Марк Михайлович Вевиоровский
Концерт Патриции Каас. 7. Неужели это возможно. Недалеко от Москвы, продолжение
– Секс-туризм и отпускные романы мы рассматривать не будем. Резюмируя сказанное я могу вам всем сказать, что я очень болезненно отношусь к супружеским изменам, которые значительно участились в последнее время. Болезненно и непримиримо – видимая легкость, с которой это происходит, никак не уменьшают предательства.
– Я благодарю всех за внимание, а с вами, Валерий Семенович, мы поговорим отдельно.
А еще под конец передачи Виктор зачитал письмо одной из пенсионерок города.
Она писала о том, что пугается передач по телевизору – в Москве убивают людей, грабят квартиры, похищают детей и вообще творится настоящий беспредел.
Отвечая пенсионерке – у Жени дословной записи ответа Свиридова не было – Свиридов объяснял творящийся беспредел в Москве слабостью правоохранительных и судебных органов, их коррумпированностью и нежеланием выполнять свои прямые функции.
А вопрос Валерия Семеновича был связан не только с жизнью его сына, но в известной мере связан с еще одним выступлением Свиридова в концерте «Одна песня» …
О ТЕЛЕСЮЖЕТЕ
Занавес приоткрылся и вышел Виктор Скворцов.
– Добрый вечер, друзья. Сегодня очередной концерт Свиридова из серии «Одна песня».
Зал успокаивался.
– Вы знаете, что Свиридов выбирает для своих выступлений такие произведения, которые либо не исполняются, либо исполняются не так, как задумал композитор. Вот и сегодня …
Занавес медленно частично раздвинулся, открывая музыкантов.
– Трудно себе представить, что вы никогда не слышали этого, но можно с большой степенью достоверности утверждать, что, во-первых, вы никогда не слышали это полностью, а во-вторых, вряд ли представляете себе, когда написан этот текст. Итак, Анатолий Свиридов и «Большая дорога».
Свиридов облокотился о рояль, и, почти отвернувшись от зала, начал:
К застенчивым девушкам,
Жадным и юным,
Сегодня всю ночь
Приближались кошмаром
Гнедой жеребец
Под высоким драгуном,
Роскошная лошадь
Под пышным гусаром…
Это было неожиданно – и знакомые слова, и чистый голос, заполнивший весь зал.
Совсем как живые,
Всю ночь неустанно
Являлись волшебные
Штабс-капитаны,
И самых красивых
В начале второго
Избрали, ласкали
И нежили вдовы.
Звенели всю ночь
Сладострастные шпоры,
Мелькали во сне
Молодые майоры,
И долго в плену
Обнимающих ручек
Барахтался
Неотразимый поручик…
Большинство вспоминали красивый фильм и красивых кавалеристов в расшитых мундирах…
Спокоен рассвет
Довоенного мира,
В тревоге заснул
Городок благочинный,
Мечтая бойцам
Предоставить квартиры
И женщин им дать
Соответственно чину,
Чтоб трясся казак
От любви и от спирта,
Чтоб старый полковник
Не выглядел хмуро…
Уезды дрожат
От солдатского флирта
Тяжелой походкой
Военных амуров.
Но что-то в голосе Свиридова настораживало – но что?
Большая дорога
Военной удачи!
Здесь множество
Женщин красивых бежало,
Армейцам любовь
Отдавая без сдачи,
Без слез, без истерик,
Без писем, без жалоб.
По этой дороге
От Волги до Буга
Мы тоже шагали,
Мы шли задыхаясь, -
Горячие чувства
И верность подругам
На время походов
Мы сдали в цейхгауз.
Расшитые мундиры? Эполеты? А не шишкастые шлемы и серые кавалерийские шинели?
К застенчивым девушкам,
В полночь счастливым,
Всю ночь приближались
Кошмаром косматым
Гнедой жеребец
Под высоким начдивом,
Роскошная лошадь
Под стройным комбатом.
Я тоже не ангел -
Я тоже частенько
У двери красавицы
Шпорами тенькал,
Усы запускал
И закручивал лихо,
Пускаясь в любовную
Неразбериху.
Гитара смолкла и только звонкая медь тарелок ударника продолжала поддерживать Свиридова.
Нам жены простили
Измены в походах,
Уютом встречают нас
Отпуск и отдых.
Чего же, друзья,
Мы склонились устало
С тяжелым раздумьем
Над легким бокалом?
Большая дорога
Манит издалече,
Зовет к приключеньям
Сторонка чужая,
Веселые вдовы
Выходят навстречу,
Печальные женщины
Нас провожают…
Это он не пел, а читал стихами – так, как написал автор.
Но смрадный осадок
На долгие сроки,
Но стыд, как пощечина,
Ляжет на щеки.
Простите нам, жены!
Прости нам, эпоха,
Гусарских традиций
Проклятую похоть!
Зал долго молчал, а потом взорвался аплодисментами.
Женя стоя хлопала вместе со всеми, а когда Скворцов поднял руку и среди приутихших аплодисментов сказал «Михаил Светлов, одна тысяча девятьсот двадцать восьмой год», аплодисменты грянули с новой силой.
– Еще ты хотел поговорить насчет телепередачи … – сказал за кадром Виктор Скворцов.
– Да, верно. Мы уже не раз говорили об отрицательном влиянии телевидения на воспитание подрастающего поколения. Вот еще пример такого с позволения сказать «воспитания».
Свиридов помолчал и продолжил.
– Девушка с парнем готовятся к свадьбе, но у девушки принцип – физическая близость только после свадьбы. И тут она встречает старого знакомого, и этот отсутствовавший целый год молодой человек ведет себя так страстно, что девушка ему уступает, отдается. И ждет приглашения в ЗАГС, но тут выясняется, что ее страстный любовник женат. Девушка в благородном негодовании мгновенно разлюбила старого знакомого, а ее отвергнутый жених снова объясняется ей в любви и все налаживается.
– И какая же мораль, какие выводы можно сделать из этой телепередачи? Принципы легко преодолеваются, старое знакомство без промедления перерастает в любовную связь, а затем мгновенно все меняется и бывший жених вновь становится любимым …
– Передача эта называется «Понять. Простить». Что нам предлагают понять? И что простить? Понять, что преодоление принципа «только после свадьбы» зависит от настойчивости партнера? Что вспыхнувшая любовная связь с посторонним молодым человеком накануне свадьбы легко прощается? И не считается изменой?
– Или другой сюжет. Пожилой преподаватель ВУЗа предлагает своей аспирантке выйти за него замуж. Девушка переезжает к нему и живет с ним. В семье живет взрослый сын. А потом выясняется, что преподаватель продолжает любить ушедшую от него жену, а молодые любят друг друга. Да еще и жена вроде возвращается. Что должен чувствовать молодой человек, девушка которого вот только что на его глазах жила с его отцом? И все это преподносится зрителю как благоприятное развитие отношений.
– Конечно, бывают случаи, когда образовавшийся союз быстро распадается, и у молодых людей образуются новые связи, но почему такое положение необходимо превращать в норму? А ведь под воздействием множества факторов это действительно превращается в норму, и краткосрочные половые связи уже никого не удивляют. Но норма ли это – физиология без души?
– С моей точки зрения все это чушь собачья, и самое главное – чушь очень вредная. Вы не обратили внимание, что все сюжеты этой ежедневной передачи списаны с иностранной кальки и основаны на сюжетах иностранной телекомпании? Своего ума мало, так занимаем глупость у других? К сожалению, телепередач, основанных на закупленных за рубежом сюжетах, на нашем телевидении очень много. И иногда купленный сюжет в результате дает популярный сериал – например, «Не родись красивой» …
– Поэтому берегитесь нашего телевидения – оно совершает морально-нравственную диверсию!
УТРО, ДЕНЬ, ВЕЧЕР
УТРО
Проснувшись, Свиридов повернул голову и стал разглядывать Тоню.
Он научился отключать свое внимание и свой взгляд, нарушающие сон человека, и теперь спокойно смотрел на Тоню.
Тоня спала, прикрытая легким одеялом и подложив руки под голову. На загорелых плечах выделялась белизна ее тонкой сорочки.
«А ведь раньше мы всегда спали голые!» подумал Свиридов и осторожно коснулся губами ее плеча.
Тоня отреагировала сразу – повернулась, протягивая руки и обнимая его, и прижимаясь лицом к нему. И только потом открыла глаза и поцеловала.
– Доброе утро, милый!
– Доброе утро, моя родная. А раньше ты спала без рубашки …
– Можно подумать, что моя рубашка когда-нибудь тебе мешала!
– Но зато она многое скрывает …
– И опять-таки это тебя не останавливало. Что-то не так?
И Тоня стала целовать его грудь, а потом села и одним движением сбросила сорочку.
– Кстати, голышом прогуливаться в туалет мне неловко … Что ты делаешь? Твои руки …
В этот раз они опоздали к завтраку и Верочка посмотрела на дедю и бабу с легкой укоризной …
УЛЯ, ТЫ ЗАНЯТА?
– Уля, ты очень занята? – высветилось на дисплее пейджера.
– Нет, я иду к тебе. – тотчас ответила Уля и как была, не снимая фартука, пошла в мастерскую Гриши.
Гриша сидел на диванчике, на коленях его лежал незаконченный рисунок, но он не смотрел на рисунок, а сидел, закрыв глаза.
– Что, Гришенька?
Уля подсела к нему поближе, сбросив туфли, забралась с ногами.
Гриша молча обнял Улю.
Тогда она начала говорить – обо всем, о чем придется: о проделках Верочки, о вчерашней заказчице, о нитках, которые никак не подберешь в тон, о своих разговорах с Дашей и с Любой, и о всяких других повседневных делах …
Гриша взял рисунок и показал его жене.
Старый город с островерхими крышами, лента мертвой реки, а на этой стороне, на набережной сидел человечек. Вернее, сидело что-то, напоминающее человечка, и он портил всю картину – пейзаж оставался мертвым.
И Уля, продолжая своей монолог, стала говорить, что там, наверное, холодно, но нет туч и нет ветра, А где же птицы? Наверное, они улетели на площадь, где их подкармливают. А вода такая холодная, и так холодно и одиноко сидеть у неподвижной воды. И так неудобно – я бы села вот тут, у камней, они прикрыли бы меня от ветра …
И Уля говорила, говорила, уже чувствуя себя одиноко на неуютной набережной, вдали от тепла, когда ни одно окно не обещает тебе приют …
Гриша вытянул руку и Уля увидела, что по нижней стороне листа бумаги было несколько откидных клапанов – на одном из таких клапанов был изображен человечек. Гриша отогнул клапан и берег обезлюдел, а рисунок стал еще более безжизненным.
В руке Гриши появился фломастер, но Уля не рискнула пошевелиться и убрать свою руку.
А конец фломастера прицеливался и двигался над листом бумаги, и вместе с рукой Гриши двигалась рука Ули – но она сама еще не ушла из пустоты и холода безжизненного города.
А фломастер одним движением родил птицу над пустой водой и двинулся ниже, к берегу. Тут из-за края листа появился чистый клапан и закрыл часть берега. И острый конец фломастера завис над белизной листа.
Уля боялась дышать. Рукой, которую она засунула за спину Гриши, она чувствовала напряжение его мышц, а другая рука ощущала дрожь фломастера.
И тут кончик фломастера начал касаться бумаги – Уле было плохо видно, что именно этот кончик создавал.
Гриша отодвинул руку и Уля увидела на берегу, на камне, девушку в накидке – птица летела к ней. И пустое холодное небо ожило, и дома – там, далеко – казались не такими угрюмыми …
– Гриша …
– Что, родная моя?
– Гриша …
– Что, любимая? Ты в фартуке? Я тебя вытащил с кухни? Пошли, я помогу тебе …
Когда на кухню, привлеченная вкуснейшими запахами, заглянула Тоня, Гриша сидел на высоком барном табурете и держал на коленях Улю, а Уля целовала лицо Гриши.
– Мама Тоня … – оторвалась на мгновение Уля и продолжила покрывать поцелуями лицо Гриши.
А вечером, когда Верочка уже угомонилась, Гриша вынес в гостиную новый рисунок.
Там все было серое – но какая разнообразная гамма серых цветов!
Небо было серое, и серые здания стояли на том берегу реки.
А вода была серебристо-серой, и над ней летела темно-серая птица. Спиной к зрителю, тут, на берегу, на камне, сидела девушка в накидке и капоре, и птица летела к ней.
И хотя и накидка, и капор на голове девушки были серые, но они казались радостно-цветными.
А на том берегу, в сплошной стене серых стен, светилось окно – только одно окно на весь застроенный берег.
У Гриши появилась особая папка, куда он складывал такие рисунки, и кроме хороших грифельных карандашей – большие многоцветные наборы фломастеров.
ВЫХОДНОЙ
– У кого какие планы на выходной день?
– Чур, я с дедей! – сразу заявила Верочка. – Папа, мы возьмем с собой маму и бабушку! И тебя!
– Ну, спасибо, внученька!
Верочка перелезла с рук матери на руки бабушки и обняла ее за шею. – Баба, я тебя люблю!
– Тогда я предлагаю экскурсию на наш садовый участок! Поедем и проведем там весь день!
– Ура! Дедя молодец!
– Тогда я пойду, подготовлю мамину машину, – сказал Гриша. – Там места на всех хватит …
Все семейство Свиридовых разместилось в белом «Гелендвагене», за руль сел Гриша, а Верочка устроилась на руках Свиридова на заднем сиденье, рядом с Улей.
А Тоня села рядом с Гришей.
Этим автомобилем, полученным Тоней в подарок после возвращения из долгой зарубежной командировки, очень редко пользовался Свиридов – только для деловых поездок. Зато Тоня часто выезжала в Москву на этой машине – резвому солидному белоснежному «Гелендвагену» почтительно уступали дорогу.
По объездной дороге – мимо жилого массива около машиностроительного завода Дементьева – автомобиль быстро помчался по направлению к колхозу, а затем свернул направо и через длинный-предлинный мост въехал в комплекс садовых участков, разгороженный прозрачными заборами из сетки.
На многих участках уже вырастали домики, еще больше участков светились кучами бревен.
– Пап, куда ехать?
– Вон туда сверни. Вот этот участок – наш …
Как и у других участков передней части забора не было, а на участке высились три больших штабеля бревен и еще несколько кучек всяческих деревянных деталей.
– Травка! Можно побегать?
Верочка с удовольствием убежала от машины, из которой взрослые стали вынимать всякое барахло. Но когда мужчины расстелили брезент и покрыли его байковыми одеялами Верочка первая испробовала это покрытие и одобрила его, притворившись спящей в уголке около сумок.
А потом с удовольствием устроилась у мамы на руках и пила бульон из чашки и заедала его крохотными пирожками, которые называла «воробушками»…
Свиридов с Гришей перекликались со знакомыми на соседних участках, потом что-то измеряли на участке рулеткой, вбивали колышки …
Верочка уснула по-настоящему, прикрытая от прямых лучей солнца небольшим навесом, а женщины решили позагорать. Не обращая внимания на мужчин они разделись и улеглись рядышком – чтобы удобнее было поболтать …
Где-то невдалеке фырчал небольшой экскаватор, отрывая траншеи под фундаменты, вдали над свежим срубом собирали стропила, а совсем далеко, на границе участков, заканчивали прокладку проводов и установку освещения на столбах …
Проснувшуюся Верочку умыли и все три женщины пошли осматривать лес за границей участков, а мужчины пошли по знакомым, благо участки самых близких друзей были рядом …
КТО ДОМА?
Свиридов, входя в квартиру, всегда с порога спрашивал «Кто дома?»
– Дедя пришел! – раздавался радостный голос Верочки.
– Папа Толя, мы тут! – это уже Уля из кухни.
Верочка побросав игрушки вылезала из своего манежика, стоящего около раздвижной стенки между кухней и столовой.
– Дедя!
– Сейчас, мои девочки, я только переоденусь и умоюсь!
Верочка проводила Свиридова в спальню, и не просясь на руки помогала ему переодеваться, а затем ждала его около ванны.
– Дедя, мы пойдем помогать маме?
– Обязательно, Верочка. Уля, командуй, чем тебе помочь?
Уля хозяйничала на кухне и, подставив щеку для поцелуя, выделила Свиридову фронт работ – заниматься салатом. Свиридов набросил фартук и принялся за работу.
– Какие новости у моих девочек? Что поделывает наш Гриша?
– Папа работает, а бабушка мучает тетю Любу! – ответила Верочка. – А еще папа нарисовал мне тянитолкая!
– Это что же за зверь такой? – удивился Свиридов и они с Верочкой обсудили нарисованного зверя.
У Ули все ладилось как-бы само – все кипело, скворчало, источало ароматы.
– Улечка, что у тебя сегодня такое вкусное? Пахнет – сил нет.
– Так всего лишь щи, папа Толя. Просто травка разная так пахнет. Вот тут кашка для Верочки, кабачки нам с мамой Тоней и мясо для мужчин. Как салат, готов?
Свиридов ловко орудуя ножом разделался с помидорами, огурцами, салатными листьями, луком и другими ингредиентами и в том, как сноровисто он заправлял и раскладывал все на блюде, чувствовался немалый опыт.
Уля набрала сообщение для Гриши, а затем для Тони.
– Привет, Люба! Пообедаешь с нами?
– Здравствуй, Толя! Нет, спасибо, побегу домой – скоро Коля вернется, его тоже покормить надо!
– Как я люблю, когда все дома, все вместе за столом, – негромко сказал Свиридов.
– И как жаль, что это бывает не так часто, – ответила Тоня.
– Но как вкусно!
А Гриша привычно загружал грязную посуду в посудомоечную машину …
ВЕЧЕРОМ
После обеда Верочка заявила свои права на деда и забравшись к нему на руки уже не желала слезать. Но и не мешала деду беседовать – и это было очень занятно.
Верочка с какой-нибудь игрушкой или даже с несколькими играла на руках у Свиридова, рассаживала кукол у него на плечах и на руках, и тихонько воспитывала их, ничуть не обращая внимания на разговоры взрослых.
Баба Тоня могла показывать и обсуждать модель будущего платья, папа Гриша мог показывать рисунки к очередным номерам журнала, мама Уля могла советоваться насчет меню на ближайшие дни или о текущих покупках – все это, казалось, не касалось Верочки.
И все так думали, пока она среди разговора взрослых не вставила свое замечание по поводу того, что мама собиралась ей купить. Причем ее замечание было вполне осмысленно, а высказавшись Верочка, не обращая внимания на так внезапно установившуюся тишину, продолжала свою беседу с куклами.
Потом взрослые немного поспорили, кто будет купать Верочку, но она сказала «дедя» и Свиридов пошел готовить ванну, а потом оттуда стал доноситься веселый смех и плеск воды.
Затем дед вынес закутанный в полотенце шевелящийся сверток и пошел укладывать спать внучку, а Тоня воспользовалась освободившейся ванной.
Они вышли одновременно – Свиридов из комнаты Верочки, а Тоня в халате из ванной комнаты.
Тоня уселась в кресло и Свиридов, набрав крем из секретной черной баночки, стал массировать ей лицо.
– Уля, не уходи. Вымой лицо, я тебе тоже помассирую. Будешь красивой – жуть!
Уля терпеливо дождалась своей очереди и уселась в кресло.
Когда-то, когда Свиридов позвал ее первый раз, она отнеслась к этому предложению с некоторым недоверием. Но даже единичный массаж она ощутила – не столько увидела в зеркале, сколько физически ощутила кожей.
Потом это заметили другие – пришлось сказать, что массаж ей делает сам папа Толя: посмотрите на маму Тоню, у нее тоже такая нежная кожа.
А еще женщины замечали, что Тоня вроде бы молодеет – по крайней мере не стареет.
И сам Свиридов – тоже …
ВИТЕНЬКИНЫ ЯСЛИ
Раньше прямо у входной двери в квартиру Скворцовых слева была комната Виолетты. Свиридов всегда вспоминал об этом, входя к ним в квартиру.
Теперь, в новой гигантской квартире, первая дверь слева вела в комнату Лены, а дальше двери вели в комнату Виолетты и в комнату ее детей.
Но еще дальше, уже после распашных дверей в середине коридора, которые еще ни разу не зарывались, слева была детская – причем детская общая, где командовал Витенька на правах старшего.
Свиридов взял из шкафчика персональные тапочки и проследовал в детскую – там находилось все младшее поголовье Скворцовых. По возрасту их отличить было трудно, но особенно выделялись сын Кости и Елки Саша и сын Маши и Дена Аркаша, хотя и там прослеживались черты Скворцова.
Дочь Виолетты Риточка и дочь Лены Аннушка были миниатюрнее, но более крупные мальчики играли с ними на равных и все без исключения безоговорочно слушались Витеньки.
Витенька солидно поздоровался со Свиридовым, а малыши, узнав, поползли к нему.
Свиридов уселся на пол – на мягкий белый ковер – и малыши облепили его.
– Дядя Толя, почему ты не привел свою Верочку? Она любит бывать у нас.
В комнату заглянула Лена.
– Толя, привет! Ты уже весь в малышах!
– Привет, Лена! Они так хорошо растут!
– Только девочки отстают – смотри и Риточка, и Анечка еще такие маленькие!
– Зато смотри, какие они изящные! И как братишки их оберегают!
– И как хорошо с ними управляется Витенька! Можно спокойно оставлять их одних.
– А как ты себя чувствуешь? Ты же у нас самая опытная мама.
– Сказал бы – самая старая, чего уж там.
– Язык не поворачивается – ты после родов помолодела. Правда, правда.
– Дядя Толя, нам пора мыть руки и кушать.
– Тебе помочь?
– Я сам управлюсь.
– Толя, не мешай ему – посмотри, как он управляется.
Витенька вкатил в комнату странную низкую тележку и малыши стали забираться на нее, а потом он повез всех в ванну мыть руки. Свиридову было любопытно, как он справится с этим – оказалось, что в ванной комнате есть маленький умывальник, расположенный на небольшой высоте от пола. И Витенька старательно поочередно мыл руки малышам, и те послушно подставляли ему свои ладошки.
И затем вытирали их вместе с Витенькой.
Единственно, что пока Витеньке было не под силу – это усадить малышей на высокие стульчики в столовой и помогать им кушать – его рост еще не позволял ему хозяйничать на столе …
ЛЮДИ и ЛОШАДИ
Эта усадьба по праву могла называться хутором – она была отделена от города большим участком леса.
Но никто и подумать не мог об обособленности этих строений от города.
Свиридов подходил к усадьбе Степана Кузьмича с буханкой черного хлеба, поздоровался с Сандалом, оставил хлеб у входа к лошадям.
– Мир дому сему!
– Заходи, Иваныч, заходи! Как раз к столу!
В просторной горнице за большим столом сидели все обитатели – во главе стола сидел Степан Кузьмич, около него сидела Настя, далее на высоких стульчиках сидели младшие – Ерофей и Марина, а затем уже Игнат. Еще дальше сидели рядком молодой лесоустроитель Геннадий Назаров и его подруга Марина, учительница из колхоза.
Настя поставила Свиридову тарелку, положила картошки, помидоров с огурцами и зеленью.
– Приятного всем аппетита, – беря вилку сказал Свиридов.
Настя и Игнат помогали есть Ерофею и Марине.
– Картошка с вашего участка, Марина? – спросил Свиридов. – Ох, вкусна!
Из напитков на столе стояли большие бутыли с компотами из яблок, вишни, еще чего-то вкусного.
Уж потом, после ужина, Свиридову показали – как разместились все в старой пусть большой, но все же избе.
Степан Кузьмич по стариковской привычке ночевал на печке.
Для Насти и Игната с маленькими была выгорожена часть горницы. Там разместились широкая кровать взрослых и самодельная двухэтажная кроватка для маленьких.
Еще одна свежая выгородка отделяла владения молодого специалиста.
– Давай, Игнаша, самоварчик. Да поговорим, как нам ваше жилье улучшить.
– Марина Петровна, вы преподаете в младших классах?
Марина, сидящая около Геннадия, взяла того под руку.
– Да, Анатолий Иванович. Русский и литература.
– А как ваши родители относятся к Геннадию?
Девушка засмущалась.
– Не очень я им понравился. У них на примете свой, колхозный жених. Тракторист.
– Но мы с Геной решили … Я могу преподавать и в городе … или в лесной школе.
– И это тоже вариант – тогда дом вам надо строить там, около лесной школы. Или здесь, рядом с Кузьмичем? Как думаете?
– Для Гены лучше здесь. Степан Кузьмич ему так помогает! А я могу и ездить в школу. На квадроцикле это минут двадцать, правда?
– Как, Кузьмич? К твоей хате пристройку соорудим для Насти и Игната с детишками, а молодым сруб рядом поставим? Вы что предпочитаете – рубленый дом или с несъемной опалубкой?
– Гена, лучше рубленый? Как ты считаешь?
– А еще сарайчик надо для квадроциклов и снегоходов. Да на той стороне, – Игнат махнул рукой через площадку для выездки. – Надо на месте дежурки настоящий дом поставить. Переодеваются там, да и тренеры у нас будут …
– Для лошадей денник надо расширить, – подал голос Кузьмич. – Скоро их станет больше …
Без бумаги не обошлось – начали рисовать, где и что.
Кроме того Свиридов обсудил с Кузьмичем и Геннадием проблему новогодних елок – где и какие елки можно будет вырубить для украшения Новогодних праздников.
Потом Гена отправился провожать Марину домой – прощаясь со Свиридовым она смущенно шепнула, что еще тут на ночь не оставалась, и покраснела.
А оставшиеся еще посидели, прикидывая планы и количество пиломатериалов.
– Как вам молодые? Как Марина?
– Геннадий – человек обстоятельный, токовый. И добрый – его Маринка с Ерофейкой сразу приняли.
– Марина … Хоть молодая, но уже специальность имеет. Да и с Геннадием у них все сладится. Вот дом им поставим, и поженятся …
Расставаясь, Свиридов пообещал прийти на разметку новых строений.
– Кузьмич, а у тебя кнут за дверью висит – ни разу не видел, чтобы ты им воспользовался!
– Кнут нужен для приручения молодых да норовистых, а у нас таких нет.
– Слушай, научи меня работать с кнутом?
– Так пойдем, научу.
Среди разнообразного вооружения у Свиридова появился кнут – правда, немного покороче, чем у Кузьмича …
ВЫСТАВКИ
Гриша пришел возбужденный и радостный, с бутылкой шампанского.
Обнимая и целуя жену и мать он объявил:
– У нас была выставка картин и мне за портреты присудили вторую премию!
– Поздравляем тебя! Это что же за выставка? Где?
– У нас в студии Грекова Министерство обороны вдруг устроило смотр картин. Я получил премию от Министра – именные часы.
Уля разглядывала часы и обнимала мужа. Потом часы перешли к Верочке и та стала их внимательно разглядывать.
За столом, чокаясь и вновь принимая поздравления, Гриша объявил о городской выставке молодых художников, на которой он намеревается участвовать.
– Но там по разделу портреты можно выставить только две картины – придется выбирать.
Все наперебой стали предлагать, вспоминая лучшие работы Гриши.
– Конечно, ты решай сам, сын. Но мне кажется, что один из этих портретов должен быть портрет жены художника.
– Ну, выдумали …
– Нет, нет, Улечка! Толя прав – твой портрет должен быть на выставке обязательно. А вот второй …
– Нужно что-нибудь узнаваемое … Например, портрет Нарусовой … или Пугачевой …
Когда Верочка уснула, убаюканная дедом, Гриша и Уля устроились в его, Гришином кабинете, и стали выбирать портреты для выставки.
Из большой кипы портретов Ули они выбрали портрет, который Гриша нарисовал в первую ночь их близости – портрет был красив и выразителен.
– А второй возьми Пугачеву, – предложила Уля.
– Можно и Аллу Борисовну, – задумчиво проговорил Гриша, разглядывая портрет – копию того портрета, что он сделал на Арбате. – Только там обязательно кто-нибудь выставит ее. Лучше взять Нарусову – ее публикуют реже.
– Надо будет еще получить согласие Нарусовой на обнародование ее портрета – хоть он и не заказной, но все же …
Выставка открылась через месяц и была довольно большой. Произведения Гриши висели среди других черно-белых портретов – кроме этого было множество цветных картин и портретов.
Премий было много, от разных организаций, и поэтому первого места просто не было.
Гришины работы были отмечены зрителями и в прессе, а по разделу рисунка он получил премию Академии художеств, и вручал эту премию Грише его профессор – Генрих Савельевич Василевский, после чего его поздравляли все студенты профессора и Борис Иосифович Жутовский.
Борис Иосифович пожимая руку Грише говорил о его картинах, разбирая их достоинства – и недостатки – и студенты, окружив их, внимательно слушали.
Затем Василевский и Жутовский увели Гришу с собой – потом они объяснили Грише, что увели его от пьянки, которую потребовали бы его коллеги-студенты.
Но перед этим Гришу успела перехватить корреспондентка молодежной газеты.
– Григорий Анатольевич, не будете ли вы так любезны и не ответите ли вы на несколько вопросов …
Девушка была молода, очень нервничала и Грише стало ее жаль.
– Давайте попробуем. Как зовут вас?
– Глаша … Глафира. Это первая выставка, в которой вы участвуете?
– Нет, Глаша, далеко не первая. Совсем недавно состоялась выставка студии военных художников имени Грекова, где были мои картины и я получил в качестве премии именные часы от Министра обороны – вот эти.
И Гриша показал красивые «Командирские» часы.
– Вы пишите только портреты?
– Преимущественно.
– Работаете ли вы в цвете?
– Да.
– А где можно увидеть ваши картины?
– Пока только в студии имени Грекова.
– А вам еще не приходилось выставлять свои картины, то есть портреты, за рубежом?
– Да, приходилось. И даже завоевывать там призовые места.
– А нельзя ли подробнее?
– Извините, меня ждут, – и Гриша показал на Улю, Василевского и Жутовского.
ЧТО С ТОБОЙ?
Положив голову мужу на грудь Тоня тихонько спросила.
– Что-то случилось? Я чувствую, ты в себе что-то держишь …
Свиридов молча поцеловал Тоню.
– Поделись … Расскажи, тебе легче станет. Или мне … этого знать нельзя?..
– Тебе знать можно все, дорогая моя Тонечка. Да делиться … кровью … не хочется. Пусть уж эти грехи так на мне и останутся.
– Почему ты не хочешь разделить их с мной?
– Я же говорю – крови много …
– А ты думаешь, что я не знаю … Я же чувствую, что за твоими отлучками … даже если об этом и не сообщают … И переживаю еще сильнее … Ты стал думать, что я слабая?
– Нет. Просто не хотел вешать на тебя еще и это.
– Глупый! Мне же легче будет переживать все вместе с тобой. И исповедоваться у отца Исидора легче – не за тайное подозрение, а за поддержку мужа и незримое участие в делах его.
– Ходишь на исповедь?
– Хожу, Толенька, хожу … Прости меня.
– Что прощать – права ты. И твоя молитва много весит …
– А я за всех молюсь – и за тебя, и за Гришу, и за Улю, и за Верочку … Ты думаешь, я не чувствую, чем ты занимаешься? Иногда …
– И тебя это не смущает, не напрягает?
– Никогда! Я тебе верю, и ты это знаешь. А если я буду все это знать – вдруг, чем и помогу.
– Но все-таки лучше тебе держаться в стороне …
– Ты слышал о том, что восемнадцать лет творилось в Оренбурге?
– Да.
– Примешь меры?
– Да. Пока думаю, как охватить всех затронутых. Выложить видео в Интернет?
– Думаешь, подействует? Сомнений нет?
– Есть сомнения. Но видео я сделаю – пусть оренбуржцы посмотрят, кто у них в чиновниках ходит …
– Если они занимались этим восемнадцать лет …
– Все восемнадцать я снимать не буду. А на двадцатиминутный фильм мне пары дней хватит …
Через пару дней Свиридов пришел домой рано – его встретила Уля.
– Папа Толя, здравствуй!
Она поцеловала его в щеку.
– Ты плохо себя чувствуешь? Что-то случилось?
– Здравствуй, милая. Ничего, я пойду прилягу в кабинете …
Вид Свиридова так не понравился Уле, что она сняла фартук и тихонько пошла за Свиридовым в его кабинет. Этим она нарушала неписанное правило – без дела, а тем более без стука туда не входить.
Но она вошла. Свиридов лежал на диванчике, подложив под голову подушку.
– Папа Толя …
Уля присела рядом с ним.
– У тебя неприятности? Можно, я прилягу рядом?
Она пристроилась рядом со Свиридовым, тот потеснился и обнял ее рукой. Уля прижалась к нему спиной и стала гладить его руку.
– Папа Толя … Успокойся … Все будет хорошо … Ты и деда Вася – вот мой папа … Это тебе я могу все рассказать, посплетничать … Ну, еще маме Тоне … Ты не представляешь, как это плохо – когда папы нет …
