bannerbannerbanner
Кангюй. Три неволи

Марат Байпаков
Кангюй. Три неволи

Николасу Симс-Вильямсу (Nicholas Sims-Williams), профессору, исследователю арийского («бактрийского») языка и государственной организации Кангюя


© Марат Байпаков, 2024

ISBN 978-5-0064-1035-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Кто знает, может, то, что мы зовём
Кончиной, есть начало новой жизни,
А жизнь есть смерть?
 
Еврипид

174 год до нашей эры, конец весны, Паталипутра1

– Вы только представьте себе, сколько рабов может подарить нам эта щедрая страна! – Властительный муж лет сорока пяти снимает с головы сияющий бронзовый шлем в виде головы слона с хоботом и бивнями, указывает им на огромный город, лежащий перед ним на возвышении. Две сотни человек в эллинских облачениях внимают благосклонно говорящему. – Рабы! Вы только вспомните, как нам не хватает рабских рук в Бактрии! Обильные шахты лазурита заброшены, тучные пшеничные поля превращаются без полива в пустоши, некому ткать прекрасные ковры в мастерских. Богатства Бактрии преумножат люди Инда. Здесь сотни деревень будущих рабов. Кто говорил про нескорое окончание кризиса2 с Шунга? Не ты ли, бесстрашный стратег Креонт? Кризис давно закончился, и в нашу пользу. Где провидец Скамандр? Твердил ты, вельможа, про бесконечность похода. Ну вот, полюбуйся – пройдена бесконечность! Позади трудные годы. Поход окончен. Забудьте про тревоги, засады, битвы и штурмы. Враги повержены. Ещё одно совсем незначительное усилие, каких-то два-три месяца осады, и враги будут полностью сокрушены. Эллины, наслаждайтесь заслуженным триумфом! Процветание нашей державы навсегда обеспечено. Вот он, сладостный миг победы!

Я, базилевс3 Деметрий4 Непобедимый, свершил своей храбростью и отвагой завоевания в Индии больше, чем великий Александр. Отец мой, твоя заветная мечта сбылась. Возлюбленная Бактрия5 расширилась до Каписы, от Каписы до Таксилы и от Таксилы до Паталипутры. Отныне вся империя Маурьев принадлежит династии…

Продолжить блистательную речь властителю не даёт рослый соматофилак6, он что-то шепчет Деметрию, при этом часто оглядывается назад, в сторону печального босоного странника в выцветших запылённых чёрных одеждах и с такой же чёрной дорожной сумой в руках. Деметрий оборачивается к страннику, наклоняет набок голову, прищуривает глаза, с недовольным видом морщит лоб, очевидно, пытаясь опознать незнакомца. Свита ловит перемену настроения властителя и подражает базилевсу во всём, даже в позе. Устанавливается неловкая тишина. Ждут слов Деметрия.

Властитель делает два шага по направлению к страннику. Тот же отчего-то спешно принимается развязывать узел своей сумы. Тугой узел с трудом поддаётся трясущимися от волнения рукам. Раскрытая дорожная сума вырывается из рук странника враждебно настроенными соматофилаками. Из её недр вынимается некий сосуд, тщательно перемотанный белой тканью. В той обвёртке сосуд передаётся базилевсу. Деметрий снимает ткань, на свет появляется, о чудо, роскошный золотой ритон эллинской работы.

– Церемониймейстер! Ты ли это? – Властитель делает предположение, тоном, однако, неуверенным.

– Он это! Он! – тут же охотно поддерживают мнение базилевса сановники из свиты.

Странник снимает войлочный петас7, улыбается открытой улыбкой, но его радость совсем недолгая, измождённое лицо быстро искажается страданием, на глазах выступают слёзы.

– Как ты загорел, друг. Тёмным стал от светила. Сразу тебя не опознать. Исхудал до костей. Голодал в странствиях? Морщинами покрылся. Волосы твои поседели. Ну же, оглашай долгожданные новости из Бактр. Кто тебя послал на Инд? Моя мать? Или Евтидем Второй8, молодой мой соправитель? – Деметрий поощряющее похлопывает по плечу странника.

Босоногий странник виновато роняет ниц голову, его тело содрогается от рыданий. Среди свиты раздаются ядовитые смешки. Кто-то неизвестный сравнивает церемониймейстера с «хромым воробьём, вовремя прилетевшим за чужой славой». Базилевс крепко обнимает церемониймейстера за плечи. Раздаётся «вести у меня, властитель, очень дурные». Смешки осмотрительно обрываются, а царственные объятия распадаются. Посланник из Бактрии принимает благопристойную позу, громко произносит новости, и с каждым его словом Деметрий мрачнеет.

– Хайре, мой всевластитель. И да хранят тебя боги в несчастьях, непобедимый Деметрий. В державе твоей возмущение народов. Смута в Бактрии! Кровопролитие небывалое! Мятежом охвачена столица. Но и сатрапии не остались верными тебе, о справедливый властитель. Беззаконие учиняется повсеместно в державе твоей. Словно хворь заразная, разом бунт охватил и мирных прежде обывателей. Крепись же, мой базилевс! Матушку твою, царицу, без суда мятежники обвинили в тяжких прегрешениях. Искала несчастная базилея9 спасения у храма Артемиды. Держалась руками за статую богини. Страх перед богами не удержал мятежников от задуманного. Ворвались и в храм нечестивые люди! Попрали священное пространство. Осквернили жилище богини. Разняли кинжалами мятежники руки царицы, выволокли из храма и толпой растерзали несчастную прямо у алтаря богини. Кровью невинной залили алтарь. Ужасное злодеяние! Тело казнённой с поношениями выставили на агоре посреди торговых рядов. Теперь птицы терзают плоть убиенной. Клятвы на верность восставшими попраны, как попран ими божий страх. Мистофоры гарнизона Бактр предали в смуте нашего соправителя Евтидема Второго, примкнули к мятежникам, открыли им ворота столицы. Не осталось преданных людей у Евтидема, потому Евтидем бежал тайно из дворца. Где теперь твой соправитель, что он предпринимает для восстановления порядка, мне неизвестно, ибо поспешил я в первый же день мятежа к тебе. Базилевс, уверяю тебя, никто меня не посылал на Инд к тебе с донесением, потому как не было никого у власти в тот страшный день. К довершению бедствий, и без того немалых, вторглись в Бактрию с севера кочевники-усуни. Пали Великие Стены Бактрии, мой властитель. Варвары предают огню нещадно твои сатрапии. Благоденствию державы пришёл конец. Горе безмерно моё!

Странник сбивается и горько рыдает. Печальные известия с далёкой родины лишают властителя дара речи. Деметрий багрово краснеет, покрывается потом, на могучей шее выступают вены. Кто-то из сановников подносит властителю платок. Деметрий утирает с лица пот. Услышать такие печальные новости не ожидал никто из присутствующих. Словно бы бездна Аида внезапно разверзлась перед собранием и окатила храбрых мужей дыханием смерти. По выражениям лиц ближайшее окружение базилевса охватывает смятение. Устанавливается скорбная тишина. Гнев синедриона остаётся невысказанным. Сиятельные мужи плотно обступают базилевса и церемониймейстера.

 

– Кто истинный зачинщик мятежа, доподлинно известно? – после длительной паузы вопрошает Деметрий рыдающего.

– Евтидем Второй, брат твой низложен и отрешён от правления гнусным Евкратидом10, тем, что был на службе у тебя меридархом, а позже стал и сатрапом Туривы11. Хитроумный меридарх подбил сатрапов на мятеж во время осенних празднеств. Посулами склонил к измене и династов. Евкратиду в дерзостях его преступных покровительствовали магистраты из числа аристократов-македонян. Буле12 Бактр безо всяких возражений предоставляло Евкратиду всё, что он требовал. Опирался же в мятеже Евкратид на многотысячный отряд беглецов из Сирии, что привёл в Бактрию из Маргианы13 проксен14 самого Селевка. Именно сатрап Евкратид – истинный зачинщик смуты. Все несчастия от гордыни его безмерной проистекают.

– Ах вот как зародилось бедствие в Бактрии! За Евкратидом стоит коварный Селевк! – Деметрий потрясён новыми подробностями мятежа. – Имя проксена сирийского знаешь? Как определили, что это настоящий проксен, а не гнусный самозванец?

– Мой базилевс, ты не поверишь, кто был тем проксеном. Проксеном из Великой Сирии стался бактриец Аргей, сын Ореста, того самого Ореста, что служил главным казначеем. Невероятно пронырливый юнец выслужился в Сирии в краткое время аж до звания первого друга базилевса. Определённо именно для разжигания смуты Аргей был подослан к нам коварным Селевком. Тот же Селевк снабдил Аргея знаками отличия, как то: фибулой15 серебряной синедриона16 дел Великой Сирии, роскошными пурпурными одеждами с широкой золотой полосой, пышным золотым венком ценою немалой в двадцать талантов. Такие отличия важного сановника не подделать нищему бродяге!

– Сын Ореста? Жив? Почему? – Властитель недоверчиво переспрашивает церемониймейстера, оглядывается назад и кому-то позади себя отправляет вопрос: – Погиб же сын Ореста на охоте в горах? Встреча с медведем была для него роковой.

– Неверны те слухи, мой базилевс, – горячо возражает церемониймейстер. – Присутствовал я во дворце на приёме Евтидемом проксена. Проксен имя своё и имя отца своего при мне называл. Прибыл проксен не один, а с сотоварищами, македонянами и эллинами из Маргианы. Внешне Орест очень похож на отца своего, покойного казначея. Подлая миссия проксена сирийского увенчалась полным успехом. Мятеж Евкратида – злокозненные происки Селевка. Горестей Бактрии желают могучие враги!

Церемониймейстер вновь рыдает.

– Где Дерда? – Слёзы скорби осушаются царским платком. Церемониймейстер тихо всхлипывает, тяжело вздыхает и продолжает горестным тоном:

– Дерда, по очевидности, сгинул первым во смуте. Читал Евтидему Второму последнее письмо Дерды. Много строк было в нём. Печально звенели печати на глине. – Церемониймейстер показывает руками размер свитка послания. – Дерда сообщал об опасных волнениях в гарнизонах Великой Стены. Писал Дерда Евтидему без надежды, прощался, заверял в преданности. Просил сохранить память о нём.

– Что, и Дерду казнили? – чуть не кричит базилевс.

Церемониймейстер в ответ молча кивает головой. Ярость переполняет Деметрия. Властитель собирается было продолжить дознание вестника, но позади свиты раздаются иные, не эллинские голоса.

– Панчалы17 и матхуры18 не должны прознать про наши ужасные бедствия, – полушёпотом обращается Деметрий к свите. Сурово-непроницаемыми становятся лица знатных мужей.

Деметрий принимает благодушный вид. Обменявшись с союзниками короткими замечаниями о будущей осаде, базилевс покровительственно обнимает запылённого церемониймейстера за плечо, напевает бравую походную песенку. В сопровождении свиты удаляется в полевой лагерь армии, где у казначейских повозок происходит совет синедриона. Церемониймейстер напрягает память, оглашает в подробностях последнее письмо Дерды Евтидему. Раздосадованный Деметрий садится в походное кресло, предлагает высказаться всем желающим. Мрачным, серым, неживым, словно бы изваяние скорбящего, выглядит базилевс, пребывающий в тягостных раздумьях. После десятого оратора на словах «ожидает нас в Бактрии длительная осада столицы, ибо меридарх многоопытен» Деметрий прерывает молчание. По жесту правой руки выступающий, главный казначей армии, замолкает. Не вставая с кресла, базилевс обращается сразу ко всему синедриону:

– Гегемоны, вельможи, мнения разделились. Половина из вас говорила за разделение армии на две неравных части. Другая половина говорила про сохранение армии единой. Все же выступавшие сошлись во мнении на скорейшем возвращении в Бактрию.

Немедля гул голосов разражается вокруг сидящего. Всяк пытается оспорить мнение оппонента. Базилевс подзывает соматофилака, приказывает принести камешки для голосования. Последний выступавший становится главой комиссии по подсчёту голосов. Синедрион голосует. Во время подсчёта чёрных и белых речных камней Деметрий возобновляет беседу с церемониймейстером.

– Ты один добирался ко мне? – интересуется Деметрий.

– Нет, базилевс, не один я прибыл к тебе, со мной сын и трое преданных слуг. В одиночку я бы не осилил опасную дорогу. – Чиновник восстановил пошатнувшийся дух, говорит уже без слёз, голосом твёрдым и ровным.

– Сын, говоришь, с тобой прибыл ко мне. Где же он? Почему ты его не привёл? – рассеянно вопрошает властитель.

– Не пропустила сына охрана. Потому как не опознали меня, несчастного, в жалких рубищах… – сетует горюющий странник.

– …А что же стало с моим сыном и моей женой? – резко обрывает базилевс церемониймейстера.

– Евтидем Второй обещал позаботиться о них, так говорил мне соправитель, когда расставался с ним во дворце в первый день мятежа. – И на этот тяжёлый вопрос есть надлежащий ответ у чиновника.

– Мой сын и моя жена под опекой Евтидема? – тяжело вздыхает Деметрий. – Ненадёжный у них опекун. Почему ты, мой лучший друг, не позаботился о моей семье? Где было твоё разумение? Как же так вышло, что их нет сейчас рядом со мной?

– Не кори меня, базилевс. Я старался как мог. Не в моих было силах спасти твоих близких, – оправдывается, извиняясь, странник. – Евтидем не позволил, мою просьбу о спасении пресёк, едва только о Стратонике и Менандре я заикнулся. Что мог я противопоставить соправителю? Одни лишь только увещевания. Не в моих полномочиях было тайно силой вызволять царскую семью из дворца.

– Что предпринимал Евтидем во время мятежа? – В вопросе Деметрия различимо сомнение. – Неужто бездействовал только?

– Волнения соправитель считал незначительными. До самого последнего дня настаивал: он-де сам подавит мятеж. Гнева твоего очень боялся Евтидем. Потому-то и вестовых не послал к тебе за подмогой. Веровал слепо Евтидем в благодарность народов династии. Не хотел замечать возросшего могущества врагов. Пьянству предавался чрезмерно. В нескончаемых попойках был весел безумно.

– Замечал я и раньше слабость к вину у Евтидема. При мне он был, однако, благоразумен, справлялся со своим увлечением.

– С раннего утра начинались те знаменитые попойки, мой базилевс. Симпосиями благочинными их не назовёшь. Всех участников стремился перепить наш соправитель. Соревнования в пьянстве редко заканчивались пополуночи. – Церемониймейстер решительно возражает, внезапно краснеет, осекается и замолкает.

– Продолжай! – властно требует Деметрий.

– Но не попойки погубили твоего Евтидема! Пытался задобрить врагов соправитель назначениями в свой синедрион, – льются потоком слова манерой загодя подготовленной речи. – Добротой против злости – именно таким удивительным манером намеревался укротить гордыню строптивых македонян Евтидем. Всё ждал соправитель некоего великого чуда. Словно трусливый мальчишка стоял Евтидем с полным ведром воды и давал исподволь разгореться пожару. Неблагоразумно медлил твой соправитель, базилевс. Не внимал мудрым советам Евтидем. Твой свиток наставлений не открывал. Был очень самонадеян. В тех ожиданиях чуда упустил Евтидем краткое время, удобное для тайной расправы над врагами. Чуда, однако, не произошло. Пожар разгорелся. Враги почувствовали слабость соправителя. И празднества пышные не помогли Евтидему удержать власть. Неблагодарная толпа так называемых сограждан, попировав за щедрыми столами Евтидема, тут же переметнулась к дерзновенному самозванцу Евкратиду и его наглым оборванцам-сирийцам. Евкратид же, не встречая преград своему честолюбию, щедро раздавал должности и привилегии. Горше преступлений Евкратида только слабость людская. Возможность быстрого обогащения прельстила мерзкие души черни. Предательство стало обычным явлением тех шести праздничных осенних дней. Предполагаю только самое худшее в дальнейшей судьбе несчастливца Евтидема Второго.

 

Скорбный вердикт церемониймейстера молчаливо одобряется базилевсом. Сановник прижимает выцветший петас к своей груди. Вид у говорящего страстный и честный. Теперь босые ноги странника вызывают не насмешки, а сочувствие.

– Раздумывая в долгих странствиях о произошедшем, осознал я, что ещё до мятежа утратил соправитель царскую диадему. Добротой не исправить давние пороки. Вот в чём была главная ошибка твоего наивного брата, Деметрий. Там, где надо было рубить головы, Евтидем щедро награждал. Мятежное буле надменно посмеялось над царскими наградами. Наглецы искали медь под серебром. Много унижений снёс Евтидем. Был я тому свидетелем. Прости же меня за честность, властитель, но в такое отчаянное время лучшее лекарство – это правда. – Деметрий на этих печальных словах согласно кивает головой. – Что же до царицы и наследника, будем молиться за жизни твоей драгоценной семьи, базилевс. Боги по нашим горячим молитвам и жертвам обильным не покинут семью твою и обязательно спасут близких твоих. В Бактрии осталось ещё очень много людей, искренне преданных династии. Эти достойные предоставят царице и наследнику надёжное укрытие до возвращения твоего.

– Да-да! Истину говоришь. Будем надеяться на счастливый исход. Спасутся мои родные! Конечно, спасутся, не случится иначе. Есть кому озаботиться о них в Бактрии. Не тебя, верного служаку, надлежит мне распекать злыми упрёками. Вовсе не ты заслужил моего порицания. Не прибудь ты по собственному почину на Инд, не узнал бы я важных новостей. Судьба коварная смеётся надо мной. Какова же её неудержимая сила! Слишком много славы для смертного? Ужели и боги ревнуют ко мне? Я одержал столько славных побед. Я победил могучих врагов. Никто не смог оспорить моих притязаний на владения Маурьев. Ты застал меня у самых стен вражеской столицы. А в это самое время… время великого триумфа нашего оружия, – Деметрий горько усмехается, – в моей любимой Бактрии творится невиданное доселе бесчинство. Эх, Евтидем, брат мой своевольный! Что ты наделал, несчастный! Почему не следовал воле моей? Я же отставил тебе подробное наставление! Столько смертельных ошибок совершил Евтидем за краткое время правления! Нет, не предатель Евкратид, зачинщик бесчинств, а Евтидем Второй, мой брат, бражник недалёкий. Это по его вине смута разразилась в державе. Горе мне! Прекрасная Бактрия оказалась в руках разбойников. – Деметрий разглядывает искусный ритон, водит задумчиво ладонью по рельефным бокам. Тихо сам себе проговаривает: – Вот он, немой свидетель деяний безумца. Всё, к чему прикоснулся неудачник, поражено заразным недугом. Не желаю предаваться скорби о юном глупце. Забыт Евтидем! Сгинул во тьму, и нет его более. – Внезапно изменившись в лице, базилевс вручает драгоценный сосуд церемониймейстеру. – Прими награду за верную службу. Благодарю тебя, преданный друг, за столь важные известия.

Чиновник благодарит властителя. Со словами «щедрость твоя бесконечна» золотой ритон из царского дворца Бактр вновь оказывается там же, где он и пребывал до того, в просторной чёрной дорожной суме, перемотанный белой материей.

– И его голос тоже учтите. – Базилевс кивает в сторону церемониймейстера.

Глава комиссии произносит результат подсчёта голосов.

– С его очень ценным голосом, – главный казначей презрительно оглядывает расстроенного босоного странника, – триста восемьдесят голосов за раздел армии на две части и сто двадцать голосов за сохранение армии единой. Проголосовали все.

Деметрий поднимается с кресла. Нет более мрачного уныния на царственном лице, перед сановниками прежний властитель, властный и решительный.

– Будет так, как разрешил мудрый синедрион Бактрии. Разделим армию на две равные части. Слонов не возьму. Оставлю их в Индии, здесь они нужнее, да и замедлят слоны передвижение. За соправителя оставляю брата своего. Он будет охранять индийские приобретения до моего возвращения. Новой столицей державы временно станет Таксила. Тем, кто уходит со мной восстанавливать порядок, – мужи, отбываем на родину завтра на восходе. – Деметрий поднимает голову к небу, ему иронично и горько отправляет: – Шунга, враг мой, возрадуйся, я отступаю! Отступаю не от страха пред оружием твоим, отступаю лишь по одному только подлому предательству подданных моих. В этой военной кампании, Шунга, тебе несказанно повезло. Возблагодари за спасение своё вероломного Евкратида. Не печалься, враг мой, я обязательно вернусь. Вот только усмирю Бактрию и сразу вернусь. Твоя восхитительная Паталипутра ведь немного подождёт до моего скорого возвращения?

С теми словами властитель уходит со стратегом правого фланга, главным казначеем и церемониймейстером в свою палатку. Их четверых сопровождают соматофилаки. Оставшийся синедрион оформляет необходимые приказы для армии.

Тремя месяцами ранее. 174 год до нашей эры,

конец зимы, Бактрия

– Скажи, почему именно меня ты выбрала из всех претендентов? – Высокий муж крепкого сложения, лет двадцати пяти, по виду из эллинизированных бактрийцев, ломает сухие ветви, подкидывает их в разгорающийся костёр.

– Мидас, я оценила твою преданность. За время, что тебя знаю, ты никогда не возражал против моей воли. – Юная красивая дева усаживается у костра, манерно поправляет серую накидку.

– Алкеста, ты… ты… ты и вправду моя невеста? – Мидас не в силах поверить своему счастью.

– Конечно, Мидас, я твоя невеста, – утвердительно отвечает прекрасная дева.

Мидас тянется поцеловать Алкесту, но та ловко уворачивается от губ.

– Вот так всегда. Только по-твоему и исполняется, – недовольно вздыхает Мидас.

– Меж нами уговор. Его тебе напомнить? – Алкеста отодвигается подальше от настойчивого ухажёра.

– Нет, не стоит. Я всё помню: прибудем в долину храмов, принесём жертвы богам, у храма Артемиды призовём богиню в свидетели, принесём клятвы, справим скромную свадьбу в присутствии жриц, даруем храму серебро.

– После свадьбы я стану твоей женой, Мидас. Ты прекрасно запомнил наше брачное соглашение. Всё ж не зря ты трижды клялся мне у алтаря всемогущего Зевса.

Мидас огорчён отказом девы, но смиренно подчиняется её воле. В костре громко трещат дрова. Дева вздрагивает от резкого звука, оглядывается по сторонам. Запряжённые лошади недовольно фыркают, мотают головами, стоя повязанными у ствола молодого ясеня. Вечерние сумерки уступают место ночи. Туман стелется по земле, делая костёр незаметным.

– Скажи, Алкеста, а тебя не мучают сомнения? – Мидас не предпринимает более попыток к сближению, и дева пододвигается ближе к пламени.

– Какие сомнения? – Алкеста вытягивает руки к костру, нежится от тепла. – О чём ты говоришь?

– Столько смертей произошло на наших глазах. Столько известных семей пострадали. Были ли мы всегда правы в конфликте? Зачем мы сражались? А может быть, ошибались мы, принимая жестокие поспешные решения? Нельзя ли было нам поступать по-иному…

– …Как по-иному? – зло прерывает Мидаса Алкеста.

– По-иному, ну, скажем, миром, без кровопролития, в судах улаживая споры. – Новая партия веток пополняет костёр.

– Никогда не слышала от тебя речи слабака. Про суды заговорил! Мирными спорами смертельную борьбу назвал. – Дева недовольно встаёт и выставляет руки в бока. – Что случилось, Мидас?

– Боюсь засыпать. – Мидас быстро поднимает глаза на Алкесту, встречается с девой взглядом и отводит глаза.

– Снятся мертвецы? – надменно с насмешкой вопрошает Алкеста.

– Снятся товарищи, те, что погибли в первые дни противостояния. Во снах они живые, не мертвецы, – продолжает откровения Мидас. – Э-эх! Всех до единого из гетерии я потерял.

Алкеста резко встаёт, уходит к лошадям, возвращается же с занятыми руками. Дева держит за волосы две человеческие головы и конопляную верёвку.

– Ты меня обвиняешь в горестных несчастиях или их? Не ты ли ещё недавно назывался моим женихом, Мидас?

Перед Мидасом выставляются отрубленные головы. Юноша брезгливо морщится.

– Алкеста, зачем ты их увезла с собой? Лучше бы взяла что-нибудь полезное, съестное. Сейчас бы поели. Головы эти похорони, прошу. Пусть обретут покой убиенные. Не желаешь руки пачкать, так я вырою могилу.

– Головы эти, Мидас, да будет тебе известно, дороже любой еды. Зачем храню их? И ты это спрашиваешь меня? Чтобы останки врагов всегда напоминали мне о горе пережитом. – Алкеста разматывает верёвку. Злится уже всерьёз. – Их, мёртвых, допроси, не меня, почему враги желали лютой смерти нам.

– Что ты собираешься делать? – Мидас заполучает в руки один конец конопляной верёвки. – О нет! Только не это!

– Помолчи! – шипит недовольно Алкеста. – А то ненароком разуверюсь в тебе, жених.

Верёвка продевается в пустую глазницу отрубленной головы.

– Хорош был рассол. Нет разложения.

– У-у-у! – тихо стонет Мидас. – Алкеста! Это же ужасное варварство! Как ты можешь так поступать?

Алкеста не слышит стонов Мидаса. Верёвка прочно скрепляет и вторую мёртвую голову.

– Поддержи, да крепко держи, не урони! – привычно командует дева и вновь уходит к лошадям.

– У тебя есть ещё голова? – удивлённо восклицает ей вслед Мидас.

– Не одна! – радостно отзывается Алкеста. – Две головы!

– Да неужели?! – Мидас не разделяет радость девы.

Перед женихом выставляются новые трофеи.

– Их я помню. Они с первых стычек. Да? Кажется, этот – стражник цитадели. Младший гегемон. Всё в красном шарфе хаживал чинно. Звали его… напрягу я память… сейчас… вертится на языке… ну же… а и вспомнил – Финей!

– Ну да, конечно же, Финей! Что нравится мне ещё в тебе, Мидас, помимо твоей преданности, так это твоя замечательная цепкая память. Помнишь ты всё. Гордись собой, Мидас!

Алкеста орудует кинжалом, проделывая нужные отверстия в головах. В короткое время все четыре отрубленные головы образуют ужасное украшение на шее одной из трёх лошадей. Но Мидас не гордится собой.

– Память моя – наказание моё, – грустит Мидас. – Говорил же тебе – кошмары меня завсегда навещают. Разговаривать с ушедшими, трапезу разделять, обниматься, а наутро мокрым в поту пробуждаться? Лучше и вовсе быть беспамятным. Одиноко мне без погибших товарищей. Чувствую себя сиротой. Как просыпаюсь, так сразу хочется рыдать от боли. Не думал, что встречу зрелость в мучениях.

– Не говори, как старик, всё одно да и то же! Про утраты и кошмары не тверди. В ночи духи бродят. Увидят костёр. Услышат речи твои. Не привлекай к нам несчастья. Радостным будь. – Алкеста откровенно груба, насмешливым тоном трунит над женихом и не пытается разделить чувства Мидаса. – Новых товарищей уже скоро найдёшь. Наберись-ка терпения. Возьмёшься привычно за торговлю. Вступишь в гетерию соседней сатрапии. Вот и прибудут в копилку друзья. Да пусть же друзья твои будут очень влиятельными. С такими быстрее в гору пойдёшь. Всем угождай людям, что при власти, пронырой будь, блюди интерес свой, друзей обирай похитрей – так и станешь богатым. Ты теперь нищий, Мидас, не о кошмарах ночных надобно тебе горевать, подумай о деле торговом, как семью свою содержать.

– Старик? Я? Да, ты права, Алкеста, чувствую себя стариком, – горюет Мидас. – Найду ли хороших товарищей? Это совсем не вопрос – это пытка. Нет мне утешения. Дружбы хорошей, старинной лишился. Тех друзей, что были с малолетства, мне не найти. Таких друзей не купишь в торговой гетерии. Пресмыкаться пред богачами ты мне предлагаешь? Разве я нищий? Серебро в четверть таланта отдал тебе на сохранение. Нет, я не нищий, Алкеста. Буду я спать, дорогая невеста. Забуду на миг про заботы. Кошмар, не приходи, а приди сон чудесный! Разбуди в полночь, сменю тебя. Веток, прошу, не жалей, пусть костёр не потухнет. Туман сырой, липкий. Зря мы в лесу расположились. Место противное, хоть и скрытное. – Мидас мостится у ствола поваленного дерева. Устало закрывает глаза. – Ужасный был день, впрочем, как и прошлые тоже. Очень надеюсь, что наши злоключения закончились.

Печальный Мидас, пригревшись у костра, забывается крепким сном. Таким крепким, что не замечает, как Алкеста тайно развязывает лошадей и уводит их в ночь. Со словами «прощай, плаксивый недотёпа» дева вскакивает в седло, погоняет лошадей. Спящий остаётся один у костра. Алкеста же, покинув речную низину, продолжает путь при полной луне. Из колючих зарослей облепихи выбирается на царскую широкую дорогу. Следует по ней до рассвета. На рассвете уставшая дева замечает на дороге скопление всадников. Усталость сменяется волнением. Не менее десятка спешившихся и конных усуней в бронзовых доспехах преграждают дорогу.

– Разведчики? Продромы врага? Здесь? Но ведь город, богатый город остался уже далеко позади. – Алкеста в нерешительности останавливается. Оглядывается назад. Ищет спасительного укрытия. Но поздно. Предрассветная темнота озаряется восходящим светилом. Усуни замечают одинокую наездницу, указывают руками на деву.

– Я пропала! Варвары меня жестоко убьют, – шепчет Алкеста, направляет лошадь прямо на всадников. В руках девы появляется ксифос19. На ксифосе бранные зарубки и следы давней крови. – Будь что будет! Если судьбой этим утром положена смерть, то приму смерть на дороге. Прощай, любимый Аргей! Теперь уж только в Аиде встретимся, мой милый!

Расстояние до усуней стремительно сокращается. Неожиданный манёвр одинокой наездницы удивил всадников. Всадники и пешие замирают на месте. Когда же Алкеста сравнивается с вооружёнными разведчиками, случается необъяснимое чудо. Усуни рассматривают украшение из четырёх человеческих голов, раскачивающееся на шее лошади девы, и… расступаются перед Алкестой. Алкеста, не веря своим глазам, преодолевает живую преграду легко, словно бы это были не опасные варвары, а ночной туман. Перед девой открывается пустая дорога.

– Я свободна! – шепчет счастливо Алкеста. – Горести мои стались позади. Аргей, ты слышишь меня! Ты помогаешь мне! Ты заботишься обо мне! Благодарю тебя, любимый!

До полудня Алкеста не встречает ничего, достойного внимания. Обычно полная телег, царская дорога необыкновенно пустынна. В полдень дева останавливается. Царская дорога поворачивает на юг, в соседнею сатрапию. Впереди на низком холме, среди высоких стройных серебристых тополей, виднеются черепичные крыши эллинских строений. К холму ведёт проторённая колея.

– У меня есть серебро. У них есть еда и кров.

Алкеста прячет портупею с ксифосом в складках одежды, направляет лошадей прочь с государственной дороги в сторону холма. Её путь лежит среди поля. Чьими-то заботливыми руками тщательно убраны и собраны в кучи камни, в каналах приятно журчит вода.

– Что тут росло? – задаётся вопросом дева. Смотрит на соломинки у поля. – Пшеница. Значит, здесь живут эллины. Что ж, с эллинами я быстро сторгуюсь и на ночлег.

Из-за тополей появляется глинобитная стена в рост всадника. Виднеются верхушки фруктовых деревьев. Но за высокую стену, увы, не заглянуть. Дева объезжает часть стены. Лая сторожевых собак не раздаётся. Поместье удивительно безмолвно.

– Бежали от варваров? – задаётся вопросом дева. – Беда! Еду здесь я не добуду.

Вот и крепкие резные ворота, обращённые на восток, ворота не закрыты. На одной из створок полосы запёкшейся крови. Из глубины двора раздаётся лошадиное ржание. Алкеста въезжает в ворота. Становится понятным молчание псов. Псы убиты. Их тела лежат сразу у ворот. Преданные защитники встретили смерть отважно первыми. За воротами у столба запряжённая парой лошадей повозка, наполовину нагруженная скарбом домашним. Прочие тюки, ковёр свёрнутый и мешки, обсыпанные мукой, старательно выложены у колёс. Вокруг повозки в скорченных позах валяются пять трупов работников или рабов. Их окровавленные неподшитые экзомисы20 щедро утыканы переломанными расписными тростниковыми стрелами.

1Древний город, расположенный на месте слияния Ганга и Сона, во II в. до н. э. столица двух древних империй династии Маурьи и позже Шунга.
2В данном случае кризис (др.-греч. κρίσις – ведение дела в суде, от глагола κρίνω – определять) – состязание, спор, исход битвы.
3Базилевс (др.-греч. βᾰσῐλεύς) – суверенный наследный монарх в эллинистических государствах.
4Деметрий I Аникет (др.-греч. Δημήτριος Α`) – Деметрий Непобедимый, греко-бактрийский царь II в. до н. э., сын Евтидема I.
5Бактрия (др.-греч. Βακτριανή) – историческая область на сопредельных областях современных Афганистана, Узбекистана и Таджикистана. Столица – город Бактры, окрестности современного Балха (Афганистан). Известна как часть Бактрийско-Маргианского археологического комплекса с XXIII в. до н. э.
6Соматофилак (др.-греч. Σωματοφύλακες) – телохранитель, представитель знати эллинских государств. Полномочия соматофилаков не ограничивались только надзором за безопасностью, они могли выполнять консультативную и командную функцию.
7Петас (др.-греч. πέτασος) – дорожная шляпа с широкими полями из войлока, кожи или соломы, для защиты от солнца.
8Евтидем Второй (др.-греч. Εὺθύδημος) – греко-бактрийский царь II в. до н. э. из династии Евтидемидов.
9Базилея (др.-греч. βασίλεια – базилея, басилея) – женская форма базилевса, царица.
10Евкратид (др.-греч. Εὺκρατίδης) – греко-бактрийский царь II в. до н. э., свергнувший династию Евтидемидов в Бактрии, позже подчинивший себе их владения, включая индийские, пал от руки собственного сына Платона. После его смерти разразилась гражданская война, результатом которой стало ослабление греко-бактрийского царства и восшествие к власти Геолиокла (сына Евкратида) и Лаодики (жены Евкратида).
11Турива – одна из административных областей Бактрии.
12Буле (др.-греч. βουλή – воля, совещание) – государственный совет в полисах (городах), соединявший в себе три ветви власти – законодательную, исполнительную и судебную. Подчинялось народному собранию, позже монархам. Как разновидность – совет старейшин (βουλὴ γερόντων). Могло состоять из 300—600 членов (магистратов). Заседало в административном здании – булевтерии (Βουλευτήριο).
13Маргиана (др.-греч. Μαργιανή, букв. «луговая») – историческая область с центром в городе Мерве, известная с середины II тыс. до н. э., заселённая ираноязычными племенами, соответствует территории современного Восточного Туркменистана. Граничила с Бактрией, Согдианой, Хорезмом.
14Проксен (от др.-греч. προξενία) – установление античного международного права, древнегреческий вариант современного консула и посола.
15Фибула – металлическая застёжка для одежды.
16Синедрион (др.-греч. συνέδριον – собрание, совещание; от «вместе» и «седалище») – совет старейшин при монархе (базилевсе) в эллинистических государствах.
17Панчала – исторический регион Древней Индии, Верхние Гималаи, междуречье Ганга и Ямуны.
18Махутра – город в Древней Индии, располагался на перекрёстке важнейших дорог, в 50 км от Аргы, на берегу реки Ямуны, входил последовательно в состав империи Маурьев, греко-бактрийского царства, индоскифского государства и Кушанской империи.
19Ксифос (др.-греч. «ξιφος) – прямой обоюдоострый меч, длиной около 60 см, чаще железный, рукоять из бронзы, ножны деревянные с медными накладками. Использовался гоплитами и македонскими фалангитами.
20Экзомис (др.-греч. ἐξωμίς, букв. «плечо снаружи») – разновидность рабочей одежды крестьян и рабов из отреза грубой ткани, заложенной складками на левом плече, носился с поясом. Неподшитый или обтрёпанный подол – признак рабства.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 
Рейтинг@Mail.ru