Михаил Гиголашвили
Кока
Кока замирал от ужаса, а бабушка запрещала дяде Ларику пугать ребёнка, пусть лучше отведёт их к садоводу Михаилу Мамулашвили.
– Надеюсь, цветы ещё не подпали под какой-нибудь большевистский идиотский декрет и запрет?
И все гуськом по тенистой улице шли в сад, где цвела флора со всего мира. Поэты и артисты считали за честь получать на свои юбилеи корзины от волшебника Михаила в серой войлочной шапочке. На вопросы гостей садовод отвечал, что все эти растения – из разных стран, прижились на нашей щедрой земле, где всегда есть место хорошему, но за родиной надо ухаживать, как за матерью, чадом или садом, без этого все зарастёт сорняком, – природа хоть и щедра, но сурова, у неё свои законы, и она никому ничего не прощает. И волшебник поил гостей домашним вином и срезал каждому по розе, которую надлежало засушивать – для гербария…
Но детство Коки было омрачено страхом смерти матери. У неё были проблемы с сердцем, и все постоянно шантажировали этим Коку. При малейших шалостях начинались крики:
– Ты убиваешь свою мать! У неё больное сердце! Ты хочешь, чтобы она умерла? Хочешь такую красавицу в гроб уложить? – И так далее, в разных вариациях, отчего Кока замыкался, ощущая свою постоянную тяжкую вину и безотчётный страх за мать, за себя, за всех. Клял себя матереубийцей, но иногда думал, что даже хочет смерти матери, особенно когда та гнала его мыть ноги после дворовых игр. Оттого, что мать была красива, его злодейские происки казались особо мерзкими и угнетали психику с самого детства.
Вспугнутые мысли носились в голове. Он то думал, что с порошком надо завязывать, то, страшась ломки, начинал прикидывать, где завтра его взять. Вспомнив двух черномазых прощелыг, обманувших его с гашишем, Кока стал сердиться на всех негров – их он терпеть не мог. В советское время студентов-африканцев в Тбилиси не посылали – после того как те покусились на честь сокурсницы и были убиты её братом.
А как в Париже доставали его негры-дилеры – вороватые, наглые, хитрые, с их арбузными улыбками и мутными белками глаз!.. Да и чего дивиться? Вот Лудо вообще считает, что они – промежуточное звено между хомо сапиенс и животным миром. И Ёп утверждает, что у негроидной расы мозг весит на триста граммов меньше, чем у европеоидной, а триста граммов нейронов – это не шутка:
– Зачем вообще эту Африку расколонизировали? Работали бы себе на плантациях, тягали вагонетки, рубили породу. Был порядок. Все занимались тем, что умели: белые – создавали, думали, проектировали, негры – пахали, работали. Нет, дали им свободу! Что вышло? Ничего, кроме крови и междоусобиц!
Кока так разъярился, что, не сползая с матраса, выковырял из кармана последнюю щепотку порошка. Втянул – и успокоился. В конце концов, ничего пока не случилось. Ломки бывали и раньше. Он переживёт, только надо каждый день снижать дозу.
И почему он вообще с наркушами общается?.. Что у него общего с Сатаной, кроме кайфа? Ничего! Продавали бы в Тбилиси дурь легально, в аптеках или кофешопах, он бы близко к таким типам, как Сатана, не подошёл!
Или взять того же Рыжика. Если бы он не был кайфариком, было бы известно Сатане о его существовании? Ограбил бы Сатана его? Вряд ли!
Мысли Коки дотянулись даже до Раскольникова, столь любимого бабушкой, не раз повторявшей, что в жизни надо быть просто человеком, а не Наполеоном и не тварью дрожащей. Вот он, Кока, оказывается, и есть та тварь, что поползёт завтра отдавать деньги. Тварь трясучая, ходячая, трусливая, тревожная, травоядная, треснутая пополам, полая, бессильная, льстивая, покорная, блядская! Наполеон – не про него. Нет, он мелок, слаб, маломощен. Себе на кусок хлеба заработать не может, всегда на чьей-то шее сидел. Потому отчим-француз и хочет скинуть его – для того и выдумал бодягу с Интерполом? Тебя, мол, Интерпол ищет, мотай отсюда поскорее в свою Грузию и сиди тихо. Даже пообещал в аэропорту без контроля провести на посадку. Сто процентов хочет от Коки избавиться!
Наполеон бы деньги Рыжика потратил, порядочный человек – на следующий же день без всяких сомнений поехал бы отдавать. А вот тварь не знает, что ей делать.
Пришла и последняя мысль: а если он завтра явится в отель, а Рыжик уже уехал? Нет Рыжика!.. Дальше что делать? Искать Сатану и Нугзара? Но эту мысль отогнал – нет, завтра с утра надо ехать к Рыжику, а там видно будет.
11. калоедина
Кока открыл глаза. Полдень, тяжёлый, недобрый. Свет едва заглядывает в подвал. Кошка Кесси, лежащая в ногах, подняла головку и вопросительно посмотрела: зачем беспокоишь, человек?
Кока угрюмо сел на матрасе. На душе было пусто, муторно. Язычки холода уже пробирались по телу. Первые ростки ломки. Скоро тело, как машина без бензина, перестанет ходить. Её надо ставить на ремонт, пропускать сквозь адскую мойку: ледяные судороги, понос, водопады слёз и соплей, боли в мускулах и костях, мысли и мольбы о скорой смерти. Как бороться с этим? Вообще, вся борьба с наркотой – как бой с огромным пауком: ты бежишь от него, пытаешься скрыться, забыть, но он, столапый, настигает жертву, опутывает её, превращает в куколку, подвешивает в паутине и не спеша лакомится её кровью и страданиями…
Но делать нечего, надо ехать к Рыжику, отдавать бабло, а там вместе что-нибудь придумаем…
С трудом, но пересилил себя. Накинув куртку, упрятал конверты с деньгами поглубже под дощечки (денег с собой брать не сто́ит, мало ли что), а сам отправился вдоль канала к остановке такси. До отеля возле аэропорта ехать полчаса.
По дороге обдумывал, что делать, если Рыжика в отеле не будет. Если не будет – значит, он в Тбилиси. Не убил же его Сатана. Тогда надо звонить Рыжику в Тбилиси. Да, так лучше всего. Нужно избавиться от этой тяжести. Ему дали деньги, он их сохранил – что ещё? К нему какие претензии? Сами там разбирайтесь…
Некстати вспомнилось, как они с Рыжиком взяли в глданской[66] хрущобе чек опиума – квадратик целлофана с чёрной пахучей массой с пятикопеечную монету. Вошли в лифт. Лифт был стар и разболтан, скрипел и дрожал, из щелей между стенками и полом тянуло сквозняком. Они решили полюбоваться чеком – какой он большой и жирный! Рыжик открыл ладонь – и чек сквозняком сдуло на пол! А оттуда вытянуло прямо в щель!
О господи! Чек последний, и денег нет! Вышли. Стали соображать. Чек лежит на дне шахты лифта, где обычно всякая дрянь навалена. Сейчас день, видно хорошо, его можно достать, но для этого надо найти лифтёра, сказать, что ключи упали, домой попасть не можем. Но где найдёшь в Глдани в четыре часа дня лифтёра, да ещё трезвого?
В панике выбежали из дома. На балконе первого этажа грузная женщина в чёрном пила чай. Ей было сбивчиво поведано об упавших ключах и ждущих дома детях.
– Где найти лифтёра? – без надежды закончили неудачники.
– А чего его искать? Вон дворник, цветы поливает. Он лифт чинит.
Бросились к старику, слезливо рассказали о ключах, о голодных и холодных братишках и сестрёнках, одних в квартире. Сунули последнюю десятку. Дворник увёл кабину вверх и открыл им шахту. Они спрыгнули вниз, долго возились во всякой падали и рухляди, но умудрились найти целлофанчик с зельем.
Кока улыбнулся: “Тот королевский чек стоил того, чтобы из-за него руки марать!” Прямо из Глдани они помчались в мастерскую к Художнику, где весело провели вместе остаток этого хлопотливого дня.
…Такси он отпустил за квартал до отеля. Осторожно двинулся к зданию.
В холле было людно.
Кока пробрался к портье и спросил, проживает ли тут его друг, Арчил Тугуши.
Портье не хотел отвечать, но Кока так жалобно канючил про посылку с лекарствами для больной бабушки, что портье сжалился:
– Номер двести семнадцать. Ключей нет, он в номере.
Кока прошмыгнул мимо лифта к лестнице, неслышно поднялся на второй этаж. Около номера замер, прислушался. Глазка нет. Постучал.
Из-за двери послышались шорохи. Потом голос Рыжика спросил на ломаном английском:
– Ху ар ю? Вот ду ю вонт?[67]
– Полицай! – рявкнул Кока.
Из-за двери – сдавленный вскрик:
– Уй мэ!
– Это я, Кока, Мазало. Открывай, Рыжик!
Дверь осторожно приотворилась. Рыжик казался растерянным. Небритый, с синевой под глазами, чесал бородку, глаза бегали.
– Что, не ожидал? Думал, я с твоими деньгами в Аргентину сбегу? – пошутил Кока.
– Нет, что ты. Я ждал… Проходи… Я… Мне… Меня… Позвонить надо, одна баба ждёт… Проходи, садись, я сейчас…
Баба? Рыжик в кобеляже не был замечен, но всё бывает.
Кока огляделся. В номере было пусто. Чемодан на полу открыт, но не разобран. Сам Рыжик одет в нелепую олимпийскую пижаму. Кока думал, что Рыжик будет рад его видеть, но тот особой радости не проявлял, что-то бормотал в трубку.
– Не рад, что деньги нашлись? Своими ногами пришли? – спросил Кока немного обиженно.
Рыжик усиленно кивнул головой:
– Рад, рад! Как же не рад? – и повесил трубку.
– А ты? Как от Сатаны избавился? Он тебя не прибил? Что было?
Рыжик развёл руками:
– Обыскал, пятьсот гульденов забрал, разок ёбнул и отпустил. Вот, сижу, жду денег из Тбилиси.
– А что отцу сказал?
Арчил шмыгнул носом:
– Сказал – украли, что ещё? Я ж не знал, что ты с деньгами придёшь.
– А как я мог не прийти? Мы же друзья! – уверенно ответил Кока. – Ну… Раз сказал “украли”, может, потратим их вместе с толком и расстановкой, а?
– Нет, что ты… Я их отдать должен…
Кока вздохнул, хотя особенно на свою попытку не надеялся – кто даст им с Рыжиком прогулять тридцать тысяч?..
– Ну да, понятно… А было бы ништяк их вместе по венам пустить! Завалиться куда-нибудь в Индию!..
– Да-да, конечно, – сбивчиво подтвердил Рыжик (явно чем-то озабоченный, щиплет бородку, поглядывает на часы), а Кока вспомнил, как они с Рыжиком получали из Индии тело погибшего в аварии друга.
– Да, зима… Кладбище в снегу… Еле до морга дошли! Страшно вспоминать! – смущённо буркнул Рыжик.
Конечно, страшно. Из Индии через Москву прислали цинковый гроб с телом друга, который был в Индии по путёвке и попал под машину. Кока с Рыжиком и двумя соседями поехали в аэропорт, получили гроб и перевезли его в грузовике на Кукийское кладбище, где в морге усатый курд, оторвавшись от водки с хлеб-сыром, начал болгаркой кромсать цинк. Внутри обнаружилось голое тело, на нём лежала квитанция, как на товаре. Тело грубо изрезано, зашито суровой ниткой, большими стежками. Курд пропустил полстакана, закусил и принялся ругать тех, кто так работает. “Это разве дело? Я их мать!..” Кое-как перетащил тело на морговский стол, рассказывая между делом: “Один раз гроб открыл – а там к телу мужика пришита женская башка! А? Это они так шутки шутят! Гётфераны[68], честное слово! А недавно труп пришёл, а во рту у него – цемент! Это что же такое с ним делали? Пытали? В рот жидкий цемент лить? Вот чатлахи[69]!” – заливая в себя очередные полстакана, сокрушался усатый трупорез…
Кока решил, что пора напомнить о лекарстве.
– Рыжик, меня подламывает. Пошли возьмём, занюхаем, а потом поедем за бабками.
– А где они? – насторожился Рыжик. – Целы?
Кока замялся:
– Почти все. Так, пару бумажек на хавку потратил. А ты чего такой пришибленный? Ну, дали разок по шее – и что? От Сатаны другого и не ожидаешь! Пошли за лекарством?
Рыжик как будто испугался, суетливо замахал руками:
– Нет, нет! Куда пошли? Мне ещё баба должна перезвонить, вот! – Для убедительности поднял и опустил трубку, крутанул диск. – Я ещё не завтракал!
– Какой завтрак! Меня ломает, говорю! – Кока о еде думать не мог. – Поехали на пятачок, возьмём, занюхаем…
– Занюхаем? – вдруг застыл Рыжик. – Это как?
– А новый понт – нюхать. Насыпал дорожку – и готово. Как кокс. Но я, честно, бросить хочу! Дашь немного бабок, чтобы я “лесенку” сделал?
– Дам, конечно, – растерянно подтвердил Рыжик и пожаловался: – А мы в Тбилиси на голяке сидим. Ничего путного нет. А если появляется – то через пару дней барыгу кидают – и всё. Вот такие, как Сатана…
– А ты им, случайно, не сказал, что деньги у меня? – вдруг всполошился Кока.
Этот вопрос привёл Рыжика в замешательство.
– Нет, как можно… Я сказал… Мы же договорились… Приехал без денег… Душняк… Прицениться… Поверили?.. Кто их знает!..
– Вот мозгоправы! – в сердцах выругался Кока.
Помолчали.
При каждом шаге в коридоре Рыжик вскакивал с места, подбегал к двери.
– Ждёшь кого?
– Нет, полиции боюсь.
– Есть в номере факты?
Рыжик кивнул на столик:
– Два джоинта.
– Это что за факты для Голландии? – фыркнул Кока. – Давай один взорвём! – И прикурил косяк.
Рыжик ошалело смотрел то на Коку, то на косяк.
– Ты чего, вообще, шугаешься? – Кока протянул косяк, но Рыжик отказался:
– Я… не хочу… От травы мне плохо… Ничего не соображаю…
– Ну пошли, возьмём лекарство, и тебе станет хорошо, и мне оттяг будет. Начнёшь соображать. У меня с собой есть бабки… Немного. – Кока полез в карман.
– Мои?
– Ну а чьи? – удивился Кока, показывая Рыжику купюру.
Тот вдруг твёрдо сказал:
– Нет. Нельзя!
Кока не понял – чего нельзя?
– Идти. За лекарством. Нельзя.
– Почему?
Рыжик отошёл к окну, выглянул из-за занавесок наружу:
– А вдруг поймают?
– Что ты мелешь? Кому ты нужен? На пятачке весь Амстердам отоваривается! Местным ментам даже выгодно, что столько кэша со всей Европы в Голландию входит. А злых ментов, таких опасных, как наши Мгалоблишвили или Гриша Коява, тут нет…
Рыжик через силу улыбнулся:
– Коява один раз нас поймал, а с нами был Джемо, который жил во дворе врача, который лечил Кояву от туберкулёза. Вот Джемо Кояве это напомнил, и он выгнал нас из ментовки, даже денег не взял, хоть и видел, что все – торчки…
Вспомнили ещё пару случаев, когда попадали в передряги и каждый раз умудрялись выпутываться деньгами или знакомствами: у отца Рыжика были связи в ментовке, у Коки – тётя известная актриса, да и дядя Ларик выручал порой.
Договорились до того, что Кока опять решил попробовать:
– Давай, Арчил, раз уж ты отцу сказал, что деньги украдены, поедем куда-нибудь, гульнём, как раньше… Или дурь возьмём и в Тбилиси на дно заляжем…
Рыжик горько усмехнулся:
– В Тбилиси ты на дно никак не заляжешь! Стоит одну мастырку с кем-нибудь покурить, как завтра весь город с утра у твоих дверей стоять будет в очереди. Забыл? А ты эти дни где был? Почему сразу не пришёл?
– Я к Лясику ездил, хотел взять лекарство, тебя обрадовать, но там заваруха с его женой случилась, не успел к тебе.
Рыжик прикурил второй джоинт так воровато, что Кока невольно обернулся – кого он боится?.. Кто тут, в номере, кроме них?.. Или Рыжик боится самого себя, трава лишает его способности связно мыслить, делает дебилоидом.
После затяжки Рыжик совсем потерял покой, стал щипать бородку, что-то бормотать, бегать по номеру, а Кока вдруг вспомнил:
– Слушай, а можно я душ приму? Я быстро!
– Да, да, конечно. Не спеши. Купайся себе спокойно, время есть, – как-то даже обрадованно отозвался Рыжик, посматривая на часы. – Сколько сейчас? Ох, от этой травы я совсем дурным становлюсь!
Кока залез под воду и продолжал мысленно разговаривать с Рыжиком: “Раз трава на тебя плохо действует, зачем куришь? Сколько тебя знаю – столько и куришь, целыми днями за травой по городу бегаешь!”
Одно время они с Рыжиком покупали анашу у Абона, санитара вендиспансера на улице Камо, где через забор ражие девки-сифилитички, запертые внутри, от нечего делать кричат всякие непристойности. На просьбу взять для них план Абон косился на деньги, говорил, что не знает, осталось ли ещё, брал бабки заскорузлой рукой и через какое-то время выносил газетный свёрток:
– Вот, для вас, самый лучший! Свою мать убью, если вру! Клянусь!
Мать Абона, видно, была крепкого десятка, потому что он обманывал через раз: раз принесёт нормальный пакет, другой – труху.
А потом и сам Рыжик угодил в этот зловещий диспансер – летом в Гаграх завалил в кустах после танцев дородную сисястую эстонку и через три недели обнаружил у себя на члене язву. Кока пошёл вместе с ним в вендиспансер на Пушкинской улице. Районный венеролог оказался весёлым дядькой в мятом халате. Отложил на тарелку хачапури, опустил очки со лба на нос, взглянул издали на Рыжикин вялый съёженный членик с гноеточащей язвочкой, карандашом пошевелил его туда и сюда, со смехом сказал:
– Залетел, генацвале! Ничего, бывает!
– Что это? Триппер? Гонорея? – с надеждой прошептал Рыжик.
– Нет, дорогой, это самый настоящий классический люэс. Французская болезнь. Сифон. Сифак. Сиф.
Рыжик чуть в обморок не упал.
– Сифон? – обалдел и Кока – ведь это слово равно смерти!
– Посмотрите внимательно! Может, это не то, что вы думаете? – прошептал Рыжик, чем вызвал ироническую улыбку.
– Надевай трусы! Нет, это то самое! Шанкр! Чего на него смотреть? Ты женат? Нет? Это хорошо. С кем-нибудь спал после этой шалавы? Нет? Тоже хорошо. Только свой бициллин надо принести, у евреев на Мейдане есть, а то наш, диспансерский, никуда не годится. – Принявшись за хачапури, успокоил: – Ничего, это первая стадия, она лечится. Будут тебя один месяц три раза в день в задницу колоть – и всё нормально! Я так думаю, а как я думаю – так думает Бог! – пошутил он, пряча полтинник за визит и выписывая направление в городской стационар на улице Камо. – Позовите там следующего мандастрадальца!
Напоследок дядька посмотрел на них весёлыми глазами и подал с ухмылкой брошюрку, в которой что-то подчеркнул на первой странице:
– Почитайте на досуге! Может, что-нибудь пригодится! Наука! С ней не поспоришь!
…Они угрюмо, без сил опустились на скамейку возле диспансера. Мимо шли люди, смеялись, болтали, ехали машины, шаркала метлой дворничиха, а они пришибленно молчали. О чём думал Рыжик – понять нетрудно, но и Коке было не по себе: они с Рыжиком всю дорогу вместе курят дурь, передают друг другу косяки, – а не перекидывается ли сифон таким макаром?.. Но он вида не подавал и, как мог, успокаивал Рыжика:
– Ладно, с ума не сходи! Не рак, не СПИД! Руки-ноги на месте! Доктор же сказал – первая стадия, хорошо лечится!
– А дома что говорить? Вай мэ, пропал я! Сифон! Сиф! Смерть! – лепетал синими губами Рыжик.
– Дома скажешь, Боткина подхватил, в инфекционной палате лежу, навещать нельзя… Или ещё что-нибудь соврёшь… Может, тут есть что-нибудь подходящее?.. – И Кока без особой надежды полистал брошюру “Искусство быть здоровым”, но уже первые абзацы повергли его в ошарашенное удивление, да и было от чего. – Слушай, что пишут: “Большинство людей с брезгливостью относятся к выделениям организма, особенно к моче и калу. И совершенно напрасно. Наряду с уринотерапией, с помощью которой лечат геморрой, язву желудка, бесплодие, облысение, ожоги и змеиные укусы, калотерапия уходит корнями в глубокую древность. Древнеиндийская «Махабхарата» включает в себя трактат «Шримад-Харбаматам», в котором подробно описывается лечение собственными экскрементами. Человеческие фекалии и в самом деле обладают целебными свойствами. Калотерапия помогает при холецистите, панкреатите, запорах, диарее, особенно при язве желудка и начальной стадии сифилиса (подчёркнуто весёлым доктором), а также при различных экземах, трофических язвах, прыщах, угревой сыпи, перхоти, так как в человеческих экскрементах много калия, натрия, кальция и азота…” Понял, больной, что тебе поможет? Кал и калий!..
Рыжик горестно качал головой:
– Клянусь, это всё про меня! Это я дерьмо похавал, когда с той эстонкой в кусты полез! Калоедина я проклятая, гадина, мудак, козёл, дебил! Вот и расплата! – ругал он себя со слезами на глазах, а Кока отвлекал его от горя:
– Видишь, люди фекалии свои едят, чтобы выздороветь, а тебе только уколы назначили! Что лучше? То-то же! А этот хермайстер – большой весельчак и балагур! Как он нас подъебнул, а?.. “Может быть, вам что-нибудь подойдёт…” – передразнил он весёлого членоведа. – Не поленился, сволочь, ещё и подчеркнуть! Вот сука! Он, наверное, так развлекается, всем дарит эту книжонку. Где издано это? – Он повертел брошюрку. – Харьков, издательство “Основа”. Молодцы, так держать!
Но брошюра спасла их от первого шока. Они украдкой курнули косяк и долго ещё сидели на скамейке, то и дело заглядывая в весёлую книжечку, цитируя отрывки и пряча за смехом и шутками мысли о мрачном будущем. Ведь Рыжика никто не заставляет есть дерьмо и запивать мочой?! А уколы – ерунда! Через месяц можно следующую эстонку в кусты волочить!
В итоге Рыжика уложили на месяц в городской диспансер. Кока иногда навещал его. Сидел в палате, слушал разговоры, обкуривался. Первая мастырка, переданная ему сифилитиком, далась с трудом, но Рыжик тихо объяснил, что все эти больные – на первой стадии – через курение не заразны.
Нравы в диспансере оказались как и в любом месте, где собрано много мужиков. Народ разный, в основном простой. Были и такие, которые весь день молча лежали в кроватях, вылезая только на уколы. По вечерам в палатах (человек на десять – двенадцать) в ход шли разные истории, например, про циркача-гимнаста, у которого на бритой голове выскочил шанкр из-за того, что его напарница-гимнастка подхватила где-то сифон, во время выступлений сидела свой язвой у него на голове, а спирохета может проникнуть в тело через любую ссадину, вот брил гимнаст голову, порез – и пожалуйста, шанкр! Или пятеро поставили на хор в лесу шлюху, трое заболели, а двое – нет! Или какой-нибудь незадачливый доцент, поймавший сифон в отпуске, “толкал ро́маны” вплоть до “Графа Монте-Кристо” и “Трёх мушкетёров”. Темы бывали разные, но с одним табу – разговоры о женщинах, из-за них, проклятых, все тут валяемся!
Но главным лицом в диспансере был санитар Абон. Пока врачи играли в нарды или ели хинкали (а что им делать, укололи всех – и свободны), Абон заводил и выводил, уносил и приносил, встречал и провожал, открывал и закрывал, знал всех больных в лицо и по именам. Имел ключи от всех комнат, куда ночами за червонец пускал для случки самых бесшабашных и безбашенных мужиков и баб. Снабжал полдиспансера дурью, так что вечерами в палатах царило спокойствие, вился сладкий дымок, играла музыка и какой-нибудь просвещённый сифилитик повествовал о гладиаторах Рима или пересказывал сериал про Штирлица.
…После душа Кока почувствовал себя лучше.
Рыжик всё стоял у окна, пощипывал бородку.
– А я вспомнил сейчас, как ты сифон подхватил, – сообщил Кока, добивая потухший косяк.
– Вай мэ! Забудь! Забудь! Если жена об этом узнает – разведётся со мной! – всполошился Рыжик.
Кока напомнил:
– А какие типы с тобой лежали, а?.. Два вора с зоны, якобы с шанкрами, которые они сами себе замастырили. Подворовки вокруг них… Даже ментёнок, сучий потрох, попал… У вас весело было, курить всегда находилось.
Рыжик выпал из тревожного анабиоза, оживился:
– Не только курить! Ворам ширево приносили, нам тоже перепадало, хотя врачи запрещали ширяться, а то бициллин не подействует. Но всем было по херу!
И вспомнил, как раз повёл воров в цирк – оказывается, один из них, деревенский жлоб, там ни разу в жизни не был, сел рано, дальше всё по зонам, слышит всюду – “цирк, цирк!”, а что это такое, не знает. Они дали Абону рублёвку, сбежали из диспансера и, в больничных робах и тапочках, только сверху что-то накинуто, припёрлись в цирк, сели на галёрке и всю дорогу свистели и хлопали. Цирк им понравился, особенно клоуны, аферист-фокусник и карликовый бегемотик в ажурной юбочке: шутили, что такая задница была бы весьма уважаема в тюрьме.
Да, Кока помнил этих воров. Один, кутаисец Буджи, похож был на орла в неволе. На плечах вытатуированы звёзды, на руке – морда барса, она скалилась, когда он сжимал кулак. Другой, езид Чорна, племянник большого вора, всё больше спал под снотворным или играл с кем-нибудь в поддавки. У воров – отдельная палата, вход только тем, кто зван, другим шоркаться запрещено. Врачи входили со стуком. Все знали, что воры здоровы, но они хорошо платили, и все закрывали глаза. Бывало, врачи выпивали с ворами в их палате, и тогда Абон посылался в хинкальную, куда ехал на своём раздолбанном красном инвалидном “Запорожце”, привозил кастрюлю хинкали и газетный свёрток с кебабами.
– Я забыл, вы в диспансере запертые были? – спросил Кока.
– Мужики – нет, а бабы – да, заперты.
– Почему?
Рыжик пожал плечами:
– А кто его знает? Не доверяли бабам! Чтобы по городу не шлялись, не пили, мужиков не заражали. Там бабы в основном – приезжие шалавы, могли сбежать, по Союзу сифон дальше повезти. Они даже там, внутри диспансера, трахались!
– Находились же храбрецы! – покачал головой Кока: уж насколько надо быть тупым животным, чтобы, имея сифон, трахаться с сифонной бабой! – А помнишь, какие у вас были турниры? В шахматы, в нарды, в карты, в секу! Помню, пришёл раз тебя навещать, а у вас турнир в “чапаева”, приз – две ампулы медицинского морфина! Тут же лежат, блестят. И шприц, салфеточкой прикрыт. Вот шла за них рубка!
Рыжик, утихая, подтвердил:
– Да, тогда ещё можно было купить. А сейчас – нет.
– Вот именно! Ну, пора нам в город, брать лекарство, – сказал Кока, вставая и ощущая, что подлый холод уже ощутимо копается в животе, запуская ледяные отростки во все уголки тела.
Но Рыжик никуда не хотел идти. Потом неожиданно предложил спуститься в ресторан, выпить кофе.
– Ну, пошли. Оттуда поедем, – согласился Кока, чтобы выйти поскорее из этого гнетущего номера. Выходя, заметил, что Рыжик написал что-то на бумажке и приклеил её жвачкой к двери.
– Это что?
– Если баба придёт… – туманно объяснил Рыжик, что вызвало новое удивление Коки.
– С каких это пор ты бабами так интересуешься? Раньше не был вагинострадальцем!
Рыжик нервно засмеялся:
– Раньше не был, а теперь стал. Не надо меня помоить…
В ресторане малолюдно.
Они выбрали столик. Кока хотел сесть лицом ко входу, но Рыжик плюхнулся в кресло раньше него. Посидели минуты три-четыре.
– Что нам тут? Меня подламывает. Пошли отсюда, – сказал Кока.
– Сейчас, кофе выпьем. Вот и официантка. Ту кофе, плиз!
– Какой кофе? Я тебе говорю – подламывает, а ты – кофе! Давно таким светским стал? Ты же сабурталинец, не вакиец, это они целый день кофе пьют и сигареты курят, – в который раз удивился Кока: такого он раньше за Рыжиком не замечал. Кофе, баба, записки… Какой-то нервный стал…
Между тем Рыжик завёл мутный разговор, из чего можно было понять, что Сатана обыскал его, отнял паспорт, авиабилет и держит взаперти в отеле.
Вот оно что!.. Теперь понятно, почему Рыжик всё время дёргается!..
– А если ты отдашь Сатане эти тридцать тысяч, он тебя отпустит?
– А хрен его знает! – в сердцах сказал Рыжик. – Я-то отдам, куда денусь. Но бог ведает, что этому разбойнику придёт в башку?
– Да, дела… – протянул Кока, принимая у официантки чашку.
Рыжик высыпал в кофе сахар, налил молока, стал размешивать, бормоча что-то вроде “не к добру всё это”, а Коке этот кофе в глотку не лез – ломило уже ощутимо.
Наконец не выдержал, отставил чашку и только хотел сказать Рыжику, что уходит, как тот, открыв рот, уставился ему за спину.
Кока обернулся – по залу деловой походкой шёл Сатана в куртке Security. Лицо багровое, суровое. У входа маячит Нугзар в плаще, руки в карманах.
В голове проскочило: “Вот кому Рыжик звонил! Кого ждал! Ах, я баран! Идиот!”
Не успел испугаться – Сатана мощной лапой схватил Коку за шиворот:
– А, попался, крыса! Синг-синг! – И силой поднял со стула, рявкнув на весь зал: – Где бабки, сука?
– У меня. Спрятаны, – опешил Кока, пытаясь вырваться.
– Спрятаны? А где должны быть? – глумливо уставился Сатана Коке в лоб.
– Не знаю. Рыжик мне дал, вы уехали, я пришёл отдать их Рыжику…
Но Сатана, не слушая Кокиного лепета, больно подтолкнул его в спину:
– Вперёд! Иди, не то голову отрежу! На шматы посеку, дерьмак, и тебя, и этого козла!
Рыжик не вовремя пискнул:
– А мой паспорт? Билет?
Сатана, не отпуская Коку, ткнул Рыжика лицом в чашку – стекло зазвенело, ложечка полетела на пол, блюдце разбилось, в зале наступила тишина.
– Вот тебе паспорт! Сиди жди приказа! Пока твой вшивый папаша не переведёт бабки, будешь сидеть, шен цанцаро, сиабандо[70]! Пошли! – потащил он Коку дальше.
Тот попытался вывернуться:
– Я иду, никуда не убегаю!
– Куда тебе бежать, придурок? Только нам в лапы! – усмехнулся Сатана, но хватку разжал.
Рыжик поднял мокрое лицо, пустил фальцетом им в спину:
– Кока, извини!
Кока не отозвался.
Посетители и официанты беззвучно замерли, не понимая, что происходит, кто эти люди, на каком языке они кричат, что случилось.
– Вот дурачок, сам в ловушку приканал! – сообщил Сатана стоящему в дверях Нугзару. – Лац-луц – орера!
Нугзар равнодушно заметил:
– А я что тебе говорил? Придёт отдавать бабки. Вот и пришёл. Где, кстати, деньги? – словно невзначай поинтересовался он.
– В одном дворе спрятаны.
– Во дворе? Ты что, у себя в Сололаки? – засмеялся Нугзар.
– А где прятать? Я там сплю, в подвале…
Пока шли к машине, Сатана крепко держал Коку под руку, время от времени пихая в бок:
– Быстрее, шен набозваро[71]! Из-за тебя столько времени потеряли. Где был? Почему к нам не приехал?
Кока усмотрел тут лазейку.
– Вы внезапно уехали, а мне что делать? Откуда я знаю, куда ехать? Вы же мне ничего не сказали? Если бы сказали, я бы знал, приехал.
Сатана взъярился:
– Что делать, не знал? Ты меня за кого держишь? С какого хера Рыжик дал тебе деньги? Значит, ты ему проболтался, что мы в машине!
– У меня вырвалось, – признался Кока. – Но я же его привёл!
– Вырвалось? Ну и я вырву у тебя яйца! Или руки по локоть сварю в кипятке – будешь знать! – замахнулся Сатана, но Нугзар бросил, отпирая машину:
– Оставь его! Я же сказал – честный фраер. И дружка предупредил, и деньги назад принёс. А вот Рыжик этот – поганец, иуда! Не успел Сатана ему разок в лоб дать, как всё выложил! Вот какой дружок у тебя!
Кока признался, отчего на душе стало легче.
– Я к вам хотел прийти, но забыл, в каком вы отеле… В тот день я выпивший был, ничего не помню… – Хотел ещё что-то объяснить, но одёрнул себя – говорить покороче, к каждому слову могут придраться, иди выпутывайся потом.
– А что у тебя в карманах? – вдруг вопросил Сатана и бесцеремонно полез Коке за пазуху и в брюки. Обнаружил грязный платок и три стогульденовые бумажки, которые сунул в один из карманов своей обширной куртки. Нугзар неодобрительно поглядывал на это в зеркальце, качая головой.
По дороге Кока лихорадочно соображал. Значит, Рыжик позвонил Сатане и сказал, что он, Кока, пришёл в отель. Потому и метался по номеру, нервничал… Ну а с ним, Кокой, что?..
Сатана, заметив его растерянность, хохотнул злорадно:
– Что, жалеешь, что своими ногами в капкане залип? Синг-синг – готово!
– А в чём капкан? Я вам деньги отдам – и всё! Мне всё равно, кому отдавать. Не мои же.
– Посмотрим! – ухмыльнулся Сатана, отчего у Коки побежали мурашки по спине. “Посмотрим?.. Что они ещё могут придумать? Знают они, что родители на Западе? Нет, откуда? О, если знают, могут украсть, чтоб выкуп взять, как с Рыжикиного отца! Нет, не должны знать!”
