Милана Смоленская
Поэзия опыта. Poetry of expirience
Надо позвонить Джею. Нет, надо прилететь в Лос-Анджелес. Срочно!
5 июня 2013
С этой светлой мыслью Милана забралась в свою уютную постель и, поставив будильник на самое приемлемое время, моментально погрузилась в сон.
Ей снова снился Джей, их манхэттенский разговор и залитый солнцем особняк, лестница в доме его бабушки и розовый сад, широкий кожаный пояс, слишком туго перетянувший талию, и утро 20 сентября.
– Нет, пожалуйста-а-а! – простонала Милана.
И всё послушно пропало. Она провалилась в какую-то чёрную пустоту и несколько глухих мгновений спустя решила, что умерла вместе со своим нерождённым ребенком. В это время Милана увидела его. Совершенно отчётливо и неожиданно. Перед ней был седой старик в длинном белом одеянии. Он смотрел ей в глаза и улыбался. Спокойствие, исходившее от него, утешило Милану, и она спросила:
– Кто вы?
– Время.
Тихий мудрый голос, прозвучавший в её голове, вызвал смутное беспокойство.
– Время? – переспросила она. – Сколько времени?
– Много, – ответил старик. – Слишком много и слишком мало.
– О чём вы?
– О чём ты? Вот более важный вопрос.
– Не понимаю вас, – робко призналась Милана.
– Не узнаю тебя. Раньше ты так хорошо думала обо мне, так правильно. Что случилось с тобой, деточка? Почему ты врёшь себе? Спешишь опередить своё время, хотя на самом деле даже не в силах его догнать.
– Я не… – начала оправдываться Милана, но старик перебил её:
– Ты не одна такая. Люди любят играть в иллюзии, обманывая самих себя и отдаляясь от меня. Останавливать время, возвращать время вспять, изменять время, опережать, идти в ногу со временем и даже убивать время. Можно подумать, кто-то дал им это право…
– Вы Время? – спросила Милана.
Он рассмеялся.
– Ты снова спешишь. Что даст тебе ответ, в котором нет для тебя ни вреда, ни пользы?
– Я хочу знать, как вас зовут, – сказала Милана.
– Что даст тебе имя, в котором нет для тебя понятного смысла?
– Я не понимаю, – прошептала Милана, вглядываясь в его глаза. – Какого они цвета?
– Правдивого, – с улыбкой ответил он.
– Какого? – переспросила она.
Старик покачал головой.
– Терпение – ключ ко многим дверям. Счастье приходит к тем, кто умеет ждать. К тому, кто не сидит, сложа руки, не торопит то, чему не время произойти, и не откладывает то, чему время быть.
– Я жду, – сказала Милана.
– Ты опаздываешь, – возразил старик. – Разве тебе сейчас надо быть здесь?
– Я не могу вернуться в Лос-Анджелес, – призналась Милана.
– Не преврати линию жизни в пунктир своими точками невозврата.
Она удивлённо взглянула на старика, услышав знакомый голос.
– Кто вы? – снова спросила она.
– Иди, – сказал он.
– Куда идти? – не поняла Милана, глядя по сторонам. – Здесь ничего нет.
– Будет цель – найдётся и дорога, – сказал тающий в тишине голос.
Старик пропал, но темнота вокруг преобразилась, засияв искристыми точками, напоминавшими россыпь бриллиантов.
– Что это? – спросила Милана.
Как по волшебству, сверкающие крошки сложились перед ней в извилистую дорогу, на которую она ступила, не раздумывая и не видя конца своего пути. Идти вперёд было сложно. С каждым шагом она всё больше убеждалась в своей неустойчивости и, глядя на простирающуюся внизу чёрную бездну, чувствовала нарастающий страх. Но что-то впереди манило её, и она шла, расправив руки, как крылья. Холодный ветер подул ей в лицо серебристой пылью, и Милана склонила голову.
– Это Млечный путь, – прошептала она, разглядев у себя под ногами знакомые созвездия. – Но почему я не падаю?
Словно в ответ на свои слова, Милана оступилась и поняла, что летит вниз, кружится, подобно снежинке, всё стремительнее погружаясь во мрак. Испугавшись, она взвизгнула, но не услышала свой голос. Но звать на помощь всё равно было некого, поэтому, зажмурившись, Милана приготовилась к худшему.
Через мгновение, исполненное напряжённого ожидания, она проснулась и села в постели. Голова кружилась, и комната перед глазами не сразу прошла стадию узнавания. Поняв, что находится в своём номере, Милана облегчённо выдохнула и взяла iPhone, чтобы проверить время.
4:20. Я проспала всего десять минут? Странный сон, странный старик, странный совет. «Иди». Пошла и упала, чётко, да. Впрочем, сама виновата. Не надо думать глупые мысли на пути к важным целям! Красивая была дорога, точно Аллея славы…
Любовь – это когда погоду в его городе проверяешь чаще, чем в своём. Я каждый день смотрю прогноз, предназначенный Джею, и при этом постоянно одеваюсь не по погоде в Нью-Йорке. В Лос-Анджелесе сейчас 20 градусов солнечного тепла, а на Ибице? «Разве тебе сейчас надо быть здесь?».
Милана отложила телефон и потёрла глаза, пытаясь избавиться от своих сомнений. Затем вновь легла, желая уснуть, но быстро осознала тщетность своих стараний. Когда просыпается совесть, я не могу спать. Надо позвонить Джею. Нет, надо прилететь в Лос-Анджелес. Срочно!
Неожиданно в холле послышался шум каблуков и звон браслетов.
– Кэс! – позвала Милана.
Дверь её комнаты открылась, впустив в спальню Миланы яркий свет и энергичную Кэндис.
– Как ты, Мила? – спросила подруга, сев на край её кровати.
– Хорошо, – с улыбкой соврала Милана.
Потом позвоню.
– Классно танцуешь, но с платьем перебор был, – Кэндис всегда озвучивала то, что считала важным для их отношений.
– Ну, признаюсь, вышла из себя. Ненадолго. Захотелось погулять, проветриться. С кем не бывает?
Кэндис рассмеялась.
– Тебе уже лучше! – уверенно заявила она.
– Как Фабио? – спросила Милана, взбодрённая словами подруги.
– Быстрый, как болид, – с улыбкой ответила Кэс. – Откуда ты знаешь Леграна?
– Это о-о-очень долгая история, – протянула Милана.
– Обожаю до-о-олгие истории, – сказала Кэс, устроившись удобней.
– Пойдём к морю? – предложила Милана.
Как часто жизнь проходит в ожидании жизни. Всё откладывают и откладывают принятие решения на «потом», а «потом» так никогда и не наступает.
Смерть так внезапна, и радость так конечна…
5 июня 2013
Подруги встретили рассвет на террасе бара Café del Mar под лёгкую chillout музыку. Милана рассказывала Кэндис о Париже и Максе, а Кэс расспрашивала Милану о Фабио. Не в силах предоставить Кэндис сколько-нибудь ценную информацию об интересующем её объекте, Милана открыла Instagram Макса и нашла нужную страничку. Девушки так увлеклись изучением фотографий Фабио, что не заметили, как к их столику подошли двое.
– Твой танец есть на YouTube, – сообщил Макс, без приглашения сев напротив Миланы.
– Фабио! – воскликнула Кэндис, спешно заблокировав iPhone.
– Доброе утро, – засиял в ответ Фабио.
– Сколько просмотров? – спросила Милана.
Одновременность и бессвязность реплик привела к тому, что за столиком на мгновение повисло молчание, разряжённое дружным смехом.
– Доброе утро, – продолжила Милана.
– Несколько тысяч, – ответил Макс.
– Ты красивая, – Фабио не сводил глаз с Кэндис.
– Вот так сюрприз! – улыбнулась она.
– Что «сюрприз»? – не понял Фабио. – Вчера я тебе тоже сказал, что ты красивая.
– Несколько тысяч?! Fu-u-uck, – пробормотала Милана и спрятала лицо в ладонях.
– Здесь так много людей, а мы с вами продолжаем случайно встречаться, – пояснила Кэндис.
– Спрашивают, от кого твоё нижнее белье, – улыбнулся Макс.
– Victoria’s Secret, – ответила Милана.
– Ты модель Victoria’s Secret? – Фабио посмотрел на Кэндис. Она загадочно улыбнулась, польщённая его комплиментом.
– Стол вибрирует, – сказал Макс.
Все посмотрели на одинокий перевёрнутый iPhone Миланы, лежавший в центре стола. Хозяйка телефона рассмеялась и взглянула на дисплей.
– Брат, – сказала она и встала из-за стола, окинув людную террасу поисковым взглядом.
– Говори тут, мы помолчим, – пообещала Кэндис.
Милана села и ответила на звонок.
– Привет, Тони.
– Какой это язык? – спросил Фабио, за что получил пинок от Кэндис и послушно замолк.
– Русский, – вполголоса сказал Макс.
– Как Ибица? – спросил Антоний.
– Хорошо, – улыбнулась Милана. – Солнце, море, сам знаешь.
– Загорела?
Милана посмотрела на свои слегка золочёные руки и сказала:
– Не совсем. Как Москва?
– Дождь. Милана, нам надо поговорить…
Она прислушалась к голосу брата, который звучал как-то странно напряжённо, и, вспомнив видео на YouTube, осторожно спросила:
– О чём?
– О деде.
– Я хочу это слышать? – уточнила Милана, не желая возвращаться к разговору о своём чрезмерно легкомысленном поведении.
– Надо. Я жду тебя в Москве, – коротко сказал брат.
– Тони, я сейчас занята. Я отдыха…
– Отдохнёшь. После похорон.
– Что? Каких?
Милана встала из-за столика и, отмахнувшись от Кэндис, побрела к морю.
– Дед умер в реанимации десять часов назад.
– Как? – спросила Милана.
Брат стал что-то говорить об инфаркте и стрессах, но его слова плохо доходили до Миланы, заглушаемые стуком её сердца. Она шла между беззаботных людей, встречавших утро на песчаном пляже, приближаясь к мягко шумящим волнам.
– Почему ты мне сразу не сказал?
– Не хотел портить тебе ночь. Ты же в клубе веселилась, да?
– Веселилась, – тихо повторила Милана, сняв сандалии и зайдя в море по щиколотку.
– Прилетишь? – почти с надеждой спросил он.
– Конечно, – глухо сказала она. – Когда funeral10?
– Он любил девятки.
– Девятого? – переспросила Милана.
– Да.
Среда лучилась свежим солнцем, но вся неделя до воскресенья покрылась густым туманом, перекрыв путь света в мысли Миланы. Окончив разговор с братом, она зашла в море по колено, слегка замочив подол своей туники, и остановилась. В одной руке она держала свои сандалии, в другой – сжимала телефон. Волны легко ударяли её, орошая брызгами бесчувственную кожу.
Милана медленно смотрела по сторонам, словно ожидая от природы хоть капельку сочувствия, но мир вокруг был прекрасно невозмутим, тогда как её собственный мир разлетелся на сотню осколков, больно режущих душу. Остров развлечений вытеснял её в пасмурную столицу. Чувство вины тяжёлым грузом легло на её плечи, заставив гордую спину ссутулиться под тяжестью осознания.
Боже. Какое я дерьмо.
– Милана! – позвал знакомый голос, и она обернулась, увидев Макса на берегу.
– Иду, – сказала она, собираясь с силами. – Море сегодня такое тёплое!
Тёплые слёзы больно жгли её глаза, защищённые от мира золотыми авиаторами Ray-Ban. Милана расправила плечи и вышла из воды, сделав несколько неуверенных шагов по липкому песку.
– У тебя всё нормально? – спросил Макс.
Милана кивнула, сжимая iPhone так, что побелели костяшки пальцев.
Они вернулись на террасу, где Кэндис и Фабио увлечённо болтали на смеси английского и итальянского. Влюблённый гонщик осыпал свою модель комплиментами, а Кэс сияла, не сводя с него своих выразительных глаз.
– Она формула моей мечты! – торжественно объявил Фабио, когда Макс и Милана сели за столик.
– Ты прокатишь меня на болиде? – спросила Кэс.
– Расскажи ей о Лоренцо, – посоветовал Макс.
Такие весёлые и беспечно влюблённые… И я была с ними на одной волне, пока вдруг не оказалась накрыта с головой утопительной правдой. Живём и, кажется, что будем жить вечно. А смерть так внезапна, и радость так конечна…
– Мила, что-то случилось? – спросила Кэндис, взглянув на подругу.
– Всегда отвечайте на звонки. Ясно? – строго спросила Милана, обращаясь к притихшим друзьям.
– Что? – не поняла Кэс.
– Всегда отвечайте на звонки, если вам звонит близкий, – повторила Милана. – Даже если вам кажется, что вам больше не о чем говорить. Даже если вы обижены на него и не хотите с ним разговаривать. Обязательно выслушайте его, возможно, он хочет сказать что-то по-настоящему важное. Жизнь слишком непредсказуема. Возможно, это ваш последний шанс услышать его голос.
– Что-то с Джеем? – спросила Кэндис, взяв Милану за руку.
Парни непонимающе наблюдали за ними. Милана отрицательно покачала головой и сказала фразу, которую была научена говорить с детства: «Family stuff. Doesn’t matter11». Кэндис внимательно посмотрела на неё.
– Ты всегда можешь на меня рассчитывать!
Маленький лучик тёплого солнца проник сквозь толщу свинцовых туч и согрел ласковым теплом застывшую душу Миланы.
– Спасибо, Кэс, – улыбнулась она, сжимая руку Кэндис. – Это очень важно для меня.
Пустые формулировки, давно утратившие свой смысл от частого неуместного использования, наполнились значимостью для двух подруг, связанных искренним взаимопониманием и поддержкой.
Допив свой безалкогольный коктейль, Милана оставила Кэндис наслаждаться обществом двух великих автогонщиков и вернулась в отель, где потратила утро за привычным занятием. Собирая вещи, она думала странные рваные мысли и привыкала к новому состоянию, обрушившемуся на неё так внезапно и так всепоглощающе.
Пора в Москву. Странно, но даже в мыслях не могу сказать «пора домой». Неприкаянная звезда Лос-Анджелеса, тоже мне.
В четверг вечером они с Кэндис вернулись в Нью-Йорк, где Кэндис получила букет алых роз от Фабио и приглашение провести следующие модельные каникулы в Риме. Подруга излучала искренне сияющую любовь, которая придала Милане сил для нового рывка. В пятницу утром она уверенно улыбалась в объектив Марио Сорренти, а в ночь на субботу покинула Соединенные Штаты….
***
Поговорили по-французски, переходя на испанский. Ушла по-английски. С ней всегда такой замес. Русская звезда с модельным ходом мыслей…
Встречая рассветы на бессонно весёлом острове и слушая поток сознания бездумно влюблённого Фабио, Макс несколько раз вспоминал Милану, листал её Instagram и пересматривал горячий клубный танец.
Милана – это carpe diem в бриллиантовой огранке. С ней надо просто ловить момент – в нём самая яркая игра света. Какая же она красивая…
Part 2 #2013 #Москва #Дубай #Абу-Даби #Фуджейра
«It’s time to be a big girl now
And big girls don’t cry…12»
Fergie – «Big Girls Don’t Cry»
Даже не сказала «спасибо». И это не исправить…
8—9 июня 2013
При жизни нам дано познать и рай, и ад. И сладость наслаждения, и горький лёд утрат…
Она прилетела в субботу днём. Антоний был занят по работе и не мог встретить её в аэропорту, но Милана и сама не шла на контакт – узнала адрес и время начала церемонии, обещала приехать заранее и направилась к себе в отель. Там она долго лежала на кровати, боясь уснуть, потому что не была уверена в том, что найдёт в себе силы проснуться. Боль бессилия перед сложившимися обстоятельствами становилась всё острее с каждой новой минутой осознания.
Может ли эта боль разорвать душу? Если да, то это было бы милостью. Но нет, с ней надо научиться жить, насладиться жестокой глупостью своих ошибок и найти в себе силы встретить этот неясный рассвет…
Воскресенье выдалось серым и идеально соответствовало настроению Миланы. Она сдержала своё обещание и прибыла на место раньше других гостей, по нью-йоркской привычке приехав на такси. Золотисто загорелая, в чёрных Рей Бенах и изысканно мрачном одеянии, она подошла к брату и остановилась напротив него. Антоний был бледным и задумчивым.
– Hey, I’ve got Ray-Ban vision, – почему-то сказала Милана, увидев его. Затем улыбнулась.
Смотреть на это было больно. Антоний знал, что она чувствует, и потому не верил ни голливудской улыбке, ни напускной беззаботности. Она ведёт себя так, чтобы не доставлять никому проблем. Такая тактичная вежливость, такое потрясающее самообладание…
– Как перелёт?
– Terrible13, – сказала она сухим голосом и сняла свои очки. Взгляд был странно пустым.
– Милана, у тебя всё в порядке? – спросил Антоний, понимая, как глупо прозвучал его вопрос, но тем не менее желая услышать утвердительный ответ.
– I’m doing great!14 У меня есть ты Тони, у меня всё лучше всех, – сказала она с сильным акцентом и широко улыбнулась.
Антоний кивнул, удовлетворённый прозвучавшим оптимизмом, а Милана вновь надела свои очки, чувствуя, как из-за подступающих слёз стало трудно дышать.
У меня всё всегда было лучше всех, а я даже не сказала «спасибо» – ни словом, ни делом. И это не исправить. Боже… Как я когда-то осуждала тех, кто порочит честь своей семьи, кто не дотягивает до высоких ожиданий, возложенных на них, кто не проявляет благодарность… Какой мудрой я была в 15. И зачем только изменила себе? Ради чего? Чтобы стоять здесь сейчас, задыхаясь от груза, с которым придётся жить до самой смерти и который никогда не станет легче.
Слёзы упрямо не хотят покидать мои остекленевшие глаза. Мне знакома эта сухая грусть. Она не знает иного выхода, кроме апатичного существования. Снова чёрный, снова funeral. Не могу назвать это русским словом. В моей жизни уже были одни такие похороны. Хватит уже.
Чёрное платье в пол, чёрный жакет с эполетами, чёрные социозащитные очки, низкие свинцовые тучи, грозящие дождём, который, подобно моим слезам, никак не хочет пролиться. Холод и пустота…
Мы слишком часто воспринимаем дарованное как должное и пренебрегаем тем, что даётся без особых усилий: любовью, доверием, дружбой, здоровьем, деньгами. Возможности расслабляют, доступность удешевляет. Знаем ли мы ценность воздуха, воды, леса? Этого кажется так много, что вроде как и не нам считать, не нам беречь… Так и в отношениях. Не осознавая ценность, человек не будет дорожить.
Если бы только существовал всемирный банк времени, я бы с такой радостью взяла в кредит хотя бы пару упущенных часов общения с ним. Под любые проценты. Хотя бы несколько минут…
Надо было взять трубку! Нет, надо было самой позвонить и извиниться. Не спорить тогда, а вместо этого поблагодарить. Сказать «спасибо» за то, что дал мне роскошную свободу быть собой, прощал мои ошибки и возлагал надежды, извиниться за то, что я их не оправдала, и позвать его в Нью-Йорк на незабываемую экскурсию. Надо было сказать ему, что у меня было самое лучшее детство. Сказать, что я его люблю. А по итогу…
Снова не сказала эти простые слова самому важному человеку, а теперь кричи их хоть на всю Москву – смысла нет. Любовь осталась – не стало любимого и родного. Ни мои деньги, ни связи уже ничего не исправят…
Самым близким мы делаем больнее всего – такова сила любви. Я добрая и мудрая задним умом. Снова не в ладах со временем, а на запястье сверхточные Rolex, подаренные им. Вещи-вещи. Он мне никогда ни в чём не отказывал, но знал ли дед, как важно для меня было его внимание? Fuck. Какая у меня лицемерная душа…
Ценность повышается при утрате. Надо ценить то, что есть, когда оно есть. Дед хотел уделить мне своё внимание и время, а я им пренебрегла. Теперь его нет. Вообще. Так нет, что он везде. Вся Москва для меня – напоминание и упрёк. Все эти люди в чёрном, прибывающие сюда на своих тонированных бронированных автомобилях, говорят о нём. Мне предстоит выступить перед ними, потому что брат не любит публичные речи.
Я тоже не люблю такие сцены и такие поводы. Но теперь обязана хоть как-то искупить свою вину. То, что я хочу сказать, уже не прозвучало вовремя, и потому я буду говорить в пустоту то, что должна сказать как внучка и Смоленская. Все эти прощальные слова, церемонии, памятники хороши для души того, кто живёт. Тот, кто умер, уже не слышит, не видит и никогда не услышит…
Милана прикрыла глаза. Ей было странно больно смотреть на пронзительно серый мир даже сквозь тёмные стекла. Мрак, застилавший всё, переполнял душу и сжимал горло, мешая дышать, мешая жить. Your fucking fault.15
Если мы расстались навсегда, почему тогда я так уверена, что мы ещё обязательно встретимся и поговорим и я скажу ему то, что готова сейчас кричать, срывая голос: «Прости меня. Люблю тебя. Спасибо за всё»?
Где он сейчас? Где будет потом? Увидимся ли мы в Раю или моя чёрствая циничная душа не достойна вознесения? Не знаю и не могу об этом думать. Для меня адской мукой было бы просто вечно жить с этим сожалением – в этом мире и в последнем. Хотя, наверное, это так забавно, когда смертные рассуждают о вечном.
Всё, что я знаю, сводится к простой истине: дед был, и всё было хорошо. Теперь его нет, и ничего нет.
Просто никто никогда не увидит меня сломленной
9 июня 2013
– Милана, соболезную, – к ней подошёл Дэни.
– Спасибо, – Милана посмотрела на часы и сняла свои очки. – Уже пора, да?
Он пожал плечами, глядя на неё.
– Как ты?
– Я как я, – она улыбнулась. – А ты, как дела?
– Вообще нормально.
Незнакомые траурные люди, проходившие мимо них к зданию, внимательно смотрели на Милану и быстро отводили глаза, встречаясь с ней взглядом.
– Да-да, та самая бесчувственная внучка, – довольно громко сказала она и добавила чуть тише. – Heartless whore16.
– Ты чего? – удивился Дэни.
– Иногда я слышу чужие мысли, – призналась Милана.
– Серьёзно? – он посмотрел на неё с опаской.
– Metaphorically speaking17. Опыт громкий накопила.
– Это точно. Ой, извини.
– Да ничего, я люблю слушать правду в глаза, – она улыбнулась. – Тони там?
Дэни кивнул. Милана посмотрела на беспросветно серое небо, сделала глубокий вдох и, набравшись решимости, вошла в хмурое здание. Зал, рассчитанный на несколько сотен человек, уверенно наполнялся вниманием. Милана быстро прошла по скорбному полу, не глядя ни на кого.
Бесчувственная и безразличная внучка? Нет. Просто никто никогда не увидит меня сломленной.
– Ты приедешь на банкет? – спросил Антоний, когда Милана села рядом с ним.
– Там будут люди?
Брат посмотрел на неё и улыбнулся впервые за весь день.
– Милана, конечно, там будут люди. Ты что, хочешь ужин на двоих?
Она кивнула.
– Потом поужинаем, – пообещал Антоний. – Но сначала мы должны пообщаться с гостями и принять соболезнования у всех, кто хочет их выразить.
– Ты им веришь, Тони? – спросила Милана, глядя ему в глаза.
– Некоторым – да. Не будь несправедлива даже в горе. У тебя нет монополии на грусть.
Она хотела возразить, но ощутила новый укол совести и посмотрела на свои руки. Правое запястье было надёжно скрыто от посторонних глаз широкими часами, но правда напомнила о себе глухой болью. 20.09…
Я была несправедлива к Джею. Эгоистичная в своём горе монополистка печали. Неужели я снова допускаю эту же ошибку, не видя искренность в глазах других скорбящих? Или, может, я сама недостаточно искренняя и сужу всех по себе?
– Завтра поедем к юристу, – Антоний старался отвлечься от своих мыслей тем, что усердно планировал предстоящую неделю.
– Зачем? – спросила Милана, зная ответ, но желая поддержать разговор.
– Завещание, – пояснил брат, глядя прямо перед собой. – Странно всё так. Скомкано.
Она посмотрела на него, не понимая причину его слов. В этот момент к ним подошли Смирновы.
– Антоний, Милана, – начал Виктор, отец Гены. – Мы бы хотели выразить наши соболезнования.
И Милана поверила им. Она поднялась со своего места и ответила на рукопожатие Виктора, затем обнялась с Надеждой – матерью Гены, обаятельной и милой.
– Спасибо, что пришли, – тихо сказала она.
– Смоленская, ты это… – Гена крепко обнял её и похлопал по спине.
– Thanks, bro, – улыбнулась Милана, глядя другу в глаза. – Ты тут?
– Как видишь.
В чёрном костюме он выглядел непривычно деловым и сильно напоминал своего отца. Гена посмотрел по сторонам. Стены, ежедневно вмещавшие в себя душераздирающую скорбь, заметно подавляли его, и потому он снова похлопал Милану, на этот раз – по плечу.
– Сядем? – предложила она и усадила Гену слева от себя. Место справа занимал Антоний, предпочитая сидеть ближе к проходу.
– Ты надолго тут? – негромко спросил Гена.
– Тут? – переспросила Милана.
– Блин. Нет. Ваще тут, – Гена поправил свой галстук.
Милана пожала плечами. Будущее выглядело таким же туманным, как небо за стенами мрачного здания.
– Я ресторан открыл. На Тверской.
– А Лондон?
– Рональд управляет.
Говорить о делах было странно приятно, и Милана начала вполголоса обсуждать с Геной особенности московского ресторанного бизнеса. Краем уха она слышала, что Антоний расспрашивал Виктора о его IPO, и это сходство с братом оказало ей большую поддержку, чем все слова, прозвучавшие между ними.
Когда настало время выступить с речью, Милана вдруг ощутила себя странно беспомощной, но быстро взяла себя в руки – в прямом смысле слова. Обняла себя за плечи и поднялась на ноги, чтобы играть роль, которая казалась непосильной для её растрёпанной души. «Титул» вышел к собравшимся раньше неё, и Милана оказалась встречена колким раздевающим любопытством.
– Добрый день, – начала она, подойдя к микрофону. – Я Милана Смоленская, внучка Николая Константиновича. От лица нашей семьи выражаю благодарность всем, кто пришёл сюда.
Её голос разносился по безмолвному залу, задевая тонкие струны разлаженных чувств. Лица слушателей смазались в одно пристальное пятно, от которого исходило пытливо выжидательное внимание.
Это как презентация коллекции, как выступление в клубе, как… Нет. Это всё всерьёз. Самый жестокий сценарий, который никак нельзя исправить. Всё это время я играла по правилам, установленным и удобным мне, а сейчас я вышла за пределы своей игры и я теряюсь… Как слабы мои силы по сравнению с такими обстоятельствами.
Среди гостей Милана увидела Лейлу Нельмину с семьёй и, встретившись глазами с твёрдым решительным взглядом своей школьной подруги и искренней завистницы, набралась решимости.
– За пять минут невозможно рассказать, каким Николай Константинович был при жизни. О его многочисленных достижениях вы можете прочитать в «Forbes», «РБК» и других бизнес изданиях. Глядя на эти фотографии, легко понять, по каким правилам он строил свой мир.
На большом экране позади неё мелькали фотографии объектов, возведённых компанией Николая Смоленского.
– Мой дед был человеком жёстких правил и строгих принципов. Он жил в согласии со своими убеждениями и вызывал уважение в сердцах тех, кто имел возможность общаться с ним лично. Нам с Антонием повезло быть воспитанными заботливым, любящим и справедливым дедом, не скупящимся на советы и критику.
Уинстон Черчилль сказал: «We make a living by what we get, but we make a life by what we give». То есть, мы зарабатываем на жизнь тем, что получаем, но делаем нашу жизнь полноценной, отдавая. Николай Константинович был богат тем капиталом, который не измеряется в денежном эквиваленте и которому не так часто придают значение. Он обладал щедрой многогранной душой.
Его добро помнят детские дома и благотворительные фонды. Его чтят и ценят люди, с которыми он работал. Его любят его внуки. Сегодня, когда наш мир наполнен пустотой этой невосполнимой утраты, мы все отвечаем взаимностью человеку, оказавшую нам великую честь. Мы гордимся тем, что знали его. Мы грустим, что больше не услышим его мудрых слов. Мы чувствуем, что отныне на нас лежит новая ответственность, молчаливо возложенная самым требовательным и самым справедливым. Мы должны жить так, чтобы нам не было стыдно перед ним. Сейчас мы скорбим и прощаемся с Николаем Константиновичем Смоленским, но мы никогда его не забудем.
Она замолкла. Послышались тихие всхлипы. Милана отпустила микрофон, который сжимала так, словно в нём была сосредоточена вся её жизненная сила. Лживая внучка правдива в своей фальши до максимума. Почему? Потому что я не играю. Я проживаю этот момент со всей откровенностью, на которое только способно моё осторожное скрытное сердце.
– Спасибо, что пришли, – тихо сказала Милана и вернулась на своё место, провожаемая хором внимательных взглядов и участившихся всхлипов.
– Да ты спикер по сути, – восхитился Гена.
– Oh fuck you, – пробормотала Милана, чувствуя, что растратила весь свой запас нормальных слов.
Антоний положил свою руку поверх худой холодной руки сестры. Их взгляды встретились. Она улыбнулась.
Когда завершилось прощание с телом, все вышли на улицу. В воздухе пахло дождём, но серые тучи были неизменно скупы на осадки. Милана шла с Антонием под руку. Она надела солнцезащитные очки и смотрела себе под ноги. Перед глазами стояло лицо деда, мертвенно бледное, спокойное, строгое, оно напоминало маску, утратив что-то важное. Жизненно важное… Оболочку покинула родная душа, с которой я так и не успела попрощаться, и тело кажется совсем чужим…
На надгробной плите дата рождения, дата смерти. А между ними – одинокая чёрточка длиною в несколько сантиметров. Это и есть жизнь?!
Милана, сломленная подавляющим чувством вины, опустилась на колени и склонилась над землёй, под которой был погребён её заботливый опекун.
– Да вы чё, офигели?! – не выдержал Гена, заметив, что Милану фотографируют.
Девица с iPhone смерила его долгим взглядом, затем призывно улыбнулась. Гена поморщился. Милана всё ещё стояла на коленях. Антоний подошёл к ней и дотронулся до её плеча. Она медленно поднялась на ноги и, не глядя ни на кого, отошла в сторону.
– Не беспокойся, Тони, меня уже невозможно вывести из себя, – сказала Милана глухим голосом.
Она почувствовала, но не сразу поняла, что брат ведёт её к выходу из этого мрачного мира. Мимо бесстыже любопытных людей, формально облачённых в траур, мимо надгробий, мимо сотен написанных историй жизни. Она села в Rolls-Royce и прикрыла глаза. Хотелось спать. Хотелось забыться. Впервые в жизни ей не хотелось скорости.
