Марк Салимов
Товарищ маркетолох
Отступление, в котором повествуется о несчастном Билли, которого не любили
Дабы мой далёкий от психиатрии (впрочем, как и я) в силу своей нормальности читатель не счёл наличие четырёх дополнительных самостоятельных личностей в одной голове проявлением непомерно буйной фантазии автора, хотелось бы рассказать о полной трагизма жизни некоего Билли Миллигана и других несчастных с похожей судьбой.
Конечно же, человеческая личность предполагает неразрывное единство памяти, сознания и чувства собственной идентичности, но в психиатрии известны случаи, когда личность расщепляется на две, три и более переключаемых между собой в определённые моменты относительно самостоятельных субличностей, диагностируемые как «диссоциативное расстройство идентичности» или «расстройство множественной личности».
Части одной и той же личности при этом могут по-разному реагировать на происходящие события, обладать разным темпераментом, характером, полом, возрастом, голосом и даже национальностью. Симптомы подобного расщепления могут быть обнаружены у людей, которых самая строгая медицинская комиссия признает абсолютно здоровыми.
По оценке профессора психологии Тоусонского университета Бетани Бранд, от болезни страдает от 1 до 3% мирового населения, примерно столько же, сколько от шизофрении или биполярного расстройства, но эти люди об этом даже не подозревают и ничего не предпринимают для того, чтобы исправить сложившееся положение.
В 1987 году заболевание множественной личности было внесено в «Диагностическое и статистическое руководство по психическим заболеваниям» Американской ассоциации психиатров, а уже в 1998 году более 20 клиник в США специализировались на лечении множественных личностей.
Несмотря на доказанное подтверждения существования данного диагноза и официальное признание, далеко не все психиатры верят в существование множественных личностей, а почти у каждого из тех, кто верит, свое представление о механизме расщепления сознания и о том, каким образом следует ставить такой диагноз.
Тем не менее, проблема диссоциативных расстройств существует и широко обсуждается среди профессионалов, а истории их пациентов с этим психическим отклонением, стали основой сюжетов для фильмов и книг, наиболее известные из которых – «Таинственная история Билли Миллигана», «Три лица Евы», фильм «Сибилла» и недавнее творение Ольги Львовой «Людно внутри».
Билли Миллиган (1955– 2014) – один из самых известных в истории психиатрии людей с диагнозом «множественная личность», в голове которого с разным успехом уживались 24 разных личности, включая 10 основных во главе с самим Миллиганом.
В конце семидесятых годов прошлого века судебный процесс, в котором Билли обвинили в нескольких ограблениях и трёх изнасилованиях, получил широчайшую известность из-за заявления его адвокатов, утверждающих, что преступления были совершены двумя его альтернативными личностями и без его ведома.
По решению суда Миллиган был направлен на психиатрическое лечение и стал первым человеком, оправданным по причине «множественной личности», а после десятилетнего пребывания в психиатрической клинике он был признан выздоровевшим и выписан.
Во время нахождения в психиатрической больнице Миллиган сообщил о живущих в нём десяти различных личностях. Позже его психиатр обнаружил у него ещё четырнадцать личностей, маркированных как «нежелательные».
Первые субличности, в числе которых были безымянный мальчик для игр и заботящаяся о младшей сестре девочка Кристин, у Билли появились в возрасте 3–4 лет. Число личностей возросло в возрасте 8–9 лет, когда Билли неоднократно насиловал и избивал его отчим.
Базовыми у него были десять личностей, среди которых был увлекавшийся медициной англичанин Артур, мошенник и манипулятор Аллен, физически сильный югославский коммунист Рейджен Вадасковинич и девятнадцатилетняя лесбиянка Адалана.
Власть была завоевана альтернативными личностями, когда шестнадцатилетний Билли хотел покончить жизнь самоубийством, после чего они его «усыпили» и взяли на себя ответственность за его безопасность.
У героини книги «Три лица Евы» Кристины Сайзмор нашли 3 личности, но впоследствии их оказалось гораздо больше. Психоаналитик Корнелия Вильбер выманила из пациентки Сибил 16 личностей. Доктор Корнелия Уилбур, применявшая в числе прочего «сыворотку правды», выявила у пациентки Ширли Мейсон также 16 личностей. А чтобы пережить многолетние издевательства отца Джени Хэйнс расщепилась на 2500 субличностей…
(по материалам общедоступной универсальной интернет-энциклопедии «Википедия»)
Глава вторая, в которой обитатели теремка обретают новое имя, а его хозяин – друзей
– Тэк-с, молодой человек, что тут у вас? – окинув небогатый даже для сельской местности Ванькин прикид пренебрежительным взглядом поверх очков в дорогой импортной оправе, бормотала совсем юная пигалица, по всей видимости, только закончившая первый курс и довольная предоставленной ей возможностью показать свою значимость. – Ага, аттестат у вас есть, медицинская справка по форме 286 наличествует, обе характеристики имеются, автобиография присутствует. Тэк-с, а это что такое? Ага, грамота райотдела милиции за помощь в задержании особо опасных преступников-рецидивистов! Нет, молодой человек, это не нужно. Приписное свидетельство тоже не к нам, паспорт… В нашем общежитии нуждаетесь? Тогда, вот вам квитанция о приёме документов, только не потеряйте, а вот направление в общежитие номер шесть. Направление отдадите коменданту, она вас там и оформит как полагается. Адрес? Ну какой ещё там может быть адрес, молодой человек? Спросите шестёрку, вам тут любой из студентов подскажет! Ох, с этими беспомощными абитуриентами просто беда какая-то в этом году, не правда ли, Женечка?
– Блюхера тридцать два! – подсказал скучающий парень за соседним столом, который не снизошёл до ответа на риторический вопрос недавней первокурсницы, ибо выглядел, по меньшей мере, как видавший виды третьекурсник. – Да сразу там увидишь, земляк, самая высокая общага, серая такая девятиэтажка из силикатного кирпича. Короче, братишка, как чернокожих где бредущих увидишь, так за ними иди, не ошибёшься!
– Негров, что ли?! – изумлённо воскликнул Ванька, видавший людей с чёрным цветом кожи разве что только на экране колхозного клуба или по телевизору, но последний не в счёт, так как старенький домашний «Рекорд» толерантно, как сказали бы в следующем веке, не делал никакой разницы между чернокожими и просто загорелыми людьми.
– Да какие же это негры? – снисходительно рассмеялся местный старожил, – Кубинцы они в основном! Негры, они ведь в Африке где-нибудь живут или в Америке, на худой конец, но там их жутко притесняют. А ты-то сам, откуда будешь, с области, небось?
– Да я-то сам с Перловки Кыштовского района! – ответствовал повеселевший Ванька, – А вот за адрес, превеликое спасибо, а то я бы, наверное, долго бы ещё здесь плутал. Раньше-то здесь в городе я никогда не был, как-то не пришлось. Мне всегда райцентра хватало, да и там-то был два раза в жизни: в роддоме, когда родился, и в военкомате, когда комиссию в девятом классе проходил. Мы ведь с земляком вместе собирались сюда приехать, а вон вишь как получилось-то! Может знаешь Лёху Понамарёва, нет?
– О, святая пасторальная наивность, более десяти тысяч студентов и около полутора тысяч преподавателей! – едва слышно пробормотал куда-то в сторону третьекурсник, – Нет, зём, никакого Лёху Понамарёва я не знаю и знать не хочу! Своих проблем, знаешь ли, хватает!
– Во-во! – с воодушевлением согласился Ванька, – Да я Лёху тоже отныне знать не хочу, да только вишь, тёть Маша, мать его, значит, передать ему кой-чего просила по мелочи…
Однако в этом месте неуместных откровений от Ивана, к его собеседнику подошла целая делегация поступающих и, вынужденный прерваться, тот только неопределённо махнул рукой в направлении входной двери, мол, иди и устраивайся, не видишь, я занят.
– Ты бы, Ванёк, ему ещё бы про свою первую любовь рассказал! – ехидно заметил квартет в его пухнущей от накопившихся дневных впечатлений голове, – Или показал бы, куда ты резервный наличный капитал в своих синеньких семейных трусиках зашил. Женечка, как нам кажется, это бы по достоинству оценил! Да-да, по достоинству, хи-хи!
– Креститься бы надо, когда что-то кому-то кажется! – уже привычно буркнул Ванька себе под нос. – Слышь, мужики, а давайте я вас буду Гришей, Гришаней или, если вам больше так нравится, Григорием называть, а? Или, может быть, вам всё-таки больше нравится, когда я вас называю хором мальчиков-… э-э-э-…
– Нет-нет! – поспешно возразил хор, который сегодня как раз косил под Большой детский хор Всесоюзного радио и Центрального телевидения. – Гриша, Гришаня или пусть даже и Григорий – это очень хорошее имя! Но только почему Григорий, Вань?
– Во, тупые! – устало восхитился Ванька, – Неужто не понятно? Сами же мне бухтели, что представляете собой ментальный конденсат, который рождён мыслями и эмоциями одной группы специального назначения, то бишь, эгрегор, верно? Значит, давайте для краткости тогда будем называть вас Григорием, поскольку очень уж созвучно! Ну а, под настроение буду звать Григорьюшка, Гриха, Гриша, Гришко, Гришака, Гришука, Гришаня, Гришата, Гришоня, Гришуня, Гришута, Гришуха, Гриня, Гринюка, Гринюха…
– Петрович!!! – тревожно заорал детский хор имени Попова, – Ванюшку опять заклинило! Давай расклинивай срочно, а то у всех нас опять будет башка трещать как в прошлый раз, помнишь? Ладно бы с бодуна, было бы не так обидно!
– Да не заклинило, а зависло! – возмутился тут же хор сам на себя, но уже немного в более минорной тональности, – А зависание, это уже не по моей части. Вить, ты как там, ещё не разобрался с Ванькиной ментальной архитектурой? Головной проц его ещё не хакнул?
– А чего там у него, собственно, хакать? – уже с более мажорной и самоуверенной ленцой пропел хор, продолжая накручивать сам себя, – Вы знаете, мужики, как в этом временном периоде ремонтируют в домашних условиях эти страшные ламповые телевизоры, нет? Ну тогда смотрите! Мих, ну-ка, покажи, как ты тогда нечаянно его уронил?
– … Гринюша, Грика, Горя, Гора, Григоря, Григора или даже Григория! – как ни в чём ни бывало, завершил наконец Ванька свой именной список, упираясь лбом в размягчённый июльским солнцем асфальт, – Что в переводе с греческого, как говорила мне когда-то моя покойная бабушка, царствие ей небесное, означает «бодрствую»!
– Ибо сказано в писании: тот, кто спасает от зависания одну голову, тот спасает целый мир! – довольно констатировал наречённый Григорием хор, перефразируя на самом деле некое изречение из Талмуда. – Однако, Витёк, во-первых, это было довольно болезненно, а во-вторых, мужики, вам не кажется, что несколько последних названных Ванюшей имён были, как бы это мягче сказать, женскими?
Итак, подумал Ванька, довольный не менее своего единоутробного эгрегора, если можно так выразиться, после успешной сдачи документов в приёмной комиссии, адрес общаги мне уже известен, а как туда добраться, я пока ещё не знаю. Вот это вот проспект Карла Маркса, коль здесь расположен шестой корпус с приёмной комиссией, а где же тогда эта грёбаная улица Блюхера? И спрашивать как-то стрёмно…. Эх, гулять так гулять, возьму-ка я такси, таксисты-то ведь, как мне кажется, ну просто обязаны знать свой город!
Первый же разморённый практически до студнеобразного состояния в своей машине на ближайшей от института стоянке таксист, к которому Ванька подошёл с простодушной просьбой довезти его до улицы Блюхера, сначала мгновенно встрепенулся, а затем, после того как уточнил адрес, как-то странно хрюкнул и с готовностью согласился.
Нет, уверенно заключил Ванька после того как щерящийся широкой советской улыбкой таксист выскочил из своей «ласточки», гостеприимно распахнул перед ним её двери и сам забросил в багажник его скромный чемодан и охотничий рюкзак с припасами. Нет, что бы там кто ни говорил, но наши сибиряки – это самые отзывчивые люди на всём необъятном пространстве нашей советской Родины, весьма патриотично рассуждал Ванька, блаженно развалившись на почётном, хотя и несколько продавленном, заднем сидении шикарной отечественной «Волги» стандартной светло-салатовой окраски.
– Слушай, Вань, – задумчиво произнёс «Григорий», когда они проезжали мимо довольно мрачного, но величественного здания с огромными буквами «Аэропорт Толмачёво», – А тебе не кажется странным, что студенческое общежитие может находиться так далеко от учебных корпусов да и, вообще, совсем на другом берегу такой огромной реки, как Обь?
Ванька же, несмотря на своё сугубо колхозно-крестьянское происхождение и практически безотрывное проживание исключительно в сельской местности, конченным дураком всё ж не был, а потому и сам уже начал тревожно озираться, тщетно пытаясь рассмотреть какие-либо детали городского ландшафта сквозь заботливо задёрнутые самодельные шторки.
– Ладно, Ванюш, не ссы! – весело подбодрил его григорианский хор, – Прорвёмся! Только давай на сей раз сделаем всё по-нашему, по-григориански, а ты в сторонке пока постоишь, поучишься. Как только мы дадим тебе отмашку, так ты все наши имена вспоминай!
Мудрые люди говорят, что всё на этом белом свете, как хорошее, так и не очень, так или иначе, но обязательно когда-нибудь, да заканчивается. Закончилась наконец-то и эта в высшей степени подозрительная поездка. С уже обесточенным зажиганием и вкрадчиво шуршащими по асфальту шинами такси уверенно подкатила к самому входу общежития, слегка качнула кузовом, гася тормозами остаточную инерцию, и окончательно замерла.
– Неплохо прокатились, а, зёма! – радостно осклабился таксист, выразительно постукивая окаймлённым траурной каймой ногтем по стеклу таксомоторного счётчика, – Почти чирик набежал без каких-то жалких копеечек! Ну, чего уж там, ты ж парень видный и не будешь жадничать из-за каких-то копеек, а то, неровён час, девушки увидят, не так ли, зём?
В это время, из стеклянных дверей девятиэтажного общежития на его широкое крыльцо и впрямь дружной стайкой выпорхнули три совсем ещё юные особы, более похожие скорее на старшеклассниц, чем на студенток, из чего Ванька счёл их тоже абитуриентками.
– Пора, Ваня! – неожиданно прозвучала в его голове резкая как приказ команда, – камлай!
Зачем и почему он должен вдруг ни с того ни с сего камлать, Ванька не совсем понял, но, тем не менее, будучи жителем Сибири, он прекрасно понимал оккультное значение этого слова. А постольку, поскольку в критических ситуациях Ванька, как деревенский житель, с самого детства привык всегда и везде полностью полагаться на старших, он, ничуть не задумываясь, приступил к речитативу своей новоявленной мантры.
– Григорьюшка, Гриха, Гриша, – начал он, вновь впадая в какой-то непонятный транс, в то время как его снулое тело начало жить самостоятельной жизнью. Совершенно чудесным образом развернулись достаточно широкие плечи не чурающегося самой тяжёлой работы сельского паренька. С хорошо слышным хрустом распрямились стесняющиеся его роста, а потому постоянно скрюченные спина и шея.
– …Гришко, Гришака, Гришука, Гришаня, Гришата, – Захлопнув по-детски приоткрытый вечно рот, ожили внезапно на его выступающих полумонгольских скулах и выразительно заиграли на лице упругие славянские желваки. Сжались упрямо челюсти, выпятив вперёд волевого вида мощный и почти квадратный подбородок.
– …Гришуня, Гришута, Гришуха, Гриня – ещё продолжал колотить импровизированный шаманский бубен где-то на задворках его сознания, а телом уже практически полностью овладел эгрегор, и на губах уже играла несвойственная в обычной жизни самоуверенная улыбка знающего себе цену молодого человека двадцать первого века.
На самом деле, все нежданно случившиеся с ним метаморфозы только вербально могут занимать изрядное время для их подробного описания, для стороннего же наблюдателя в инерциальной системе отчёта, коим в данном случае являлся таксист, всё прошло почти незаметно. Сидел, просто скрючившись, на заднем сиденье наивный уставший пацан из сельской глубинки, а как доехали до места кружным путём, так распрямился и глянул на ушлого таксиста насмешливым взглядом васильковых глаз уже матёрый волчара.
Всколыхнулось испуганным воробушком и пропустило от растерянности ровно один удар сердце видавшего виды сорокалетнего работника общественного транспорта. Не иначе как десантура, а то и из органов, мелькнула и забилась в силках пугливая мысль. Хотя, навряд ли из органов, пытался успокоить себя таксист, вроде как не по возрасту. Да и с чего тогда парню подкатывать к студенческому общежитию с таким задрипанным чемоданом?
– Багаж на крыльцо! – коротко и властно бросил пассажир, спокойно выходя из машины и даже не собираясь захлопнуть за собой дверь. Оглянулся вокруг, задержал оценивающий взгляд на восхищённо замерших у входа в общежитие девчонках, подмигнул им и полез за бумажником во внутренний нагрудной карман потёртого школьного пиджака.
Ну в смысле как, за бумажником, конечно же, за его достойным заменителем, в качестве которого выступала записная книжка в дерматиновой обложке за поля которой, как раз, и закладывались Ванькины кровно заработанные, потому как отродясь ни то что у Ваньки, во всей Перловке бумажников ни у кого никогда не водилось.
Нет, сами денежки-то у колхозников вроде водились, ушли уже, как-никак, в совсем ещё недалёкое прошлое и ни чем не обеспеченные нищенские трудодни, и натуральная оплата колхозного труда, однако, назвать при этом колхозников зажиточными людьми язык не повернулся бы даже у самых ярых защитников колхозно-социалистического строя.
– Пожалуйста, ваш багаж! – угодливо пробасил таксист, поднося Ванькины вещи чуть ли не к самому входу и небрежно отстраняя в сторону замешкавшихся было девчонок, тут же принявшихся, как бы спохватившись, за подобающий ситуации возмущённый галдёж.
– Получите и распишитесь! – всё так же уверенно лязгнул странно напоминающий собой хор Ансамбля песни и пляски НКВД СССР голос не менее странного молодого человека, с покровительственным видом протягивающего измятый бумажный рубль.
– Ну а где расписаться-то? – только что и успел крикнуть неожиданно осипшим и от того давшим петуха голосом ошеломлённый таксист вслед проходящему как атомный ледокол через ледяные торосы стеклянных дверей счетверённому коллективному разуму.
Войдя в проходную студенческого общежития, Ванька неожиданно сник и покачнувшись мягко стёк на стоящий у стены диванчик. Пошли по лицу обратные метаморфозы, отвисла на своё более привычное место челюсть, укатились в щёки волевые желваки. Впала грудь и поникли плечи. Стеснительно скрючилась спина и согнулась костлявая шея.
– Вам плохо, молодой человек? – участливо спросила его седовласая старушка-вахтёрша и слегка привстала с места за обшитой текстолитом стойкой, поскольку от подполковника КГБ в отставке Елены Васильевны Железновой, которую обитатели шестого общежития знали как «Железную тётю», не укрылись все эти странные изменения.
Впрочем, многоопытная тётя Лена особо не удивлялась и не тревожилась, хотя дело было даже вовсе не в коснувшейся и её очерствляющей профессиональной деформации, какая рано или поздно, но овладевала большинством видавшими виды сотрудниками седьмого комитетского управления, отвечающего за наружное наблюдение.
Не надо множить сущности без необходимости, вспомнила тётя Лена своего начальника, любившего повторять в таких случаях методологический принцип, сформированный ещё в четырнадцатом веке английским философом схоластического толка Уильямом Оккамом и часто называемый также бритвой или лезвием Оккама.
Благо, что эти самые отнюдь не многочисленные симпатичные сущности в своих лёгких ситцевых платьицах и в количестве аж трёх полногрудых штучек до сих пор достаточно хорошо виднелись тёте Лене сквозь стёкла входной группы, недавно омытое неутешными слезами и мокрыми тряпками незадачливых студентов-штрафников.
– Нет-нет, что вы, бабушка, спасибо вам за заботу, но со мною всё нормально! – возможно слишком и поспешно ответил вернувшийся в тело Ванька, сам того не ведая заработавший своей обычной деревенской вежливостью первые баллы благосклонности подполковника Гераскиной, – Простите, а вы не подскажете, учебные корпуса далеко отсюда?
– Да как же далеко, внучок, – искренне изумилась «бабушка», чисто по профессиональной привычке автоматически перестраиваясь под собеседника, – Как выйдешь из дверей, так загляни за угол и увидишь сразу же через проспект Карла Маркса самый высокий шестой учебный корпус, в котором ажно одиннадцать этажей. Смекаю, и триста метров не будет.
– Ясно, бабушка спасибо большое за разъяснения! – всё так же вежественно поблагодарил вахтёршу Ванька, как-то разом потерявший веру не только в ушлых таксистов, но и во всё прогрессивное человечество, тем не менее, незаметно для себя продолжая всё накручивать пойнты её расположения, – А где я могу найти коменданта, бабуля?
Надо ли говорить, что Ванькино крайнее обращение подняло его и без того поднявшийся в глазах «бабули» авторитет до недосягаемых простым смертным высот? Только этим и можно, наверное, объяснить тот ранее никем невиданный в истории шестого общежития факт, что «Железная» тётя встала со своего насиженного места и, преувеличенно кряхтя, собственноручно сопроводила вновь прибывшего абитуриента к кабинету коменданта.
Комендантом общежития оказалась довольно симпатичная и улыбчивая, хотя и, правда, не очень то и разговорчивая женщина лет так тридцати пяти, которая молча выдала ему комплект постельного белья и заветный ключ от комнаты, страшно себе представить, аж на четвёртом этаже. Это Ваньке-то Шкворину, никогда ранее не подымавшемуся выше собственного чердака на крыше родного перловского дома!
– Всё выше, выше, и выше, – подбадривал Ваньку, с замиранием сердца поднимающегося по лестничным пролётам на четвёртый этаж, весьма фальшиво распевающий «Авиамарш» «Григорий», – Стремим мы полет наших птиц!
– И в каждом пропеллере дышит! – не более музыкально орал уже и сам Ванька, пинком открывая двери, сначала в тамбуре сдвоенного четыреста шестого блока, а затем и в свой первый подблок,– Спокойствие наших границ!
– А это что ещё за пропеллер такой двоякодышащий? – с удивлением воззрился на него стоящий посреди комнаты невысокий крепыш в безрукавной тельняшке, – К нам, что ли, подселили? Абитура? Да ладно, земеля, не ссы! Все мы тут немножко поступаем!
Как оказалось, в четырёхместной комнате, куда Ваньку определил комендант общежития, уже жили двое ребят. Первый из них, Саша Корин из Прокопьевска, после техникума и трёхлетней службы в подводном флоте не стал напрасно рисковать и решил поступать в институт через его подготовительное отделение. Второй, очкарик Малик Салимов, ни то татарин, ни то башкир среднего роста, приехавший откуда-то из далёкой казахстанской степи, как и Ванька, закончивший обычную сельскую школу только в этом году.
– На какой факультет? – по-настоящему заинтересовано спросил морячок, – Хотя, зачем я спрашивал, на этих двух этажах одни только наши, ну в смысле, с факультета электронной техники и живут. Тогда, ты лучше ответь, на какую специальность? Надеюсь, приборист? Или, не дай бог, всё-таки на промышленную электронику?
Узнав, что Ванька тоже поступает на специальность 0611 «Электронные приборы» совсем уже обрадовался и предложил это дело как следует отметить, на что встретил мягкий, но категорический Ванькин отказ, мотивированный столь же решительным намерением его симбионта воспитывать здоровое во всех отношениях подрастающее поколение.
– Слушайте, мужики, – обратился Ванька к ребятам со встречным предложением, заметив их вмиг поскучневшие лица, – Там внизу у входа три классные девчонки стоят и скучают. Давайте лучше их позовём и чаёк тут у нас организуем! Со своей стороны разносолов не обещаю, но кой чего из дому я прихватил как раз на такой случай.
– Замётано! – с энтузиазмом подхватил повеселевший Сашка, – Это ты здорово придумал, Вань! Я тогда щас электрочайник поставлю, где-то он здесь у нас завалялся, от студентов ещё остался мною заныканный. А ты, как инициатор сего благого начинания, дуй давай за гёрлами. Малик, на тебе – музон! Где взять? А где хошь, там и возьми! Любишь кататься на лошадках, друг степей калмык? Ну хорошо, не калмык, а башкир, но электродомбру какую-нибудь ты нам всё-таки обеспечь! Помнится мне, где-то на этаже звучало…
Вообще говоря, в этом месте нашего повествования следовало бы отметить, что эта самая музыка во всех её возможных видах, конечно же в Новосибирском электротехническом институте с его тысячами увлечённых радиолюбителей и электронщиков всегда имелась практически в любой комнате любого из шести имеющихся в те годы общежитий.
Однако, когда студенты разъезжались почти на всё лето после более или менее успешно сданных сессий, вся эта звуковоспроизводящая аппаратура, как правило, классом не ниже второго, либо отправлялась домой, либо сдавалась в местную камеру хранения, либо, что случалось гораздо реже, забиралась с собой в студенческий строительный отряд.
Приветливо кивнув улыбнувшейся ему вахтёрше, Ванька выбежал на улицу, где и застал трёх грустных девчонок на том же самом месте, где и разминулся с ними буквально ещё только полчаса назад, поскольку ему даже и в голову не пришло, что они могли бы за это время уже давно куда-нибудь свинтить по своим делам.
Даже не обладая особой природной наблюдательностью, Ванька никак не мог не обратить внимания на то, какими взглядами провожали его эти небесные создания при выходе из злополучного такси. Даром что воля-то его может и была им добровольно отключена, но сознание-то зафиксировало всё, начиная с первой и до последней секунды.
А потому, не будучи, как мы уже знаем, не умеющим делать правильные выводы круглым идиотом, уже выбегая из комнаты, Ванька зачастил свою волшебную мантру. Зачастил как в детстве, когда водил в прятки и надо было как можно быстрее оттарабанить считалочку, дабы друзья и подружки не успели слишком хорошо спрятаться.
– Григорьюшка, Гриха, Гриша, Гришко, Гришака, Гришука, Гришаня, Гришата, Гришоня, Гришуня, Гришута, Гришуха, Гриня, Гринюка, Гринюха, Гринюша, Грика, Горя, Григоря, Гора, Григора, Григория…
Неизвестно откуда, так как эгрегор ничего об этом вроде как не говорил, но Ванька, тем не менее, уже знал, что со временем эта искусственная самозаморозка будет требоваться ему всё реже и реже, а естественный для любого человека внутренний гомеостаз сольёт все пять сознаний в одно целое и целостное как пять капелек ртути нечаянно разбитого им в недалёком детстве медицинского градусника.
Такое единое целое и целостное человеческое сознание, в котором каждое из его прежних отдельных ментальных составляющих будет чувствовать себя изначально существующим и единственно возможным хозяином, сохраняя при этом индивидуальность и жизненный опыт каждой из составляющих его прежних личностей.
Даже уже после первых двух камланий, включая самое первое и абсолютно случайное, а также второе и, если можно так выразиться, боевое, Ванька не так сильно стал скрючивать спину и шею, не так широко приоткрывать рот и не так глубоко втягивать грудь.
Безусловно, и эти, хотя и заметные, но достаточно незначительные перемены давались его молодому и гибкому организму не очень-то и легко. Многообещающе ныли все мышцы, причём не только относящиеся к опорно-двигательной системе, но и те, о существовании, а тем более, и назначении которых Ванька раньше вообще ничего не знал.
Как бы там ни было, но к обладательницам прелестных фигурок и симпатичных мордашек подошёл уже настолько обаятельный и уверенный в себе молодой человек, что его одежда и прочие компоненты габитарного имиджа перестали иметь какое-то особое значение.
– Девушки, а у вас в сумочке случайно не завалялся пистолет, из которого можно было бы пристрелить одного наглого абитуриента, а двух его друзей ещё и с особой жестокостью?
– Запомни, Ванюша, – вещал одновременно с этим эгрегор, словно комментирующий свои действия, – Ещё сам Зигмунд Фрейд в своё время заметил, что самым простым способом понравиться любой девушке является проявление чувства юмора, а шаблонные фразы по типу «Разрешите с вами познакомиться?» или бесцеремонные по типу «Вашей маме зять не нужен?» в лучшем случае не вызовут ответной реакции, а в худшем…
Да, подумал Ванька, когда две из трёх девушек сначала впали в некоторый лёгкий ступор, а потом прыснули в кулачки, буквально искрясь от охватившего их веселья. Да, какой же, всё-таки умный мужик, этот Фрейд. Надо бы обязательно его почитать!
– Пистолет, к сожалению, продан, – с совершенно серьёзным видом ответила ему третья девушка, которая так и не рассмеялась, вместо этого зачем-то раскрывая свою изящную дамскую сумочку, – Но могу предложить…
– Неужели никелированную кровать? – игриво перебил ни то эгрегор, ни то сам Ванька, с первых же слов девушки зачарованный бархатистой хрипотцой её голоса и окончательно потонувший в невозможной глубине её синих, как июльское небо, глаз.
– Ложись!!! – истошно заорал эгрегор Ванькиным голосом, вырывая из рук девушки уже лишённую предохранительного кольца противопехотную оборонительную гранату Ф-1, предназначенную для поражения живой силы противника в оборонительном бою.
Граната, точно запущенная умелой рукой капитана войск специального назначения ГРУ, полетела прямиком бетонную канавку по одну сторону крыльца, а ловко подсечённые им девушки упали прикрываемые Ванькиным рослым, но худощавым телом, по другую.
– Эффективность данной гранаты обеспечивается разлетом осколков, образующихся из ее чугунного корпуса в момент взрыва, – зазвучали в памяти капитана слова инструктора по огневой подготовке из его курсантской молодости, – Убойная сила осколков сохраняется до двухсот метров и метать её можно только из укрытия, бронетранспортёра или танка…
