Михаил Евгеньевич Московец
Даль
– Черт.
Он таращился на подтеки.
– Мерзотный край.
Опустил глаза на ладони. Даже не покраснели.
Может, это не я? Да брось, кто же тогда.
Он поднялся с кровати, не смотря ей в глаза.
– Прости.
Спустился на улицу к ящику с утварью. Вынул лопату и стал копать яму рядом с двумя холмиками. Даже слезы не текли. Выкопал. Поднялся наверх. Стоял и глазел на труп, совсем не осознавая, что же произошло. Кажется, мозг перестал переваривать поступающую информацию.
В этот день он не смог прикоснуться к телу. Только слонялся по дому, как лунатик. Сидел на крыльце и пялился в землю. В голове – пусто. По привычке он поднялся в их комнату и лег в постель. Трупный запах вмиг заполнил легкие. Он вспомнил, что рядом она. Отвернулся на бок и закрыл глаза. Не снилось ничего. Проснулся из-за того, что не мог дышать. Заложен нос. Покалывает в голове. Посидел на кровати, не думая ни о чем. Прошел до лестницы, не оглядываясь. Помнил, что она рядом. Вышел на крыльцо. Воздух на улице казался свежее обычного. Он просто стоял и вдыхал его. На глаза попалась выкопанная яма.
– Надо вынести ее.
Но он не двинулся с места. Долгое время стоял. Потом прошел в садик и сорвал пару ягод смородины. Запихнул в рот и тут же выплюнул. Не хотелось. Он не знал, куда себя деть. Отвращение наполняло грудь. Становилось пакостно. Хотелось бежать, но он не мог. Вместо этого без сил присел на крыльце.
Минул час.
Одиноко.
Два. Три.
А он все сидел. Не ощущал ни онемения, ни боли. Ничего. Пустота. Он был похож на графин, из которого вылили все вино. Графин, потерявший смысл существования.
Да пошло оно все. К черту.
Сиам подскочил. Метнулся в спальню. Взглянул в последний раз в ее глаза. Взвалил смердящее тело на плечо и побежал к яме. Скинул ношу, схватил лопату и начал судорожно закапывать. Снова эти бешеные глаза. Наверно, он даже не осознавал вполне, что делает.
Закидывал и закидывал землей. Получился неаккуратный холмик.
Да к черту.
Бросил лопату на землю и побрел прочь. Куда глаза глядели. Он не спеша волочил ногами, наверно, даже не замечая, что идет. Голова пуста, сердце не бьется. Он походил на лунатика. Только сон затянулся. Либо его просто забыли разбудить.
Сиам дошел до границы чащи. Повернулся в сторону равнины и уставился вдаль. Хотелось бежать туда. Там спасение. Но тело не сдвинулось ни на йоту. Нет сил. Он не побежал бы, даже если бы мог. Страшнее бежать, чем остаться. Плевать он хотел на спасение. Плевать хотел на все. Насильник он. А может, они все насильники?
Сиам простоял на месте очень долго. Наверно, в нормальном мире уже начало бы смеркаться. Он закрыл глаза и припомнил тучи, ветер и дождь. Старался ощутить дуновение и капли на себе. На лице. Но только губительная духота окружала его. Увидит ли он когда-нибудь ливень?
Сиам открыл глаза, зная, что разочаруется. Потоптался на месте и направился обратно к дому. Машинально прошел до кровати и бухнулся в нее. Снова эта жуткая усталость.
Проспал он долго. Вероятно, целый день. Раскрыл глаза, но остался лежать на животе. Как и заснул. Не ощущался голод, хотя ел он давно. Не ощущалась жажда. Он тупо уставился в стенку. Вскоре замерцали искорки, поплыли линии, вырисовывая круги. Закружилась голова. Его затошнило, хотя желудок был пуст. Только скупая желчь вытекала изо рта. Он пододвинулся к краю кровати, свесив голову. Слюна стекала с нижней губы на деревянный пол.
Сиам не встал с кровати, от слабости вскоре вновь провалившись в сон.
Еще день. Организм не просил помощи.
Сиам почти не ел. Кушал только тогда, когда тело ныло. Бродил вокруг дома, совсем не работал. Садик потихоньку зарастал. Цветы и плоды начинали вянуть. А Сиам только окидывал их пустым взором.
Одиночество давило. Жизнь давила. Однажды он даже побрел было к болоту, но развернулся еще до того, как вошел в чащу. Этот отчаянный жест ничего бы не дал.
Тоска снедала его покарябанную душу. Подолгу Сиам просиживал на крыльце, бездумно наблюдая за кронами. Он полностью уходил в себя, не реагируя на внешний мир. В такие моменты тело его напоминало мертвую глыбу.
Сиам устал. Устал нести бремя бесполезной жизни. Ложась спать, он отчаянно надеялся, что на утро не проснется, – тогда душа и разум его будут свободны. Он встретится с Юноной, с Гаем. С Солнцем.
И зачем он убил ее? Ни разу он не задавал себе этот вопрос. И ведь даже не сомневался, что его руки придушили Солнце. Он знал, что это сделал он. Может, так и должно было случиться?
Однако утро наступало. Он раскрывал глаза после глубокого сна и вяло отгонял приступ апатии, терпеливо дожидаясь конца наступившего дня.
В одиночестве время течет неумолимо медленно. Прошла та стадия, когда он не знал, куда себя деть. Сиам устало садился, где хотел – был ли это потрепанный ковер в гостиной, ветхое крыльцо или сухая земля, – и ждал. Молчаливо. Он стал средоточием ожидания. Не разговаривал с собой. Не мыслил. Не хотел. А покончить с жизнью не хватало воли.
Внутри зияла пропасть. Он не понимал, большая она или маленькая, слева она или справа, но это была пропасть. Как хитрый враг, намеренно выдающий себя. Чтобы противник знал, боялся и не находил сил что-либо противопоставить.
Сиам просыпался с этой пропастью. Кормил ее своим телом. Привык к ней. Постаревшее на много лет тело отказывалось быть проводником жизни и доверилось пропасти. Лишь изредка Сиам противился всепоглощающей тоске и бродил по зарастающему садику. Там было спокойно. Его личный Эдем. Его рай. Застывший здесь приятный аромат трезвил помертвевший ум, выуживая из закромов хоть какие-то воспоминания. Иссушенные губы размыкались с томным выдохом.
Как-то поверх завядших кустов он увидел силуэт. И тут же обомлел.
– Джин?
Он сощурил глаза. Силуэт стоял прямо у кромки чащи.
Нет. Не он. Лицо знакомое.
Ноги оцепенели, однако его тянуло вперед, к силуэту. Даже если это и был мираж. Человек поманил рукой и скрылся между деревьев. Сиам, потеряв остатки рассудка, побежал по кустикам и бутонам к месту, где тот стоял. Огляделся, тяжело дыша. Никого. Шагнул в чащу.
Руки нервно раздвигали кусты, царапающие кожу. Казалось, впереди мелькала чья-то спина. Сиам бездумно продирался дальше. Лес сгущался. Сырела почва под ногами.
Снова показалась спина. Он был рядом!
Деревья словно расступались. Зыбкая земля. Грязь. Сиам обогнул широкий ствол. Силуэт оказался прямо перед ним. В темноте. Поманил рукой. Ноги Сиама шагнули. Еще.
Лицо знакомое, но молодое. Моложе моего.
Ботинок завяз в грязи. Сиам опустил голову и поерзал ногой. Вытащил. И остался один. У болота. Злополучного болота с зелеными лицами.
– Я ведь зарекся сюда ходить.
Он беспомощно огляделся. От слабости даже слезы не удержались в глазах.
– Мираж, чертов мираж, – пролепетали губы. – Сколько можно меня мучить, – голос становился тише. – Я ведь устал.
Нечто всплыло в памяти. Дежавю. Странное чувство. Что-то вертится на языке, но никак не хочет произнестись.
Он пересилил себя и заглянул в болотистую массу. Тела. Парами и раздельно. Всплывшие и набухшие. Потерявшие цвет и человеческий образ. Разлагавшиеся лица. Голые спины. Руки и ноги в неестественных положениях. Заглянул уже без отвращения.
Что-то вертится на языке.
– Это.
Сиам сощурился. Раскрыл рот.
– Это я.
Глаза увлажнились сильнее. Руки безжизненно повисли вдоль туловища.
– Я сделал это.
Тусклые воспоминания. Не хватает света, чтобы различить. Но разум уже понимал. То, что вертелось на языке, постепенно выползало наружу.
– Я убил их.
Вялая рука поднялась. Указательный палец проводил поочередно с трупа на труп.
– Гай. Джин и Флейта. Юнона. Солнце. Это все я.
Соленый ручеек сбежал вниз и скрылся в седеющей бороде.
– Но как? Я же видел…
Воспоминания прояснялись. Картинки из другого мира. Но с теми же знакомыми лицами. Слабый парень, алкоголик. Заносчивый и наглый молодой человек. Его спутница, перенявшая все мерзкие черты своей половинки. Смышленая девушка, ставшая легкодоступной. И последняя – до смерти робкая и этим самым притягательная.
Он – Сиам – убил всех.
Нет, не Сиам, а другой. Не стоит чернить это имя им. Он убийца, преступник и насильник. Это все он! Такому нет имени. Сиам любил их, а он подлец. Мерзавец! Да, он убил их всех. ОН!
Ноги сами понесли прочь. К дому. Ветки цепляли и кололи. Кусты больно врезались в кожу. Прочь.
Тело грузно свалилось на крыльцо. Кажется, ступеньки не скрипнули. Хотя бремя убийцы было тяжелым. Пустой взор таращился в никуда. Душа окончательно покинула тело. Пропасть стремительно ширилась.
Я убийца. Я убил. Я убийца.
Вечность просидел он на ступенях. Внезапно уши заслышали какой-то треск. Не придав этому значения, он продолжал пялиться в землю. Треск усиливался и приближался. Тарахтение стало таким невыносимым, что раздосадованный человек поднял голову.
Подъезжающий грузовик.
Тело вновь оцепенело, и только глаза следовали за крутящимися колесами старого грузовичка.
Снова мираж.
Колеса остановились. Из кабины выпрыгнули двое молодых людей и направились к сидящему. Тот не сводил с них глаз. Сквозь рой закостеневших мыслей просочилось воспоминание: те же два молодых человека вышли тогда с крыльца и сели в кабину старого грузовичка, оставив шесть человек, казалось, навсегда. Они ни капли не изменились.
Молодые люди подошли вплотную и пристально разглядывали человека.
– Годы потрепали тебя.
Ответные слова не лезли с языка. И лишь немощные выдохи заменяли их.
– Пойдем, нам велено забрать тебя.
Увлажненные глаза жалобно перескакивали с одного на другого.
– Идем, старик, пора.
Двое подхватили ватное тело под руки и повели к кузову. Помогли подняться и усесться. Кузов был полностью открыт, как и тогда. Явственно всплыли все события первого дня.
Двигатель надрывно затарахтел. Колеса забуксовали и нехотя покатили машину вперед. Двое в кабине громко гоготали.
Словно ничего не произошло. Совсем ничего?
Растерянными глазами человек попрощался с каменным домом. Проводил чащу, туман, тусклое светило.
Гай. Солнце. Юнона. И Джин с Флейтой. Он убил их. Давно. А здесь прожил с ними жизнь.
Грузовичок бойко несся по тропке, уверенно проходя неглубокие ухабы.
Нервная улыбка просочилась на потрескавшихся губах, сокрытых седеющей бородой. Пустой взор тщетно искал ответ.
Я жил или не жил?
