Мария Александровна Стародубцева
Гроза
–Картошка с мясом, – мечтательно протянул Соколовский, падая на диван, даже не сняв промокшую под дождем куртку. На диване наверняка останется темное пятно, в случае чего Лиза его убьет за это. Как же приятно расслабиться и избавиться от созерцания намечающейся лысины Бернса за столом напротив. И Бернс и Коргин обещали облысеть, прямо эпидемия. – Лиза, я тебя обожаю!
–Ох, ну ты и гнусавишь,– всполошилась девушка. – Вторую неделю к врачу не идешь, я же тебя просила, ну что ты за человек!
–Извини,– он шутливо поднял руки вверх,– некогда. Вот развяжусь с делами и уйду в отпуск. Лафа будет, с тахты не встану целую неделю! – Он вытянул длинные ноги почти на середину комнаты, к телевизору, транслировавшему одну из частей «Рэмбо». Телик был сейчас во власти Сани, Лиза боевики терпеть не могла, уверяя, что сама ежедневно на работе сражается с кучей полусонных студентов не хуже американского суперсолдата. После окончания универа она пошла в аспирантуру, оставшись на кафедре гражданского права, общую часть которого теперь и вела. Гражданка для большинства студентов ассоциировалась с горькой редькой, китайскую грамоту кодекса переваривать никто не хотел, и Лизе оставалось жаловаться пустым стенам ввиду постоянного отсутствия мужа. В редкие его появления дома, предпочтение отдавалось не ей, а Сильвестру Сталлоне и гонкам «Формулы -1», как, например, теперь.
Сейчас Лиза силком заставила старого друга пить кипяток, укутав его в одеяла. Тот для приличия сопротивлялся, уверяя, что почти вылечился. Хотя красные, как у голодного вампира, слезящиеся глаза говорили обратное. Сидеть в одеяле нормально Соколовский не мог, ему обязательно нужно было завернуться в махровый тонкий плед как в мантию, и взгромоздиться чуть ли не на батарею верхом. Сашка, уплетавший картошку с мясом, откровенно ржал, глядя на страдающего приятеля.
–Все, попал ты, Юра, она не упокоится, пока тебя не вылечит. Или не залечит.
–Кстати, Лиза, отличная стрижка! – Лиза вспыхнула от невольного смущения. Она распустила перед зеркалом волосы, еще влажные после душа и торопливо расчесывалась. Большие, темно-зеленые глаза неожиданно сверкнули.
–Ты не меняешься, Юрка,– грудным голосом произнесла она,– все тот же подхалим. Сашка, вот ты почему не заметил мою прическу, а? Посмотри, даже наш трудоголик в последней стадии увидел очевидное!
–Спичка, ну прости, замотался, виноват– Сашка притянул жену к себе, она звонко засмеялась.– Я прощен? Ну, скажи, что я прощен?
–Да куда ты денешься,– Лиза великодушно разрешила себя поцеловать. Соколовский ткнул друга в бок.
–А я говорил, Саня, быть тебе подкаблучником, так и сбылось. То ли дело я,– насмешливо заявил он,– никто мной не командует, хочу, прихожу домой, хочу, торчу на работе до утра!
Друзья согнулись напополам от смеха. В университете они даже дрались бывало из-за Лизки, тогда первой красавицы курса, отшивавшей парней напропалую. Они заключили тогда пари, и Сашка уверенно его выиграл. Он проходу не давал Лизе, нагло отбивал ее у подруг и уводил гулять по вечернему городу. В любую погоду. Юрка дарил ей цветы, практически на всю стипендию, и приглашал в кино. Она металась, реально не зная, что ей делать. Встречаясь втроем, парни буквально проверяли, кто из них сможет получить ее. Но Лиза выбор сделала практически сразу. Только признаться боялась.
Тогда, на выпускном. Торжество закончилось к трем часам дня, народ начал расходиться. Они, только что закончившие магистратуру, убежали подальше от праздника под раскидистые тополя, полыхавшие майской пьяной зеленью под огнем солнечных лучей. Солнце было повсюду, в лужах, оставшихся после вчерашнего дождя, в парном воздухе пыльного города, в бликах слепых окон возвышавшихся слева многоэтажек, сбоку от которых примостилось кафе «Гранмулино», дорогущее и не особенно вкусное.
–Ахаха, Сашка, не догонишь! – смеялась Лиза, и снова отбегала, подобрав полы слишком длинного ей темно-изумрудного платья. Цвет дико шел ее разбросанным по плечам темно-рыжим волосам и большим зеленым глазам, искрившимся солнцем. Сашка сломя голову мчался за ней, наперегонки с Юркой. В какой-то момент они чуть не столкнулись на узкой дороге к корпусу универа.
–Отойди, Юра,– выпалил Михеев,– она меня любит!
–А детей от меня рожать будет, понял! – отрезал Соколовский. Черные глаза скрестились с темно-серыми. Сашка холодно улыбнулся и побежал за Лизой, остановившейся поодаль, и с интересом наблюдавшей за ними.
–Лиза, ты все же выберешь или нет, с кем в ЗАГС пойдешь? – крикнул Юрка ей. – Мы за тебя порвем друг друга, а тебе все мало?!
Лиза остановилась на прогалине, залитая щедрым майским солнцем, окрасившем ей волосы в цвет темной бронзы. Она после бега тяжело дышала, дрожа до кончиков пальцев, но ухитрялась улыбаться. Оба парня подошли к ней с разных сторон, внешне посмеиваясь, но в то же время раздраженно сверля друг друга взглядами.
–Ну что, Лиза, хватит тебе тешиться,– проговорил слегка запыхавшийся Соколовский.
–Извини, Юра,– девчонка опустила глаза в землю, невольно придвинувшись к Саше.– мы с ним уже заявление подали. Вам в армию через месяц, а свадьба будет за три дня до проводов. – она через силу улыбнулась.
–Такие дела, Юрка,– усмехнулся Михеев. Тогда его соперник прочел в улыбке откровенную самодовольную усмешку. – Но я надеюсь, что нашей дружбе это не помешает? – он посмотрел на приятеля в упор.
–Конечно нет,– улыбнулся побледневший Соколовский. – я правда рад за вас. Лиза, отличный выбор! Только ты уж не испорти мне друга,– шутливо пригрозил он ей.
–Да ладно тебе,– с явным облегчением вздохнула Лиза, невольно зардевшись. Ей дико шло, когда она смущалась, сразу проступали малозаметные обычно ямочки на щеках. Впрочем нет, ямочка была только на одной щеке, из-за этого Сергеева жутко комплексовала и считала себя дефективной. На первом курсе даже улыбаться боялась, не хотела, чтобы смеялись над ямочкой и кривоватыми зубами. А Сашку это заводило с полоборота.
Служить им выпало в одной части под ЗАТО «Сибирский». За три дня до отъезда была свадьба, на которой Соколовский, неуклюже улыбаясь, вел счастливую невесту к алтарю. А она спотыкалась и боялась, что будет выглядеть некрасиво. Это, похоже, была ее фишка – бояться. Она часто твердила, что боится всего на свете, комаров, тараканов, пауков. И висла на Саньке, робко улыбаясь свалившемуся на голову счастью. Пара смотрелась потрясающе, Лиза в легком белом платье, слишком скромном для свадебного, но большего и не требовалось, и Саня в отутюженном черном костюме с белой розой в петлице. Впервые, кажется, за все годы универа Юра видел его не в помятой серой ветровке и джинсах. Друзья смеялись и подкалывали друг друга вплоть до проводов на вокзале. Но старая присказка все же права. Никому не пожелаешь попасть в качестве гостя на свадьбу любимой девушки.
Через год она ждала их на вокзале. Такая же светящаяся и нервно постукивавшая ногой в предвкушении встречи. Она писала Сане каждые три дня, в увольнительные его было не оторвать от нее. От армии он не откосил, сам вызвался и она его полностью поддержала. Из поезда первым, согнувшись в три погибели, вылез Юрка, с черной спортивной сумкой «Адидас» наперевес. Лиза метнулась было, но, увидев его, только радостно улыбнулась. Потом на платформу спрыгнул Саня, щурясь от залившего перрон яркого солнца. Он даже осмотреться толком не успел, как подвергся неожиданной атаке. Лиза повисла на шее Сашки, который совсем оторопел и только молча сжимал в руке позабытый букет роз. Соколовский тогда пошел ловить попутку, влюбленные голубки были слишком оторваны от жизни для этого. Вечером он напился в какой-то забегаловке, случайные дружки приволокли его домой, он проспал все выходные, завернувшись в одеяло, наедине с раскалывающейся головой. Потом стыдно было смотреть на окружающих людей. Кажется, из квартиры его тогда выгнали как раз по этой причине.
Смех Лизы вытащил Соколовского из задумчивости.
–Юра, выйди из нирваны, картошка стынет! – на него смотрели все те же огненные зеленые глаза. На минуту ему стало жарко от всех этих дурацких воспоминаний и смущение нахлынуло по-настоящему. Хорошо, что девушка, по-видимому, отнесла его пылающие щеки на счет обострившейся сильной простуды.
Следователь предпочел спрятаться за ужином. Все же в гостях бывать хорошо, тут кормят до отвала, и ты не должен сам думать, где достать еду.
–Саня, я тебе завидую чернейшей завистью,– весело проговорил он,– ты отхватил себе шеф-повара. Обожаю твою картошку, Лизка!
–Это мое фирменное, ты же знаешь,– засмеялась польщенная хозяйка дома. – И кстати, ты вырвешься к врачу или нет? Ты же весь горишь, и чихаешь каждые две минуты, вон глаза какие красные.
–Бесполезно, Лиз, я ему это неделю долблю,– хохотнул Саша. – Он же фанатик, ночует на работе.
–Домой неохота,– парировал тот, снова чихая,– там только «доширак».
–А ты женись, сразу жизнь наладится, домой бежать будешь! – поддел его приятель.
–Не нашел еще такую, как у тебя. А Лиза у нас одна, так что я предпочту холостяцкую свободу. Кстати, поздравьте меня,– саркастическим тоном добавил он,– мы сегодня крепко погрызлись с Комаровым из-за твоего Зиновьева, Саня, и его прав человека. Наш дорогой шеф пригрозил отстранить меня от дела, если и дальше буду рыпаться. Придётся писать отказную. Сил нет смотреть в заплаканные глаза его жены! – в последних словах явственно прозвучала горечь.
Саня, мягко говоря, оторопел.
–Я пойду, чай приготовлю,– Лиза оставила друзей наедине. Они вышли покурить на лестницу.
–Давай, старик, выкладывай. – Сигарета Михеева сверкала красным угольком в сумеречной темноте лестничной клетки. За окном повисла синяя мгла, в которой горели огни окон соседних многоэтажек. Неподалеку ярко пылала ночной подсветкой церковь, нет, целый храм. Сашка считал его апофеозом бесполезности. Приходится согласиться с группой «Сплин», бог просто устал нас любить. И ушел в отпуск. Иначе он бы озаботился, почему по миру разбросано столько криминальных трупов. Своим любимым аргументом Сашка убивал спорщиков наповал, вообще, спорить он любил. И не успокаивался, пока его правоту не признавали.
Юра вкратце изложил ситуацию.
– Комаров на меня и так косо смотрит, а тут я к нему пришёл, как дурак, и рассказал свой план по делу Зиновьева. Там не за что зацепиться, максимум, подать иск о компенсации вреда, и то большая вероятность, что он заглохнет. Еще нужно закончить с Колосовым и Болдыревым. Три дела и восемь отказных на мне, и столько же у Эдика, просто блеск! – раздосадовано закончил он.
–А потом куда? Опять будешь переводиться из-за неладов с шефом?!
–Я же перекати-поле,– грустно улыбнулся Соколовский,– поеду в Новосибирск, попробую устроиться там. Где наша не пропадала.
–Дурак ты, Соколовский,– проворчал Саша,– вечно на рожон лезешь. Тогда чуть из универа не выгнали, теперь здесь. Сам же страдаешь от своей принципиальности.
–А лучше на кухне начальство ругать, а при них молчать?! – это был удар в сторону Сашки, он понял укол. Михеев действительно предпочитал не сталкиваться с руководством, а просто делать свою работу. Он тоже хотел гореть после универа, но за его спиной была семья, этим он себя оправдывал. Ему было что терять. А Юрка, у которого родители умерли еще раньше, чем у него, патологический одиночка, мог грызться с кем угодно, толку от этого не было. Глупо получилось, но это, в конце концов, его проблемы, и он это знал.– Давай, Сань, пока. А то еще заражу гриппом твою Лизу, да и тебя. Спасибо за ужин! – Он шутливо козырнул и побежал вниз по лестнице.
–Ну что, он хочет уехать? – взволнованно спросила Лиза.
–Так точно. Опять сцепился с Комаровым, тот уже не стерпел, как в прошлый раз.
–Дурак,– уверенно заявила Лиза.– ты только на такое не пойди.
Саня впервые остро ощутил себя реальным подкаблучником. На мгновение он почувствовал, как в груди вскипает бешенство. Будь он послабее духом, наверно, он захотел бы ее ударить, заставить ее замолчать. Михеев отмел лезущий в мозг бред, раздраженно тряхнув головой.
–Я с радостью бы сделал так же,– холодно отчеканил он.– Киселев меня тоже достал. Только я вот чувствую себя трусом, я не смогу на такое решиться.
–Ты не трус,– жена осторожно развернула его к себе, попытавшись успокоить поцелуем. Он нервно высвободился. Она нежно провела рукой по светлым коротким волосам мужа, это обычно его расслабляло.
–Лиз, не сейчас.
–Ты не трус, – повторила она.– глупо постоянно нарываться и пытаться пробить головой стену. Глупо спасать тех, кому это не нужно. Мне его жалко, он на самом деле фанатик. Почему он просто не может промолчать?
А сколько мы будем молчать? Сколько нас будут гонять по всем углам и притонам и вытирать об нас ноги? Сколько нам нужно бороться за свои права, одновременно пытаясь еще защитить других?! Они работают, поминутно опасаясь попасть под сокращение, а в небольшом городе, повязанном на блате, потеря работы означает пьянку и провисание в жизни. Ими помыкают, как собаками, а на их права начальству плевать. Все цепляются за работу, за деньги, за место. Рвут глотки друг другу. До тошноты.
Наверно, Саше очень хотелось бы так спросить, но это означало бы начало вечного тяжелого разговора. В его сторону был один упрек, обычный для оперативника – постоянное отсутствие. Лиза, которая сама работала преподавателем на универской кафедре гражданского права и пропадала допоздна на лекциях и семинарах, готова была ждать, но и ее терпение заканчивалось. Пока она делала ремонт, готовила, убирала, стирала, бегала по магазинам в поисках еды и обновок для мужа, Сашка мотался по вызовам. В любую погоду, днем и ночью. Занимался чужими жизнями, забросив куда подальше свою. В глубине души Лиза ловила себя на мысли, что ей это уже надоело. Она прельстилась романтикой, стала женой офицера, а что это принесло в итоге?! Постоянное ожидание, редкие встречи и снова ожидание.
Даже на любовь не хватало времени, она словно растворилась где-то в быту. А дети? Она не хотела их заводить, боялась. Зачем, если и он, и она торчат на работе, с ребенком будет тупо некому сидеть, а отдавать в ясли очень дорого. Тем более в детсад, в который очередь на полтора года. Получалась очередная глупость. Если бы встал вопрос о любви, осталась ли она вообще? О ней и думать было некогда, работа, дом, работа, сон, еда, опять сон. И все. Лиза хотела пожить для себя, ей надоело видеться с подругами раз в три месяца. И подруг-то не было, так, знакомые. Черт, она в кино в последний раз была в июле, когда Сашка вытащил ее на «Отряд самоубийц», где она чуть не заснула. Тупой скучный боевик без малейшего намека на смысл. Зато с перестрелками и гонками, от которых Саша, конечно, балдел, а она торчала рядом, как бесплатное приложение. Он привык смотреть на нее, как на неотъемлемую часть дома, привык, что приезжает на все готовое, ест и вырубается, а ее это бесило. Они в лепешки расшибались и от этого съезжали с катушек напрочь. Ну ладно, может быть она и накручивала.
Сашка невольно завидовал Соколовскому, он хотя бы действительно вольная птица. Вот только зачем ему это? Юра может сказать в лицо начальству, что хочет и вылететь с очередного места работы, а он куда пойдет с семьей на шее? Гордость приходилось давить в себе, запихивать ее куда подальше, чтобы ненароком не выдать свое раздражение. Сашке необходима была эта работа, кровь из носу, потому что иначе он оказался бы на улице. С трудом ему удалось взять в ипотеку квартиру, Юра вообще снимал комнату, и выплачивал кредит за машину, уже до него не раз побывавшую в авариях. Тупик, в итоге, получался везде.
7.
Ночью Сашу снова дернули на вызов. Чкалова, 78, первый подъезд. Он собирался быстро, боясь разбудить спящую Лизу, только обуваясь, в темноте, опрокинул какую-то коробку и поскорее сбежал. Едва дверь закрылась, Лиза открыла глаза, невидяще уставившись в темноту. Его опять вызвали, и он сорвался, плевав на нее. За время совместной жизни она так и не могла понять, что так манит его на работу, какой чертов долг мужу важнее, чем она? Вопрос был один, а ответа не было вовсе. При попытке разговора Саня срывался, начинался скандал. Заснуть не удалось до утра.
Распластанный на асфальте труп совсем молодой девчонки потерял сходство с человеком. Иногда в книгах для усиления театральности пишут, что ее кровь и мозг брызнули на камень из расплющившейся головы. Интересно, что бы подумал такой писатель, доведись ему это увидеть? Не самое приятное зрелище, уж поверьте. Смерть не бывает красива, ей не нужны пространные описания и излишне громкие речи, она предпочитает тишину. Нас, её бесстрастных хотя бы внешне санитаров, не волнует, не должно волновать зрелище тощего подросткового тела, асфальтом превращенного в рагу, поймите горечь нашего цинизма. Но мы обязаны выяснить, что творилось в мозгу до этого.
Возле девушки толпились врачи, всхлипывала какая-то женщина, видимо мать. И даже в половине третьего утра, кругом суетились зеваки. Это бесплатное шоу, спектакль на потеху почтеннейшей публике. Сейчас, сидя на корточках возле тела и пытаясь собрать хоть немного вразумительной информации, Саша и сам ощущал себя клоуном, играющим на унизительно дешевых подмостках. Верным арлекином, смешащим дорогих гостей. Некогда было думать по стандарту о том, что дома его ждет уютная жена, а он обязан мерзнуть здесь, что девочка – очередная дура, потому что явно перед ними классика суицида. Некогда, но непрошеные мысли толпой лезли в голову. С отдела на выезд дернули Эдика Бернса, который стоял теперь, как коршун, над криминалистом Лебедевым, зевавшим и протиравшим глаза. Тер почему-то только левый. Лебедев почти силком притащил растрепанную, взахлеб рыдающую женщину. Михеев, откровенно говоря, робел перед таким горем и остро чувствовал собственное ничтожество.
– Зачем она так? – наивно, с почти детской обидой спрашивала у снующих вокруг манекенов женщина. Простоволосая, наспех закутавшаяся в какой-то серый платок, замерзшая, она, как заведенная, металась от одного оперативника к другому, заглядывая им в глаза, и чего-то не находя в них. Может быть, сострадания. Она внезапно застыла на месте, расширенными глазами впившись в лужу на асфальте, на тонкую корку разломанного льда на талой воде. И осеклась, не находя ответа, в полуобмороке осела на мокрую грязь, не замечая поддерживающего ее за локоть Саню. – Вы не думайте, я не сошла с ума, я просто не понимаю, не понимаю – голос сорвался в шепот.
– Как ее звали? – пробормотал Михеев, теряя остатки хладнокровия. Допрашивать должен был Бернс, но он уже сорвался, раздав им всем поручения, а сам уехал. Отчасти поэтому оперативник не слишком любил следователей, ездивших на них, считая их наглыми выскочками, норовящими показать служебное рвение. Теперь отдуваться и утешать Татьяну Курцеву, как ему сообщил фельдшер с только что уехавшей с трупом скорой, придется ему. Но разве поможешь тому, кому плевать на любую помощь?
– Женя– наконец ответила женщина. Сейчас она была способна давать только односложные фразы, Михеев приготовил папку с бумагой, чтобы писать черновик объяснения. Лист А4 помялся, пришлось торопиться, разглаживать его на колене. Впопыхах, он его еще и порвал, достал новый. Женщина на его действия не реагировала, щурясь на мигавшие огни полицейской сирены.
–Она училась здесь? В каком классе? – он заговорил с напором, пытаясь немного встряхнуть женщину, заставить ее отойти от шока. Его еще нет в полной мере, она еще не верит, не осознает, боится осознать до конца. Как застреленный на поле боя солдат, который машинально продолжает бежать, пока не запнется и не упадет, уже после смерти разбив лоб о комья пыльной земли. В такие минуты Саша готов был проклясть себя. Солдат, оперативник, стальные нервы, железная душа, а что в итоге? Судьбу, Бога или кого там еще, не обманешь показной твердостью.
Татьяна отвечала механически, как попугай, словно твердая кем-то написанные заученные фразы. Но именно сейчас их нужно было выдернуть из неё, иначе одной смертью дело бы не обошлось. – Она сейчас в восьмом классе.
–Она отличница или хорошистка? – в тон ей спрашивал оперативник, начиная уже приплясывать от холода. Женщине было, похоже, все равно. Он предложил ей пойти в патрульную машину, обругав себя, что не додумался раньше. Яркие огни ночного города слепили и раздражали.
–Училась Женя всегда легко -бесстрастно говорила мать– до восьмого класса была хорошистом потом пошли тройки.
– А с классом как было? Не обижали?
Женщину неожиданно как прорвало, она затараторила резким надтреснутым голосом.
–Она не такая, как они. В ней была стеснительность, нерешительность, даже некая забитость, одноклассники периодически обижали, видимо чувствуя слабохарактерность и некоторую душевную слабость. В декабре 2015 года Женечка резала себе вены из-за обид одноклассников, но скорую мы не вызывали, я сама перевязала ее, это никем зафиксировано не было.
– А этот год? Ей было лучше, она хоть попыталась найти себе друзей?
– Да, -мать сухо кивнула. Первоначальный срыв прошел, ненадолго уступив место апатии и упадку сил. Красные, заледеневшие руки бессильно лежали на коленях. – С осени ребенок стал сильно меняться, в ней появилась решительность, активность, общительность, дочь стала легко находить контакты с людьми проявлять инициативу в общении, хотя раньше для нее было просто проблемой первой заговорить, нападки одноклассников прекратились. Один раз дочь даже одна пошла на рок концерт. Резкое изменение поведения Жени меня пугало.
–Это естественно, вы волновались за неё, – терпеливо проговорил Михеев, – может, выпьете еще воды? – она замотала головой. Жизнь вступала в свои права, Татьяна, сама ещё не старше тридцати пяти, остро ощутила холод, ощутила свою незащищенность перед сидящим напротив абсолютно чужим ей оперативников, и едва не разрушалась вновь от собственной беспомощности. – Постарайтесь не так волноваться, Татьяна Алексеевна, я знаю, как вам больно говорить, но мы с вами обязаны сейчас это выдержать. У Жени были подруги, она дружила с парнями?
–Из подруг своей дочери за последний период я могу назвать Гюнтер Соню и Келлер Сашу. Про Гюнтер Соню я ничего плохого сказать не могу. Про Келлер дочь говорила, что она «навязчивая и депрессивная», один раз я застала дочь с запахом алкоголя и она призналась, что выпивала вместе с Келлер, это было примерно в ноябре прошлого года. Тогда Женька стала пить. Я считаю, что она очень хотела выглядеть взрослой. И волосы красила в этот дурацкий черный и пирсинг сделать мечтала.
– А молодые люди ей интересовались?
–Да– неприязненно отозвалась мать. – прошлой весной был молодой человек, Чумаков Вовка, насколько знаю, они познакомились на рок -концерте. Женька– тут она снова расплакалась, прерывистой всхлипывая– я договорю, не беспокойтесь. Она сама рассказала мне про него, пояснив, что он рок-музыкант, показала профиль «В контакте».
–Он издалека?– черт, говорит, как робот. Нужно успеть, пока не началась настоящая истерика. Можно сказать, что объяснение он с нее сейчас брал зря, потом все подошьется к материалам дела и переправится в отдел. А там следователи опять ее вызовут, спросят то же самое, еще раз запишут в материалы то же самое и выпишут постановление об отказе. Суициды не так редки, и обычно это отказной материал. Никому не охота копаться в голове очередного забитого подростка, свихнувшегося на несчастной любви. Или на школьной травле. Плюс мать– одиночка, мотающаяся между двумя работами, забившая на ребенка, стандартный сценарий. Жизнь нечасто преподносит сюрпризы, предпочитая разыгрывать по нотам одно и то же. Но от этого, от своей затасканности, сам факт суицида не становится менее ужасным.
– С Новоалтайска. Я была против этой дружбы, так как чувствовала, что парень значительно старше и ему нужен от дочери прежде всего секс, чего тот пытался всячески добиться, я видела электронную переписку с ним дочери, он буквально тянул ее к себе в Новоалтайск. Потом он ее бросил, и она наглоталась таблеток. Я сидела у ее постели в больнице, она плакала и шептала, как написала тогда Чумакову, что выпила таблетки, хотела отравиться, он же написал ей в ответ: «Ты такая трусливая и сделать с собой ничего не сможешь!». Я сама видела эту переписку, дочь показывала ее мне.
Шариковая ручка у Михеева накалилась и намокла от пота, пока он еле поспевал за нервными выкриками матери самоубийцы. В голове уже стояла картина завтрашней, нет, теперь сегодняшней, грызни с начальством из-за пары их подписей. В отдел ты был обязан являться при галстуке, в форме, с жетоном сотрудника. Это чуть ли не протоколировалось, а на людей, в итоге, времени не оставалось. Времени ни на что не оставалось! А надо было гнать вперед.
– В декабре дочь привели в полицию в связи с употреблением алкоголя, задержали ее на улице, выпивала с Келлер Александрой. В итоге дочь поставили на учет в ОДН отдела полиции №5. -бубнила себе под нос женщина, позабыв про оперативника. – В феврале Женечка познакомилась с Захаровым Славой– тут Михеев остолбенел, услышав про своего напарника, Славка Захаров участковым уполномоченным, как раз пару недель назад Юрка его пилил по факту проверки нападения Славки на какую-то старуху, она и накатала заявление. В итоге выяснилось, что взбесившаяся со скуки бабуся сама вмяла худого и маленького Захарова в снег – они стали дружить, она рассказала про него, что он добрый воспитанный, не унижает девочек, ей с ним хорошо. Один раз я видела их вместе на улице, вроде хороший парень.
Неделю назад я увидела, что дочка опять плачет, я поговорила с ней и она сообщила мне, что Слава вновь стал встречаться со своей прежней подругой. Позавчера полчаса она говорила со Славиком по телефону, потом они переписывались в контакте. Говоря с ним по телефону, Женя плакала, она упрекала парня, что он завлек ее, наговорил ей чего-то, затем бросил и отверг ее. Потом дочь положила трубку, плакала долго и сильно, жаловалась, что в жизни все ее предают. В эту ночь я спала с дочерью, спала она беспокойно постоянно просыпалась. Еще Женя сказала, что накануне у нее был Чумаков, он узнал, что она поссорилась со Славой, успокаивал ее и как она сказала, в первый раз повел себя по человечески, пытался не унизить, а поддержать ее. – градус повышался.
Утром я ушла на работу, а дочь пошла в школу, при этом Женя была расстроенной, но спокойной. Она не говорила мне, что не хочет уйти из жизни, она говорила мне, что раньше видела только один исход из сложной ситуации – смерть, а сейчас она так не считает, так как в жизни может быть и много хорошего! А теперь! – она захрипела, задыхаясь от боли – оставьте меня в покое, пожалуйста. Мне нечего больше вам сказать.
Отведя её домой, Михеев посмотрел на часы, половина пятого утра. Спать не хотелось. Он не любил пить, считал это глупостью и надувательством, но сейчас он почти мечтал сорваться и забыть хоть на пару часов распластанный на асфальте тощий труп, лужу крови после которого щедро заметал сейчас свалившийся им на головы снег. Такое воспоминание долго не сотрется. Наверно, водка существует именно для таких случаев, когда память встает напротив и сверлит тебя пустыми мертвыми глазами.
Вернувшись в свою собственную комнату, Соколовский остро ощутил себя идиотом. Слишком разителен оказался контраст, после уютной веселой квартиры открыть дверь в темную холодную конуру. Домовладелица, старуха восьмидесяти пяти лет, жаловалась на жару, по этой причине открывая окна едва ли не настежь во всей квартире, так что в его комнате было немногим теплее, чем в морге.
Грязно-синее покрывало на тахте, серые занавески, светло-голубые обои, темный ковролин на полу и пара сухих пальм на подоконнике – это была его комната, за которую приходилось не так уж дешево платить. На отдельную квартиру он копил давно, никак не мог найти время вырваться и посмотреть приходившие ему на электронную почту предложения по относительно недорогим однушкам.
В холодильнике он откопал начатую палку сервелата, отхватил ножом половину, нашарил впотьмах чайник, вскипятил чай и ушел на свою тахту. Горячий кипящий чайник полыхал красивым синим цветом. Все-таки есть хотелось постоянно, даже после Лизиной картошки.
Колбасу он не любил, из-за насморка почти не ощущал ее вкуса, так что сейчас ему было все равно. И безразлично, чай он пьет или что-то еще. Искать хлеб лень, будет только больше крошек. Пришлось искать капли и заливать их в нос, минут через десять он хотя бы обрел способность дышать и чувствовать. Он только начал клевать носом, согревшись на тахте, меланхолично поглощая мокрый и липкий сервелат, почти не жуя. И тут из-за стены выплыла заспанная Маргарита Игоревна, кутаясь в халат с розами.
–Юра, опять много работы? – как можно более участливо спросила она.
–Да, дел накопилось немного, бывает, – отшутился он,– вы не волнуйтесь, я постараюсь не шуметь.
–В кастрюле осталось немного супа, еще рис есть, может тебе разогреть?
–Нет, спасибо, я только перекусить.
Кивнув, домовладелица ушла к себе. Было видно, что ей охота поговорить, но ему было все равно. Нужно было срочно доделать несколько постановлений по отказным, а это, минимум, два часа работы. Поспать сегодня не удастся.
Его имущество здесь составляли забившие шкаф книги, завал бумаги на столе и мышастого цвета здоровенный ноутбук. В процессе работы он накалялся и служил за обогреватель. Книги были сплошь юридические вперемешку с кодексами и материалами дел, которые он таскал домой. Художественную литературу Соколовский не жаловал, предпочитая не вникать в гуманитарщину, да и читать было некогда. Хотя, иногда он был не прочь почитать, лучше рассказы, на большие романы сил не хватало.
Телевизора в комнате не было, зато он до трех утра грохотал за стенкой, транслируя сериалы по второму каналу и бесконечные новости, вселяя отвращение в тщетно пытавшегося заснуть следователя. Просьбы и увещевания на старуху Маргариту Игоревну не действовали, вдобавок, она была еще и туга на ухо. При встречах начинала воспевать оды своему сыну Ивану, пропавшему где-то на заработках в Челябинске и звонившему примерно раза два в месяц. Ничего, кроме этих звонков заброшенную бабушку не интересовало, она буквально жила ими. Тошнотворно было видеть, как она плачет, скорчившись у окна, с ума сходя от скуки в своей квартире, окруженная фотографиями давно умерших родственников и подруг. Она и квартиранта себе взяла, чтобы было с кем поговорить, но и здесь здорово промахнулась. Соколовский дома практически не бывал, приходил часам к трем ночи с вызовов, и, не раздеваясь, падал на свою тахту, начисто игнорируя утренние ворчания старухи по поводу поздних возвращений. Помня о своих птичьих правах здесь, он, как мог, старался сдерживаться и хотя бы не грубить ей, но раздражала его старуха все больше. За последний месяц она сильно сдала, и он часто задумывался, что скоро придется сниматься с насиженного места и снова мыкаться по временным углам. Родственников у него не было, родители давно умерли, остальных он особо не знал.