полная версия

Марк Салимов
Товарищ маркетолох

Вероятно, к такому типу людишек относился и визгливый окодэшник по кличке Гебельс, не сумевший, а может быть, даже и не пытавшийся удержаться от искушения ударить едва стоявшего перед ним «обидчика», явно не способного достойно ответить ему тем же.

В отличие от нанесённого щекастым Гришаней более квалифицированного первого удара, прилетевшая от визгливого Гебельса безграмотная плюха, особых проблем у Михаила уже практически не вызвала, хотя и заставила за ней немного погоняться, дабы максимально точно и мягко подставиться и под этот неуклюжий удар.

Однако же, на этот раз, капитан не менее зрелищно ухитрился отлететь в другую сторону и каким-то неведомым для обоих его противников образом закатиться за наблюдательный куст, откуда тут же послышались уже совсем другие подозрительные звуки.

– Порядочек! – с видом объевшегося тридцатипроцентной сметаны кота довольно сказал вышедший из-за куста абсолютно невредимый Михаил Ванькиными устами, – Товарищи окодэшники, там я себе рояль в кустах нашёл с каким-то дрыхнущим организмом, так я хабар предлагаю поделить по-братски. В общем, камеру с кассетником мне, организм, так уж и быть, вам! Что? Так не пойдёт? Ну извините, кто первый встал, того и тапки!

Вместо ответа, визгливый и щекастый молча переглянулись и, не сговариваясь, кинулись на Ваньку. Тот слегка присел, скользнул навстречу более слабому визгливому, поднырнул под гьяку-цуки и одним слитным движением бросил его через себя навстречу щекастому.

Щекастый же, для спортсмена оказавшийся и в самом деле довольно неплохим бойцом, среагировал достаточно грамотно, но для капитана, не ожидавшего от каратиста такой подлянки как применение приёмов из арсенала ушу, совершенно неожиданно, поскольку, уклоняясь от летящего на него визгуна, присел с опорой на руки и молниеносным росчерком технично провёл нижнюю подсечку «хоу сао туй».

– Ах ты, Джеки Чайник электротехнический! – возмутился оскорблённый в своих лучших чувствах Михаил, уходя стремительным домкра…, простите, перекатом после позорного для офицера спецназа приземления на пятую точку от почти детсадовского приёмчика.

Не вставая с земли, тут же резко крутанулся на спине и, используя в качестве противовеса ушедшую в сторону левую ногу, правой ногой подсёк подскочившего к нему щекастого не менее классическими нижними «ножницами».

– Короче, товарищи, которые так себе мне товарищи, – начал свою обличительную речь Михаил, стоя над связанными их же кожаными ремнями комсомольскими оборотнями без погон, – Принцип демократического централизма, вполне возможно, вещ хорошая, но вы знаете, не скажу почему, но меня всякий раз мутит при одном только слове «демократия». Когда я слышу слово «демократия», я снимаю с предохранителя свой, кхм, с катушек, в общем, слетаю. Так что, вы уж извините меня, всего такого колхозного, ибо, слава богу, не дошла ещё до нас ваша демократия и, надеюсь, никогда не дойдёт! Район у нас самый отдалённый в Новосибирской области. Что? Подчинение меньшинства большинству? Ну, это вы лучше пиндосам, пардон, американцам скажите лет так через тридцать–сорок. Но, господи, что я говорю, к этому времени вы, как и большинство нынешней комсомольской номенклатуры будете им одно место вылизывать и повизгивать при этом от удовольствия.

– Ну а что ты тогда скажешь про диктатуру пролетариата, если тебе так не нравится наша комсомольская демократия? – с вызовом спросил хмуро глядящий на него щекастый.

– Не стоит ловить меня на словах, толстый! – кинул на него насмешливый взгляд Михаил откуда-то из глубины Ванькиных глаз, – Именно про комсомольскую демократию я даже и не заикался! Ну а по поводу диктатуры… Кстати, ты знаешь, чем отличается диктатура от демократии? Только местом, которое занимают дураки. При демократии дураки имеют право голосовать, при диктатуре – править. Это не я сказал, а один британский философ по имени Бертран Рассел. Тот самый, который встречался с Лениным и писал потом, что наш век войдет в историю веком Ленина и Эйнштейна. Так что сто раз подумай, прежде чем стучать на меня в связи с этими словами о диктатуре, демократии и дураках.

– Стукачом никогда не был! – с ненавистью выплюнул ему в лицо щекастый, безуспешно пытаясь высвободить связанные «ласточкой» руки и ноги, – Развяжи немедленно, гнида!

– Ты б лучше не дёргался, толстый! – любезно предупредил того Михаил, – Ремни только себе ещё туже затянешь. Я сейчас уйду, а вы зубами друг друга развяжете, голубочки мои сизокрылые! И вот ещё что, провокаторы хреновы, вашу технику я конфискую в пользу… Короче, просто конфискую, как орудие во всех отношениях преступного замысла.

– Да ты…, – задохнулся от праведного возмущения очухавшийся визгливый, – Ты знаешь, сколько эта техника стоит? Тебе в сраном колхозе вовек столько не заработать, скол мой дяха за кинокамеру «Красногорск-4» и экспортную магнитолу «ВЭФ-260» нужным людям отвалил! А дяха мой, если хочешь знать, не последний человек среди блатных!

– Идиот! – прошипел щекастый, презрительно сощурив глаза, – Ох, ну какой же ты идиот, Гебельс! А тебе, Шкворин, технику трогать я всё одно не советую, если не хочешь сесть за грабёж, а то и разбой. Ты же явно где-то очень серьёзно чему-то обучался, а это, ты сам понимаешь, как в этом случае расценивается. Кстати, не могу никак понять, что у тебя за система такая? Я хотя бы и на теоретическом уровне, но знаком почти со всеми системами спортивных единоборств, а в японском карате и китайском ушу давно уже перестал быть мальчиком для битья даже в масштабах всей области!

– Ну какие же секреты от старших товарищей? – весело отсалютовал уже вернувшийся к управлению телом Ванька, – Система называется «рессора от трактора Беларус». Сначала помогаешь сэнсэю снять её с трактора голыми руками, потому как все инструменты ещё на заводе попёрли. Потом выгибаешь её в обратную сторону голыми же руками, потому как запасные рессоры колхозный кладовщик давно пропил. Потом ставишь её на место с помощью одной только парижской богоматери, ибо помощи ужравшегося к вечеру сэнсэя не дождёшься, а затем идёшь в клуб, где весь вечер уворачиваешься от рессор, которыми тебя любезно месят другие адепты рессорного стиля. К окончанию школы можешь смело претендовать на чёрный от мазута комбинезон, жениться и заводить себе собственных учеников! Ну а что касается вашего барахла, то киноплёнку я сегодня же сдам на проявку, а из самых интересных мест магнитофонной записи сделаю звуковую дорожку. Я уверен, ваше сегодняшнее «селфи» заинтересует многих компетентных ценителей антисоветского кино. Короче говоря, прощайтесь с комсомольскими билетами, мажоры!

– Э-э, – озадаченно протянул щекастый, – А что такое «селфи» и кто такие «мажоры»?

Отступление про найденный героем хабар или о технике съёма в Советском Союзе

До того, как что-нибудь было, ничего не было! Эта фраза, с которой начинается спектакль «Божественная комедия», поставленный в 1961 году в театре кукол Сергея Образцова по пьесе Исидора Штока, не имеет отношения к любительскому кинематографу, потому как снимать его люди могли задолго до появления доступной техники для осуществления магнитной и цифровой видеосъёмки.

Как и во всём остальном мире, советские кинолюбители семидесятых годов двадцатого века имели возможность производить киносъёмку на два формата 8-миллиметровой и два формата 16-миллиметровой киноплёнки, используя для этих целей достаточно широкий выбор соответствующих киносъёмочных аппаратов.

16-милиметровый киносъёмочный аппарат «Красногорск-4», отличавшийся от лучшей в СССР любительской камеры подобного класса, своего предшественника «Красногорск-3», только ещё более совершенным объективом, ранее применявшегося в профессиональных камерах, был выпущен всего лишь в 27 экземплярах по причине дефицита такой оптики.

Дефицитность этой оптики на фоне широкой массовости одной из самых популярных в стране любительских кинокамер объяснялась технологической сложностью производства подобного объектива, практически достигшего своего технического предела и помимо высокой светосилы обеспечивавшего десятикратное изменение фокусного расстояния.

С потребительской точки зрения, такие уникальные характеристики обеспечивали камере возможность осуществления чёрно-белой либо цветной киносъёмки, пригодного даже для телевидения профессионального качества, особенно, в условиях низкой освещённости или относительно большой удалённости снимаемого объекта.

Другое дело, что звука у отечественных кинолюбителей тех лет, за редким исключением, действительно, почти не было, поскольку советские любительские кинокамеры не имели возможностей для непосредственной записи звука одновременно с киносъёмкой, требуя для этого дополнительных ухищрений и специальных технических средств.

К числу подобных технических средств относились, прежде всего, наиболее удобные в этом отношении переносные кассетные магнитофоны, к описываемому в романе периоду выпускавшиеся советской радиоэлектронной промышленностью в относительно широком ассортименте, хотя и не в надлежащем качестве, а также различного рода синхронизаторы для точного совмещения записанного звука с демонстрируемыми на экране кадрами.

Именно поэтому, вторым ценным для главного героя новоприобретением, обнаруженным им в подозрительных кустах вместо вожделенного рояля, стала почти советская кассетная магнитола VEF-260, выпускавшаяся на Рижском государственном электротехническом заводе VEF в Латвийской ССР с начала 1978 года.

Выполненная на интегральных схемах переносная кассетная магнитола 2-го класса VEF- 260 предназначалась для приёма радиопередач в диапазонах длинных, двух диапазонах средних, пяти диапазонах коротких и диапазоне ультракоротких волн, а также для записи, стирания и воспроизведения монофонических магнитных фонограмм.

В радиоприёмной части использовалось электронное переключение между амплитудной и частотной модуляцией принимаемых сигналов, автоматическая подстройка частоты для УКВ-диапазона, светодиодный индикатор точной настройки, подсветка шкалы и разъемы для подключения внешней антенны.

Магнитофонная часть имела светодиодный индикатор состояния автономного источника питания для контроля возможности нормальной записи от батарей, встроенный микрофон, стрелочный индикатор и автоматическую регулировку уровня записи, а лентопротяжный механизм и головки поставлялись из Венгерской Народной Республики.

Общими элементами управления для радиоприёмной и магнитофонной части магнитолы являлись переключатель рода работ «магнитофон» – «приёмник», регулятор громкости и управление настройкой тембра по высоким и низким частотам. Питание осуществлялось от 6 элементов 373 или от сети переменного тока через встроенный блок питания.

Обладая достаточно глубоким и сочным звучанием, магнитофонная часть магнитолы, в принципе, соответствовала своему второму классу и по её техническим характеристикам, а приёмная часть по многим параметрам даже существенно опережала свой класс.

Начальная цена магнитолы составляла 320 рублей, но впоследствии, в том числе и в ходе снижения цен на технику в 1978 году, не раз ещё менялась в сторону снижения, достигнув исторического минимума к снятию с производства в 1987 году на уровне 270 рублей.

К семидесятилетию Л.И. Брежнева, в конце 1976 года, то есть, до завершения разработки полного цикла производственно-технологических процессов, в единственном экземпляре был изготовлен подарочный вариант этой магнитолы в деревянном корпусе VEF-2001. Для сборки на Кубе и латиноамериканского рынка магнитола называлась Varadero.

Глава пятая, про то, как героя не только нормально одели, но и даже немного обули

По улицам уже давно проснувшегося, несмотря даже на воскресное утро, города молча брёл согбенный под тяжестью набитого всякой технической рухлядью охотничьего рюкзака молодой человек в дешёвых, позорно пузырящихся на коленях, трениках и не менее позорно растянутой, влажной от пота, синей майке-алкоголичке.

Впрочем, молча он ковылял потихонечку только с виду, потому как в голове его шёл в это самое время процесс бурного обсуждения итогов произошедших с ним и обитателями его черепного теремка событий, причём некоторые из упомянутых обитателей с упорством, достойным лучшего применения настаивали на разборе их морально-этической стороны.

– Это секса в СССР не было, а техника для любительских киносъёмок уже была! – горячо пытался доказать очевидное зампотех Виталий, – И эта камера, Миха, как раз и является одним из самых совершенных и убедительных доказательств сему непреложному факту!

– Вообще-то, товарищи эгрегории, – виртуально вздохнул Михаил, – Я, собственно, не об этом, а о том, что ну не было этой долбанной кинокамеры у нас, ну и пусть ещё сто лет в обед не было бы! Как вы не понимаете, что наша группа была приравнена к диверсионно-разведывательным, а потому наши сегодняшние действия по изъятию всей этой техники у местного населения можно расценивать не иначе как мародёрство!

– Ну ты и скажешь тоже, мародёрство! – недоверчиво возразил Виталий, – Во всех книгах про попаданцев это всегда называлось сбором хабара или ништяков. В некоторых случаях и сталкерством. Но никак не мародёрством! А книги эти, между прочим, Миха, отнюдь не дураки какие-нибудь писали!

– Ну да, – подозрительно покладисто согласился иногда от скуки почитывавший и такие прикольные, с его точки зрения, книжонки Михаил, – А ещё там эти никогда и нигде не служившие «не дураки» на полном серьёзе советуют не оставлять за своей спиной живых врагов. Так что, вырезать их теперь всех под корень, как Петрович любимый аппендицит?

– Резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонитов! – тут же с готовностью рявкнул не разобравшийся со сна разбуженный Петрович, – Единственно прогрессивный взгляд!³²

– Хи-хи-хи! Слышал, Мих? – захихикал донельзя довольный Виталий, – Так что, товарищ командир разведывательно-диверсионной группы, лоханулся ты сегодня немного с этими оборотнями в красных подвязках, ой, простите, я хотел сказать, в красных повязках! Ибо резать их всех надо было к чёртовой бабушке, ре-зать!

– Диверсионно-разведывательная группа всегда действует только в рамках общепринятых норм международного и военного права, – процитировал капитан ГРУ по памяти какой-то документ, – В соответствии с нормами международного права и законами ведения войны, любые диверсионные мероприятия допускаются исключительно в военное время и только в отношении объектов армии, флота, военно-промышленного комплекса, средств связи и транспортных коммуникаций находящегося в состоянии войны государства-противника.

– М-да, – крякнул Марк, – К «общепринятым нормам международного и военного права», ясен пень, тащ капитан, не подкопаешься! Но мы же больше не будем, ведь так, мужики? Ну, разве что с голодухи только разок и нарушим, когда денежки опять закончатся…

– Нарушение этих правил расценивается как терроризм, – отчеканил Михаил, – И влечет за собой уголовную ответственность по военным преступлениям, как членов таких групп, так и любого ранга политических лидеров, отдавших этот преступный приказ…

– Да ладно уж тебе, преступный политический лидер! – насмешливо прервал Петрович не на шутку разошедшегося капитана войск специального назначения ГРУ, в прямом смысле этого слова прошедшего в своё время «и Крым, и рым», – Ванюш, присядь-ка пока во-о-он на ту скамеечку, мне тебе личико надо бы немного подрихтовать. Что значит зачем? Ты не понял, что ли, кто должен выглядеть пострадавшей стороной? Вот именно, так что садись и начинай камлать. Нет, в принципе, я уже могу и без твоего транса, конечно, это делать, но с трансом всё-таки оно как-то сподручнее!

– Гриша, Гришенька, Григорий, – бездумно забубнил давно свыкшийся с чудесами своей внутренней медицинской службы Ванька, с удовольствием плюхаясь на стоящую в углу небольшого скверика пустую облупленную скамейку.

И налились почему-то не синим, а зловеще кровавым багрянцем два огромных синяка на до того ещё относительно чистом Ванькином лице. Первый вспух на месте обозначенного щекастым «маваси», то есть, на левой стороне нижней челюсти, а второй, соответственно, на месте какой-то непонятной плюхи визгливого, то есть, прямо на лбу.

– Запомни, Ванюша, – вдохновенно вещал Петрович, ваяя на лице реципиента довольно убедительные, хотя и слишком уж подозрительно живописные «ушибы мягких тканей и повреждения средней тяжести», – В первые часы после непосредственного формирования кровоподтёк имеет багрово-красный цвет, который обусловлен оксигемоглобином. В зависимости от толщины кровоподтёка изменения гемоглобина могут происходить неравномерно, что приводит к изменению окраски от периферии к центру кровоподтёка…

– Гринь, Григорьюшка, Гришоня, – чисто механически продолжал тарабанить шаманскую речетативную песенку Ванька, не обращая какого-либо особого внимания на от природы присущее Петровичу неизбежное занудство.

И лопнула Ванькина кожа по центрам «жестоких побоев», образуя неровные живописные разрывы, слегка обнажая его не слишком-то и жирную подкожную жировую клетчатку в соответствующих хитроумному замыслу военного хирурга локациях.

– Гришка, Гришечка, Гришата, – уже откровенно распевал Ванька себе под нос какой-то в высшей степени легкомысленный мотивчик, подслушанный намедни у кого-то из своих неугомонных головных паразитов.

И заработала в стахановском режиме эндокринная система, выбрасывая в Ванькину кровь всё новые и новые порции болеутоляющих эндорфинов. Завершающим штрихом великого мастера покрылись свежей антисептической корочкой вынужденные ранки, оставляя для внешней показухи страшные кровавые разводы.

– А теперь, Ванюш, дай-ка мне зеркальце, мой свет! Где-то оно у этих, гм, некомбатантов в кармашке рюкзака лежало. Не иначе как твоё избиение из-за угла собирались снимать. А то и, быть может, на самом деле были, как говорит Миха, «из этих»… Ага, спасибо, Вань, вот так и держи. А ничего так стигматы получились, а, мужики? Эх, что бы вы понимали в проктологических обрезках! Ладно уж, Ванюша, почапали дальше до дому, до хаты!

Всю оставшуюся до шестого общежития дорогу, как сам Ванька, так и все его симбионты, прошли в сосредоточенном молчании. Петрович, высунувший от усердия виртуальный язык, сосредоточился на высокохудожественной прорисовке мелких деталей «телесных повреждений». Виталий с Марком сосредоточились на перечитывании фантастической литературы о попаданцах, которой в эпоху тотального дефицита в Советском Союзе было на их разбалованный двадцать первым веком искушённый взгляд катастрофически мало. Михаил сосредоточился на ускоренном восстановлении многострадальных Ванькиных бицепсов, трицепсов и прочих квадрицепсов. Сам же Ванька просто сосредоточенно мял свои булки, с трудом переставляя и без того уже натруженные от пробежки ноги.

– А в самом деле, Ванюша, – задумчиво обратился Петрович к реципиенту, когда тот, пыхтя от натуги, уже открывал тугую дверь, на которую слесари студенческого городка буквально ещё только вчера установили свежую форсированную пружину повышенной мощности, – Откуда в твоём лексиконе появились такие несвойственные этому времени слова как «селфи» и «мажоры»?

– Да что же это такое делается, люди добрые?! – мысленно завопил Ванька, с облегчением сваливая на вестибюльный диван весь отвоёванный сегодняшним утром хабар, – Слова им не скажи, ничего не нравится! Откуда, откуда… С кем поведёшься, от того и зале…, тьфу и ещё раз, тьфу! Нахватался от вас всякой хрени, прямо спасу нет!

– Физкульт-привет! – привычно вскинула руки в спортивном приветствии дежурившая сегодня вне своей очереди за кого-то из вечно бюллетенящих старушек-вахтёрш Железная Тётя», окликая Ваньку как старого знакомого, – Как водичка в Оби нонче, Ванюш?

– Да вы что, баба Лена? – С подозрением покосился на неё размякший на мягком диване Ванька, – С утра тут сговорились все, что ли? Прохладная нонче водичка в Оби, какая она ещё там может быть в семь утра? Вы мне лучше вот что скажите, Елена Васильевна, у вас в комитете государственной безопасности знакомых, случайно, нет?

– А тебе-то зачем, милок? – не менее подозрительно сощурилась на него проснувшаяся в тёте Лене подполковник Железнова, которая уже более внимательно глянула на объект своей потенциальной разработки, – Господи, да кто ж тебя так-то, внучок? Ладно уж, с этим позже разберёмся! А пока, лучше скажи мне, по какой это части возникла у тебя странная для абитуриента надобность? Или кино про шпиёнов вчера насмотрелся?

– Баб Лен мне б кого-нить из третьего отдела пятого управления! – безмятежно улыбаясь и выжидательно глядя на неё своими василькового цвета глазами, ответил Ванька.

– Кхм, – недоверчиво хмыкнула безумно влюблённая в свою бывшую работу вахтёрша и, слегка прикрыв в ответ когда-то стального цвета глаза, с наслаждением процитировала, – «Контрразведывательная работа на канале студенческого обмена, пресечение враждебной деятельности студенческой молодежи и профессорско-преподавательского состава». Мы с тобой, случаем, не коллеги, Ванюша? А ну-ка, пойдём к нашему коменданту в подсобку и чаёк погоняем с развесистой клюквой. Шучу, конечно, по поводу развесистой, а про чаёк совершенно серьёзно! Иностранцы-то наши по домам разъехались, так что работы у меня сейчас почти нет. Но ты учти, Вань, я ведь не в пятом управлении работала, а в седьмом. Потому могу только свести с кем надо без волокиты. Ну и порекомендую, чего ж там! Вот только, прибарахлиться бы тебе, Ванюша, немного, да хотя бы и на той же барахолке…

– Правильная бабуля! – всё никак не мог угомониться восхищённый капитан спецназа, в то время как проинструктированный «Железной тётей» и срочно осмотренный дежурным врачом студенческой поликлиники на предмет освидетельствования побоев Ванька уже трясся в уютном троллейбусе, направляющемся в сторону местной барахолки.

Что же касается целей посещения столь замечательного места Ванькиной личностью и неразлучными с ним четырьмя его субличностями, то в основном все они, так или иначе, но сводились к навязчивой идее попаданцев приодеть своего реципиента, насколько это вообще мог позволить его выделенный специально для подобных целей относительно небольшой бюджетный лимит.

Однако же, здесь тоже было бы необходимо потихонечку от законопослушного Михаила признаться, указанный Ванькин лимит с некоторых пор, а именно, с сегодняшнего утра, был слегка некоторым образом пополнен, о чём прочие бывшие члены коллективного сознания не горели желанием сообщить командиру группы специального назначения, по его же словам приравненной к диверсионно-разведывательным.

– Вот что значит, Вань, старая школа советских чекистов! – не унимался тем временем в Ванькиной головушке их восторженный почитатель советского гэбистского наследия Михаил, – Холодная голова, чистые руки и горячее сердце! Держись таких бабуль, Ваня, и тогда никогда не пропадёшь! Ну а деньги… что деньги, Вань, Сегодня они есть, а завтра их уже, фьють, и нет! А приодеть, конечно же, тебя не помешало бы, права тут бабулька, джинсы там, хотя бы, китайские какие-нибудь, кроссовочки, опять же турецкие. А насчёт барахолки на месте посмотрим. Ванюш, какой суммой мы с тобой для этого располагаем?

– Э-э, Мих, я, честно говоря, и не помню даже, – не очень-то и технично, но вполне себе убедительно ушёл от ответа крайне смущённый Ванька, – С этой подготовкой к первому экзамену по физике я как-то совсем перестал запоминать такие мелочи. Ты бы лучше у своих согрегориев спросил, Миха. Кто там у вас за финансы отвечает?

– Ага, Вань, как по карманам трофейный хабар шмонать с подачи Петровича с Виталием, пока я Миху отвлекал, так это была командная акция и чуть ли не тимбилдинг, вашу мать, а как перед правдолюбивым Михой краснеть, так я один должен, что ли?!

– Тьфу на тебя, Марк, и ещё раз, тьфу! – сплюнул в сердцах парой порций вспрыснутого в кровь мелатонина Петрович, – Да ты у нас стукачок, однако! А ты, Миха, не обращай на нас особого внимания, мы тут сами разберёмся с нашими трофеями и нашими кротами! И да, забудь про китайские джинсы и турецкие кроссовки, Миха, здесь и сейчас на балке имеются только либо так называемая фирма, либо откровенное палево!

– Так, – мгновенно посуровел Михаил и уже вкрадчиво поинтересовался, – Так всё-таки, товарищи мародёры, кто-нибудь мне скажет, какой суммой мы располагаем по состоянию на сегодняшний день с учётом сегодняшней экспроприации или нет?

– Полторы тысячи без каких-то пяти рублей, Мих, – едва слышно прошептал Марк, – Но, вообще-то, это без учёта тех Ванькиных денег, которые он с собой ещё из дома привёз и, которые мы не сочли нужным взять на барахолку, Мих. Нам ведь и так хватит, правда?

– Сколько?! – не поверил услышанному Михаил, не имеющий, как оказалось, какого-либо реального представления о местной номенклатуре одежды и обуви, но за эту неделю уже вполне успевший в общих чертах ознакомиться с довольно таки смешным уровнем цен и весьма непритязательного сервиса в местных столовых, любовно прозванных обитателями студенческого городка «Рыгаловкой» и «Крематорием».

– А что ты хотел, Миха? – возмутился кипящий благородным негодованием Марк, – Нам сейчас, как Наполеону, нужны только три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги! Всё же остальное, как ты и сам прекрасно понимаешь, у нас есть в нашей, прошу прощения, в Ванькиной голове. Да, талон на комплексный обед в твоей любимой «Рыгаловке» стоит всего лишь пятьдесят копеек, а стакан вкуснейшей газировки с сиропом только три. Но ты знаешь, тащ военный, что одежда и обувь приличного качества здесь в жутком дефиците и нормальные джинсы, которые мы сможем найти для Ваньки только на местной барахолке, тянут там от двухсот до трёхсот рублей? Приличная рубаха типа «батник» будет, ясный бантик, поменьше, рублей так полста, но тоже не хило! А обувь? А кейс типа «дипломат»? Я уж молчу про мелочёвку типа трусов, плавок, носков, маек…

– Даты что, Марк? – неприятно поразился Михаил, – В натуре, что ли? Нет, я, в принципе, всё-то понимаю, но неужели такие деньги здесь нельзя как-то заработать более законным путём и одеть Ваньку в обычных советских магазинах по государственным ценам? Или нам тут теперь всю жизнь по кустам мародёрить прикажешь?

– Да, Миха, да! – запальчиво подтвердил Марк, – Фирменные тряпки на барахолке где-то так и стоят, ну а изделия советского производства надевать на Ваньку я не советовал бы. А по поводу сравнительно честных способов заработка, ты извини, Мих, но я не товарищ Бендер, а товарищ маркетолох, если уж на то пошло! Кстати говоря, мнение цитируемого Бендером Маркса о том, что все крупные состояния нажиты бесчестным путем, никогда и никем не оспаривалось ни в этом, ни в нашем веке. Примерно то же утверждал и Бальзак, считавший, что «за каждым богатством кроется преступление». А работяга Генри Форд попросил, чтобы его никогда не спрашивали, как он заработал свой первый миллион. Да и миллиардер Аристотель Онассис, кстати, тоже сетовал на то, что труднее всего заработать первый миллион долларов. И, наконец, сам Джон Рокфеллер заявил, что может отчитаться за каждый заработанный им миллион, кроме первого. Вот так-то, Миха!

Как ни странно, но, как это чаще всего и бывает с подобными людьми, почему-то именно пример прожжённого банкира и нефтяного магната Джона Рокфеллера, жившего когда-то в столь ненавистной ему стране потенциального противника и ставшего первым в истории всего человечества официальным долларовым миллиардером, оказал на Михаила самое убедительное воздействие среди всех прочих Марковских аргументов.

А потому, пьянящая эйфория предстоящего покупательского праздника, в грядущем веке без излишних для такого серьёзнейшего дела фантазий и прочих там изысков названного нехорошим русским словом «шопинг» и подстраховки ради подстёгнутая сердобольным Петровичем лошадиными дозами эндорфинов, захватила и сурового капитана.

Возбуждённому свежими впечатлениями и нейрофизиологической химией Ванькиному состоянию, впрочем, способствовала и бурлящее море многотысячной людской толпы, хаотично колышущейся во всех возможных направлениях, поскольку основная торговля сегодня шла не в узаконенных рядах «старьёвщиков» и кустарей, а на многочисленных стихийных площадках и «пятачках» за их пределами.

– Ванёк, а Ванёк! – обратился к своему реципиенту буквально сгорающий от нетерпения наконец-то приступить к своей любимой работе маркетолог Марк, – Посиди-ка тут пока, Ванюш, понаблюдай пока немножечко с нашей стороны, а мне надо бы ассортиментно-ценовую матрицу по быстренькому слепить.

С непривычки потерявшийся было в этой людской толчее Ванька, тут же охотно забился куда-то в тихое местечко за собственным левым глазом, откуда и продолжил уже более спокойное наблюдение за мельтешащими вокруг, но пока не очень-то понятными для него событиями. Камлания в этот раз, то ли в силу естественного транса, то ли по причине в кои-то годы заработавшего ментального гомеостаза, не понадобилось.

Откровенно бедно прикинутого, даже по советским понятиям эпохи тотального дефицита, Ваньку в любой точке барахолки встречали по началу, что называется по одёжке, мельком окидывая его сверху донизу пренебрежительными взглядами и мгновенно теряя всяческий интерес к типично деревенского облика парнишке, никак в их представлении не тянущего даже на потенциального покупателя.

Однако, почти каждый раз после нескольких первых вопросов странного «колхозника» очередной его собеседник начинал более пристально приглядываться к нему, переходя от неохотных и односложных ответов к всё более развёрнутым разъяснениям, неизменно виновато разводя руками к концу каждой подобной беседы.

– Да-да, и тебе, зёма, не хворать! Проходи-проходи, не мешай работать! – приблизительно так же началось и это личное интервью с очередным жучком неопределённой внешности и возраста, вполголоса бормочущего чуть ли не себе под нос что-то про имеющиеся у него фирменные джинсы, батники, обувь и прочую дребедень, – Я ж тебе сказал, отойди!

– То есть, как это «отойди»? – обаятельно улыбнулся Марк, вполне сносно научившийся управляться с Ванькиной мимикой, – Зачем же вы поставили на вашей молотилке клеймо «Эх, прокачу!»? Я желаю совершить поездку. Хочу «эх-прокатиться»!³³

– В карете прошлого далеко не уедешь, гражданин барин! – понимающе усмехнулся ему жучок, заставив от чего-то нахлынувшей вдруг печалью защемить ещё молодое Ванькино сердце, – Тоже любишь Ильфа и Петрова перечитывать? Молодец! А то ведь нынешние щеглы совсем книги читать перестали! Ну говори, чего хотел, только учти, парень, цены у меня для тебя могут оказаться больно кусачими, уж не обессудь!