Мария Берестова
Хрупкая мелодия
Как она смеет обращаться так с его подарками?!
С его подарками!
Ни один из них не был случаен, и не было ни одного, лишённого символического смысла. Михар никогда не дарил ей ничего покупного – только сделанное на заказ под неё, и всегда с тщательной инструкцией для мастера, что именно нужно сделать. Это были не просто вещи, на которые он потратил деньги, – это были вещи, на которые он потратил своё драгоценное время! То время, которое он тратил на то, чтобы придумать для неё что-то особенное, что-то, подходящее ей одной, что-то, чего не было вообще ни у кого!
Михар никогда, никогда в своей жизни не выбирал ни для кого подарков сам. На то у него были помощники, которые тщательно следили за интересами его партнёров, союзников и знакомых и своевременно покупали и подносили уместные к случаю вещи. Даже для дочери он ничего не выбирал сам – спрашивал у неё, что хочет она получить, и дарил именно это.
Он и Магрэнь не собирался ничего дарить сам; это получилось как-то само собой. Сперва было то самое платье – да, когда он понял, что ей тяжело далась полная смена гардероба, он невольно задумался о том, существуют ли в природе платья, которые сочетают её любимую дерзость с элегантной сдержанностью. Это была интересная интеллектуальная задачка, просто вызов для размышлений – но найденное им в воображении решение показалось ему столь удачным, что он заказал такое платье, тщательно описав модельеру, что именно хочет получить.
А потом ему просто это понравилось. Видеть, как она ходит в платье, которое он вообразил для неё.
Он захотел, чтобы у неё появились другие вещи – придуманные им специально для неё. И он стал придумывать и заказывать такие – испытывая особое удовольствие, когда понимал, что снова угадал, и что ей снова понравилось, и что именно эта вещь снова стала для неё особенной.
Теперь же – теперь она расшвыривалась этими особенными вещами так, словно они ничего для неё не значили!
Словно его потраченное на неё время ничего не значило!
– А! – вспомнила, меж тем, она и принялась выуживать из ушей серьги.
Те, конечно, тоже были необычные: длинные подвески, основным элементом которых были нежные цветки жасмина, сделанные из перламутра и украшенные крохотными жемчужинками по центру. Помимо цветков, подвески содержали золотые элементы декора, в которых можно было узнать любимую её форму флакончиков для духов.
Она так счастливо смеялась, когда он их подарил – он подгадал день, когда она надушилась жасминовой эссенцией. Прямо тогда же, на месте, она сменила тогдашние свои серёжки на эти, и весь день гордо ими потряхивала, останавливаясь у каждого зеркала, чтобы полюбоваться.
Теперь же, вытащив серьги, она прицелилась метнуть их в Михара – но, отбросив вешалку с платьем на софу, он сделал резкий шаг к ней и со злостью схватил её за руку, останавливая замах:
– Прекратите! – с едва сдерживаемым бешенством потребовал он.
Магрэнь попыталась вырваться, но он был сильнее и не отпустил.
– Если на моей коже останется хоть один синяк, – прошипела она ему в лицо, яростно блестя глазами, – я не поленюсь написать на вас заявление и ославить на всю страну!
Мысль о том, что он причиняет ей боль, в первую секунду отрезвила его, – но почти сразу в нём вскипела новая волна гнева. Она смеет ему угрожать! Она – смеет – ему – угрожать!
– Торопитесь на тот свет, Магрэнь? – холодно осведомился он, впрочем, отпуская её руку.
Она задохнулась от новой обиды. Всегда! Всегда, когда что-то идёт не по-его, он начинает сыпать этими вечными угрозами! Он никогда, никогда не позволит ей выступать с ним на равных, и просто задавит, задушит, уничтожит её, растопчет!
Ей хотелось ударить его чем-то в ответ – ударить так сильно, чтобы он ощутил её боль, чтобы понял, чтобы страдал так же, как она теперь!
– Да уж лучше на тот свет, чем в вашу постель! – зашвырнула она всё-таки в него любимыми серёжками.
Ей хотелось непременно задеть его поглубже, и она выбрала самую унизительную реплику, какую только смогла теперь придумать – и реплика эта попала в цель.
Михар находил Магрэнь крайне желанной – и весьма сомневался в своей способности вызвать в ней ответное желание. Он не умел соблазнять женщин – его положение в обществе и его деньги позволяли ему легко решить вопрос без каких-либо ухаживаний, – и, к тому же, он не обладал ни привлекательной внешностью, ни обаянием, ни хотя бы молодостью. Трезво оценивая себя, Михар понимал, что добиться благосклонности Магрэнь на этом поле ему будет непросто – но она была достаточно желанна и интересна ему, чтобы её добиваться.
В её обычной кокетливой манере, которую она выдерживала с ним, он видел поощрение, и полагал, что движется по правильному пути и медленно, но верно, её расположение завоёвывает.
Магрэнь умело попала в самую больную точку, которую только могла выбрать, и он был настолько опрокинут её словами, что не сразу нашёлся с ответом. Лицо его приняло совершенно несвойственное ему выражение крайней растерянности и обиды. Это было настолько неожиданно, что Магрэнь вместо логичного в такой ситуации торжества почувствовала недоумение – да, она, конечно, хотела задеть его, и задеть побольнее, но она не думала, что в самом деле сумеет это сделать или что он позволит ей это заметить, если она всё же сумеет.
Секунды текли, а ответного удара с его стороны так и не следовало.
Она в уме перебрала уже десяток блистательных реплик, которыми он мог бы ответить и которые наверняка ранили бы её – а он всё молчал, и выражение растерянности на его лице всё никак не сменялось привычной холодно-насмешливой маской.
Разгорячённая Магрэнь уже начала продумывать в голове фразы, которыми она могла бы ответить на все эти блистательные реплики, которые она придумала за него, – а он всё молчал.
Это молчание стало её пугать. Она подумала, что, верно, это оскорбление он не оставит без последствий, и ей придётся дорого заплатить за свои слова.
– И как вы, в таком случае, вообще представляли наш брак? – наконец, тихо спросил он, и в голосе его тоже сквозила та же несвойственная ему растерянность. – Как бесконечную череду изнасилований?
Растерянно сморгнув, Магрэнь отвернулась. Смена тональности разговора оказалась для неё слишком неожиданной, и, к тому же, она не знала, что тут ответить. Она совсем не была готова к конструктивному диалогу. Сердце её, дрожа звонкой струною, обрывалось от тоски, обиды и боли, и всё, что она теперь могла – это изливать свои чувства наружу, раз уж они всё равно прорвались, наконец, искрящимся потоком переливчатых эмоций сквозь ледяной заслон её воли и умения держать себя в руках.
– Что ж, – не дождавшись ответа, заговорил он снова: – В таком свете становится понятным, почему вы воспользовались первым же предлогом, чтобы разорвать помолвку.
Развернувшись, он направился к двери. Оттуда обернулся и тихо отметил:
– Вы можете выкинуть мои подарки, раз уж они настолько вам ненавистны, но обратно я их не приму в любом случае.
Он ушёл.
Обхватив себя руками за плечи, она запрокинула голову, пытаясь сдержать отчаянно рвущиеся наружу слёзы. Ей было почему-то особенно больно то, что он отказался отвечать ударом на удар и просто оставил это поле за ней и ушёл.
Как будто это вообще не имело для него значения!
Подумаешь, невеста решила бросить его накануне свадьбы!
Подумаешь, она наговорила ему таких дерзостей, которые он в жизни никому не спускал с рук!
Подумаешь, она швырялась в него предметами и разбрасывала по комнате его подарки!
Действительно, что это всё для него значит? Да вообще ничего! Пустое!
Она вся, со всеми своими чувствами, переживаниями, обидами и желаниями, – для него не более, чем пустое место!
И, хотя Магрэнь весь последний час мятежно думала о том, как прекрасно она теперь заживёт без него, – теперь, когда она столкнулась с тем, что ему этот вопрос настолько безразличен, весь её боевой запал иссяк. Ей хотелось доказать ему, что это он не ценил её достаточно и потому потерял, ей хотелось, чтобы он пожалел об этой потере и раскаялся – а получилось, что она сама убедила его в том, что жалеть не о чем.
Слёзы досады полились из неё с новой силой.
– Госпожа! – прервал её терзания голос камеристки из прихожей. – Вам тут такие красивые цветы прислали!
Вытерев глаза, Магрэнь с недоумением вышла в прихожую. Сияющая улыбкой камеристка держала в руках роскошную охапку белых роз.
– От кого ещё? – нахмурилась она, пытаясь вспомнить, что за дерзкий поклонник мог у неё появиться, что не побоялся гнева её жениха.
– Так от господина же! – растерялась камеристка, подавая карточку.
Магрэнь нахмурилась. Михар точно никак не мог разминуться с лакеем, который нёс ей эти цветы.
– Поставьте, – кивнула она – розы-то точно не виноваты в том, что подарил их ей законченный козлина – и вернулась в комнату.
С тоской оглядела царивший там беспорядок.
Под туфелькой жалобно звенькнула любимая серёжка. Магрэнь подняла её, с обидой разглядывая тонкую изящную работу. Серёжка была всё же диво как хороша.
Вздохнув, она принялась искать вторую. В окружавшем её бедламе это оказалось сделать проблематично, но, наконец, она её отыскала, и надела серьги обратно. Они ведь тоже не виноваты, что их дарил Михар!
– А ведь не уехал, госпожа! – вдруг радостно возвестила от окна камеристка, пытающаяся пристроить рядом на тумбе поставленный в вазу букет.
«Как это – не уехал?» – удивилась Магрэнь и тоже осторожно – чтобы не было видно с улицы – выглянула в окно.
Михар, в самом деле, обнаружился на крыльце. Запихнув руки в карманы не своим совершенно жестом, он смотрел куда-то в заполненное хмурыми каплями тумана небо и выглядел на редкость уныло.
Магрэнь едва справилась с желанием протереть глаза, чтобы проверить, то ли она видит, что видит.
Она не могла придумать ни одной причины, по которой он мог бы задержаться. Он слишком ценил своё время, чтобы впустую простаивать на чьём-то крыльце – а так как серёжку она искала долго, выходило, что он торчал тут уже с четверть часа. С четверть часа! На крыльце бросившей его невесты!
Это не очень-то было похоже на безразличие.
Кроме того, Магрэнь тут же сообразила, что он и вообще приехал к ней, очевидно, чтобы примириться – и цветы заказал по этой же причине. Он – и сам поехал мириться! Опять же, теряя время! После эпизода, который наверняка считал малозначительным!
Ею овладела глубокая растерянность.
Вся её нынешняя обида росла из чувства, что она совершенно для него неважна, что её чувства для него ничего не значат, что он никогда и ни на йоту не поступится ничем своим, чтобы угодить ей. Что он просто не способен хоть в чём-то идти ей навстречу – и что она никогда не сможет ничего с этим сделать.
Но всё в его нынешнем поведении говорило об обратном.
«А ведь он должен был бы быть в бешенстве!..» – потеряно подумала Магрэнь, припоминая всё, что говорила ему только что и что делала.
В голову снова полезли все блистательные фразы, которые она придумала за него, – у него были весьма выигрышные позиции, и ей гораздо легче придумывалось то, чем бы он мог задеть её, а не наоборот.
Однако он ничего из этого ей не сказал – ну, разве что напомнил в своей невыносимой манере, что меряться с ним угрозами – крайне дурная идея.
«Ну, так я, чего доброго, дойду до мысли, что перегнула палку!» – с большим недовольством отметила Магрэнь, тут же и подмечая, что, по крайней мере, не стоило бросаться в него вещами.
Она снова осторожно выглянула в окно – и снова обнаружила его на том же месте. Подумать только! Сколько ещё он тут торчать собирается?!
Раздражённо поправив причёску и макияж, она освежила духи, ещё разок – контрольный – проверила в окно его наличие и отправилась вниз.
Михар стоял спиной к двери, поэтому не сразу заметил её появление. Она застыла на пороге, придерживая дверь, и не зная, стоит ли его внимание привлекать. Она сама чётко не понимала, зачем вышла к нему и о чём хотела говорить – себе она объясняла свой выбор тем, что хочет убедиться, что он не замыслил ничего дурного.
Как она вообще может в таком убедиться, она старалась не задумываться; потому что просто прикрывала этим мотивом надежду почувствовать, что совсем она ему не безразлична, и даже, наоборот, дорога.
