявил:
– Точно! Меры не знает наш Тимоша!
И Князь Озёрный тоже волной вскуражился и прошумел камышами прибрежными:
– Да! Ловит и ловит Тимоша на потеху ради спора нашу рыбоньку! А о будущем не помышляет! Сколько же можно терпение наше испытывать! Сколько же можно рыбу бездумно истреблять?
Баламут Прудовой и Водяной зашумели водными перекатами:
– Правильно говоришь, Берегинюшка Речная! Королевна ты наша! Мы все одарили его прадеда Тимофея талантом сколько нужно для его семьи рыбы ловить. Талант в его роду наследовался. Но вот чем закончилось! Нашу милость в потеху этот малыш Тимошка превратил!!! Мы ему помогали, чтоб ему, сироте, всегда помощь была, – рыбу посылали сколько захочет! А он – безобразничает!
– И я, Князь Озёрный, и все мы сердимся на него! Ты права, Берегиня Речная! Хватит тебе слёзы-жемчуга ронять, рыбу жалея! Давайте решать, что делать, как вразумлять Тимошку будем, что без толку серчать на него! Он дитя неразумное! Королевна – Берегиня Речных Вод, Князь Озёрной Глади, Баламут Прудовой, совет держать будем!
– И я – Баламут Прудовой, вот что скажу! Дитя неразумное Тимошка, потому и шалит! В последний раз! Поможем ему! Быть может, повзрослеет и перестанет бездумно без надобности лишнюю рыбу из вод брать.
– Он же, Тимошка, не знает, не ведает, что милость эту щедрую – рыбу ловить в любой час и время года – дед его Тимофей Тимофеевич от тебя, Берегини, Речной Королевны, в дар получил! – возмутился Водяной.
– Да уж, так хороши были его песенки! В благодарность за них и одарила я его талантом рыбака – рыбу ловить сколько пожелает. Только удочку закинь! – с умилением вспомнила Речная Берегиня.
– И от тебя, Князя Озёрного, в дар помощь получил! – напомнил Водяной.
– И от меня тоже! Я сам в его сети рыбу загонял, когда он свои песенки распевал! Да мы все тогда, все вместе одарили прадеда нашего Тимоши этим талантом. А талант наследуется от дедов-прадедов, от отца к сыну. И вы ему подпевали, Дух Прудовой и Баламут Болотный.
– Да, мы все и по сей день поём песенки прадеда Тимошкина, – признались в ответ Дух Прудовой, и Баламут Болотный, и сосед их Водяной.
– И я, старый Водяной, тоже его песенки ох как люблю! Потому и согласился вместе со всеми, чтобы прадед Тимошин мог семейство своё прокормить – сколько захочет в любой день и час рыбы выловить. Но он никогда больше, чем нужно, рыбы не брал. Уважал и потому и благодарил за щедрость и заботу всех нас – жителей речных и озёрных вместе с болотными. С берега низко кланялся, когда с рыбалки возвращался, и нашей Королевне – Берегине Речной и Князю Озерному.
Тут и Берегиня Речная припомнила:
– Да… земли-то у него своей не было. Ни корову пасти, ни овец. Вот этим талантом и жил и каждый день богат им был. Но не только почтением и пением заслужил он его.
Князь Озёрный тоже высказался:
– Дед нашего Тимошки и на деле почтение своё выказал – ряску на реке и в прудах собирал. Чистил воду, чтобы дышала она. Летом нырял, чтобы старые разросшиеся водоросли собирать со дна, как сорняки с грядки. Мостки ладные стругал и сколачивал, чтобы девки где ни попадя воду не мутили, зря не баламутили. Уж чтоб в одном месте. Следил строго, чтобы не рыбачили, когда рыба на нерест пойдёт, и пояснял: «Сейчас её нереститься пропустишь – потом улов богаче будет!» Знал он о нас по старинным преданиям. А сердцем чувствовал и верил, что живём мы в водах речных, озёрных, морских да океанских и соблюдаем миропорядок там под водой, как цари да короли на земле. Каждый в своей стороне. И так ему по сердцу был этот миропорядок, что аж до умиления, от сердечной нежности слова сами собой в песни складывались. Потому что душа его очень явственно красоту ощущала. А где красота истинная, там и правда. Сидит, бывало, дед Тимоши один в лодочке или на берегу. Кругом тишина, ни души. И тихо напевает немудрёные светлые свои песенки о вечной мудрости жизни под водой и красоте неизъяснимой здесь, над водой, под небесами. И ему хорошо – и мне, Князю Озёрному, почтение отрадно!
– А как ты, Королевна-Берегиня, на дне речном пританцовывала и подпевала ему, помнишь? – спросил Баламут Болотный Берегиню Речную.
И она согласилась с ним.
– Да, как не помнить такое? – призналась Берегиня Речная и продолжила вспоминать былое: – От радости, что песенки такие славные, самую лучшую рыбу за полученное удовольствие всегда сама на крючок его удочки насаживала. Ой! Правда! Самую лучшую! Это правда, Баламут Болотный! И этот чудесный дар, полученный дедом за его добродетели, перешёл к отцу Тимоши. А от отца – к самому Тимошке.
– Эх! Тимоша, Тимошка! Талант – он как цветок. Уж каким бы расчудесным ни был, а питать его, охранять нужно, а не то увянет до срока! – сказала Берегиня и запела песню прадеда Тимоши, чтобы время скоротать до того денька, когда Тимошка опять на спор удить на речку отправится.
И наступил тот день спора. И опять победил всех рыбаков наш Тимошка. И опять разнёсся его радостный крик над водой:
