Майкл Бадер
Возбуждение: тайная логика сексуальных фантазий
Чувство вины, беспокойства и подавленности
Убеждения ощущаются, а не просто мыслятся. Когда патогенные убеждения подавляют сексуальное возбуждение, они делают это с большой эмоциональной интенсивностью, потому что часто включают в себя чувства вины и беспокойства. Чувство вины неотличимо от сознательного или бессознательного убеждения в том, что мы “плохие”, потому что причинили кому-то боль. Беспокойство в данном контексте – это чувство тревоги, сопровождающее патогенное убеждение в том, что кто-то важный для нас ранен или хрупок. Эти два чувства – вина и беспокойство – почти всегда возникают одновременно. Мы беспокоимся о том, чтобы не причинить боль другим, и когда мы это делаем, то чувствуем себя виноватыми из-за этого. Нам легче испытывать чувство вины за то, что мы причинили кому-то боль, если мы уже беспокоимся о нём.
Чувство вины и беспокойство не только способствуют возникновению сексуальных запретов, но и являются основными причинами психологических страданий и саморазрушительного поведения в целом. Многие люди чувствуют, что если они будут более успешны, чем их родители, то родители будут чувствовать зависть или предательство. Следовательно, они испытывают склонность чувствовать себя виноватыми и беспокоиться о них. Этот вид вины можно точно назвать виной выжившего – патогенной верой в то, что быть счастливее и успешнее тех, кого мы любим, нанесёт им вред. Первоначально считалось, что чувство вины за то, что выжил в войне, природных катастрофах и концентрационных лагерях – это всепроникающее чувство, что чьё-то выживание было каким-то образом куплено ценой чьей-то смерти. Это также наблюдается у людей, которые сбежали из неблагополучных семей или суровых социальных условий. Многие из нас страдают от патогенного убеждения, что наше приобретение – это потеря кого-то другого. Уход из своей семьи или сообщества может вызвать чувство предательства по отношению к тем, кого мы любим. Люди склонны справляться с чувством вины выжившего, ограничивая свой уровень удовлетворённости. Чувство вины за пережитое часто встречается наряду с чувством вины за разлуку – патогенным убеждением, что, если мы покинем свои семьи, мы причиним им боль или истощим их. В случае вины выжившего преступление заключается в том, что мы причиняем вред нашим семьям, будучи счастливее, чем они есть на самом деле, в то время как в случае вины за разлуку преступление заключается просто в том, что у нас есть собственная жизнь.
Мы все страдаем от той или иной формы чувства вины за то, что пережили расставание. Кто не чувствовал себя виноватым из-за того, что у него чего-то больше, чем у других, или что он оставляет других позади? У кого не было или не ощущалось шёпота о незаконности и мошенничестве в отношении успеха из-за чувства вины за то, что мы переоцениваем себя? Многие люди, которые не выносят успеха, неосознанно подстроили неудачу. Один мой пациент из бедной семьи начал продвигаться по служебной лестнице в своей юридической фирме. Когда у него наконец появился партнёр, он впал в депрессию и начал пить. Он не мог наслаждаться своим успехом, потому что чувствовал, что не заслуживает его, и это чувство часто сопровождалось воспоминаниями о его безработном отце-алкоголике. Символично, что он чувствовал, что своим успехом принижает своего отца. Другой мужчина, которого я лечил, в конце концов женился на женщине, которая его обожала. Она была сексуальной и жизнерадостной, полной противоположностью его мрачной и замкнутой матери. Хотя в целом он был в восторге от своей жены и занимался с ней великолепным сексом до их свадьбы, в их первую брачную ночь он стал импотентом. Он сообщил мне, что весь день был озабочен тем, хорошо ли его матери на свадьбе и комфортно ли ей в своём гостиничном номере. Эти мысли мешали его сексуальному возбуждению и олицетворяли его сильную вину за то, что он оставил свою мать в стороне, как будто он, как он выразился, “танцевал на её могиле”.
Часто проявления чувства вины выжившего и разлуки неуловимы. Моя пациентка, Хелен, постоянно беспокоилась о своей финансовой безопасности, несмотря на отсутствие какой-либо веской причины. Оказалось, что её мать всегда беспокоилась о деньгах. Мы пришли к выводу, что Хелен бессознательно отождествляла себя со своей матерью, потому что это заставляло Хелен стремиться чувствовать себя намного лучше, чем была её мать. Если бы она расслабилась, зная, что финансово обеспечена, то столкнулась бы с тем, как ей жаль свою мать, и как она чувствует себя виноватой за то, что у неё есть что-то, чего не хватает её матери. Конечно, она не осознавала этого, когда волновалась. Её субъективный опыт говорил ей, что объективно есть о чем беспокоиться. Только проанализировав эту черту в терапии, мы смогли увидеть её истоки.
Люди постоянно “вырывают поражение из пасти победы” из-за неосознанной вины перед своими семьями. Они не могут в полной мере наслаждаться отдельной, более счастливой или успешной жизнью, потому что воображают, что будут чувствовать себя одинокими и оторванными от своих семей. Поскольку этот страх угрожает их чувству психологической безопасности, им приходится усердно работать, чтобы поддерживать связь со своими семьями-инвалидами, поскольку они сами являются инвалидами. Спортсмен, который сбегает из гетто, чтобы добиться успеха, может самоуничтожиться. Люди, получающие повышение по службе, иногда впадают в депрессию, а не в восторг. Такие клише, как “На вершине одиноко” или “Чем они выше, тем тяжелее им падать”, запреты на “раздувание головы” или чрезмерную “наглость”, – все они предполагают одно и то же: успех делает кого-то уязвимым для наказания. Это отражает действие чувства вины выжившего или чувства разлуки. Для человека с патогенными убеждениями вины успех на работе, в любви и сексе – все это может вызвать бессознательную тревогу, которая побуждает человека попытаться восстановить психологическую безопасность. Тогда амбиции терпят неудачу, любовь скисает, а удовольствие подавляется.
Когда ребёнок испытывает чувство вины за пережитое из-за бессознательной веры в то, что он или она причинит боль любимому человеку, получив большее удовлетворение от жизни, всегда ли этот вывод точен? Часто ребёнок совершенно прав. Побуждаемые чувствами зависти, соперничества или боязни быть покинутыми, родители часто завидуют успеху и счастью своих детей. Карикатура на еврейскую мать-мученицу, мучающую своего ребёнка чувством вины за то, что ребёнок хочет быть независимым, конечно, часто действительно присутствует в более мягких формах. Родители, обычно и иррационально, возлагают на своих детей ответственность за их счастье. Таким образом, дети часто являются проницательными наблюдателями за настроениями своих родителей и безошибочно угадывают их внутренние слабости. Когда ребёнок чувствует вину за то, что причинил боль родителю, или чрезмерно беспокоится о родительском счастье, когда ребёнок чувствует, что родитель нуждается в поддержке, защите или исправлении, этот ребёнок часто интуитивно точно воспринимает реальность.
Но не всегда. Дети также часто неправильно понимают мотивы и намерения родителей. Дети не обладают полностью развитой способностью воспринимать своих родителей как отделенных от них самих физически или эмоционально, и не всегда могут точно судить о мотивах своих родителей. Детские психологи иногда описывают мышление ребёнка как “всемогущее” или “эгоцентрическое”, потому что, согласно такому мышлению, приходы и уходы родителей в первую очередь связаны с ребёнком. Нам нелегко осознать тот факт, что у родителя есть отдельная жизнь, которая не всегда касается нас, жизнь, за которую мы не несем ответственности. Этот эгоцентризм понятен на нескольких уровнях. Во-первых, это несет на себе отпечаток когнитивной незрелости ребёнка. Исследователи детского развития продемонстрировали, что способность правильно оценивать причину и следствие и отличать свои собственные намерения от намерений других приобретается лишь постепенно, в процессе взросления. Во-вторых, чувства и поступки родителей на самом деле оказывают на ребёнка гораздо большее влияние, чем сама жизнь. В конце концов, ребёнок нуждается в родителях больше, чем родители нуждаются в ребёнке.
Потребность ребёнка в родителях абсолютна, в то время как потребность родителей в ребёнке лишь относительна. Таким образом, адаптивно относиться к настроениям родителей, ориентируясь на самих себя, поскольку эти настроения глубоко влияют на безопасность ребёнка. Предполагать обратное, то есть полностью признать свою объективную беспомощность, было бы слишком опасно для зависимого ребёнка.
Даже нормальные аспекты мышления ребёнка могут привести его или её к крайне иррациональным выводам. Например, родитель может быть подавлен чем-то, не связанным с ребёнком, но ребёнок может сделать вывод, что причиной расстройства родителя является его независимость. Родитель может заболеть, развестись или даже умереть, и дети будут регулярно испытывать чувство вины. У меня был пациент, чья мать умерла, когда ему было семь лет. В ответ на её заболевание её сын, мой пациент, вел себя агрессивно в школе. Однако, после её смерти он полностью подавил любой вид агрессии, потому что у него сложилось патогенное убеждение, что его плохое поведение в школе способствовало смерти его матери. Он, конечно, был совершенно неправ, но у него не было когнитивных или эмоциональных ресурсов, чтобы осознать это.
Обычно, выводы ребёнка о родителе сочетают в себе элементы объективности и непонимания. Один мой пациент сталкивался с тем, что его отец часто бывал раздражен дома, особенно когда сын просил его что-нибудь купить. Эти взаимодействия сыграли определённую роль в развитии патогенных убеждений в том, что мой пациент хотел “слишком многого”, и что его потребности были бременем для других.
Позже он узнал, что его отец пережил несколько экономических неудач, когда пациент был маленьким, и что отец чувствовал себя ужасно виноватым из-за того, что считал себя несостоятельным в качестве кормильца. Мнение сына о том, что его отец был обременён потребностями сына, было одновременно правильным и неправильным.
На самом деле его отец вымещал своё разочарование на сыне, хотя к нему это не имело никакого отношения. Его отец действительно воспринимал потребности своего сына как обременительные, но раздражение было вызвано не тем, что он считал потребности своего сына чрезмерными, а тем, что он чувствовал, что его собственная экономическая неудача сделала его плохим отцом. Его сын никак не мог этого знать. Выводы сына были полностью рациональными с его ограниченной и субъективной точки зрения, но были иррациональными в более широком контексте.
Чувство вины, безжалостность и сексуальное возбуждение
Поскольку удовольствие – это такая высоко ценимая цель, которой часто не хватает в жизни многих людей, неудивительно, что чувство выжившего и чувство разлуки мешает его переживанию. Но прежде, чем мы исследуем центральную роль вины в сексуальном торможении и роль сексуальных фантазий в преодолении этого торможения, важно помнить, что как бы сильно мы ни подавляли своё сексуальное желание, оно всегда с нами. Это противоречие ставит разум перед очевидной проблемой, решением которой является сексуальная фантазия. Функция сексуальной фантазии состоит в том, чтобы разрушить убеждения и чувства, мешающие сексуальному возбуждению, обеспечить как нашу безопасность, так и наше удовольствие. Наши фантазии убеждают нас, что мы не собираемся никому причинять вред или кого-то предавать, и что если мы полностью возбудимся, никто не пострадает.
Но что именно мы включаем в рубрику сексуальных фантазий?
Поскольку многие люди сообщают, что у них нет сексуальных фантазий, что на самом деле ничего особо сложного не возникает в их сознании, когда они возбуждаются, одним из полезных подходов к этому вопросу является расширение нашего определения сексуальной фантазии. Обычно, когда мы думаем о фантазии, мы склонны думать об истории. Мы легко можем видеть, что когда моя пациентка возбудилась, представив, что над ней доминирует безжалостный мужчина, у неё была фантазия. В этом смысле фантазии подобны мечтам наяву, мини-рассказам, которые мы используем для возбуждения. Однако, фантазии часто скрыты и не всегда очевидны даже для того, у кого они есть. Если кого-то начинает возбуждать определённая черта характера в другом человеке, скажем, высокомерие или невинность, эта черта играет роль в скрытой фантазии. Одного пациента, которого я лечил, возбудил образ невинной молодой женщины, потому что это опровергало его обычное представление о женщинах как об озлобленных и циничных. Его переживание невинности имело то же значение, что и тщательно продуманная повествовательная фантазия, в которой рассказывалось о соблазнении им такой женщины. В обоих случаях воображение использует женскую невинность, чтобы преодолеть конфликт, который подавлял сексуальное возбуждение, а именно его вину за то, что он испытывал презрение к несчастным и озлобленным женщинам.
Особые способы, которыми нам нравится заниматься сексом, также можно понимать как нечто похожее на сексуальную фантазию. Мы все предпочитаем разыгрывать определённые сценарии в постели – определённые позы, соблазнения, вербализации, эстетические контексты, состояния раздевания или ролевые игры, потому что детали таких сценариев играют в высшей степени символическую роль в противодействии определённым психологическим силам, сдерживающим желание. Один пациент, например, всегда предпочитал, чтобы в него проникал его партнёр-мужчина, а не самому быть пенетратором, потому что такая поза убеждала его в том, что его партнёр удовлетворён. Он постоянно боролся с мрачным, неосознанным убеждением, что ему нечего предложить мужчине, и очень беспокоился о сексуальном удовлетворении другого. Другая пациентка особенно возбуждалась, когда они со своим парнем занимались сексом в малолюдном месте, где существовала опасность быть обнаруженными. Обычно, она боролась с большим чувством сексуальной вины, которое проистекало из очень репрессивного семейного окружения. Выставляя напоказ свою сексуальность, рискуя разоблачением, но не будучи пойманной, она могла бы кардинально, хотя и временно, победить свою совесть. Когда мы исследуем значение сексуальной фантазии и её роль в преодолении сексуального торможения, мы не ограничиваемся откровенными повествованиями, содержащимися в фантазиях о мастурбации, сексуальных мечтаниях или сборнике письменной эротики, а включаем весь спектр предпочтений и склонностей, которые играют центральную роль в нашем возбуждении.
Существует множество способов, которыми чувство вины может негативно повлиять на сексуальное возбуждение. На самом общем и очевидном уровне сексуальные чувства и интересы иногда просто запрещены, сначала семьей, а затем совестью и культурой. Ребёнок растёт с чувством вины за “нечистые” мысли любого рода. Это простая, но важная форма, которую принимает чувство вины, та, в которой ребёнок узнает, что он или она вообще не должны быть сексуальными. Это часто легко сочетается с чувством вины выжившего, в данном случае с бессознательной верой в то, что человек не должен получать больше удовольствия любого рода, чем было у его родителей. Все многочисленные знакомые предписания против секса, которые веками пронизывали нашу культуру, создают и отражают это общее ощущение, что эротическое удовольствие опасно и запрещено. Такие идеи, как то, что мастурбация – это плохо, дети асексуальны, хорошим девочкам не нравится секс, девственность – это хорошо, гомосексуальность – это грех, а добрачный секс – это плохо, отражают этот общий тип запрета. Многие сексуальные фантазии содержат элементы, которые противодействуют этим ограничениям или отменяют их.
Молодой человек, проходивший у меня терапию, рассказал о своей первой сексуальной мечте наяву, которую он использовал во время подростковой мастурбации. В этой фантазии он занимался сексом с одной из молодых подруг своей матери, которая в его фантазии боготворила его и была готова на все, чтобы доставить ему сексуальное удовольствие. Мой пациент вспомнил, что он ввел необычный сюжетный прием в эту довольно обычную подростковую мечту. Он наделил себя магической силой вызывать одним щелчком пальцев у своей партнёрши амнезию по поводу их сексуальных связей.
Мы поняли его фантазию следующим образом: у этого молодого человека была мать, которая относилась к нему безразлично и часто заставляла его чувствовать себя очень виноватым из-за того, что он слишком много веселился (мать была довольно суровой и подавленной женщиной). Он вырос, бессознательно делая выводы из их отношений о трёх вещах: он не был очень сексуальным или желанным, ему не полагалось развлекаться с девушками, и девушкам на самом деле не нравился секс. Эти патогенные убеждения сильно подавляли его сексуальность. В своей фантазии о мастурбации он решил проблему, создав женщину, которая была полной противоположностью его матери – сексуальную женщину, которая обожала его и наслаждалась сексом, и с которой мой пациент мог снять свои запреты и возбудиться. Наделив себя магической силой вызывать амнезию, его фантазия ещё больше защитила его от чувства вины и обеспечила безопасность, необходимую ему для возбуждения и достижения оргазма.
Магическая амнезия – хороший пример творческого подхода, с помощью которого фантазия пытается разрешить патогенное убеждение в том, что человек не должен быть сексуальным. Фантазия, в которой человека заставляют заниматься сексом – это совсем другое.
Это значит говорить своей совести, семье и культуре: “Это не моя вина”. Мужчины использовали это оправдание на протяжении веков.
Они неоднократно заявляют, что женщины “заставляют” их терять сексуальный контроль. Женщины, подобные пациентке в начале этой главы, которая фантазировала о том, что над ней доминирует самовлюбленный и жестокий мужчина, часто прибегают к этому оправданию в своих фантазийных жизнях.
Многие другие фантазии связаны с секретностью, вариациями на тему “выйти сухим из воды”, как способом избежать такого рода вины. Фантазии о незаконных связях подпадают под это определение. В других актеры притворяются невинными, но “под столом” происходит нечто весьма сексуальное. Чувствуется, как палец ноги медленно продвигается вверх по штанине брюк, рука на колене медленно движется вдоль бедра, и все это время над столом продолжается “правильный” разговор. Таким образом, разрушается патогенное убеждение в том, что человек не должен быть сексуальным, в то время как невинность сохраняется. В других фантазиях авторитету бросают вызов. Пациентка вспомнила подростковую фантазию о мастурбации, в которой она и её парень занимались сексом, в то время как её мать находилась в соседней комнате. Её возбуждала мысль о том, что они делают это “под носом у матери”, что снова отражало бессознательное намерение фантазии восторжествовать над чувством вины. Её фантазия была способом убедить себя в том, что она может возбудиться, не причинив вреда своей матери. Сексуальные фантазии всегда находят способ превратить “нет” чувства вины в “да” удовольствия.
Однако связь сексуальных фантазий с чувством вины гораздо сложнее, чем это. За широкими моральными запретами на получение удовольствия скрываются более интимные триггеры сексуальной вины, которые часто обнаруживаются в самой природе сексуального возбуждения. Один из этих триггеров связан с центральной ролью эгоизма в сексуальном возбуждении.
Народная мудрость гласит, что сексуальное желание наиболее сильно в контексте интимных отношений с кем-то, кого мы любим. Однако, большинству людей неведомо, что аспект отношений в сексе – это только половина истории. Сексуальное возбуждение также требует, чтобы мы на мгновение стали эгоистичными и отказались от забот об удовольствии другого, чтобы отдаться своему собственному, чтобы мы на мгновение перестали беспокоиться о том, чтобы причинить боль или отвергнуть другого человека. Нам нужно обладать способностью “использовать” другого человека, не беспокоясь о том, что другой почувствует себя использованным.
Когда я говорю об “использовании” другого человека, я имею в виду не фактическое игнорирование чувств другого, а такое качество родства, при котором другой человек не нуждается в заботе и, таким образом, может восприниматься как само собой разумеющееся. Таким образом, “использование” другого означает, что человек не обязан беспокоиться об удовольствии другого и может отдаться собственному эгоистичному возбуждению без чувства вины или обременительного чувства ответственности. Одна пациентка описала самые сильные моменты своего сексуального возбуждения как ощущение, похожее на волны, разбивающиеся о берег, который является устойчивым, крепким и неподатливым. Она не беспокоилась о том, выдержит ли это “берег”.
Этот аспект сексуальности можно точно охарактеризовать как “безжалостный”. Безжалостность необходима для безудержного удовольствия. Всё, что способствует чрезмерному беспокойству или чувству вины за благополучие другого, уменьшит возбуждение. Случайное прочтение бестселлеров Нэнси Фрайдей (Nancy Friday), содержащих коллекции сексуальных фантазий ("Мой тайный сад", "Влюбленные мужчины", "Запретные цветы", "Женщины сверху") раскрывает центральное значение безжалостного измерения сексуального возбуждения. Фрайдей фокусируется в первую очередь на женщинах, потому что виды грубых и откровенных фантазий, описанные в её книгах, противоречат популярным представлениям о том, что женская сексуальность всегда романтична и заботлива. Вместо этого в этих историях сразу же замечается грубость, настойчивость и агрессивность – как в словах, так и в поступках – и относительное отсутствие явных проявлений чувствительности и заботливого сопереживания. Эти популярные подборки сексуальных фантазий иллюстрируют агрессивную прямоту сильного сексуального возбуждения и заметное отсутствие чувства вины, беспокойства или заботы о других.
Связь безжалостности с чувством вины очевидна. Мы чувствуем вину за то, что были эгоистичны. У кого-то, особенно обремененного чувством вины за пережитое и разлуку, есть патогенное убеждение, что если он или она наслаждается жизнью, то его или её близкие будут чувствовать себя обиженными или истощёнными. Поддаваясь собственному нарастающему возбуждению, не обращая внимания на внутреннее состояние вашего партнёра, вы начинаете чувствовать себя бесчувственным и нелояльным. Становится трудно ”отпустить себя" и максимально возбудиться.
Теперь мы можем более ясно видеть, почему чувство вины и беспокойство несовместимы с сексуальным возбуждением.
Сексуальное возбуждение по своей сути требует способности быть эгоистичным, поворачиваться спиной к благополучию другого, быть всем тем, что виноватый человек вырастая, считал бессознательно плохим и опасным. Тому, кто испытывает чувство вины и беспокоится о других, трудно быть безжалостным. Эгоцентризм, необходимый для сексуального возбуждения, напрямую связан с запретами, налагаемыми силами вины, что делает сексуальное удовольствие проблематичным.
При подчеркивании важности эгоизма в сексуальном возбуждении неизбежно возникнут два возражения. Во-первых, если сексуальное возбуждение зависит от сдерживания, а не расширения эмпатии, как мы можем отличить здоровую сексуальную безжалостность от тех видов объективации, жертвами которых, в частности, становятся женщины в порнографии, рекламе, популярных телевизионных и кинофильмах и повседневной социальной жизни? Во-вторых, поскольку сопереживание и чувствительность, очевидно, способствуют сексуальному возбуждению – соединение с сексуальными ритмами наших партнёров и доставление им удовольствия возбуждают большинство людей, – как такого рода сонастройка совместима с желанием использовать другого?
Утверждать, что некоторая степень объективации необходима для максимального сексуального возбуждения, и что способность агрессивно использовать нашего реального или воображаемого партнёра необходима для того, чтобы избавиться от запретов, – это не значит утверждать, что объективация или эгоизм должны быть сексуальным идеалом. В лучшем случае, сексуальное удовольствие тесно переплетено с чуткостью к чувствам нашего партнёра, в фантазии или реальности, и приятным желанием доставить ему или ей удовольствие. Любовь сексуальна, а любовь усиливает секс. Другими словами, должно существовать напряжение между эгоизмом и заботой, между использованием другого и угождением ему. Если какой-либо из полюсов отсутствует, могут возникнуть проблемы. Большинству людей не хотелось бы вступать в интимные отношения с кем-то, кто был бы всего лишь безжалостен.
Секс, в конечном счете, выродился бы в пустую и механическую разрядку – мастурбацию с кем-то ещё в комнате. Однако, очень распространенная проблема возникает, когда один или оба партнёра не могут быть безжалостными. Клинически мы часто наблюдаем, как сексуальное возбуждение ослабевает под тяжестью беспокойства и вины именно из-за конфликтов, связанных с эгоистическим измерением желания, конфликтов, которые становятся хуже, а не лучше, с увеличением эмоциональной близости. Как мы увидим более подробно позже, фамильярность вполне может способствовать близости, но она также может усугубить человеческую склонность беспокоиться и чувствовать себя виноватым по отношению к любимому человеку.
Эгоизм и безжалостность часто конкретно проявляются в широком спектре сексуальных фантазий и моделей поведения, которые мы наблюдаем в повседневной жизни и в повседневной клинической практике. Некоторые из наиболее распространенных эротических сценариев, о которых сообщается в секс-опросах, включают попытки разрешить конфликты, основанные на чувстве вины и беспокойстве, часто основанные на чувстве эгоизма. Как мужчины, так и женщины обычно сообщают о том, что они возбуждаются от того, что над ними доминируют, или они доминируют над кем-то другим. Джен, женщина, которой требовалась фантазия о сексуальном доминировании, чтобы возбудиться, была именно таким человеком. Она выросла с большим чувством вины за то, что осталась в живых, и за то, что её разлучили.
Она считала своих родителей слабыми и, защищаясь, подавляла свою собственную силу и сексуальную мощь из-за бессознательного убеждения, что её независимость и изобилие были для них непосильны.
Джен выросла, чувствуя, что должна держать себя в руках, чтобы не навредить своим родителям, и теперь она чувствовала то же самое по отношению к своему сексуальному партнёру. В результате она не могла возбудиться от мужчины, которого считала милым, но слабым. Однако, в своей сексуальной фантазии она решила проблему, создав персонажа мужского пола, настолько сильного и эгоистичного, что она знает, что не может причинить ему боль. Его эгоизм дает ей своего рода разрешение быть эгоистичной самой. Ей не нужно беспокоиться о нем, и поэтому она может отдаться своему собственному волнению без чувства вины или ответственности. Джен нашла способ чувствовать себя безопасно безжалостной, и её наградой является интенсивное сексуальное удовольствие.