Марат Байпаков
Кангюй. Три неволи

Глава 3. Симпосий

Поздний вечер. Постоялый двор Иалиса

Стасипп в сопровождении Амфитриона входит в самое большое помещение постоялого двора, андрон хозяина. В андроне собралось около двадцати мужей, все как один из богатого сословья. Мужи переговариваются друг с другом, стоят спинами к входной двери. Никто не замечает вошедших, никто, кроме Иалиса. При проявлении гостей Иалис хлопает в ладоши, призывая собравшихся к тишине. Тишина довольно быстро устанавливается, мужи поворачиваются лицами к вошедшим, однако Стасиппа и Амфитриона никто из них не приветствует. Странная невежливость озадачивает столичного гостя. Стасипп теряет благодушие, хмурится.

– Стасипп, я пригласил на симпосий сатрапа сатрапии, – громко говорит Иалис в белый потолок андрона. – Досточтимый Тиресий, сын Нелея, тебе открывать пирушку.

– Мы не знакомы, Стасипп, сын Хармина. Так познакомимся! Я из Мараканды прибыл в ваш полис.

К гостю выходит муж, эллин, роста слегка выше среднего, сложения крепкого, лет тридцати пяти, при пышной шевелюре волнистых чёрных волос. На Стасиппа сатрап взирает ясным проницательным взглядом, протягивает правую руку для рукопожатия. Гость с готовностью пожимает обеими руками руку сатрапа. Только теперь собравшиеся приветствуют Стасиппа, совершенно забывая в тех приветствиях об отставном гегемоне. Пристыженный невниманием Амфитрион удаляется в дальний угол помещения. Более его не видно. Слуга подносит собравшимся нарядные расписные ритоны с разбавленным вином. После положенных рукопожатий и объятий сатрап обращается важно к Стасиппу:

– Говорят, ты привёз новости важные из столицы.

Устанавливается тишина, и никто из мужей не вспоминает о вине. Все смотрят на Стасиппа. Гость говорит тоном таким печальным и гнетущим, что всякие улыбки исчезают с лиц.

– Сатрапы на предпоследнем дне празднеств подняли мятеж. Никто из них не поддержал базилевса, даже мирные династы и те отложились по смуте. – Стасипп обводит взглядом каждого, словно бы проверяя на честность. – Отправил меня несчастный Евтидем Второй к вам с тайным поручением. Перед тем как отбыть в Александрию, решил я навестить товарищей своих и с ними прибыть к вам. Едва я прибыл в поместье, как нас осадили мятежники. Угрозами и грабежом они не ограничились. Был штурм. Пробился я один к вам, благодаря поддержке богов милосердных и мужеству своему вырвался из горящего поместья. Товарищи мои погибли вместе с семьями.

Раздаются удивлённые вздохи. От такого вступления сатрап опускает голову. Стасипп же, приободрившись, продолжает тоном уже гневным:

– Зачем говорю про дела личные, когда прибыл к вам официально? Смута каждого коснётся из вас. Не скроетесь в глуши, выжидая лучшего времени. Не будет лучшего времени! Знайте, магистраты, в смуте первыми погибают лучшие, преданные династии люди. Те, кто сгорел заживо в том поместье, были крупными столичными торговцами зерном. Злые языки говорят, торговцы подлостью славятся, не имеют храбрости, верность – слово пустое для них, ну что ж, вот вам яркий пример, опровергающий досужие домыслы. Героями пали мои товарищи по столичной торговой гетерии. Неравны были силы. На каждого из нас в момент внезапного штурма приходилось по двадцать врагов. Двадцать на одного! Жестокое вышло сражение. Стрелы и камни закрыли от нас небосвод. Оружия у нас было мало, ибо никто из нас в каких-то ста стадиях от Бактр не ожидал военных действий. Дрались мы как львы, враги упрямо лезли на крышу по лестницам, копья наши ломались, рабы нас подло покинули, рыдали жёны, кровь лилась из ран…

– …Ты говорил про тайное послание. – Сатрап прерывает речь Стасиппа.

– Евтидем Второй приказал полису и сатрапии встать на его сторону. Вторжение варваров необходимо встретить и отразить имеющимися у сатрапии силами. Таково послание базилевса. Мне же поручено властителем надзирать за исполнением. Разделите и вы тяготы военного времени.

Сатрап становится задумчивым, более не задаёт никаких вопросов. В беседу вступает магистрат.

– Где сейчас базилевс? – Капаней вопрошает дрожащим голосом.

– Евтидем Второй набирает армию для отражения вторжения варваров. Варвары более заботят нашего властителя. До полной победы над ними на мятежников, засевших в столице, базилевс не будет тратить драгоценные силы. А потому глупая смута затянется на год или на два.

– Мудрое решение Евтидема Второго, – отзывается сатрап. – Дерда, я слышал, командует гарнизонами Великой Стены. Он поведёт сборную армию на варваров?

– Огорчу тебя я, Тиресий. Смута охватила и гарнизоны. – Глаза у сатрапа, и не только у него одного, становятся большими от удивления. – Дерду казнили. Гарнизоны Великой Стены на стороне мятежников. Меридарх Евкратид превратил гарнизоны в личную армию. Предатели повсюду! Не на кого более опереться базилевсу в Бактрии. Порядок в державе порушен. Каждый сам за себя в это время худое.

Раздаётся хоровое «о-о-ох!». Смятение воцаряется в андроне. Мужи отчаянно жестикулируют, поднимают такой гвалт, что всякие слова становятся в шуме неразличимы. Сатрап подходит близко к Стасиппу, шепчет на ухо:

– Евтидем же не думает, что я на стороне восставших?

Стасипп многозначительно смотрит в голубые глаза Тиресия, ответно шепчет на ухо сатрапу:

– Теперь каждому из нас надо лично собственными заслугами доказывать правящей династии верность.

Сатрап поднимает над головой руки и хлопает в ладоши. Где-то на десятом хлопке гвалт смолкает.

– Сейчас, пока вы орали, посланник базилевса сказал мне очень важные слова. Повтори им, Стасипп. А вы, крикуны, придержите языки за зубами!

Магистраты вняли требованию высшего должностного лица сатрапии, с каменными лицами сохраняют тишину. Стасипп громко произносит:

– Теперь каждому из вас надо лично собственными заслугами доказывать правящей династии верность. Это слова не мои, а базилевса Евтидема Второго.

Слова Стасиппа производят должное впечатление, мужей посещает важная торжественность. Сатрап говорит, смотря на собравшихся, обращаясь, однако, не к ним, а к Стасиппу:

– Посланник Евтидема Второго, я скажу слово в свою честь. В заговоре прочих сатрапов не состою, верен династии. Не поехал я в Бактры на царские празднества по весомой причине. Сильно я простудился, заболел, горело тело моё от жара внутреннего. Если бы не старания лекарей, помер бы я. Свидетели моих слов – эти достойные люди. Я не лгу, подтвердите!

– Правда то, сатрап умирал от простуды, – первым заверяет слова говорящего магистрат Капаней. Прочие же поднимают утвердительно правые руки. – Вылечил Тиресия лекарь по прозвищу Ксист³³ из варваров-горцев.

– Ты, – Стасипп касается правой руки сатрапа, – истинный прорицатель из мифа³⁴. Имя тебе дали родители совсем неспроста. Окажись ты в те дни роковые в столице, так я бы с тобой живым не говорил бы сейчас.

– Хвала всемогущим богам! – выкрикивает кто-то из собравшихся.

Мужи вспоминают про вино. Ритоны было поднимаются вверх, но тут кто-то громко поминает про Амфитриона:

– А где отставной гегемон?

Магистраты оборачиваются к дальнему углу андрона, где недавно был замечен Амфитрион. Но ни в том, ни в каком-либо ином углу комнаты Амфитриона не находится. Иалис вызывается отыскать пропавшего участника симпосия, уходит с масляным светильником во тьму, а Капаней плотно затворяет дверь андрона на засов, встаёт у засова с видом сторожа.

– Амфитрион не по нужде отлучился! – ругается магистрат на посту. – Он худое замыслил.

– Пока вы шумели, кое-кто определился со стороной в смуте, – выговаривает сатрап мужам. – Помните слова Евтидема Второго? Предатели повсюду.

– Помчался к Евкратиду Амфитрион, – качает головой Стасипп.

Кто-то из магистратов высказывает предложение «найти и казнить беглеца». Его поддерживают: «Отрядим поутру отряд, изловим Амфитриона с семейством». Но обсуждения прерываются раздражённым хлопками сатрапа.

– Кажется, вы пропустили из новостей самое главное. – Тиресий поднимает голос. – В такое страшное время не о полисе надо распекаться, а о державе! Давайте подумаем, как помочь базилевсу отразить вторжение и подавить мятеж. Что у нас есть в Александрии? Отличный гарнизон из восьмисот обученных торакитов³⁵ и полная ила македонян-ксистофоров³⁶. Я покидаю сатрапию, иду на соединение к базилевсу.

Сатрапу тут же принимаются в несколько голосов решительно возражать. Среди прочих мнений часто звучат «Оставь нам воителей», «Всех не забирай» и «Диомеда в стратеги Александрии». Тиресий смотрит на Стасиппа, оглашает окончательное решение:

– Довольно перечить! Общегосударственный интерес для меня важнее спокойствия в Александрии. Хилиарх³⁷ Диомед уходит со мной. Мне он нужнее. Из гарнизона оставлю вам неполную сотню из хворых, опытного гекатонтарха³⁸ приставлю к ним. Этой сотни вам будет достаточно для ночных караулов на стенах. В вашем распоряжении, магистраты, весь арсенал сатрапии. Распорядитесь им мудро. Вооружите политов³⁹ и тех свободных неэллинов, кого сочтёте достойным оружия. Не желаю выслушивать возражения. Вечные спорщики! Спорите друг с другом до драк. Ничего подобного не видел нигде в Бактрии. Забудьте про разновозрастные разногласия. Двух войн в доме общем для вас недостаточно? Вас много, жители славного полиса. Сплотитесь! Наберётся у вас ополчения на две грозных хилиархии. Упражняйтесь! Привыкайте к дисциплине. Выполняйте команды. Носите оружие. Дружно строем ходите у стен. На подготовленных враг не наступит. А в стратеги полисного отряда вам надлежит избрать, конечно же, мужа достойного, крепкого не телом, а умом…

Сатрап стискивает в объятиях Стасиппа, покидает симпосий, ни с кем не попрощавшись. Засов андрона с громким стуком падает на камни пола. Мужи смотрят на Стасиппа ободрённо. Стасипп, откашлявшись, привычно берётся за дело оратора. Гость говорит уверенно, даже властно, словно бы уже избран на должность стратега.

– Сила армий – в единстве. Сейчас многие из вас укажут на разделение полиса на красных и синих. Мне хорошо известно противостояние в Александрии. Но ведь так обстояли дела в мирное время. Оппоненты порядка, узнав про вторжение варваров и мятеж в столице, прекратят давнюю вражду. Ибо никто из разумных людей не пожелает драться на виду неприятеля. Предлагаю вооружить из арсенала и красных. Тем доверием расположим к себе смутьянов из эллинской прежде всего молодёжи…

– …Ты нам не стратег, Стасипп! – выкрикивает зло кто-то из магистратов. – Тиресий тебя не назначил.

– Стасипп – посланник базилевса, и только! – поддерживает крикуна неизвестный из дальнего ряда.

– На стратега Александрии годится только местный муж! – Недовольство магистратов возрастает.

– Где его свиток с печатями от базилевса? – Извечная подозрительность выплёскивается на гостя тоном гневным, обиженным.

– Он тайный доверенный, – ему отвечают твёрдо из первого ряда. – Некогда было Евтидему Второму в смуте свиток писать.

– Будем избирать стратега? – Капаней поворачивается спиной к ошеломлённому Стасиппу.

Дар речи покидает оратора. Гость остаётся стоять, широко открыв рот. На его глазах магистраты единодушно избирают в стратеги «мудреца Капанея». Капаней, приняв поздравления, вспоминает про Стасиппа, вручает ему со словами «Выпей, товарищ, за моё назначение» свой ритон, полный вина. Стасипп унижен и повержен. Появляется Иалис. Его светильник погас, Амфитриона с ним нет.

– Магистраты, – Капаней прикладывает правую руку к груди, – как избранный вами стратег предлагаю вооружить только нашу филу синих. Смутьянам из красных оружие из арсенала сатрапии не выдавать! Старые обиды не прощаются. Неважно, кто смутьян – эллин или эллинизированный, он не получит благоволения буле. Пусть нас будет не тысяча, а несколько сотен. Несколько сотен надёжных политов предостаточно для долгой осады. Как только вооружимся хорошенько, так сразу пойдём разоружать смутьянов. Изымем всё, что найдём. Кухонные ножи, топоры признаются опасным оружием. Смута в Александрии закончится навсегда!

Собравшиеся поддерживают стратега шумно-довольно.

– Что здесь происходит? – шёпотом осторожно вопрошает Иалис у Стасиппа.

– Глупцы губят полис, – ему отвечает Стасипп.

Два товарища покидают симпосий недовольными. Магистраты не замечают их ухода. Шум в андроне поднимается до уровня гвалта. Стасипп оглядывается на открытую дверь андрона, в сердцах говорит Иалису:

– Как изменился полис за три года! Близкие люди стали чужими. Ничего мне тут не добиться. Выставлю на ближайшие торги дом свой. Продам за цену любую первому охочему, подамся-ка в Мараканду, подальше от этих глупцов!

– Ой, не стоит, дружище! Ты в гневе, а гнев – плохой советчик. – Хозяин постоялого двора принимается многословно отговаривать Стасиппа от «ужасно скоропалительной затеи». Стасипп успокаивается, отходит на десяток шагов от шумного места.

– Стасипп, погоди! – раздаётся со спины. Стасипп и Иалис одновременно оборачиваются на голос.

Их нагоняет знакомый по утренней встрече чиновник, топарх.

– А, это ты, топарх, – Тянет с усмешкой Стасипп. – Что, и тебя выгнали злобные магистраты?

– Нет, не выгнали, я сам их покинул. Они и вправду злые. Делят меж собой новые должности военного времени. – Топарх улыбается Стасиппу добродушно. – Что будешь делать, тайный посланник?

– Дом буду продавать, – грустно тянет Стасипп. – Продам и уеду.

– Перестань мелочиться, товарищ, – машет рукой топарх. – Про дом позабудь! Я вот свой заброшу, с семейством примкну к отряду сатрапа. Никакие мины серебра не спасут ни тебя, ни меня от смуты. С сатрапом, согласись, всё ж будет вернее. Должность свою сохраню.

– Так и забросишь? – недоверчиво прищуривает глаза Иалис.

– Так и заброшу! – уверяет без тени сомнений топарх.

– Отдай мне скотину на сохранение? – предлагает весело Иалис. – Приплод будет оплатой?

Но веселье его исчезает с ответом чиновника.

– И ты про приплод! Скотину родне оставлю на попечение. Лучше тебя за нею присмотрят. А ты, дорогой, подумай лучше о варварах. Пораскинь головой. Заведение твоё прибыльное стоит далеко от стен полиса. Кого первым разграбят варвары? Правильно, угадал, таких, как ты. От них дёшево не откупишься, всё заберут у тебя, да и жизни лишат напоследок. Им развлечение славное – тебе пытки и смерть.

Иалис мрачнеет.

– Не упусти, тайный посланник, отличный момент для спасения. Момент может оказаться последним. Нутро меня никогда не обманывало. Давно мне тревожно. Не знал, как поступить. Благодарю тебя, Стасипп, за новости. Разрешил ты все мои сомнения. Гелиайне, Стасипп! Разумность твоя для меня очевидна. Очень надеюсь завтра увидеть тебя среди отряда сатрапа.

Топарх развязывает кошель, отсчитывает на ощупь монеты, вручает Иалису плату за постой, удаляется в темноту ночи. Чуть позже до Стасиппа и хозяина постоялого двора доносится лошадиное ржание и стук копыт.

– Думаешь, варвары доберутся до Александрии? – Иалис берёт Стасиппа за локоть.

Из андрона доносится дружный хохот. Стасипп поднимает голову к звёздному небу и ему печально изрекает:

– Доберутся или нет, не имеет никакого значения. Этой ночью, Иалис, боги определят победивших и проигравших. Смута синих и красных – уже не словесная забава. Эти старые, выжившие из ума глупцы вот-вот нанесут смертельную обиду обидчикам. Помутнение разума у буле. Не под силу мне изменить гибельное положение дел. Полис потонет в крови. Топарх прав. Неглупый малый этот попечитель комы. Надо спешно бежать! Брошу я дом. Жизнь мне дороже.

Иалис тянет к себе Стасиппа за локоть.

– Не могу я взять и бросить полис! Постоялым двором я живу. От отца он мне достался. Столько сил я вложил в заведение! Крышу недавно обновил. Ничего с потолка не течёт. Справил новую конюшню на два десятка лошадей. Вот уеду, кому это хозяйство достанется? Бродягам? Всё растащат воры, ничего не оставят. А мне нищим-голодным слоняться без дела в Мараканде? Нет, извольте! Буду тут, никуда не уйду. Как-нибудь обойдётся! Щедрые жертвы и молитвы беды отвратят. Боги услышат, внемлют, заботу проявят. Смута и варвары мимо неприметно пройдут.

Стасипп молчит, молчат и звёзды. Иалис, ничего не добившись от приятеля, уходит к магистратам в андрон. Гость из столицы остаётся стоять один под сияющим небосводом. Но недолго стоит в раздумьях отвергнутый Стасипп. Подозвав к себе работника постоялого двора, дав ему два обола, он получает во владение бронзовый заступ и окованную медью деревянную лопату. Пообещав удивлённому работнику «вернуть поутру, ничего не сломав», столичный гость скрытно уезжает куда-то по извилистой тропе в сторону заснеженных гор.

Глава 4. «Милый дядюшка»

На рассвете Эхем с руганью открывает ворота.

– Сейчас открою и надаю тебе тумаков, попрошайка, ох и поплачешь ты за стук в мои ворота… – Обещания возничего обрываются. За воротами стоит усталый Стасипп в мокрых грязных одеждах. Держит хозяин за узду лошадь. Эхем уступает дорогу Стасиппу.

– Помой заступ и лопату. Намажь их маслом лампадным. Пусть выглядят без употребления.

Стасипп снимает с лошади некий тюк размером с тушку козы.

– Хайре! Вы с охоты, хозяин? – Эхем пытается перехватить ношу, но Стасипп отстраняется. Возничий радостно сообщает новость: – Еды раздобыли вчера на агоре.

– Много лишнего не болтай, – устало произносит Стасипп, несёт ношу в кухню. – За мной не ходи, у ворот оставайся.

– Не болтай? Лишнего? Да я только его поприветствовал, он же сразу обидел меня. У кого-то впотьмах украл козу. Ну и дела! Разбойник. Ничем не гнушается. И на мелкую кражу способен. А мне говорил «Я магистрат», – бормочет под нос Эхем, затворяет ворота. – У кого я служу? И зачем?

Закончив с лошадью, Эхем подкрадывается тихо на цыпочках к кухне, но дверь распахивается прямо перед носом любопытного слуги. Эхем вздрагивает от неожиданности. На пороге кухни стоит абсолютно нагой Стасипп. В руки Эхема без промедления переходят грязные одежды.

– Ты же за ними пришёл, а, услужливый малый? – вопрошает насмешливо Стасипп.

– Пойду к прачкам, хозяин, – выдыхает печально Эхем. – Денег мне не дадите? Вдруг прачки в кредит не возьмут?

– Ступай-ступай. Ворота не отворяй. Через них перелезь. Некогда мне, ванну себе я готовлю.

– Перелазить через ворота? Я не мальчишка, хозяин.

На жалостливые причитания Стасипп даёт две старинные почерневшие драхмы возничему.

– Сдачу от прачек мне принеси. Себе удержи за поход три обола. – Стасипп грозно насупливается, Эхем удаляется к воротам. Ему в спину раздражённо летит: – Пусть незаметно поштопают там, где порвалось. Поторопи их. Долго ждать я не буду. Отглаженное завтра принесёшь.

Эхем складывает грязное в мешок, перелазает с помощью лестницы через ворота. За воротами раздаётся громкий крик «Вора поймали!». Следом за криком вопит и кто-то голосом Эхема: «Не бейте меня, я не вор!». В ворота отчаянно барабанят. На стук спешит Алкеста. Дева вся в чёрном, в её правой руке короткий кинжал. Открыв ворота, Алкеста застаёт порядком избитого возничего в окружении трёх незнакомых людей. Точнее, двух незнакомых мужей седовласых, в возрастах почтенных, и улыбчивого Фаэтона позади них.

– Хайре, дева! Этот субъект и в самом деле ваш слуга? – обращается вежливо к Алкесте один из седовласых мужей, тот, что слева.

– Эхем, наш возничий, – подтверждает Алкеста. – Не вор он!

Эхема отпускают. Возничий отряхивается, взваливает на спину мешок, со словами «Брошу службу постылую» хромает по пустой улице.

– Хайре, Алкеста! – машет рукой Фаэтон. Выдаёт скороговоркой загодя заготовленное: – Дочь Стасиппа, ты прекрасна сегодня, впрочем, как и вчера.

На юношу недовольно оглядывается муж седовласый, тот, что справа.

– Ты откуда знаешь девицу столичную? – строго спрашивает Фаэтона муж.

– Филострат познакомил вчера на агоре, отец!

– А Филострат откуда знает девицу? – продолжает распрос муж, тот, что слева.

– Ой, а этого я не знаю. Вы у него сами спросите, – не растерявшись, отвечает Фаэтон.

Родитель Фаэтона находит нужным представиться Алкесте.

– Капаней, магистрат, пришёл за Стасиппом.

– Магистрат Пиндар, отец Филострата, – называется муж, тот, что слева. Указывает взглядом на кинжал: – Убери, он не пригодится.

Появляется босой Стасипп в простом белом экзомисе. Поприветствовав сухо пришедших, предлагает магистратам пройти в дом.

– Что привело вас ко мне? – по дороге в андрон обращается Стасипп к Капанею.

– Так я и знал! – Капаней жестом педотриба берёт Стасиппа за левое ухо. – Ты позабыл про обещание?

– Обещание? Примирение с Менесфеем? Не позабыл. – Стасипп со второй попытки высвобождается от хвата Капанея.

– Кто тебе этот дом вернул? – Капаней останавливается у домашнего алтаря и укладывает правую руку на алтарь.

– Ты, – тихо признаётся Стасипп.

– Оденься в приличное. Немедля пошли примиряться, – властно распоряжается Капаней. – И вот что, Стасипп. Был я вчера у Менесфея. Поговорил о тебе с умирающим. Сжалился Менесфей, готов тебя принять. – Капаней играет глазами. – А если ты как следует подготовишь речь примирения, покаешься в нужных словах, то, возможно, Менесфей подобреет, изменит завещание, включит тебя в число наследников.

– Не может быть! – восклицает Пиндар. – Менесфей так прямо и сказал?

– Не сказал, но дал мне понять. – Капаней поглаживает рукой алтарь. – Умирающий как узнал про твою дочь, попросил её привести. Понимаешь, к чему всё это?

– Понимаю, ты хочешь награды, Капаней, – улыбается во весь рот Стасипп.

– У Менесфея из прямых наследников только ты и остался. – Пиндар по-заговорщицки недобро усмехается.

– Одна десятая часть от того, что тебе перепадёт по завещанию, – твёрдым голосом быстро выговаривает Капаней.

– Можешь и не мечтать. – Стасипп смеётся. – Мне ничего, кроме ужасных унижений, от Менесфея не перепадёт. Речь готовить? Ха-ха! Уже представил, как он меня проклянёт и будет глумиться. Менесфей очень острый на язык. Вам от него тоже немало достанется.

– Вы все свидетели! – Капаней укладывает обе руки на алтарь. – Стасипп пообещал мне одну десятую часть от наследства Менесфея.

– Только от той его части, что достанется мне, старый плут! – разумно поправляет утверждение магистрата хозяин дома.

– Одевайся и пошли, а то он помрёт и не изменит завещания. – Капаней указывает рукой на экзомис Стасиппа. – Смени это рубище. Напомадься. У тебя есть масло приятно-пахучее?

Стасипп оглядывает себя со стороны.

– Чем вам не вид просителя примирения? Таким я скорее вызову сострадание. А маслом приятно пахучим пусть пахнет моя дочь. Она молода и красива.

Стасипп обувается в башмаки, накидывает поверх экзомиса потрёпанный серый гиматий. Все ожидают Алкесту. Дева выходит надушенная, как того потребовал отец. Оставив Фаэтона охранять пустой дом, магистраты, Стасипп и Алкеста направляются к умирающему. По дороге Стасипп шепчет дочери:

– Я откопал спрятанное сокровище. Сегодня вместе с отрядом сатрапа отбываем в Мараканду. Тут делать более нечего.

Алкеста удивлённо поднимает брови, но ничего не произносит.

До Менесфея идти оказывается долго. Умирающий разместился не в городском доме, а в поместье, в ближней хоре полиса. Позади крепостные ворота, слева остаётся порт и маяк, дорога идёт вдоль широкого, в полёт стрелы, полноводного Танаиса в сторону заснеженных гор. Алкесте нравится прогулка, дева вполголоса напевает весёлую мелодию, в то время как магистраты и Стасипп живо обсуждают «несметные богатства» умирающего. Наконец где-то после десяти стадиев, пройденных от крепостных ворот, показывается добротный каменный двухэтажный дом с черепичной крышей. Правильный квадрат сплошь до самой крыши увит плющом. Окна, а точнее, бойницы в решётках благоразумно расположены только по второму этажу. Очертаниями жилище богача очень напоминает цитадель, для полного сходства не хватает башни на входе и парапетов. Вокруг дома-цитадели разбит правильный, в линиях, фруктовый и малиновый сад. В удалении от поместья видны ухоженные поля. Привычных серебристых стройных тополей рядом с домом нет.

– Где александрийские тополя? – интересуется Алкеста у Пиндара.

– Менесфей их вырубил. Ненавидит он тополь, – неодобрительно качает головой Пиндар и указывает на обочину дороги. – Раньше, давным-давно, здесь была приятная тенистая аллея. Его отец посадил, тополя поднялись, отец умер, сын, Менесфей то есть, срубил дерева. Я ещё застал ту замечательную аллею.

– Причина порубки проста. Не переносит тополиного пуха наш Менесфей, – поясняет деве магистрат Капаней. – Плачет, пухнет от пуха. Странно, не правда ли?

Мужей ждут. Слуга, из рабов, с грустным лицом встречает гостей у ворот дома. Предлагает какой-то горячий тёмно-зелёный напиток, разлитый в деревянные скифские кружки. Никто, кроме Алкесты, не принимает предложенного.

– Что это? – Стасипп заглядывает в кружку в руках у Алкесты.

– Сладкий настой травяной. – Алкеста делает глоток. – Очень приятный. В нём мята и горный мёд. Будешь?

– Нет, извольте, – морщится брезгливо Стасипп.

Умирающего мужи застают во внутреннем дворе, лежащим на кровати, укрытым несколькими одеялами. Белый лицом измождённый муж лет шестидесяти неподвижно смотрит на безоблачное зимнее небо. Капаней обходит кровать, встаёт у изголовья, поднимает голову к небу и ему громко отправляет:

– Отличная погода сегодня, Менесфей!

– Не кричи, – тихо приказывает умирающий. – Кого ты привёл ко мне, Капаней?

Появляется солидного вида управляющий из несвободных. Властного вида рослый широкоплечий муж приподнимает с кровати Менесфея, подкладывает тому подушки. Умирающий полулёжа огладывает гостей. На Алкесте взгляд Менесфея останавливается надолго. К изголовью кровати подходит Стасипп.

– Хайре, дядя!

– Хайре, племянник. – Менесфей вновь и вновь возвращается взглядом к Алкесте. Стасипп его не интересует. – С чем пожаловал?

– Прощения твоего хочу испросить. – Стасипп снимает с головы белый петас. Прижимает дорогой убор к груди. – Не держи на меня обид. Прошлое давай позабудем.

Умирающий обращает взор на Стасиппа, разглядывает его наряд, тихо скрипит:

– Что ты обрядился под нищего?

– А я нищим и стал. – Стасипп утирает слезу. – В Бактрах меня разорили люди коварные. Македоняне проклятые!

– Ну, так тебе и надо, племянник. Есть справедливость в мире. – Голос умирающего становится заметно бодрее. – Ты примером своим это и доказал.

Стасипп с раздражённым видом оборачивается на магистратов.

– Говорил я вам, будет он надо мной насмехаться. Так и вышло!

Менесфей на кровати не то смеётся, не то кашляет. Магистраты сурово смотрят на Стасиппа, тот вынужденно продолжает «речь примирения»:

– Прости меня, дядюшка. Это я во всём виноват. Не стоило мне тебя оскорблять.

Менесфей находит в себе силы обрадоваться. На его лице появляется кривая саркастическая улыбка.

– Я тебе денег не дам, не старайся, Стасипп. Можешь идти, я тебя не держу. Кто ты, дева?

Алкеста подходит к Менесфею. Во взгляде умирающего появляется интерес.

– Я Алкеста, дочь Стасиппа. – Дева высоко поднимает скифскую кружку с напитком. – За ваше здоровье, милый дядюшка! Выздоравливайте.

Алкеста скидывает с головы шаль. На свет появляются чёрные волосы, старательно уложенные в высокую причёску. Вокруг девы витает благоухающее невидимое облачко. Умирающий делает глубокий вдох, улыбается, но теперь нежной, искренней улыбкой.

– Лай! – подзывает к себе управляющего Менесфей. – Вынеси меня в сад. Хочу поговорить с красавицей наедине.

Волю Менесфея исполняют проворно. Трое рабов осторожно перекладывают костлявое длинное тело на носилки. Умирающего укрывают одеялами и куда-то бережно несут. Алкеста вопросительно оглядывается на отца, тот машет рукой, шепчет: «Иди-иди». Дева послушно следует за носилками, следом за ней шагает Лай. Во фруктовом саду обнаруживается любимое место хозяина поместья – полукруглая, с резными колоннами беседка. Рабы ставят носилки на деревянный стол и удаляются прочь за колонны. Лай остаётся стоять в ногах Менесфея. Алкеста с кружкой в руках подходит к изголовью.

– Покажи мне руки, – просит умирающий.

Дева передаёт кружку Лаю, послушно исполняет просьбу. На запястьях Алкесты позвякивают серебряные и бронзовые браслеты работы эллинских и варварских мастеров.

– У тебя следы от пут. Я не ошибся? – шепчет Менесфей.

Алкеста сдвигает браслеты. Браслеты раскрывают тайну девы. Появляются легко узнаваемые красные полосы. Дева улыбается.

– Отчего ты радуешься? – Менесфей прищуривает глаза.

– Точно такие же на моих ногах. Радуюсь я краткому мигу свободы. Пришла к вам с визитом, в поместье и заточенье моё прервалось… на краткое время, конечно.

– Ты меня не обманываешь? – Менесфей сомневается в правдивости услышанного.

Алкеста снимает короткий девичий сапог, поднимает подол, щиколотка подтверждает её слова. Умирающий тягостно вздыхает:

– Мерзкий тип мой племянник.

– Не буду жаловаться на горькую долю свою. С вашего разрешения подышу благодатью в прекрасном зимнем саду.

Но умирающий настроен на откровенность.

– Ты ведь ненавидишь этот город, Алкеста? Я угадал?

– Ненавижу! – искренне и честно отвечает дева. – Верно вы угадали.

– А почему? – вдаётся в расспросы «милый дядюшка».

– Страстно я влюблена. Избранник мой остался в Бактрах. Отец выкрал меня с празднеств, увёз в эту богами забытую глушь, чтобы замуж меня выдать насильно. Как я могу любить этот или какой-нибудь иной город? Мечтаю сбежать к своему любимому.

– Как зовут твоего избранника?

– Вы сейчас мне подмигнули. Не ошиблась ли я? – Алкеста прислоняется бедром к столу. Наклоняется поближе к лицу умирающего. – Аргей, сын Ореста. Македонянин. Аристократ. Отец его служил главным казначеем при базилевсе Деметрии. Мой возлюбленный лично спас десять тысяч эллинов из парфянского плена. Вывел их из Маргианы.

– Хорош твой избранник Аргей. Правильный выбор. Одобряю. – Менесфей улыбается. – На что ты готова ради своей любви?

– Готова я сжечь этот город дотла, только чтобы сбежать из неволи к Аргею. – Алкеста серьёзна, в её лице решимость.

– Сожги. Прошу тебя. – Менесфей подзывает к себе Лая, что-то шепчет на ухо. Дева отходит деликатно в сторону. Лай смотрит на Алкесту, часто кивает головой. Закончив с управляющим, Менесфей взглядом подзывает к себе гостью.

– Лай – надёжный человек. Он поможет тебе во всех твоих начинаниях. Дай мне слово, что ты отпустишь его на свободу после того, как обретёшь свободу сама.

Сложное предложение даётся легко умирающему. Алкеста вглядывается в глаза Менесфея, тихо шепчет:

– Лай станет свободным. Знаю я, как правильно оформлять парамане. Какая причина вас заставляет мне помогать?

– Эти завистливые мерзавцы делали мне больно всю мою жизнь. Исключительны они в душевной гадости. Их подлости нету границ. Всюду мне подставляли подножки. Капканы на меня расставляли. Смерть детей и жены – их дело рук. Горе моё не измерить! – Менесфей смотрит враждебно в сторону поместья. – А вот теперь, когда я умираю, мои мучители заявились за моими богатствами. Радуются смерти моей, предвосхищают. Мечтают делёжкой заняться. Вечно голодные псы! Ничтожные шавки, подхалимы лживые, отравители и убийцы, вам ничего от меня не достанется.