Маргарита Головкова
Дай нам Бог
– Ты что ищешь?– спросила я.
Он ответил непонятно:
– Мне надо,– и ушёл в комнату, где обычно спала дочь. Но там её не было, так как она училась в университете в Москве, а живём мы в пригороде и, чтобы не тратить время на дорогу, она снимала в столице квартиру вместе с подругой. В общем, походив по комнате, муж направился на кухню и вновь вернулся в спальню.
Сама не понимая, зачем, но я вновь задала ему вопрос:
–Ты один пришёл?
– Нет, нас по одному не отпускают. Они меня торопят,– ответил он и исчез».
Честно рассказав о визите мужа с того света, я спросила у Ольги Ильиничны: «Это был сон?»
«Нет, дорогая,– глядя куда-то в сторону изменившими цвет газами, ответила женщина,– ваш муж не успел проститься с вами, вот и пришёл, чтобы сделать это. Поэтому же и искал дочь».
Делясь своими непростыми воспоминаниями с бывшей ученицей, Лариса
Валентиновна вновь вспомнила, как при каждом ответе у фельдшерицы ме-
нялся цвет глаз от светлого до тёмного с краснотой и обратно. Совсем дру-
другими глазами она смотрела на неё во время их последнего откровенного -
разговора перед расставанием в конце путешествия. Тогда её глаза были
голубые, ясные, наполненные ярким светом. В них горело торжество жизни.
«Вы умная женщина, Лариса, – сказала она мне,– и наверняка знаете, что
каждый человек может внушить себе всё, что угодно. Вот и вы внушили,
что несчастней вас нет никого на белом свете, а посему вам и осталось
только плакать и страдать. Виду-то вы не показываете, а внутри постоянно стонете. А ведь вы должны знать, что ничего случайного с нами произойти не может. Если происходит, то это для чего-то нужно. Увы, то, что нам суждено, то обязательно сбудется. Вот и наша встреча с вами тоже не случайна». Лариса Валентиновна замолчала; и Калерии показалось, что она закончила свой рассказ о разговоре с соседкой по столу, поэтому решила задать ей свои вопросы, но бывшая учительница неожиданно продолжила:
«В тот последний день нашего плавания, глядя на Ольгу Ильиничну, я впервые за время нашего путешествия улыбнулась. И она , ответив мне на улыбку, благодушно подметила: « Я вижу у вас крестик на груди. Крещёная значит. Это хорошо – с богом легче жить. А плакать и стенать перестаньте, – хватит уже мужа топить. Дайте ему там спокойно жить. Всё надо уметь пережить. Деревья и те кровоточат, но ничего, по весне опять зеленеют».
Лера на всякий случай согласно закивала головой; её вопрос вот- вот должен был сорваться с губ, но бывшая учительница вновь заговорила:
– Знаешь,– отчего-то смущаясь, обратилась она к Калерии,– мне тогда показалось, что меня превратили из учительницы в ученицу, и я решила сменить тему. Мысленно ругая себя, я спросила Ольгу Ильиничну о судьбе её мужа Владимира – того, демобилизованного солдата. По-моему, даже природа рассердилась за это на меня, потому что сильно качнуло корабль, а низко пролетевшая чайка испачкала мне лоб. Но она мне ответила очень просто и обыденно:
– Ещё в 60 лет в цирке выступал, а потом раз – и всё. Правду говорят: «что написано там (она подняла к небу глаза), то и будет». И никакие инопланетяне ничего не смогут изменить». Так что жить надо сейчас. Никто не знает, сколько нам отпущено. Я тут на старости лет читать много стала – не вашу современную дребедень, а русских классиков. Они и расскажут, и помогут, и успокоят, и жизни научат. Мне повезло прочесть прекрасное стихотворение русского писателя. Я специально не называю его имени,– хочу, чтобы вы сами нашли или вспомнили это стихотворение. Всё не пом- ню, а вот две строки запали в душу:
«…Мы мало видим, знаем.
А счастье только знающим дано».
Вы не подумайте, Лариса, что «знающие»– это люди со сверхспо – собностями; речь о людях, живущих сердцем. Они не думают о сиюминутной выгоде, им неинтересен расчёт. Только любовь! Любовь к жизни, к Родине, к друзьям, к человеку, к природе. С этой любовью познается и настоящее счастье».
Лариса Валентиновна светло улыбнулась и поведала Калерии о своих наблюдениях: « Как ни удивительно, но когда она говорила (а мы стояли на палубе), пароход рассекал тихие воды реки, и они успокаивающе плескались о корпус парохода. При последних же её словах волна, поднятая ветром, сильно ударилась о корму и фейерверком брызг обрушилась на палубу. Мне даже подумалось, что это был салют природы в честь настоящего понимания человеческого счастья. Извини, я, кажется, опять отвлеклась,– спохватилась Лариса Валентиновна. – В общем, Ольга Ильинична при прощании, не скрою, сильно удивив меня, сказала: « Что же касается молодого мужчины, который, как я понимаю, наметил вас в жёны, вы совершенно правы. Ещё наш великий русский поэт Александр Пушкин писал: «Нет истины, где нет любви»».
Окончив рассказывать о своём путешествии на пароходе, Лариса Валентиновна внимательно посмотрела на Калерию, как будто спрашивая,– полностью удовлетворила она её любопытство или нет. Оказалось, что нет.
Калерия, не совсем поняв, или невнимательно слушая бывшую учительницу, постоянно думая о ссоре с мужем, не моргнув глазом спросила, как сложились отношения у самой Ларисы Валентиновны с красивым молодым мужчиной.
Бывшая классная дама, проводив восхищённым взглядом стройный косяк, куда-то летящих птиц, вздохнув, продолжила с постным лицом воспоминания о своём круизе по реке:
« …На обратном пути вдовец (а я уверена, что это так) лишь один раз «случайно» подошёл ко мне на палубе, точнее к нам – я была со своими соседями по столу. Он стоял молча, а я, стараясь быть весёлой, несла какую – то чушь, уже и не помню о чём,– очень хотелось ему не понравиться.
Через какое-то время наше путешествие завершилось. Я распрощалась с соседями и с Ольгой Ильиничной, которую у причала встречали внуки и правнуки. Пароход причалил к знакомому причалу. Все заторопились к выходу. Поспешила и я. Подойдя к трапу, я увидела его. На лице – растерянность, отчаяние. Вероятно, понимание того, что он напрасно потратил время, привело его в такое состояние. Его глаза с надеждой скользили по выходящим пассажирам в надежде всё исправить.
Я натянула на голову бейсболку с большим козырьком, скрывающим лицо, и благополучно покинула пароход». Завершив рассказ, Лариса Валентиновна окинула взглядом окружающие их деревья с блестящими на солнце листочками, вновь задержала взгляд на клумбе и, видимо, забыв о предыдущем опыте, вновь подняла голову к небу – навстречу вынырнувшему из-за облака солнцу, но тотчас снова ослеплённая его светом, прикрыла глаза.
Калерия, не обращая внимания на слепящие лучи и таившие в её руках две порции мороженого, подняв высоко брови и округлив от удивления глаза, застывшим взглядом смотрела на неё.
– Обалдеть! – наконец заговорила она, – Лариса Валентиновна, а….
– Лерочка, – перебила её бывшая учительница, – мороженое-то есть будем или дадим ему безвременно погибнуть? По-моему, там осталось совсем чуть – чуть, а остальное всё на твоём платье и руках.
– Плевать, – ничуть не смутившись, произнесла Лера и протянула женщине всё, что осталось от большой порции сладкого и холодного лакомства. – Вот, как вы любите: без наполнителей и прочей гадости. А себе я взяла с прочей гадостью – в шоколаде. Жарища какая! Под деревом… и то свариться можно. Лариса Валентиновна, а сколько лет прошло с той поездки, то есть прогулки… ну плаванью на пароходе, о которой вы мне рассказали?
– Кажется… десять.
– Ого! А вы всё такая же красивая. Издалека смотритесь как девушка. Мне бы такую талию! А то, как платье шить, мама её у меня полчаса ищет. Найдёт и кричит: «Лерка, держи талию, я за сантиметром сбегаю». А вы… вон какая! Ни за что не скажешь, что ваша дочка уже сама мама.
– Комплемент какой-то сомнительный… но я поняла: сзади – пионерка, спереди – пенсионерка, – шутливо ответила Лариса Валентиновна, и её голос снова раскрасился интонационным многоцветием, а глаза засветились жизнью. – Да! – весело вскричала она, – я вспомнила, что было интересного! Мне кажется, что я там встретила по – настоящему счастливого человека. Помнишь, я тебе обмолвилась о молодом мужчине, похожем на известного артиста? Так вот, он так радовался путешествию: много двигался, смеялся, танцевал. В общем… сломал ногу. Ты думаешь, что, прыгая на костылях, он приуныл? Ничуть не бывало! Всё так же радовался всем и всему, и даже умудрялся пританцовывать.
– Ага, вы сейчас опять вспомните слова из песни Михайлова: «Дай нам бог встречать людей счастливых!». Дался вам этот Михайлов! Можно подумать, что, глядя на того бесшабашного счастливчика, вы сами стали счастливее, – пробурчала Лера, недовольная тем, что их разговор уводится в сторону.
Лариса Валентиновна, несколько озадаченная тоном бывшей ученицы, с недоумением посмотрела на неё. Чётко очерченные брови педагога поднялись вверх, за ними потянулись уголки потемневших глаз. Но спустя всего несколько секунд, всё вернулось на свои места; и она с улыбкой ответила:
– Глядя на него, Лерочка, хотелось жить! – и добавила шутливо: – А Михайлов-то снова оказался прав! А! вот ещё… – снова воскликнула она, – чуть не забыла! Мы Геннадия Зюганова видели на проходящем в обратную сторону пароходе. Пассажиры ему что- то кричали, и он что-то им отвечал. Что именно – было плохо слышно. Забавно, да?
– Не знаю, – равнодушно ответила Лера и перевела разговор на интересующую её тему: – А вы ещё когда-нибудь видели того мужчину или что-нибудь слышали о нём? Кстати, вы говорили, что он был красивый. В чём его красота? Интересно просто: какие у него были глаза, нос, рост, возраст?
