Каждое занятие – новая Судьба! Новое ученье – пепел прожитого дня. Поворот всех флюгеров по ветру туда, где я не бывала отроду ни дня. Буду пьющей прачкой, гладить до утра чужие распашонки, пену-кружева. Королевой гордой, холить короля. Мудрой повитухой, роды принимать. Беззаботной шлюхой на столе плясать. Вдовою невестой стану месить тесто. Иссушу наукой глупые глаза, почерком изящным написав трактат: «Как пройти по жизни, избежав затрат», «Что на Свете можно, а чего нельзя». Сколько разных жизней в запасе у меня! Всходы и утраты, слезы до утра. И всякий раз – надежда, что жизнь прошла не зря.
Ледоход
Колотым льдом по реке плывёт черновик уходящей зимы. Эта зима зовется весной, в ней ещё теплимся мы. Льдины-страницы плывут в неизвестность, скрипят и рвутся незримой рукой.
На берегу той реки – Поэт, сидит и ждет свидания с Мыслью. Одеждой утопленника сброшены: память и даже имя в надежде найти сквозь наготу смысл жизни. Потерянность в мире – занозой в душе. Спасение в само открытии, когда археология Эго не помогает ему: Поэт той породы, что пригвождает себя к гвоздю. В звуках ищет слово и смысл. Он мерит себя по последнему шагу, и греет его не остывшая радость побед. Очнись! Смахни с себя пыль заблуждений: Картина не только верхний красочный слой, а пройденный путь только тобой, Все взлёты, и даже падения. И каждый из нас ежесекундно — вся протяжённость: от первого вздоха, Включая все счастья мгновений. И всё, что любил никогда не покинет! И весь алфавит стекает в тебя — Конечной инстанцией Слова – Я. И снова читается с радостью вздоха — – «Аз есмь червь!» – «Аз есмь царь!» – «Аз есмь Бог!» – на ломких страницах Весны ледохода.
Зима-Лето
Зимний муж, летняя жена — им не встретиться никогда. Муж идёт на охоту, снег скрипит под ногами. А жена его по воду босиком по зеленым лугам, по цветам осторожно ступает. Каждый занят своей кутерьмой, день деньской – времена мелькают. Год за годом бредёт зимний муж домой, утопая в сугробах снежных. А жена его летняя ждёт мужа нежно. Вот уж сотни лет верна ему безнадежно! Бескрайнего лета жена по солнечным кружит полянам: где тропинка заветная та? Увы, но она не знает! Зимний муж заплутав, в бесконечной зиме, замурован в ней, как в западне.
Зимний муж, летняя жена… им не встретиться никогда.
От краски до цвета
От краски до цвета, как от бессонницы до рассвета. В брод брести по облакам, За Судьбою по пятам, как от цвета до света. Сквозь чащобы заблуждений, чтоб дойти до снов основ, Где, как ребусов намёки, предсказаний туман слов. По неведомым местам, по преградам растеряв, Свое имя в звон осколков в день базарный разменяв. И толмачить с неживого и забытого давно На нежданно вновь рожденное, принимая, как своё. Переводы звука в слово, красок тубы в яркость дня, Музыку и отзвук-эхо примиряя меж собою, Перештопав всё былое, и простить за всё любя.
Давай с три короба наврем
Давай с три короба наврем!!!! И в этом будет больше правды, чем в перечне событий за вычетом времен, когда без камертона близкого дыханья пришлось справляться с омутом желанья, и невостребованности; доброты и слова, когда, пересекая ледники пустынь, передвигаясь плавниками, избитыми об лед, их украшала каблуками немыслимых высот. Зачем весь этот мусор между нами? Когда перекрестке всех времен мы горстку слов друг другу дарим… Давай с три короба наврем!!!! И в этом будет больше правды.
Гамак
Подвесить дачный гамак между стрелок; минутной и вечности. И упоительно врать до утра, наслаждаясь ленью беспечности; О том, как прошли года сквозь сито самой себя. И к черту подробности правды! Вся истина старым котом исходит теплом и мурлыканьем, звучанием голосов в точке скрещения дней, в пикселе разных времен, текущих мимо всего, что дорого было и мило без нашего участия в нём мимо, мимо, мимо…
Чай
Завари мне чай, как прежде – пополам с мечтой, с ароматом нежной лжи, с привкусом надежды. Завари мне чай!!! Тот забытый и беспечный, Чай на старой даче: на террасочке ажурной; щели-кружева, ветром продуваемой, как флейта и скрипучей до утра! Двадцать лет тому назад вмиг дотла сгоревшей Зари мне чай!!! И плевать, что пепел уж давно развеян! А мы снова сядем вновь на той терраске! Старый анекдот станет совсем новым! Над ночными дачами смех наш полыхнет. Знаем, что минуют нас радость и удача. А мы будем чай свой пить из бездонных чашек!
Мой старый эльф
Мой старый эльф хохмач и забулдыга прикинулся кукушкой на часах. На циферблате, словно на заборе, выводит вместо цифр звонкий мат! Морочит голову торжественно, кукуя; что каждый век летит, как час, копейкой в пропасть мимо старых джинс потертых в дырявости карманов-черных дыр, летит минуя; благополучие твердынь самообмана, что по мечтам своим воздастся каждому из нас!
А я на забулдыгу-эльфа не сержусь! Подсаживаюсь рядом и кукую. Так, словно, делом занята, тружусь! Эх, кабы знать, кому же я кукую?!!! В надежде, что тоску его раздую! Оплакивая, чей-то век и час. Быть может даже мой? — мне кажется подчас.
Чур меня Песня
Отчего это у любви исполнения сроки так коротки? Что коришь по утру, уже к вечеру этим окована. И только последняя дура решиться бранить балагура! Ей придется платить каламбуром за свет, за чаи, за постылые, стылые дни. Я не стану корить бездельника в ожидании понедельника! Не сужу я гуляку беспутного, не ругаю скрягу нудного, чтоб не жить под дырявым до звёзд потолком, сожалея о прошлом потом. Сбереги от лихой напасти; с раскрасавцем найти своё счастье! От картежника ясноглазого, Чур меня, от крапленой напасти! От бесстыдника лупоглазого на пути колодно-острожного! Кто-то мне возразит, возможно, Но отвечу я: – «Чур меня, если можно!»
Единым словом
Ох, эта скупость на слова: «Одним ударом семерых» — Единой рыбой вся толпа сыта, единым словом – вся толпа умна. Терпению предписаны все свойства и оттенки рабства, оно же триедино навсегда: Терпение раба; в нем дерзновенен выбор жизни, Раб вынужден терпеть, в надежде на освобожденье. Терпенье ради цели, где все ступени мастерства переползаешь, а не паришь над ними, и не восходишь гордо и надменно. Терпение в любви – и есть Любовь сама: Приятие любимого с его пороками до дна, Претерпевать безумие его же бесов ради первоначального него, Такого, каким был создан Богом, И через мглу всю Душу его видеть, любовью возвращать ему новорожденности святую чистоту. Когда в любви вся мера — есть отражение высоты его: В конечном счете каждый терпит лишь свое. И дышит воздухом, не тленом. Есть интонация Судьбы, В которой жив весь смысл сути. Но правит заблужденье мечты, Которую дано нам выбирать, Затерянным в пути.
Воскресенье
Прощенного воскресения Блаженная благодать, Когда тают снега в саду, Земных радостей дня, Ни взять-ни отнять. Даже ворью не по плечу Головы повинной Украсть чистоту. Покаянно простить И дальше шагать, Поминая о том, сколько раз Сам был прощен, Словно капелью крещен, И вновь народился невинным. Ангелы правят столбцы грехов: Перерасчет основы основ. И новое небо над головой Чистым листом реет о том, Что вдоль горизонта с обнуленным счётом: Дебет-кредит грехов Зачёркнут!
Титаник
– «Расскажи о первой любви!" Словно в детстве вечернюю сказку прошу. Но в ответ; все курортных романов круги да загульные виражи, или вовсе; печальный рассказ в стиле: «со слов потерпевшего…» Но, упрямая, я пою на обломках былого крушения, достаю свой «Титаник» со дна и плыву к сновидениям моим: к берегам забытой мечты. – «Расскажи мне о первой любви!» Я прошу моего глухонемого-немого попутчика.
Возвращение
Когда усталый Бог вернется, он снимет у порога нимб. Потертый плащ на вешалку повесит. Босые стопы вытрет и войдет в наш мир. Бардак наших беспутных судеб, смутит и огорчит его. Но верится, что терпеливо спросит: – Зачем вы искромсали Вечность до stop-кадра одного? В конце тоннеля погасили Свет? Вы исписали вдоль и поперек grafitti стрёмными скрижали, написанные так любовно для ваших прадедов ЗАВЕТ? Там каждый штрих опорой; Надежды, Веры и Любви!
Вериги наши самооправдания ему, конечно, не нужны. Он в старые мешки разложит Налево; плевелы-грехи, Направо; нашу боль и зерна гнева. И, нас не слушая, вновь примется за дело. Опять на целую неделю! Ему мы больше не нужны; для правых и неправых для шлака пыльные мешки.
От любви
От любви любви не убывает! С нашей смертью жизнь не умирает! И бездонной чашей выплывает Издали ладья воспоминаний наших: всё, что было или не бывало, сон и явь-всё наша жизнь едина. Не отсечь, отредактировав былое! Только б не забыть, не обронить, как птенца из теплого гнездовья, то, что было послано с любовью. Донести, не расплескав, рассказ старику седому! Добреду однажды до его зимовья. О том, что получилось из его затей, о том, что не случилось в веренице им же данных дней.
