Марат Байпаков
Кангюй. Три неволи

Глава 7. Тайная встреча

Полночь. Поместье Менесфея

– Посмотрите, какой восхитительный кратер для вина нам приготовила хозяйка. – Филострат направляется к дальнему углу, но его деликатным тоном останавливает Алкеста:

– Прошу вас ничего не трогать без разрешения в моём доме.

Филострат извиняется, садится на дальнее ложе, спиной к серебряному кратеру. В андрон входят Главк, Кефал и Мидас. Главк бодр и энергичен, Мидас решителен, часто жестикулирует, но вот Кефал откровенно мрачен и вял. Лай вносит приготовленное вино, раздаёт ритоны пришедшим. Алкесте отдельно подносится скифская кружка с непонятным горячим напитком. Филострат воздевает ритон к потолку, громко объявляет:

– Гегемоны филы молодых, поприветствуем нового участника филы, достойную Алкесту! Да здравствует жрица богини Тихе!

Алкеста против «почётного назначения» не протестует. Мужи поднимают ритоны, делают первый глоток в честь хозяйки. Филострат торжественным тоном продолжает:

– Победа близка. Обсудим план действий на завтра…

– …Хватит! Довольно! – прерывает Филострата Кефал. – По твоей воле погибли товарищи. Впору скорбеть, а не строить планы победные.

Филострат поднимается с ложа.

– Чем ты не доволен, Кефал?

– Для чего погибли двадцать два моих товарища? – Кефал упрекает Филострата, глядя тому прямо в глаза.

– Погибли они совсем не напрасно. – Филострат не смущается упрёка, отвечает голосом спокойным. – Полис на нашей стороне. Боем у арсенала мы склонили чашу весов в нашу сторону. Все только и говорят про злонамеренность буле. Магистратов никто не хвалит. Называют на агоре магистратов предателями интересов полиса. Погибших называют отчаянными свободолюбцами. Разве не такого к себе отношения мы добивались?

– Ты знаешь, а я видел, как ты первым ударил дубинкой отца Фаэтона. – Кефал забывает про вино. Его лицо выражает неприятие.

Филострат оглядывается на Алкесту, но дева хранит холодное безучастное выражение лица, спором не интересуется.

– Я не видел в темноте, кто это был. Он назвался стратегом, принялся командовать, угрожать нам расправой.

– Нет, ты видел, кого бил! Рядом я стоял. Пытался тебя образумить. Но ты вырвался из моих рук. Учинил драку. – Кефал обращается к товарищам. Товарищи молчат. Никто из них не готов к разразившейся ссоре. – Филострат намеренно ударил Капанея дубинкой и выбил тому глаз. Капаней не намеревался драться с тобой. Капаней хотел мирно разойтись. Именно так всё и обстояло. Ты убил Капанея! Филострат, тебе совсем не жаль Фаэтона? Ты разбил сердце своему товарищу. Дружище Фаэтон сейчас скорбит и горюет. Ты жестокий человек, Филострат!

– Гнев уйми! Слова подбирай! Не выбивал я ему глаз. – Филострат теряет терпение, бледнеет от гнева, но, сделав усилие, сдерживается. Говорит тихо и твёрдо: – Добрый я человек. Увечье Капанею нанёс кто-то другой. Нас там было с десяток. Может быть, в свалке стратегу наваляли его неуклюжие подчинённые? Нет у тебя доказательств моей вины. Ты болтун, алчущий славы. Ради славы ты сеешь раздор.

– Болтун? Я? – Кефал встаёт. – Какая слава? Какой раздор? Правда тебя раздражает! Я утверждаю, что именно ты, Филострат, и есть истинный зачинщик не только этого проигранного боя, но и прочих безумств. Раздор в полисе восходит не к моим, а к твоим амбициям, и только твоим. Куда ты нас ведёшь, Филострат? С пустякового спора начали, «фила-фила молодых дерзновенная» нам ты говорил, «дружба-товарищество», потом учинил ты драки – все потешались над избитыми голыми магистратами, а вот теперь перешли мы по наущению твоему к кровавым побоищам. Ну и над чем сейчас будем потешаться? Над погибшими товарищами? Или над их похоронами? Путь твой гибельный. Проиграли мы окончательно старикам.

– Для чего ты мне постоянно возражаешь, приятель? – Филострат наклоняет голову. Теперь он походит на разъярённого быка, готового вступить в схватку.

– Больше тебе я не приятель. Не состою я в твоей филе! Гетерия моя достойных мукомолов Александрии не с тобой. Охладись! – Содержимое ритона выплёскивается в сторону лица Филострата.

Кратким мигом позже юношу окатывает светло-рубиновое вино. Раздаётся чей-то громкий «о-ох». Филострат фыркает, мотает головой, идёт на Кефала, драки не миновать. Но товарищей вовремя разнимает Главк, встав горой между ними и выставив в сторону руки. Кефал, не попрощавшись, уходит. В дверях гость возвращает пустой сосуд Лаю. Двери андрона затворяются. Воцаряется гнетущая тишина. Алкеста покидает кресло, подходит к Филострату, протягивает тому полотенце. Филострат утирает вино с лица.

– Пора взять штурмом цитадель, – произносит громко Алкеста. – Какой гарнизон в цитадели?

– Гарнизон слабый. Пятьдесят больных, их по негодности к службе не взял сатрап, – отвечает деве Главк.

– Не пятьдесят. Я подслушал разговор двух гегемонов. В цитадели тридцать воинов и два гегемона. Остальных магистраты переместили в арсенал.

– Остальных – это сколько? – вопрошает Алкеста у Главка.

– Сорок воителей. – Главк отвечает деве как равной.

Филострат, опешив, молчит.

– Немедля этой ночью всеми имеющимися у вас силами берите цитадель полиса. – Алкеста не предлагает, но уже командует, обращаясь к Филострату.

– Кем ты была в Бактрах, красавица? – вопрошает молчавший до того Мидас.

Товарищи дружно оборачиваются к Мидасу, потом к Алкесте.

– Состояла я в филе меридарха Евкратида, – отвечает гордо Алкеста. – Выполняла опасные поручения. Участвовала в отражении нападения на дом проксена Великой Сирии, добывала секретные сведения для филы, пела в хоре сирийском девичьем. Вам тоже стоит поскорей определиться, на чьей стороне окажется ваша фила синих. В цитадели имеется оружие?

Вопрос Алкесты выводит Филострата из задумчивости.

– В цитадели много оружия. Ты права, Алкеста, будем атаковать цитадель.

– Ты предлагаешь нам выступить за Евкратида? – Мидас поднимается с ложа. Смотрит, однако, не на Алкесту, а на Филострата. – Но ведь это государственное преступление. Измена базилевсу карается смертью.

– А что, столичная дева права. – Филострат поднимает правую руку с полотенцем. – Шутки со стариками-магистратами закончились. Добровольно они власть в буле не уступают. Евкратид нам поможет. За меридарха Евкратида! Да здравствует новый базилевс!

– Выступаем против династии? А вдруг сатрап возвернётся от Мараканды? – Главк сомневается, смотрит на Филострата. Филострат обнимает за плечи товарища. Нежно произносит:

– Сатрап не возвернётся. Базилевс сатрапа призвал на подмогу. Полис оставлен нам на разграбление. Бери что захочешь! Хочешь – башню, хочешь – порт, хочешь – цитадель. В буле заседают трусы. Трусы вокруг нас! Разве ты не видишь их страх? Всё получится, вот увидишь, Главк. Цитадель достанется филе синих без потерь. Дерзость – лучшее наше оружие. – Филострат отправляет смущённому Мидасу приподнято-бодро: – И твою гетерию вооружим. Будет у каждого из твоих торговцев по надёжному копью и щиту. То-то будем мы биться с врагом! Не с камнями и парками на агору пойдём.

Товарищи прощаются с Алкестой, покидают шумно андрон. Филострат уходит последним. Шепчет в дверях виновато:

– Извини нас за прискорбную ссору в доме твоём. Приятно поговорить я желал, произвести на тебя впечатление хорошее. Недостойно вышло. На Кефала что-то нашло. Дух безумия в него вселился. Никогда раньше не был одержимым Кефал. Наговорил какие-то несуразности. Сбежал как трус, без поединка. Прости его и нас. Ты великолепна, Алкеста!

– Кефал пожалеет об оскорблении, тебе нанесённом, – гордо отвечает Алкеста.

Гости уходят, за воротами раздаётся стук копыт.

– Алкеста, что прикажете делать с угощением? Два запечённых барашка остывают. – Лай виновато указывает в сторону кухни.

– Знаешь ли ты, где расположены мукомольни Кефала? Верно, где-то рядом с ними должны быть и мучные склады? – Алкеста тянется к кошельку на ремне. Жест хозяйки не остаётся незамеченным для управляющего.

– Саботаж или диверсия? – вопрошает загадкой Лай.

– Поджог. – Алкеста развязывает кошелёк и достаёт монеты. – Хорошо ли горит готовая мука?

Лай выставляет вперёд левую руку. Алкеста поднимает брови.

– Не стоит, хозяйка, с оплатой. Монеты мне не нужны. Мне нужна свобода. Ради свободы я готов на всё.

Хмурый Лай уходит к конюшням, там у стойл отбирает троих мужей, и они вчетвером седлают лошадей. В руках у каждого из рабов по три заготовленных неподожжённых факела. Лай берёт с собой огниво и кувшин с маслом. Четыре тени покидают поместье Менесфея.

Алкеста обращается к оставшимся рабам:

– Выставьте столы во внутреннем дворе. На них расставьте посуду. Двух барашков держите горячими. Как вернутся наши, меня позовите.

Хозяйка поместья поднимается по лестнице с серебряным канфаром. Половицы под её ногами не скрипят.

В середине ночи Алкесту вежливо будят две служанки.

– Вернулись? – Алкеста вскакивает, так, словно бы и не спала.

– Да, хозяйка, – смиренно кланяется служанка, протягивает деве гиматий, носки и сапоги.

Быстро надев на босые ноги короткие изящные сапоги, Алкеста в одном чёрном хитоне спускается по лестнице. Спускаясь, Алкеста считает собравшихся. Внизу стоят Лай и трое уехавших с ним, позади них прочие рабы. В руках Лая и мужей, отобранных им, нет факелов. Никаких следов ранений не имеется. Алкеста успокаивается, с середины лестницы спускается уже медленно. Служанка догоняет хозяйку, накидывает на её плечи гиматий.

Лай улыбается, оборачивается назад, обводит руками мужей.

– Никто не убежал.

Рабы улыбаются. Улыбается и хозяйка.

– Лай, скажи, у нас в доме имеется оружие? – Во дворе холодно. Алкеста с головой укутывается в гиматий.

– Как ему не быть. Имеется. Попрятали мы оружие от магистратов. Дабы они не изъяли на нужды филы синих.

Алкеста молчит, ждёт продолжения.

– Вам огласить опись военного имущества?

Алкеста кивает.

– Менесфей ждал нападения. Кого? Воров, как он мне пояснял. Но не воров боялся Менесфей. Буле каждый день проклинал на закате. Заготовил хозяин, простите, бывший хозяин дротики, пращи и камни, копья и кинжалы, пару луков и две сотни стрел тростниковых к ним. Нас заставлял с оружием регулярно после трудных работ упражняться. Лично Менесфей надзирал те упражнения. Наказывал строго за нерадение. Часто мокрыми розгами лично порол за конюшней. Мне тоже иной раз доставалось. Приговаривал при наказании: «Оружие – это свобода». Обучены мы не хуже лёгкой застрельной пехоты.

– Нападение произошло? – интересуется Алкеста.

– На моей памяти ни единого раза. – Лай недоумевающе смотрит на столы и посуду, но вопросов не задаёт.

– Пехота моя застрельная! Достаньте оружие, что попрятали, и упражняйтесь как раньше. Лук один отдайте мне. Кто был лучшим из вас по части лука?

Лай кивает кому-то позади Алкесты.

– Я лучшая с луком, дорогая хозяйка.

Алкеста оглядывается назад.

– Полидора имя моё. – На Алкесту взирает снизу вверх скромная дева лет четырнадцати.

– Ты? – Алкеста придвигается ближе к служанке. – Ты умеешь управляться с тугой тетивой? Сними платок.

Большие серые глаза – единственное украшение сильно загорелой девы. Служанка покорно снимает платок, появляются светлые, соломенного цвета, чистые волосы, очень коротко остриженные.

– Почему у тебя такая причёска? Только гетеры носят такие.

– Хозяин так захотел. – Полидора избегает смотреть Алкесте прямо в глаза. – Волосы ему цветом не нравились. Пеплом волосы посыпал. Из дома на солнце, в самое пекло, без платка выгонял. Напоминала я хозяину дочь ушедшую. Горевал Менесфей о семье. Чернота его утешала.

– Менесфей в гробу обитает. Здесь всё отныне только моё. Чернота меня не утешает. Чернота меня злит. Отрасти волосы по грудь. Кутай лицо по глаза в белый платок. Меньше на солнце бывай. Кожу свою отбели. Я так хочу. Как станешь белой – напомнишь мне подругу столичную. Нарисую тебе на щёки веснушки для полного сходства. Лай, второй лук отдай Полидоре, пусть упражняется с ним. Высоты не боишься? С крыши стрелы по мишеням пускай. – Алкеста подходит к столам. Постукивает по ним пальцами ритмично. – Накрывайте столы! Где барашки? Где лепёшки? Выносите угощения от филы синих для вас.

Служанки убегают на кухню. Алкеста садится во главе стола. Лай шепчет ей на ухо:

– Горят склады и мельницы Кефала.

Хозяйка молчит, никак не проявляет чувств. Лай бледнеет, кусает губы, давит в себе обиду. Рабы расставляют еду на столе. Алкеста первой отрезает себе кусочек от бедра. Управляющий принимает от хозяйки нож, продолжает разделку туши. На тарелке у каждого из рабов появляется кусок мяса. Служанки разливают в кофоны похлёбку. Алкеста произносит короткую молитву в честь «богов и духов, что помогают людям в делах праведных». Пиршество открыто. Рабы шумно благодарят «щедрую благонравную хозяйку», поздравляют друг друга с «достопамятным событием». Но едва участники доходят до середины наваристой похлёбки, как в ворота поместья стучат. Навплий резво убегает к воротам и возвращается с каким-то почерневшим от гари мужем с кнутом в руках, по виду эллином, по занятиям, очевидно, надсмотрщиком. Алкеста поднимается из-за стола. Эллин приветствует деву в чёрном, обращается к ней уважительно:

– Простите, что отрываю вас от утренней трапезы, не видели ли вы, случаем, поджигателей?

– Каких поджигателей? – Алкеста непонимающе морщит лоб. – Каким случаем?

– Мельницы и склады Кефала подожгли люди лихие.

Алкеста шумно горестно выдыхает, прикладывает ладони к щекам, раскачивает головой из стороны в сторону. Сочувствие делает вестового разговорчивым.

– Псов отравили отравленным мясом. Беззвучно подпалили и скрылись невесть куда. Рабы-сторожа проморгали гнусный поджог. Спали, дурни! Растяпы! Ну да сами себя наказали за нарушение порядка. Угорели сторожа в закрытых амбарах. С девкой продажной веселись, не заметили, как заперли их. Наблюдали за ними скрытно, готовились загодя, знали порядки – вот тому объяснение. Кто-то разбойников нанял, девку к сторожам подослал, завистники, да? Нажил Кефал завистников. Видать, удачен был не в меру Кефал? А злопыхатели ныне того – ядовитые змеи, ни перед чем не останавливаются. Пали нравы. Переменились и люди, и погода. При чём тут погода? А при том. Подгадали люди лихие ночь для преступления. Ветер холодный с Танаиса дует. Искры от амбаров повсеместно разносит. Так-то! Огонь подобрался и к дому Кефала! Не одолеть пожар. Вёдра бессильны. Мало нас, хоть и с соседями вместе и сообща. А супротив такого могучего бедствия и тысячи рук мало. Кефал станет бездомным. Где будет искать приют мукомол? Кто ему возместит убытки? Хоть бы руки на себя от горя не наложил…

Перечислению бедствий нет конца.

– Сколько их было? – вопрошает у вестаря удручённо Алкеста.

– Кого? – не понимает вопроса болтливый эллин с кнутом. – Соседей?

– Да тех лихоимцев?

– А! Лихоимцев? Десять их было. По следам насчитали. Босые и в сапогах. Следы не повторялись. И на конях быстроногих те опасные люди. Варвары горных племён, они это, безо всяких сомнений.

– Ужас! Десять! Это огромная банда! – Алкеста обращается к Лаю: – На псов не стоит надеяться. Видишь, их травят. Псы нас не спасут. Раздай людям кинжалы, пусть ежечасно охраняют поместье. Благодарю тебя, добрый человек, за предупреждение. Спать как прежде беспечно мы не будем отныне.

Эллин прощается с Алкестой, проговаривает Лаю «красивая у вас хозяйка, береги её, вторую такую не сыщешь», отбывает дальше искать следы «банды поджигателей». Ворота за вестником закрываются. Хозяйка поместья улыбается довольно. Говорит тоном загадочным с управляющим:

– Именно с этого момента я доверяю тебе, Лай. К твоим словам приложено весомое подтверждение. Слово без доказательства ведь звук пустой. – Лай улыбается довольно. Алкеста продолжает торжественным тоном жреца на награждении, чуть не поёт, растягивает хвалебные слова: – Храбрец! Разбойником тебя восславляли. Славно же ты поработал, честняга! В андроне осталось вино для мужей из синей филы. Дурни они и не стоили стараний. Пусть достанется тебе полный канфар. Выпей вино, Лай, за призрака-покровителя. Угощайся, достойный! Деяния свершённые – гордости твоей прибавление!

Рабы возвращаются к прерванной «утренней трапезе», на столе появляется упомянутое Алкестой вино. Блаженствующий Лай разливает приготовленное вино в четыре скифские кружки, произносит славословную молитву в честь «благожелателя всесильного призрака ночных дорог».

В то же самое время. Подступы цитадели

– Главк, Мидас, разделяемся на отряды по гетериям. Ты, Мидас, с гетерией своей торговой штурмуй цитадель со стороны Танаиса, а ты, Главк, наступай со стороны главных ворот. План осады простой – два приступа одновременно. Численное превосходство гарантирует победу. Нас больше в пять раз. Не устоят хромые калеки. Тихе обязательно поможет синим. Отомстим за товарищей, павших у арсенала!

– Что же будешь делать ты, Филострат? – Мидасу явно не нравится идея обходить цитадель по узкой дороге вдоль стен.

– Мидас, ты первым иди. Как дойдёшь, пошли к нам гонца. Главк пойдёт на приступ вторым. Что до меня, буду я резервом вашим. У кого из вас получится взойти удачно на стены, к тому и направлю третий отряд на подмогу. С двумя приступами тридцати калекам не справиться.

– Тридцати двум, – поправляет Филострата Мидас, уходит к своим товарищам.

Пятьдесят юношей в синих гиматиях поднимают две длинные лестницы, составленные из четырёх обычных, уходят обходить цитадель. Главк смотрит им вслед. Как только отряд Мидаса скрывается из виду, Филострат касается плеча Главка и тихо говорит:

– Не будем дожидаться от Мидаса гонца.

– Отчего? – непонимающе вопрошает Главк.

– С той стороны цитадели замечены огни сторожевые. Будет там очень шумно. Ты главная сила, Главк. Вперёд, товарищ мой, я сразу за твоими людей поведу.

– Хитро ты задумал, Филострат. Мидасу не позавидуешь.

Главк подаёт сигнал, отряд в шестьдесят юношей в серых с синей полосой гиматиях берётся за штурмовые лестницы. Филострат выстраивает позади отряда Главка отряд резерва. Где-то со стороны реки раздаётся окрик сторожевого с башни.

– Атакуем! Бегом! – командует решительно Филострат, и два отряда устремляются со всех ног к главным воротам.

Главные ворота проявляют ледяное спокойствие даже тогда, когда Главк первым восходит на левую башню. Ему машет белым платком с соседней башни Филострат. Ночь безлунная. Охранение ворот цитадели спит, обнявшись с пустой амфорой дешёвого вина. Трёх воителей убивают ударами кинжалов. Пьяницы погибают во сне, без стонов, не проснувшись. Отряд Филострата спускается в башни ворот и захватывает их. Со стороны реки доносятся яростные крики. Одну лестницу Мидаса обороняющимся удаётся скинуть. Слышатся чьи-то проклятья.

Главк со своим отрядом устремляется на помощь торговой гетерии. Но и с его прибытием сражение на стенах не утихает вплоть до момента гибели гегемона цитадели. С гибелью храброго мужа, стоившего в рубке десятерых, отчаянное сопротивление гарнизона прекращается. Оставшихся в живых немногочисленных защитников раздевают донага, связывают по рукам и ногам и сбрасывают с башни главных ворот. Так же непочтительно поступают и с павшими. Тридцать два трупа скатываются с холма в ров. Зелёные стоячие воды рва охотно принимают кровавые подношения. Раздаётся частое бульканье. Цитадель достаётся филе синих с богатыми трофеями – складом оружия и провианта. Осмотрев арсенал цитадели, Филострат разбивает пустую амфору об пол, на большом осколке царапает ножом послание.

– Кому пишешь? – интересуется Главк.

– Алкесте. Благодарю жрицу Тихе за разумный совет.

Главк заглядывает через плечо и беззвучно одними губами читает первую строчку:

– Я люблю тебя, Алкеста.

– Не подглядывай, а то напишу с ошибками, придётся то корявое послание переписывать.

Главк выходит из склада цитадели, шепча себе многократно под нос: «Я люблю тебя, Алкеста», потом изумлённо-разочарованно добавляет от себя вопрос: «Так ты на штурм пошёл из-за любви?»

– У меня ужасные потери, Главк. – Навстречу Главку по лестнице спускается Мидас. – Свели подсчёты. Убыло убитыми с треть отряда, и ещё два десятка раненых. Кое-кто из них обязательно умрёт завтра или даже сегодня. Посочувствуй нашим утратам.

Главк сочувствует, а Мидас продолжает удручённо:

– Эти гарнизонные калеки не сдавались. Да ты и сам застал их упрямство. В самом начале штурма предлагал им сложить оружие, жизнь обещал сохранить, но не желали подчиняться они. Вояки нас не боялись, никак не давали нам вместе собраться. Беспрестанно атаковали, разобщили нас, в конце концов потеснили. Не задался мой приступ! А если бы вы не подоспели, так изрубили бы нас. Не в числе было дело, а в умении. Вовсе не трусы мы, смелости у нас в достатке, но вояки лучше фехтуют. Ох и страшно было! Руки трясутся. Не могу справиться с дрожью. Не слушаются руки – дрожат да дрожат. Гегемон цитадели на моих глазах троих ребят положил секирой. Никогда не видел ничего подобного! Ты представляешь, взял секиру и разрубил троих от макушки до паха. Одного за другим. Не веришь? Вот половинки лежат. Поди разберись, кто там кто. Поставленный удар у гегемона. Раскидали бедняги мозги по стене. Страшную смерть приняли наши соратники.

– Из-за любви, – бормочет рассеянно Главк.

– Ты что-то сказал, я не расслышал, – вопрошает расстроенный Мидас.

– Мидас, ты и твои люди – настоящие герои, – отвечает Главк, не смутившись. – Так попросил тебе передать Филострат.

– Где он? Почему не пришёл? – Руки у Мидаса и вправду дрожат.

– Филострат пишет послание нашим в полисе. – Главк указывает рукой в сторону агоры.

Мидас обнимает крепко Главка. Вдвоём они помогают накладывать раненым шины на переломанные руки и ноги. Непроницаемые свинцовые небеса сыплют снегом. Поток медленно кружащихся снежинок учащается. Снежинки касаются тёплой земли, тают, растекаются в капли и застывают на холодном ветру, сковываясь в невидимую скользкую наледь. К утру холм цитадели из глиняного обращается в ледяной. Холод зимы исподволь завладевает мирно почивающим полисом.