– Возможно. Но вы все приезжаете и уезжаете в разное время. Даже встреча с Никой – удача. Обычно она приезжает намного позже, а уезжает – раньше. Рабочий график, понимаешь ли, – Агатов усмехнулся. – Возможно, количество времени во сне влияет на то, что на ней не сработало.
– Понятно, – буркнул Алекс. Он надеялся, что, когда все получится, она покажет ему пару своих картин.
Может, взять у Агатова ее номер? Хотя вообще-то надо бы взять номер самого Агатова. Не успел – они дошли до столовой. Время на разговоры терять не хотелось, поэтому он быстро закинул в себя ужин и готов был сорваться в лабораторию. За всю свою жизнь ни разу он так не желал скорее уснуть, как сегодня.
Алекс наблюдал, как Селения собирает вещи. Сегодня он не был ею, был лишь сторонним наблюдателем ее жизни в Полярисе. Приблизился, разглядывая ее: высокая и худощавая, черты лица острые, мелкие, будто бы птичьи, но глаза вытянутые, миндалевидные – не подходяще хищные к ее птичьему лицу. Темные прямые волосы собраны в хвост, доходят почти до поясницы. Ее вряд ли можно было назвать красивой по общепринятым стандартам, но было в ней что-то влекущее, инопланетное: прекрасное в своей неправильности.
Она скидывала в чемодан одежду – совершенно беспорядочно, и, кажется, даже особо не разбирая, что именно скидывает. Огляделась, промчалась на кухню, нашла маленькую косметичку с лекарствами, впихнула в чемодан. Попробовала закрыть, выругалась себе под нос, когда не вышло. Вытащила часть вещей обратно на кровать, все же закрыла чемодан и, прихватив его, спешно направилась к выходу.
Погрузила поклажу на заднее сидение и залезла в электромобиль. Алекс не понимал, что происходит. Эта сцена, вероятно, должна быть куда позже по повествованию. Почему он не видит продолжение, а только несвязанные куски? Это нервировало.
Браслет на руке Селении замигал и завибрировал. Девушка прибавила скорость, игнорируя звонок. Солнце едва показалось из-за горизонта, и дороги были пустыми. Селения игнорировала и красные сигналы светофоров. Браслет завибрировал снова.
– Что тебе нужно, Лили? – Девушка почти кричала, ответив на входящий.
– Ты за рулем, что ли?
– Не твое дело.
– Ты знаешь… Селения, не делай глупостей, ладно, – тихий, почти извиняющийся голос подруги из динамика, – просто сдайся, и может люди решат дать тебе не сильно большой срок.
– В жопу людей, – Сель нервно рассмеялась, – ты ведь будешь первая, кто проголосует за максимальный. Все-таки я не просто нарушала режим коллективных принятий решений, как та же Фрида, я член оппозиционного движения. Хотя, полагаю, тебя уже поставили на рассмотрение заслуг перед обществом за то, что меня сдала. Да? – Она сделала паузу, – отвечай, Лили, мать твою!
– Я исполняла свой долг! – Послышался ответный крик. – И всего этого не случилось бы, исполняй ты свой!
– Долг, – протянула Сель, – все, что я знаю о долге – это то, что он у меня есть. Большой такой, денежный. А знаешь, почему? Потому что на лечение из общего бюджета дают средства тем, у кого они и без того имеются. Всем плевать на таких, как мы с мамой!
– Твоя мать всегда была законопослушной гражданкой Поляриса. Думаешь, она бы встала на твою сторону, если бы узнала, что ты – преступница?
– Встала бы, если бы выжила! – Сель нажала на кнопку браслета, и он с тихим щелчком ослабил хватку вокруг ее запястья. Аппарат полетел в окно, разбиваясь об асфальтовое покрытие шоссе.
Сель гнала машину прочь из города, как можно дальше. Она, в отличие от матери, никогда не была такой уж законопослушной гражданкой Поляриса, но теперь стала настоящим позором общества – преступницей в бегах.
Алекс открыл глаза, поморщился, увидев на стуле у кровати дремавшую Аланию. Стоит ли ее разбудить? Алекс решил дать лаборантке немного поспать, все-таки она всю ночь его караулила. Он сел, и Алания вздрогнула, захлопала большими глазами.
– Сегодня вы как-то рано пробудились, – буркнула она, – получилось?
– Да, я снова видел сюжет, но на этот раз не был участником.
Алания встала, сняла с него аппаратуру, прошла к столу, склонилась, сделав какие-то пометки.
– Вероятно, мы нашли то самое сочетание, которое необходимо, – Алания кивнула. – Запишите все, что происходило, что чувствовали, что видели. И езжайте домой.
– А доктор Агатов где? Мы не должны с ним на завтрак пойти?
– Его не будет до вечера, – буркнула Алания, перебирая бумажки и продолжая помечать.
Алекс вздохнул. Доктор наказал ему завтракать здесь, но без него Алекс не был уверен, что в принципе доберется до столовой, не заплутав. Пора бы уже начать запоминать расположение всех важных мест в лаборатории. Снять видео на телефон, что ли? В голову пришла мысль, о которой он наверняка пожалеет.
– Вы ведь тоже не завтракали? Не хотите присоединиться?
Алания оторвалась от бумаг, подняла на него взгляд, несколько раз моргнула. Последовало бесконечно-долгое (как казалось Алексу) молчание, которое длилось не больше нескольких секунд.
– Почему бы и нет. Идемте. Только сначала сделайте записи.
Алекс заполнил дневник: сегодня текста вышло намного меньше. Возможно, потому что ему хотелось писать продолжение, а не заполнять бумажки? Он отдал дневник Алании, она сразу же принялась изучать написанное.
– Можем идти, – бросил он и сразу вышел: как обычно делали доктор и сама Алания. Усмехнулся, радуясь, что смог отыграться.
– О, привет! – Ника окликнула его, ускоряясь, – мы, оказывается, почти соседи, я в первой. – Остановилась перед ним, улыбнулась, слегка склонив голову на бок, – ну что, как у тебя?
– Привет, – Алекс широко улыбнулся в ответ. Отчего-то при виде Ники настроение стало на порядок лучше. – Как и вчера.
– Тоже ничего? – Ника свела брови к переносице, – я уже устала. Не люблю, когда что-то не получается сразу.
– Вообще-то со мной уже вторую ночь подряд срабатывает, – Алекс вздохнул. Неужели остальным испытуемым не говорят об успехах эксперимента?
– Оу… – Ника заметно осунулась, но уже через мгновение на ее лице снова расцвела улыбка, – расскажешь, каково это? До жути интересно!
– Думаю, ты скоро это и сама испытаешь, – Алекс ободряюще улыбнулся, – доктор Агатов говорил, что они будут пробовать воспроизвести полученные результаты на других испытуемых.
Дверь отворилась, и из лаборатории наконец вышла Алания.
– Вы меня ждете что ли? – Кинула взгляд на Алекса. – Здравствуй, Ника, – добавила она, улыбнувшись девушке.
«Она только мне не улыбается, что ли?» – Алекс сдержался, чтобы не закатить глаза.
– Здравствуйте, – девушка махнула рукой в знак приветствия. – Сегодня приду чуть позже. Вам позвоню, а то доктор Агатов не всегда трубки берет. До встречи, Алекс, – улыбнулась, – все же жду твоего рассказа, – и пошла дальше по коридору, почти вприпрыжку. Откуда столько энергии с утра пораньше?
– Вам не стоит рассказывать о своем опыте, – сухо сказала Алания, глядя на удаляющуюся Нику.
– Запрещено договором?
– Нет. Она слишком расстраивается, что у нее не выходит. Думает, что с ней что-то не так.
– Переживаете за Нику? – Алекс усмехнулся. Мысль, что Алания может испытывать сочувствие, была до странного смешной.
– Нет. Подавленность может помешать эксперименту. Идемте уже, у меня еще много дел после.
И она двинулась в сторону столовой. Алекс еще раз усмехнулся: все же Алания думает исключительно об эксперименте.
По пути домой Алекс думал об увиденном во сне. Как провести героиню от прошлой сцены к этой? Можно ли как-то настроить аппарат, чтобы показывало продолжение, а не несвязанные между собой куски? Наверное, это было бы слишком просто.
У него была незаконченная экспозиция и какая-то невнятная завязка, а тут – уже нарастание конфликта. Селения говорила что-то о том, что стала преступницей в бегах, что она член оппозиционного движения. Была ли смерть матери толчком к тому, что она ступила на этот путь?
Алекс запрокинул голову, уставившись в потолок. Ему нужен был еще один фрагмент этой мозаики. Было бы много проще, если бы он умел писать так, как советуют маститые писатели – по предварительно составленному плану, а не так, как делал это он – в потоке, с наскоку. Этот поток был непредсказуем, а персонажи начинали жить своей жизнью, и он терял над ним контроль.
Хотя он терял контроль даже над собой, что и говорить о героях произведения. Алекс хмыкнул, вспомнив сегодняшний завтрак с Аланией (никогда бы больше с ней не работал).
Она сидела, задумчиво пережевывая мюсли с йогуртом и свежими ягодами, параллельно печатая что-то в телефоне. Алекс с удовольствием обнаружил, что в столовой все же подавали нормальную еду – сегодня на его тарелке была глазунья и несколько зажаренных до хруста ломтиков бекона (Агатов ему приносил только «полезное»). Он с удовольствием уминал свой завтрак, когда поймал на себе неприязненный взгляд Алании. Кажется, она даже слегка поморщилась, поэтому Алекс, не выдержав, спросил:
– Что-то не так?
– Все нормально, – сухой тон, тот же раздражающий взгляд.
– Почему вы не можете общаться со мной нормально? – Алекс отложил вилку, чувствуя, что руки начало бить мелкой дрожью от злости. Так бывало всегда, когда он злился. – Я пытаюсь быть дружелюбным, но все время натыкаюсь, – он повел ладонью в сторону Алании, – на это! Думаете, я не замечаю ваших презрительных взглядов? Что вы со всеми вся такая приветливая и улыбчивая. Со всеми! Кроме меня, – он нервно усмехнулся. – Будто я прокаженный какой-то. Вы ведь можете отправить меня к другому лаборанту, просто скажите Агатову. Я бы вот с удовольствием перешел, уверен, что они не хуже вас надевают дурацкие шапочки и сидят рядом, пока испытуемый спит. Избавьте нас от неприятного общества друг друга, Алания, – он шумно выдохнул, – всем ведь станет только проще.
Он глубоко и рвано дышал после тирады. Алания выслушивала его, смотря терпеливо-снисходительно, даже мюсли свои отставила. Алекс уже давно не терял контроль над собой, но она будто специально его вывела. Когда злость ушла, пришло сожаление: он не собирался говорить ей всего этого. Алания молча вернулась к трапезе, и это вызывало в Алексе новую волну злости, он открыл было рот, чтобы высказать все, что о ней думает, но она его опередила:
– Не будьте, – сухо бросила она.
– Что?
– Не будьте дружелюбным. Вы здесь не для того, чтобы…
Алекс не стал дослушивать окончание фразы, встал и направился к выходу. Как же она раздражала в тот момент!
Но сейчас, наблюдая за меняющимся городским пейзажем за окном автобуса, Алекс снова сожалел о сказанном. Он не любил терять контроль, а как контролировать – просто не знал. Но возникла идея, с чего бы он мог начать. Алекс открыл заметки на телефоне и стал набрасывать план сюжета – он должен контролировать хоть что-то.
Он слышал за спиной тяжелое дыхание – зверь был близко. Алекс пытался ускориться, но тщетно: ноги ватные, переставляются будто в замедленной съемке. Зверь все ближе. Горячее дыхание коснулось затылка, пахнуло гнилью. Алекс обернулся, встретившись взглядом с пронзительно-смотрящими глазами доктора Агатова.
Он широко улыбнулся-оскалился, а после – кожа его щек лопнула, делая оскал шире, правильное лицо обрело черты волчьей морды. Алекс пытался закричать, но из горла вырвался лишь жалобный хрип. Агатов сомкнул челюсти на его шее, и Алекс проснулся, тяжело дыша.
– Алания, дорогая, езжайте, – в темноте слышно голос Агатова и тихие всхлипы, – я прослежу. Возьмите несколько выходных, я заполню все протоколы, вы изучите, как вернетесь.
– Не нужно, – голос как шелест, – это ведь мое исследование.
По приезду в лабораторию Алекс хотел извиниться перед Аланией за все, что наговорил за завтраком, но рядом все время кто-то был. Кажется, у лаборантки сегодня вообще день не задался, и Алекс чувствовал себя виноватым, что из-за него – с самого утра.
– Как ваш руководитель настаиваю, – тишина. – Ладно, мы можем сказать испытуемым, что прервем исследование, возобновим, как все наладится.
Только не это. Не будет исследования – не будет и продолжения его истории. Он снова станет никем.
– Не наладится, – она едва сдерживалась, чтобы не заплакать навзрыд, – он умирает, я не успела! Ничего не успела сделать!
Алекс нахмурился. Алания продолжала кричать на Агатова шепотом (да, она могла орать шепотом). Дверь отворилась, и они вышли – видимо, продолжали разговор в коридоре, боясь его разбудить. Алекс лежал, пытался уснуть, но сон упрямился приходить.
Спустя долгие минуты борьбы с собственным организмом, Алекс сдался и просто смотрел в потолок, ожидая, когда кто-то вернется. Дверь отворилась, в его сторону кто-то тихо прошел. Никакого удушливо-парфюмерного запаха – это была Алания. Он тихо прокашлялся, давая понять, что не спит. Сел на край кровати.
– Алания, с вами все хорошо?
В темноте он заметил, как девушка спешно вытирала щеки рукавом халата. Она шмыгнула и тихо сказала, что все в порядке. Села на стул рядом с его кроватью.
– Вам стоит спать, – привычно твердо-сухо сказала она.
– Не могу. Кошмар приснился, теперь сна ни в одном глазу.
– Могу дать снотворного, если желаете, – она поднялась, но Алекс остановил ее, мягко взяв за руку, холодную и дрожащую. Алания села обратно, забрав ладонь из его рук.
– Поделитесь, станет легче.
– Знаете, зачем я вообще решилась на исследование? – Она рвано выдохнула. – Вообще-то, это было моей идеей, но организовать исследование такого масштаба без степени и на должности лаборанта почти невозможно. И, собственно, в перспективе я написала бы по ней работу… но не это суть. Я думаю, что если человечество получит доступ к ноосфере, оно получит и доступ ко всем знаниям мира, которые существуют и будут существовать.
– Доктор Агатов про это рассказывал, – кивнул Алекс.
– Там должны быть и знания, которые помогут излечить болезни, которые сейчас трудно поддаются лечению или не поддаются вовсе. Нужно только открыть доступ тем людям, которые смогут эти знания добыть и изложить здесь.
– У вас кто-то болен?
– Отец, – кивнула Алания, – я думала, у меня будет больше времени. Намного больше, – снова послышались всхлипы.
– Я уверен, у вас все получится, – Алекс не знал, что делать. Никогда не знал: как остановить женские слезы все еще было самым тайным из всех знаний. Но то, что плакала привычно безразличная и неэмоциональная Алания, еще сильнее усложняло ситуацию.
– Да к чему это все? – Алания снова перешла на шепот-крик, – он умрет, а исследование так и не сдвинется с мертвой точки! Думаете, вы первая группа? Отнюдь. До вас были и другие, все они уходили, потому что не хотели тратить время на бесполезные эксперименты, которые не приносят результата, зато приносят побочки. Агатов настоял на увеличении размера вознаграждения для следующих групп, но даже это не помогло. Мы начинали эксперимент на докторах, чтобы не терять время, – она встала, нависнув над ним гарпией, – потом были научные деятели, но и на них – никакого результата. Мы даже проводили исследование на сотрудниках. И знаете что? Ничего!
«А мне Агатов сказал, что мы первопроходцы» – Алекс сжал челюсти.
– Но на мне же вышло… – неловко буркнул он.
– Вышло, – Алания рассмеялась, – это либо случайность, либо злая насмешка мироздания. Не получилось открыть доступ к сфере разума для тех, кто им обладает, зато вышло – бездарному писаке. Может, так оно работает? Доступ к разуму – тем, у кого его нет? Большее, что вы можете дать науке, Алекс, – это свое тело после смерти, – она тяжело дышала, продолжая шептать-орать на него, давилась слезами, – весь этот эксперимент не имеет смысла. Вся моя жизнь – не имеет смысла, потому что была положена на него. И вы…
Он сделал единственное, что пришло ему в голову, чтобы прервать ее тираду – поднялся и обнял ее, прижав к себе.
– … не имеете смысла! – она заплакала навзрыд, уткнувшись в плечо Алекса, и обхватила руками сзади, сжимая ткань его футболки. Она рыдала-стонала – как раненый зверь.
Алекс не знал, сколько они так простояли. Он неловко гладил ее по спине, пока безудержные рыдания не перешли в тихие всхлипы. Алания отпрянула, вытерла лицо рукавами халата.
– Извините за это, – буркнула она, – и спасибо, – слабо улыбнулась, подняв на него заплаканные глаза, и, будто опомнившись, качнула головой и прошла к столу.
Алания села за компьютер, просматривая фиксируемые показатели. В свете монитора можно было хорошо разглядеть ее лицо – лишившееся теперь своей бесцветности. На смену болезненной белизне кожи пришел розовый, а губы припухли, став больше и ярче. Алекс подавил смешок: как можно выглядеть лучше после бесконтрольных рыданий? Не женщина, а противоречие.
Алекс подумал о том, что это могло быть стать чертой для какого-нибудь персонажа. Может, даже для самой Селении? Показательно-холодная при общении, раскрывающая истинную эмоциональность только наедине, надломленная болезнью матери, но идущая к глобальной цели – изменить мир. Вероятно, даже смерть родного человека не смогла бы ее остановить. Сломила бы, да, но Селения определенно продолжила бы борьбу за свою идею. В его голове она становилась личностью, и Алекс наконец начал понимать, что должно быть в книге: сюжет будто транслировался в его голову.
– Вас клонит в сон? – Алания бросила на него озадаченный взгляд.
– А? Нет, просто задумался, – буркнул Алекс. Образ пропал.
Алания подошла к нему, что-то проверила на аппаратах. Скрестила руки на груди, о чем-то задумавшись.
– Вы говорили о побочных эффектах, которые наблюдались у предыдущих испытуемых, – внезапно вспомнил Алекс.
– Они прописаны в условиях договора. А именно в отказе от претензий. Хотя вы ведь его не читали? – Она говорила, даже не оторвав взгляда от аппаратуры. – Его никто до конца не читает, но обычно на этот пункт все-таки обращают внимание. Агатов всегда говорит только об эффекте, пытается заразить испытуемых этой идеей, чтобы они горели ей так же, как мы. Делает так, что испытуемые и сами хотят добиться результата. И на фоне этого побочки кажутся мелочью. У вас уже начались проявления, Алекс.
– Я не заметил, чтобы что-то изменилось, – он хмыкнул.
– Вы сорвались на меня сегодня за завтраком. – Она наконец повернула на него голову, взглянув как-то печально. – Излишняя раздражительность – один из побочных эффектов.
– Извините за это, – вернул ей ее же слова извинения.
– Не стоит. Все нормально. Но проблема в том, что они начались слишком рано. Потом эпизодическая раздражительность перерастет в постоянную нервозность. У части испытуемых отмечалась повышенная тревожность. Относительно безопасная продолжительность для исследуемых – семь-десять сеансов. Но мы не можем спрогнозировать, после какого именно начнется обратный эффект стимуляции. Наверняка вы заметили, что после проведенных здесь ночей вы лучше высыпаетесь, сил больше, повышается работоспособность.
– Пожалуй, – Алекс неуверенно кивнул, – обычно я всегда ложусь спать после обеда. Но последние два дня я бодр с самого пробуждения и до отхода ко сну.
– Если превысить количество сеансов, начнется повышенная утомляемость, апатия, сонливость. У некоторых испытуемых это перерастало в депрессивные эпизоды. По сути, мы заставляем мозг работать даже во сне, насильно повышаем его производительность. В какой-то момент он слишком сильно устает. Нам нужно будет вывести вас из эксперимента до того, как это случится.
– Но ведь я пока единственный, на ком есть хоть какой-то результат?
– Так и есть. Мы попробовали воспроизвести ваш результат на других испытуемых – ничего не изменилось. Вероятно, это зависит от исходных показателей, и то, что сработало на вас, сработает только на человеке с аналогичной картиной. – Она снова прошла к компьютеру. – Нужно будет подбирать настройки для каждого испытуемого индивидуально, и не факт, что мы уложимся в допустимое количество сеансов.
Алекс не нашелся, что ответить. Сколько времени у него есть: пять дней, неделя? Или его нет вовсе, раз уже проявляются побочные эффекты? В любом случае, он не хотел бросать, не добившись хоть какого-то внятного итога. Алания выглядела озадаченно. Сдастся ли она, оставит попытки? Почему-то он был уверен, что нет.
– Алания, кажется, у нас уходит слишком много времени на разговоры, – Алекс улегся обратно в постель, – давайте уже, включайте свою эту штуку и выясните, как моему мозгу это удается.
Закрывая глаза, он видел, как Алания улыбается. Ему хотелось, чтобы у нее все получилось.