Мэри Элизабет Брэддон
Кровавое наследство
22
Лионель вел в Вильмингдонгалле новую и приятную жизнь. Он зарабатывал в неделю такую сумму, которая намного облегчала бедственное положение матери и сестры. Он жил в доме, наполненном драгоценными произведениями искусства и окруженном живописными видами, на которых отдыхали его глаза, утомленные созерцанием почерневших от дыма улиц и труб Лондона. Работа его была нетрудная – так, по крайней мере, она казалась ему после переписки, которой он прежде занимался по целым дням. Он мог всегда располагать собой и мог, когда ему захочется, прогуляться или прокатиться верхом по окрестностям, так как верховые лошади банкира во всякое время были к его услугам. К тому же он всегда был вблизи Юлии. Он слышал ее пленительный голос, когда она пела под аккомпанемент фортепиано или гитары, виделся с ней каждый день по нескольку раз, встречал ее в саду и часто проводил с ней в беседах по нескольку часов. Лионель был бы вполне счастлив, если бы совесть его не упрекала. Как он ни старался оправдать свой поступок, он все-таки чувствовал, что был не прав, вступив в сношения с Рупертом Гудвином, на которого мать его смотрела как на врага. Уже целую неделю Лионель жил в Вильмингдонгалле, но не встречал больше старого безумного садовника. Однажды он вышел в сад подышать свежим воздухом; идя по густой лавровой аллее, он вдруг увидел стены северного флигеля Вильмингдонгалля. Это древнее строение, казалось, набрасывало мрачную тень на сад. Лионель хотел было уйти с этого места, как услышал слабый стонущий голос. «Сквозь эту щель в ставнях, – говорил этот голос, – я видел, да, сквозь эту самую щель».
Лионель обратился в ту сторону, откуда послышались эти слова, и увидел старого садовника, который стоял у одного из окон нижнего этажа и смотрел в щель крепкого дубового ставня. Это действие было так странно, что возбудило бы любопытство в каждом. Лионель стал ждать, не скажет ли старик еще чего-нибудь. Он стоял, облокотясь на подоконник и крепко прижав лицо к ставне, и, казалось, следил за ужасной сценой.
«Не делайте этого, барин! – воскликнул он подавленным голосом и задрожал всем телом. – Ради Бога, не делайте этого! О, этот ужасный нож! Это страшное кровавое убийство! Не троньте его, барин, нет, нет, не троньте его!»
Утомленный своим внутренним волнением, он отвернулся от окна и увидел Лионеля, который стоял перед ним, бледный и встревоженный. С яростью бросился к нему старый садовник.
– Это вы! – воскликнул он. – Вы опять подслушали меня? Я вас знаю! Вы подслушиваете, вы хотите открыть страшную тайну! Но вы ничего не узнаете! Нет, говорю вам, – вы ничего не узнаете! Мне уже недолго остается жить, и я сохраню эту страшную тайну до своего смертного часа! Говорите, молодой человек, много я сказал? Говорите, или я задушу вас!
Слабые руки старика судорожно схватились за галстук Лионеля, но молодой человек тихо освободился от них.
– Что я говорил? – повторил садовник. – В бедной моей голове иной раз все мешается, и я тогда воображаю, что вижу страшные вещи: ножи, кинжалы, убийство, – ужасное убийство, – вижу человека, стоящего над темной лестницей, а за ним другого, вонзающего ему в спину нож и сталкивающего его вниз, в погреб! Но все это лишь сон! Мучительный сон! Но он так часто возвращается! Так часто!
Невыразимый ужас овладел стариком при этих словах, он судорожно схватился за руку молодого человека, устремил глаза на то окно, в щель которого он сейчас смотрел. Дрожь пробежала по телу Лионеля. В словах садовника было что-то, что говорило ему, что это не только безумный бред старца, но что тут скрывается страшная тайна, относящаяся к Руперту Гудвину. Лионель решил открыть ее, как бы ни были страшны ее последствия. Но для этого нужны осторожность и лицемерие; необходимо успокоить старика и постараться приобрести его доверие.
– Пойдемте, мой друг, – сказал он, бережно взяв под руку садовника, – успокойтесь. Вы стары, и такие мысли утомляют вас. Оставим это мрачное место и поговорим о других вещах.
– Да, да, оставим его! Мне здесь нечего делать, вовсе нечего делать, а все-таки какой-то демон постоянно тянет меня сюда! Я его не вижу, но чувствую его прикосновения, – он берет меня, и я против воли следую за ним и смотрю в щель этого окна и опять все вижу! Все также, как видел в тот вечер, когда случилось это ужасное убийство!
Он показал пальцем на седьмое окно флигеля. Лионель заметил это и тихо увлек за собой старика.
– Вы старый служитель дома? – спросил Лионель.
– Да, очень старый и верный служитель. Я семьдесят лет служу здесь. Нынешний хозяин мрачен, холоден, горд, и взгляд его внушает мне невольный ужас. Но кровь Гудвинов течет в его жилах, и старый Калеб Вильдред никогда не будет свидетелем против него.
Лионель долго разговаривал с садовником, но так ничего и не выведал, кроме того, что существовала какая-то тайна, которую старик унесет с собой в могилу.
В сильном волнении Лионель лег в постель в тот вечер. Всю ночь он ворочался с боку на бок, а когда ему случалось забыться, то страшные сны тревожили его. Он видел Юлию, бледную, с растрепанными волосами, лежащую у ног его и умоляющую пощадить отца ее и не открывать его преступления.
23
Злость и жажда мести наполняли сердце Гудвина, когда он оставил Клару Вестфорд. Если бы Клара поддалась искушению принять его богатство, он защитил бы Виолетту от преследований маркиза. Но она отвергла его, и он твердо решил погубить девушку. С этим намерением он отправился в клуб, где его ожидал маркиз. Он нашел Рокслейдаля в комнате для курящих.
– Ну, Гудвин, – воскликнул он, с живостью встречая банкира, – видели ли вы девушку и приготовили ли все как следует, чтобы представить меня?
– К несчастью, нет, любезный друг, но как светский человек, я могу вам дать совет. Вы знаете эту хорошенькую девушку, которая так походит на еврейку, – мисс Вобер, если не ошибаюсь?
– Да, как же!
– Вот она нам может быть полезной. Что вы скажете, если я предложу вам поехать к ней?
– Хотя все это и отдаляет мою встречу с мисс Ватсон, – ответил маркиз, – но если вы находите необходимым этот визит, так поедемте тотчас же. Кабриолет мой ждет внизу.
Оба немедленно отправились к мисс Вобер на квартиру. К счастью, они застали ее у себя. Доложив об их приезде, лакей возвратился провести их к ней. Герцогу Гарлингфорду стоило много денег исполнение всех прихотей прекрасной дамы. Комнаты ее были убраны роскошнейшим образом, и сама она в великолепнейшем костюме лежала на шелковом диване.
При появлении гостей она лениво приподнялась.
– Прошу вас не беспокоиться, мисс Вобер, – сказал маркиз. – Я только пришел побеседовать с вами несколько минут и привез с собой своего друга, мистера Гудвина, о котором вы, без сомнения, не раз слышали. Вы, должно быть, устали после продолжительных репетиций? Театральная жизнь, верно, очень утомительна?
– Да, крайне, – она презрительно пожала плечами, – в особенности когда справедливые требования не исполняются. Участвовать в балете вовсе не было моим намерением, но ведь мистер Мальтраверс никогда не выслушает меня, хотя взял с улицы совершенно обыкновенную девушку и поместил ее в главной сцене нового балета.
– Вы говорите о мисс Ватсон? – воскликнул маркиз. – Это действительно восхитительнейшее существо, какое я когда-либо встречал, и нисколько не удивлюсь, что мистер Мальтраверс очарован ею.
Эстер Вобер бросила на него взгляд, огонь которого придал ее лицу почти сатанинское выражение.
– Если вы находите красивой эту безжизненную куклу со светлыми волосами, – сказала она, – то, конечно, можете похвалиться большим вкусом.
Мистер Гудвин воспользовался этим случаем, чтобы вмешаться в разговор.
– Что касается до меня, – сказал он, – то я согласен с мнением мисс Вобер: такая красота не в моем вкусе. Я предпочитаю выразительную брюнетку, напоминающую Восток. Но все это не помешало одному из наших друзей, мистеру Семпрониусу Сикемору, – сказать правду, человеку весьма обыкновенному, – влюбиться без памяти в эту молодую особу. Он желает познакомиться с ней и даже хочет жениться на ней, если она только согласится.
– Он, вероятно, богат? – спросила Эстер.
– О, нет, кроме тех денег, которые он берет в долг у своих друзей, у него нет ни одного пенни!
– В таком случае он молод и хорош собой?
– Ни то, ни другое. Ему сорок пять лет, и голова его украшена отвратительнейшим париком.
– И этот человек хочет жениться на мисс Ватсон, любимице директора, «королеве красоты»?
– Да.
– Но если она не согласится?
– Этого-то мы и опасаемся, мисс Вобер, – сказал банкир, – и поэтому мы с маркизом придумали маленький план, который доставит нам некоторое удовольствие, а нашему другу Семпрониусу молодую, смазливенькую жену. К несчастью, Сикемор так дурен собой, так глуп и толст, что молодая девушка тотчас откажет, если ее спросят, и потому нужно выдумать маленькую хитрость, например похищение. Под каким-нибудь предлогом надо заманить ее в карету, которая привезет ее вместе с Семпрониусом в уединенный замок графства Эссекс, принадлежащий маркизу Рокслейдалю. Там «королева красоты», увидев, что репутация ее потеряна, не замедлит согласиться скрепить эти узы браком, по случаю которого мисс Ватсон оставит сцену, уступив свое место особе, более способной восхищать публику.
Маркиз с удивлением слушал весь этот разговор. Он не понимал цели банкира, но вверился его хитрости и изобретательности.
Для Эстер предложение банкира было большим искушением. Она ненавидела Виолетту Вестфорд за ее красоту, за ласковое с ней обращение директора, за то, что публика восхищалась ею, и за ее скромное поведение. Эстер было трудно противостоять искушению участвовать в заговоре, посредством которого она могла избавиться от своей ненавистной соперницы, и к тому же видеть ее, соединенную с человеком, недостойным ее.
– Что же я могу сделать, чтобы привести ваш план в исполнение? – спросила она после некоторого колебания.
– Мы вас только просим представить нас мисс Ватсон таким образом, чтобы она ни в чем не заподозрила нас.
– Мисс Ватсон – необразованная особа, – с неудовольствием сказала Эстер, – и к тому же я с ней в таких отношениях, что сразу не могу заговорить с ней. Но если вы подождете до следующего понедельника, то за это время я постараюсь сблизиться с ней.
– Без сомнения, – ответил банкир, – мы подождем до понедельника.
Маркизу этот долгий срок вовсе не понравился.
– Но если можно устроить это дело раньше, мне было бы очень приятно, – сказал он.
– Нет никакой возможности, – возразила Эстер, – и даже до понедельника оно мне будет стоить много труда.
– Если только может, удовлетворить вас лучший бриллиантовый браслет, какой только можно найти у золотых дел мастера, любезная мисс Вобер, – с живостью сказал маркиз, – то труд ваш будет вознагражден.
Эстер улыбнулась. Месть прельщала ее, но и бриллианты имели большую цену в ее глазах. Руперт Гудвин наблюдал за ней, и какая-то меланхолическая тень показалась на его лице. «Кто она и откуда? – думал он. – Откуда это поразительное сходство между ней и той, умершей? И слухи, будто бы она из рода испанских евреев. Странно».
Уговорившись встретиться в понедельник вечером за кулисами Друрилейнского театра, приятели оставили богатую квартиру мисс Вобер и отправились в клуб обедать.
– С какой стати вы вмешали Семпрониуса в это дело? – воскликнул маркиз, когда они сидели друг против друга за накрытым столом в клубе.
– Чтобы он служил нам полезным орудием, – ответил банкир. – Мисс Вобер завидует той молодой девушке и ее превосходству над ней, и если бы она знала, что вы, любезный маркиз, обожатель мисс Ватсон, то из опасения сделать, может быть, соперницу свою маркизой, всеми силами старалась бы навредить нам, а теперь она ревностно будет нам содействовать, так как воображает, что поможет соединить ненавистную ей девушку с бедным и недостойным человеком.
– А, понимаю! Вы чертовски умны, Гудвин! Но каким образом привести в исполнение наш план?
– Очень просто. У вас в Эссексе есть владение с древним замком, называющееся Лa‑Фосс?
– Да.
– Какого рода это строение?
– В целом свете не найдете жилища более уединенного и мрачного.
– Много у вас там людей?
– Только двое – старый кучер и жена его, оба почти глухие и слепые.
– Превосходно! Недостает только, чтобы они были и немы, – сказал Гудвин. – Теперь план мой совершенно готов, и в понедельник до полуночи мисс Виолетта Ватсон будет на пути в Ла-Фосс.
– С Семпрониусом?
– Нет, с вами, любезный Рокслейдаль!
24
Вечер, следующий за посещением нашими друзьями мисс Вобер, был для Виолетты особенно счастлив. Мистер Мальтраверс, довольный ее представлениями и скромным поведением на сцене, поручил ей более значительную роль и повысил ее еженедельную плату на полгинеи.
Эстер Вобер стояла за кулисами и слышала разговор директора с Виолеттой и, если она до сих пор колебалась становиться союзницей низкого заговора Руперта Гудвина против беззащитной девушки, то теперь, когда слышала, как директор хвалил Виолетту, твердо решилась погубить ее. Несколько минут спустя она подошла к молодой девушке и положила свою маленькую руку, усеянную драгоценными кольцами, на ее плечо.
– Мисс Ватсон, – ласково сказала она, – будемте друзьями! Я откровенно признаюсь, что было непростительно глупо с моей стороны завидовать вам. Я так хотела получить роль в новом балете, которую мистер Мальтраверс передал вам, что рассердилась на него и на вас. Но теперь я сознаю несправедливость и стыжусь ее. Можете ли вы простить меня? Я уверена, что вы не мстительная особа, мисс Ватсон, – улыбнулась она, – и потому скажите, что меня прощаете!
– Охотно, – Виолетта кротко посмотрела своими голубыми глазами на лицемерную Эстер. – К тому же, мне кажется, нечего прощать, ибо хотя вы и нехорошо относились ко мне, но ведь мы не были знакомы друг с другом, и я не имела никаких прав на вашу дружбу.
– Но с этих пор она принадлежит вам, – сказала Эстер, – и те, кто знает меня, также знают, чем Эстер Вобер может быть, когда она расположена к кому-нибудь. Но нам пора одеваться?
Обе молодые особы, дружно взявшись под руки, пошли в гардеробную.
Театральная жизнь Виолетты, казалось, шла очень хорошо. Не было ни одной особы на сцене, которая бы косо смотрела на нее. Эстер обращалась с ней ласково, а так как она пользовалась большим влиянием в театре, то всякий считал обязанностью быть с Виолеттой ласковым не менее ее. Доверчивая Виолетта с радостью приняла эту мнимую дружбу, и следствием всего этого было то, что в назначенный понедельник вечером обе актрисы были в лучших отношениях. А Руперт Гудвин принял все необходимые меры, чтобы привести в исполнение задуманное.
Что же касается маркиза, то он был только терпеливым орудием в руках своего искусителя. Распоряжался всем Гудвин, а лорду Рокслейдалю велено было исполнять все приказания своего друга.
Окончив туалет, Виолетта сошла на сцену, Эстер уже поджидала ее. Она повела ее в приемную комнату театра и, весело болтая, села с ней на диван, под люстру, свет которой ярко освещал обеих красавиц. Час, в который должен был явиться маркиз с обоими своими друзьями, был заранее назначен мисс Вобер, и они были аккуратны. Едва успели молодые девушки усесться, как вошли наши приятели. Лорд Рокслейдаль был сконфужен, как молодая девушка, в первый раз являющаяся на бал. Банкир, напротив, был спокоен и совершенно освоился с ролью, которую должен был играть. Он заговорил с Эстер Вобер, по-видимому, не обращая внимания на Виолетту, блестящая красота которой, однако, поразила его.
Началась взаимная рекомендация, и Эстер представила своей подруге мистера Семпрониуса Сикемора. Виолетту, привыкшую к обычаям большого света, нисколько не удивила эта церемония, как и представление маркиза.
Лорд Рокслейдаль, стоявший за своим другом банкиром, так был поражен красотой Виолетты, что не мог произнести ни слова, к тому же ему был дан совет: как можно больше молчать и предоставить говорить за него своим опытным друзьям. Поэтому маркиз с немым восторгом смотрел на Виолетту, тогда как Семпрониус Сикемор рассыпался в комплиментах перед обеими актрисами.
Эстер, поверив рассказу банкира, который мистер Сикемор совершенно оправдывал своим поведением, с злобной улыбкой посмотрела на Руперта Гудвина.
Виолетта еще ни разу не видела банкира. В толпе гостей, наполнивших в тот вечер зал мистрисс Тревор, она его не заметила; но все-таки она нашла в чертах лица его, в блеске его черных глаз, что-то знакомое. То было, без сомнения, то же выражение, которое сразу бросилось ей в глаза при взгляде на Эстер Вобер и которое так походило на Рафаэля Станмора. Она так погрузилась в эти размышления, что рассеянно отвечала на вопросы, с которыми обращался к ней Семпрониус Сикемор. Но вдруг объявили, что приближается последняя сцена балета, и обе дамы поднялись. Виолетта холодно и вежливо раскланялась с гостями. Она вела себя очень благопристойно в продолжение всего разговора и никак не думала, чтобы эти господа могли иметь о ней дурное мнение потому только, что она принуждена зарабатывать хлеб свой на сцене.
– Ну, любезный Рокслейдаль, – сказал банкир, когда они остались одни в приемной, – какого мнения вы теперь о вашей богине с золотистыми волосами? Все ли вы еще обворожены ее красотой?
– Более чем когда-либо, – отвечал маркиз.
– Итак, – мрачно сказал банкир, – предупреждаю вас, что сегодняшнее наше предприятие не без некоторых опасностей; но, что бы ни случилось, я беру с вас честное слово, что вы один за все отвечаете и не вмешиваете в это дело моего имени, в случае, если оно дойдет до суда. И теперь слушайте: когда молодая девушка, которую здесь называют мисс Ватсон, возвратится в гардеробную, ей подадут записку, в которой будет сказано, что мать ее опасно заболела и что доктор прислал за ней карету. Ее повезут в карете, которая ожидает на соседней улице, и вы отправитесь с вашей богиней в замок графства Эссекс.
Все трое вышли в ложу, которую маркиз абонировал на всю зиму, но еще до окончания последнего действия балета Руперт Гудвин вышел из нее вместе с маркизом.
Только что Виолетта успела переодеться, как ей подали записку такого содержания:
«Просят мисс Вестфорд немедленно последовать за посланным и сесть в карету доктора Мальдона, который в настоящее время находится у ее опасно заболевшей матери. Она хорошо сделает, если поспешит с приездом».
В ужасном волнении Виолетта схватила свою шляпку и пальто и опрометью бросилась к ожидавшему ее посланному.
– Это вы принесли мне записку от доктора? – спросила она, стоявшего в коридоре человека и получила утвердительный ответ.
– Ради Бога, поспешите к больной!
Не произнося более ни слова, она пошла за ним на пустую улицу, где стояла карета. Если бы она не была так взволнована, то непременно заметила бы, что карета вовсе не походила на экипаж доктора, а была почтовая, и что на козлах вместе с кучером сидел господин, закутавшийся в плащ, с дымящейся сигарой во рту.
Человек, проводивший ее, отворил дверцы, и Виолетта, вскочив в карету, в изнеможении упала на подушки.
– Велите кучеру ехать как можно скорее, – сказала она ему, когда он стал затворять дверцы, и карета быстро покатилась по мостовой. Господин, сидевший на козлах, был маркиз Рокслейдаль. Другой, стоявший на тротуаре, был Руперт Гудвин.
– Теперь, Клара Вестфорд, я отомщен, – пробормотал он, когда карета скрылась из вида. – И ты хотела бороться со мной? Видишь ли, какое ты беззащитное создание?
25
После сцены, случившейся у окон северного флигеля Вильмингдонгалля, странная борьба происходила в душе Лионеля. В одну минуту он думал только о Юлии: о ее красоте, о ее благородном характере – одним словом, о всех хороших ее качествах, которые так очаровали его. А в следующую минуту он вспоминал таинственные слова садовника и не мог провести спокойно часа в этом доме, над которым тяготело преступление. Смысл ужасных слов садовника мало-помалу становился ему ясен – они объясняли ему историю страшного убийства, совершенного в северном флигеле дома.
Но кто убийца? Лионель страшился произнести имя человека, которого он подозревал. Что ему было делать? Оставаться в этом доме, не открывая тайны, не было возможности. Воздух в нем душил его, каждую минуту ему казалось, что он слышит крик умирающего человека. «Нет, – говорил себе молодой человек, – красота Юлии не должна препятствовать мне исполнить мою обязанность и открыть эту тайну; я должен узнать, есть ли правда в словах садовника. Дай Бог, чтобы это был только бред безумного старца!» Приняв наконец твердое решение, он немного успокоился. Весь день он работал, не выходя из комнаты. Он решился избегать влияния, которое имело на него общество Юлии. Сейчас он увидел ее – она шла к лавровой аллее, где так часто они встречались и проводили счастливые часы. Его сердце сильно забилось, когда он смотрел на высокую и стройную фигуру девушки. Лионель не был самолюбивым фатом, но в последнее время в нем пробудились сладкие надежды. Он часто был в обществе Юлии и по звуку ее голоса, по чему-то неизъяснимому в ее поведении с ним заключил, что любовь его не безнадежна. Но он должен был отказаться от этой упоительной надежды и употребить всю душевную силу, чтобы узнать тайну, которая, может быть, выставляла отца любимой им девушки ужасным преступником. «И если я должен пожертвовать своим счастьем и спокойствием Юлии, то все-таки узнаю истину». В тот же вечер он начал это дело. Обыкновенно он обедал один в своей комнате, Юлия тоже обедала одна, так как мистер Гудвин уже несколько дней не приезжал на дачу. Ровно в семь часов ему принесли обед. Лионель не имел обыкновения разговаривать с лакеем, но в этот вечер он решился заговорить с ним.
– Старик, которого я так часто встречаю в садах, внушает мне большое участие, – сказал Лионель. – Кажется, его имя Калеб Вильдред? Несчастный, должно быть, помешан? Давно он в таком состоянии?
– О! – лакей обрадовался случаю поговорить. – Старый Калеб уже шесть лет слаб памятью, но в прошлом году он был опасно болен и с тех пор совсем помешался.
– Какого же рода была его болезнь?
– То было воспаление мозга. Никто не думал, что он выздоровеет, но наша ключница, его родственница, усердно ухаживала за ним, не говоря ничего мистеру Гудвину. Страшные вещи говорил бедный старик в бреду.
– А именно?
– Убийство, измена, щель в ставнях и бог знает что еще. Слушая его, голова кружилась. Он болел два месяца и с тех пор стал таким, каким вы его теперь видели. Но он знает, что помешан, что редко встретите у сумасшедших. Когда он перестает бредить об убийстве, обмане и разных тому подобных вещах, на него находит светлая минута, и тогда он объявляет, что все, что он говорил, ничего не значит, и что не надо обращать внимания на его слова.
– Слышал ли когда-либо мистер Гудвин эти бредни?
– Никогда, насколько мне известно. Старый Калеб со времени своей болезни как будто боится нашего господина. Он никогда не подходит к нему, трясется, когда услышит его голос, и бледнеет, как мертвец, когда при нем произносят его имя.
– Но отчего заболел бедный старик? – с напускным равнодушием спросил Лионель, тогда как каждое слово слуги подтверждало его подозрение.
– Вот это страннее всего, – отвечал лакей. – Вам, должно быть, еще неизвестно, что говорят, будто бы нечисто в северном флигеле нашего дома, и женская прислуга приписывает его болезнь тому случаю, что он видел там привидение.
– Как так?
– А вот как было дело. В один июньский вечер мы сидели за ужином. Ключница заметила отсутствие Калеба и послала за ним младшего садовника, который проискал его несколько часов и нашел около полуночи – без памяти, под одним из окон северного флигеля. И вот люди уверяют, что он, посмотрев в щель ставни, увидал привидение!
– Странно! – задумчиво сказал Лионель.
Рассказ слуги очень интересовал его, но он больше не мог о расспрашивать его, чтобы не возбудить подозрения.
