Марина Литвинова
Блондинка хочет замуж, или Зима в Хьюстоне
Эпизод 14. Отъезд и Глория
Я каждый раз в грущу перед отъездом из Хьюстона. Жалко уезжать в нашу хмарь и холодную слякоть, продолжающуюся девять месяцев в году, от этих зеленых деревьев с никогда не опадающими листьями, и солнца, пусть даже рано закатывающегося зимой. А главное, снова кажется, что вот опять, потратив много денег и времени, я уезжаю без определенного результата.Как же определить это состояние, вечное желание куда-то ехать? Рюкзак в руки, и на самолет / поезд /машину как минимум? Стремление ли это к перемене мест, или обыкновенная неприкаянность? Вспоминаю, как однажды много лет назад, за семейным ужином мы разговорились о нашем детстве. Мама рассказывала, что сестра так много болела лет до семи-восьми, что оба наших родителя думали, что она и не выживет. Мы пустились в рассуждения, что, возможно, условия родовспоможения, воспитания детей и в целом бытовые условия были намного тяжелее тогда, в СССР, чем в современности. И тут мама привела меня в пример, рассказав, что со мной не было никаких проблем вообще у них с папой. В частности, когда я родилась, у них было очень плохо с деньгами, не могли позволить себе покупку кроватки, и поэтому первые несколько месяцев я спала в разложенном чемодане. Тут повисла пауза, а потом всех присутствовавших охватил гомерический хохот. Вот она, разгадка – как первые месяцы проведешь, так вся жизнь и пойдет.
Но ведь не только это, просто я стараюсь не вспоминать в семейном кругу еще одну историю. Мне было три или четыре месяца, когда на санках зимой отец повез меня то ли гулять, то ли на новое место перевозить, Он был немного навеселе в тот день, и когда переходилмостик через ручей, не заметил, как санки накренились, и я вывалилась из них, кувыркнувшись свертком и сверзшись с мостика вниз, на замерзший ручей. Под мостиком я упала на какую-то коряжку, и с тех самых пор шрам над бровью стал моей отличительной «внешней приметой». Конечно, я не в обиде, хорошо еще, совсем там не забыли, в сугробе под мостиком. Шрам прикрываю челкой, а вот голова ударенная жаждет новых и новых экстремальных впечатлений, тут уж ничего не поделать…
Самолет Британских авиалиний был больше похож на холодильник, по непонятной причине (Королевство энергию на отопление экономит, что ли?) при трансконтинентальных перелетах температура в салоне чрезвычайно низкая, и к этому обстоятельству щедрые стюарды добавляют дующий, как зимняя вьюга, центральный кондиционер. От него никуда не спрячешься, и жалкие хилые пледы не дают тепла, тем более что прикрыть ими можно только либо одну руку, либо только ногу, в основной же массе пассажиры накручивают их на головы, вместо шапки. Почему-то, в туалетах эти потоки холодного воздуха не так сильны, но там ведь не просидишь все девять с половиной часов перелета до Лондона. В борьбе за выживание в этих суровых условиях прошел весь полет, и в аэропорту Хитроу я вывалилась на трап замерзшая и злая. Пересадка была очень короткой, нужно было резво нестись в другой терминал,чтобы не опоздать на самолет в Москву, при этом успев по дороге согреться хоть немного, если ни бегом, то горячим чаем из киоска.
Я бежала по бесконечным коридорам, волоча за собой массивную сумку, под кодовым названием «ручная кладь», у которой заело и грозило отвалиться колесо, и почти уже достигла входа в первый терминал, когда меня остановила темноволосая женщина, маленького роста, на высоченных каблуках, безупречно и даже вызывающе модно одетая и обвешанная красивой бижутерией. Все это я отметила мельком, не особо ее разглядывая. На очень плохом английском она спросила меня, как переехать в какой-то там еще терминал, и где здесь поезда вообще. Я ее почти не поняла, а уж втолковывать что-то, чего сама точно знаешь, в условиях цейтнота, и вовсе не входило в мои планы. Я оборвала ее довольно резко и посоветовала обратиться в тем же вопросом к секьюрити аэропорта. Лицо ее стало расстроенным, и я почувствовала себя извергом, обидевшим ребенка. Но я уже внутренне мобилизовывалась, ведь сесть в самолет с соотечественниками – дело непростое, нужна предварительная моральная подготовка, сейчас ведь начнут грубить и толкаться. Подождав немного поезда, курсирующего между терминалами, я села в вагончик и тут же снова увидела эту женщину в дальнем конце того же вагона. Как-то она и без моей помощи умудрилась найти нужное направление, и теперь стояла, держась одной рукой за перекладину и заботливо поддерживаемая под другую руку обходительным парнем – мексиканцем, они о чем-то оживленно болтали. «Да она же испаноязычная!» – осенило меня, и я подскочила к ней, чтобы извиниться. Быстро-быстро постаралась объяснить ей, что на испанском я бы ее поняла гораздо лучше, и если бы она сразу мне задала вопрос на своем родном языке, не произошло бы такого недоразумения, а теперь я прошу прощения, что ничего ей не объяснила. «Не проблема» – сказала дама, тут же спросив, откуда я еду и куда. «Из Хьюстона в Москву» – ответила и собралась было готовиться к выходу из вагона, что означало перетащить сумку поближе к дверям. «Я тоже из Хьюстона, – удивилась дама, продвигаясь за мной и бросив милого парня, – но только выхожу в Лондоне. Приехала навестить кузину. А где вы живете в Хьюстоне?» Я призналась, что больше уже практически нигде не живу. Дама оказалась невероятно реактивной, сразу же пригласила меня в гости к себе, если надумаю еще раз приехать в Техас, быстро достала ручку и листочек, в скоростном режиме записала мне свой номер телефона, адрес и электронную почту. Так же моментально выяснила, как найти меня в фейсбуке, сделала мое фото, чтобы не ошибиться. Свою фамилию я диктовала ей по буквам уже выскакивая из вагона, с угрозой быть зажатой закрывающимися дверями.
На следующий день она мне написала. Так я познакомилась с Глорией Грин, женщиной своеобразной, но замечательным человеком и моей лучшей подругой на долгие годы.
