Мануэль Кастельс
Власть коммуникации

Власть и контрвласть в сетевом обществе

Процессы созидания власти в сетевом обществе должны рассматриваться, с одной стороны, как процессы, могущие усиливать существующее доминирование или захватывать и удерживать доминирующие структурные позиции; с другой стороны, как существующие наряду с этими уравновешивающие процессы, противодействующие установленному доминированию во имя интересов, оценок и проектов, которые исключены или недостаточно представлены в программах и структуре сетей. Теоретически оба процесса, в конечном счете, изменяют структуры власти в ходе их взаимодействия. Они различны, но действуют тем не менее по одной и той же самой логике. Это значит, что сопротивление власти осуществляется через те же два механизма, которые и конституируют власть в сетевом обществе: программы сетей и переключатели между сетями. А целью различных форм коллективного действия в рамках социальных движений является, таким образом, введение новых команд и новых кодов в сетевые программы. Так, новые предписания глобальным финансовым сетям означают, что долги некоторым странам, население которых живет в условиях крайней бедности, должны быть списаны, что требовало – и эти требования были частично удовлетворены – движение Jubilee (прощение и отпущение грехов. – А. Ч.). Другим примером новых кодов для глобальных финансовых сетей является проект оценки активов компании, включающий, помимо материальных, учет и этических оснований их деятельности в отношении окружающей среды и уважения прав человека в надежде, что, в конечном счете, это окажет влияние на установки инвесторов и акционеров в отношении компаний, считающихся хорошими или плохими гражданами планеты. Это означает переключение кода экономических расчетов с потенциала экономического роста на сбалансированный социально ответственный ресурсосберегающий, экологически рациональный потенциал роста. Более радикальное перепрограммирование связано с деятельностью движений сопротивления, направленных на изменение фундаментального принципа сети, – или ядра программного кода, если мне позволено провести параллели с языком программного обеспечения. Например, если Божественная воля должна торжествовать при всех условиях (как утверждают христианские фундаменталисты), институциональные сети, которые конституируют юридическую и судебную системы, должны быть перепрограммированы не в соответствии с политической конституцией, юридическими предписаниями или правительственными решениями (например, разрешение женщинам принимать решения в отношении их тел и беременностей), но для того, чтобы подчинить их Божественной интерпретации его земными епископами. В другом примере, где движение за глобальную справедливость требует переподписания торговых соглашений, заключенных под управлением Всемирной торговой организации, для включения в них положений об охране окружающей среды, социальных правах и уважении национальных меньшинств, оно действует с целью изменения программ, согласно которым работают сети глобального управления.

Второй механизм сопротивления состоит в блокировании переключателей соединения между сетями, что позволяет контролировать сети с помощью метапрограммы ценностей, которые выражают структурное доминирование, – например, путем подачи судебных исков или влиянием на конгресс США с оспариванием правил Федеральной комиссии по связи США, допускающих значительную концентрацию собственности, чтобы ликвидировать связь между олигополиями медиабизнеса и правительством. Другие формы сопротивления включают блокирование сетевого взаимодействия между корпоративным бизнесом и политической системой путем жесткого регулирования финансирования избирательной кампании или с помощью освещения несовместимости положения вице-президента с получением доходов от его бывшей компании, что означает извлечение прибыли из военных контрактов. Или противодействие интеллектуальному сервилизму в отношении власти, когда академики используют свой авторитет в пропагандистских целях. Более радикальная дестабилизация переключателей влияет на материальную инфраструктуру сетевого общества: физические и психологические атаки на воздушные суда, на компьютерные сети и на информационные системы, на сети объектов, от которых зависит жизнеобеспечение общества в сложной, взаимозависимой системе, характеризующей наш информационный мир. Вызов терроризма определенно основан на его способности выявлять стратегические материальные переключатели, чтобы их разрушение или угроза этого дезорганизовывало повседневную жизнь людей или заставляло их жить в условиях опасности, обеспечивая, таким образом, рост других сетей власти, сетей безопасности, охватывающих каждую сферу жизни. Таков, по сути, симбиоз между разрушением стратегических переключателей с помощью акций сопротивления и перенастройкой сетей власти для нового набора переключателей, организованных вокруг сетей безопасности.

Сопротивление власти, запрограммированное в этих сетях, также происходит через и с помощью сетей. Существуют также информационные сети, управляющие информацией и коммуникационными технологиями [Arquilla, Rondfeldt, 2001]. Неверно обозначенное как «антиглобалистическое» движение представляет собой глобально-локальную сеть, организованную и обсуждаемую в Интернете, конструктивно подключенную к медиасети (см. гл. 5 наст. изд.). «Аль-Каида» и связанные с ней организации являются сетью со множеством узлов, незначительно координируемой из центра, а также прямо направленной на их подключение к медиасетям, через которые они надеются посеять страх среди противников и вселить надежду в угнетенные массы сторонников [Gunaratna, 2002; Seib, 2008]. Движение в защиту окружающей среды представляет собой локально укорененную, глобально связанную сеть, которая направлена на изменение общественного сознания как средства влияния на принятие политических решений в интересах сохранения планеты или любого ближайшего соседства (см. гл. 5 наст. изд.).

Центральная характеристика сетевого общества такова, что и динамика доминирования и сопротивление доминированию основываются на сетевой конструкции и сетевых стратегиях нападения и защиты. Несомненно, это отсылает нас к историческому опыту предыдущих типов общества, таких как индустриальное общество. Фабрика и крупная, вертикально организованная индустриальная корпорация были материальным базисом для развития и корпоративного капитала и рабочего движения. Похожим образом сегодня борются за лучший мир все компоненты глобального сетевого общества: компьютерные сети глобальных финансовых рынков, транснациональные системы производства, «умные» вооруженные силы, оснащенные глобальными поисковыми системами, террористические сети сопротивления, глобальное гражданское общество и сетевые общественные движения. Конфликты нашего времени являются борьбой связанных в сеть социальных акторов, стремящихся привлечь потенциально заинтересованные группы и целевые аудитории с помощью решающего подключения к мультимедийным коммуникационным сетям.

В сетевом обществе власть переопределена, но не исчезла, как и социальная борьба. Доминирование и сопротивление доминированию меняют свой характер в соответствии со спецификой социальной структуры, из которой они возникают и которую изменяют в ходе своей деятельности. Власть управляет, контрвласть борется. Сети производят свои противоречивые программы, а люди при этом пытаются придать смысл источникам своих страхов и надежд.

Заключение. Понимание властных отношений в глобальном сетевом обществе

Источники социальной власти в нашем мире – насилие и дискурс, принуждение и убеждение, политическое доминирование и культурное фреймирование – не претерпели, как показали некоторые из ведущих исследователей власти, фундаментальных изменений в ходе последнего исторического опыта человечества. Но область воздействия отношений власти изменилась в двух направлениях: она преимущественно конструируется вокруг мест соединения между глобальным и локальным и организуется преимущественно вокруг сетей, а не отдельных единств. Поскольку сети многочисленны, властные отношения будут специфичны для каждой сети. Но существует фундаментальная форма осуществления власти, которая является общей для всех сетей: исключение из сети. Это также характерно для каждой сети: человек, или группа, или территория могут быть исключены из одной сети, но включены при этом в другие. Однако, поскольку ключевые стратегические сети являются глобальными, существует одна форма исключения – следовательно, власти, – которая является всеобщей в мире сетей: включить все ценное в глобальное, исключив при этом обесцененное локальное. Существуют граждане мира, живущие в пространстве потоков, противостоящие живущим в пространстве мест. Поскольку пространство в сетевом обществе формируется на основе противопоставления пространства потоков (глобальное) и пространства мест (локальное), пространственная структура этого общества является главным источником структурирования властных отношений.

То же самое касается и времени. Мгновенное время, время в сетевом обществе не имеет ни прошлого, ни будущего. Ни даже краткого мига прошедшего. Это, следовательно, отмена последовательности времени с помощью или компрессии, или размывания порядка следования событий. Таким образом, властные отношения строятся вокруг противопоставления мгновенного времени и всех других форм существования времени. Мгновенное время, которое является временем мгновенного «сейчас» при отсутствии последовательности или цикла, является временем высокоэффективных акторов, – тех, кто насыщает свое время до предела, поскольку их деятельность очень ценна. И время сжимается до наносекунд для тех, у кого время – деньги. Время истории и исторических идентичностей «выгорает» в мире, где только немедленное удовлетворение имеет значение и где конец истории провозглашается бардами, воспевающими победителей. Но часовое время тейлоризма все еще является участью подавляющего большинства работников, а время большой длительности (longue durée) тех, кто предвидит, что может случиться с планетой, является временем альтернативных проектов, которые отказываются подчиняться доминированию ускоренных циклов инструментального времени. Весьма интересно, что существует также мифическое «будущее время» высокоэффективных, которое является проективным временем футурологов корпоративного мира. Фактически это абсолютная форма покоряющего времени. Это колонизация будущего с помощью экстраполяции доминирующих ценностей настоящего в предсказаниях: как сделать то же самое с увеличенной прибылью и властью 20 лет спустя. Способность проектировать чье-то собственное текущее время, отрицая прошлое и будущее для человечества в целом, является другой формой установления мгновенного вневременного времени как формы подтверждения власти в сетевом обществе.

Но как власть осуществляется внутри сетей и с помощью сетей над теми, кто включен в ядро сетей, структурирующих общество? Я рассмотрю прежде всего современные формы осуществления власти с помощью монополии на насилие, а затем через конструирование значений в дисциплинарных дискурсах.

Во-первых, поскольку сети являются глобальными, государство, которое является усилителем власти через монополию на насилие, сталкивается со значительными ограничениями своей возможности принуждать, если оно вовлекается в создание сетей с другими государствами, и с обладателями власти в решающих сетях, которые формируют социальные практики на своих территориях наряду с развертыванием в глобальной сфере. Следовательно, способность соединять разные сети и устанавливать некоторого рода границы, внутри которых государство сохраняет возможность вмешательства, становится главнейшей для воспроизводства доминирования, институционализированного в государстве. Но возможность устанавливать связь необязательно находится в руках государства. Власть переключения принадлежит переключателям, социальным акторам разного типа, которые определяются контекстом, где специфические сети должны быть соединены для особых целей. Конечно, государства все еще могут бомбить, заключать в тюрьму и мучить. Но если они не находят способов собрать вместе несколько стратегических сетей, имеющих долю в прибыли от возможности государства применять насилие, то полное осуществление их власти принуждения обычно существует недолго. Стабильное доминирование, обеспечивающее основу для усиления властных отношений в каждой сети, требует сложного согласования для установления партнерских отношений с государствами или с сетевым государством, что способствует совершенствованию целей, установленных для каждой сети соответствующими программами.

Во-вторых, дискурсы власти обеспечивают существенные цели для программ конкретных сетей. Сети перерабатывают культурные материалы, которые сконструированы в разнородных дискурсивных сферах. Эти программы направлены на достижение конкретных социальных интересов и благ. Но чтобы быть эффективными в программировании сетей, они должны основываться на метапрограмме, которая позволит получателям дискурса усвоить категории, с помощью которых они отыщут значение их собственных действий в соответствии с программами сетей. Это особенно важно в контексте глобальных сетей, потому что культурное разнообразие мира должно быть ограничено некоторыми общими рамками, которые относятся к дискурсам, передающим разделяемые интересы каждой глобальной сети. Другими словами, существует потребность создать глобальную культуру, которая, скорее, дополнит специфические культурные идентичности, чем вытеснит их, для осуществления программ сетей, которые глобальны по их охвату и цели. Чтобы глобализация осуществилась, нужно отстаивать дисциплинарный дискурс, способный фреймировать специфические культуры [Lash, Lury, 2007].

Таким образом, переключение и программирование глобальных сетей являются формами реализации власти в нашем глобальном сетевом обществе. Переключение запускают переключатели, программирование осуществляют программисты. Кто переключает и кто программирует – специфика всякой сети, которая не может быть определена без изучения каждого конкретного случая.

Сопротивление программированию и нарушение переключения для защиты альтернативных ценностей и интересов являются формами контрвласти, осуществляемой общественными движениями и гражданским обществом – локальными, национальными, глобальными, – сталкиваются с трудностью, обусловленной тем, что сети власти обычно глобальны, тогда как сопротивление контрвласти, как правило, локально. Как достичь глобального из локального через создание сетей с другими локальностями – как «омассовить» пространство потоков, – становится ключевым вопросом стратегии для социальных движений нашего века.

Особое значение переключения и программирования в значительной степени определяется формами власти и контрвласти в сетевом обществе. Переключение между различными сетями требует способности создавать культурный и организационный интерфейс, общий язык общего медиума, «поддержку» признанной в качестве универсальной ценности меновой стоимости. В нашем мире типичной формой меновой стоимости, используемой для достижения любых целей, являются деньги. Именно в этой общей валюте чаще всего измеряется разделение власти между разными сетями. Этот стандарт измерения оказывается главным в силу того, что присвоение стоимости во всех сетях становится зависящим от финансовых трансакций, лишая при этом государство решающей властной роли. Это не значит, что капиталисты контролируют все. Это просто означает, что любой, имеющий достаточно денег, включая и политических лидеров, обладает лучшими шансами для управления переключением в своих интересах. Но, как и в капиталистической экономике, помимо денежных операций, может также использоваться бартер: обмен услугами между сетями (например, регулирующая власть в обмен на политическую поддержку со стороны бизнеса или дифференциация медиа по возможности политического влияния). Итак, переключающая власть зависит от способности порождать меновую стоимость через деньги или посредством бартера.

Существует второй главный источник власти: способность сетевого программирования. Эта способность, в конечном счете, зависит от возможности порождать, распространять и влиять на дискурсы, которые фреймируют человеческую деятельность. Без этой дискурсивной возможности программирование конкретных сетей неустойчиво и зависит только от власти акторов, закрепленной в институтах. Дискурсы в нашем обществе формируют общественное мнение через одну определенную технологию: коммуникационные сети, организующие общественную коммуникацию. В силу того что общественное сознание как набор ценностей и фреймов, которые широко распространены в обществе, является, в конечном счете, именно тем, что влияет на индивидуальное и коллективное поведение, программируя коммуникационные сети – главный источник культурных данных, поддерживающих запрограммированные цели любой другой сети. Более того, поскольку коммуникационные сети связывают локальное с глобальным, коды, распространенные в этих сетях, имеют глобальный охват.

Альтернативные проекты и оценки, направляемые социальными акторами на цели перепрограммирования общества, должны также проходить через сети коммуникации с целью трансформации сознания и взглядов людей, чтобы бросить вызов существующей власти. И только воздействуя на глобальные дискурсы через глобальные коммуникационные сети, они смогут влиять на властные отношения в глобальных сетях, которые структурируют все общества. В крайнем случае власть программирования создает условия переключения власти, потому что программы сетей определяют диапазон возможных границ в процессе переключения. Дискурсы содержат описания возможностей того, что могут и чего не могут сети. В сетевом обществе дискурсы порождаются, распространяются, защищаются, усваиваются и, в конечном счете, внедряются в человеческую деятельность в социализированных сферах коммуникации, конструируемых вокруг локально-глобальных сетей мультимодальной, дигитальной коммуникации, включая медиа и Интернет. Власть в сетевом обществе – это коммуникационная власть.

Глава 2
Коммуникация в цифровую эпоху

Коммуникационная революция?

Коммуникация – это коллективное использование смыслов в процессе обмена информацией. Процесс коммуникации определяется технологией коммуникации, характеристиками отправителей и получателей информации, их культурными кодами и протоколами коммуникации, а также рамками коммуникационного процесса. Значение может быть понято только в контексте социальных отношений, в которых происходят процессы обмена информацией и коммуникации [Schiller, 2007, р. 18]. Я должен конкретизировать элементы этого определения в контексте глобального сетевого общества.

Начнем с рамок процесса, где следует отличать межличностную коммуникацию от социетальной коммуникации. В прошлом определенный(е) отправитель(и) и получатель(и) являлись субъектами коммуникации. Позже содержание коммуникации потенциально могло быть распространено на общество в целом: именно это обычно называют массовой коммуникацией. Межличностная коммуникация интерактивна (сообщение отправляется от одного к другому в образуемых петлях обратной связи), тогда как массовая коммуникация может быть как интерактивной, так и однонаправленной. Традиционная массовая коммуникация является однонаправленной (сообщение отправляется от одного ко многим через книги, газеты, фильмы, радио и телевидение). Конечно, некоторые формы интерактивности могут быть приспособлены к массовой коммуникации через другие коммуникативные средства. Например, зрители могут комментировать беседы по радио или телевизионные передачи, позвонив, написав письма или послав е-mail. Используемая до сих пор массовая коммуникация преимущественно однонаправленна. Однако с распространением Интернета возникает новая форма интерактивной коммуникации, открывающая доступ не только к одновременной отправке сообщений от многих многим в реальном или выбранном времени, но и к возможности двусторонней коммуникации, заказного (по запросу) или широковещательного телевидения в зависимости от цели и характеристик желательной коммуникационной деятельности.

Я называю эту исторически новую форму коммуникации массовой самокоммуникацией. Это массовая коммуникация, потому что она может потенциально достичь глобальной аудитории или с помощью размещения видео на YouTube и в блоге через ссылки RSS, связанные с большим количеством веб-ресурсов, или с помощью массовой рассылки сообщения по списку из электронной почты. В то же время это самокоммуникация, потому что производство сообщения осуществляется самостоятельно, как и другие действия: определение потенциального(ых) получателя(ей) и возврат специфических сообщений или поиск контента из Всемирной паутины и электронных коммуникационных сетей. Три формы коммуникации – межличностная, массовая коммуникация и массовая самокоммуникация – скорее, сосуществуют, взаимодействуют и дополняют друг друга, чем заменяют одна другую. То, что представляет собой принципиальную новизну, имеющую особое значение для социальной организации и культурного изменения, – это одновременное объединение всех форм коммуникации в многокомпонентный, интерактивный, цифровой гипертекст, который включает, смешивает и перераспределяет в их разнообразии всю сферу культурных представлений, передаваемых в ходе человеческого взаимодействия. Несомненно, наиболее важное измерение нарастающего сближения форм коммуникации, как писал Генри Дженкинс, «возникает в мозгах индивидуальных пользователей и благодаря их социальному взаимодействию с другими» [Jenkins, 2006, р. 3].

Но для того чтобы эта конвергенция все-таки состоялась, должен произойти целый ряд решающих трансформаций в каждом из измерений коммуникационного процесса, обрисованных выше. Эти различные измерения конституируют систему, где трансформация одной составляющей не может быть понята в отрыве от других. Вместе они формируют основу того, что Робин Манселл и Роберт МакЧесни [Mansell, 2002; McChesney, 2007] назвали «коммуникационной революцией», Питер Каухи и Джонатан Аронсон [Cowhey, Aronson, 2009] характеризуют как «точку перехода» или что некоторое время назад Роналд Райс с коллегами [Rice et al., 1984] обозначили как возникновение новых медиа на основе взаимодействия технологических изменений и коммуникации. Для ясности я рассмотрю каждую трансформацию отдельно, после чего проанализирую их взаимодействия.

Во-первых, технологическая трансформация основана на дигитализации коммуникации, компьютерных сетях, продвинутом программном обеспечении, распространении широкополосной передачи и локальной/глобальной коммуникации через беспроводные сети, по большей части через доступ в Интернет.

Во-вторых, определение отправителей и получателей относится к организационной и институциональной структуре коммуникации, особенно социетальной (в масштабах всего общества) коммуникации, где отправители и получатели одновременно являются медиа и их так называемой аудиторией (люди, которые определяются как потребители медиа). Фундаментальную трансформацию, произошедшую в этой сфере в последние два десятилетия, характеризуют:

• широкое распространение коммерциализации медиа в большинстве стран мира;

• глобализация и концентрация медиабизнеса через создание конгломератов и медиасетей;

• сегментация, кастомизация и диверсификация медиарынков с ориентацией на культурную идентификацию аудитории;

• создание мультимедийных бизнес-групп, включающих все формы коммуникации, в том числе Интернет;

• усиление бизнес-конвергенции между телекоммуникационными, компьютерными, медийными и интернет-компаниями.

Образование этих глобальных мультимедийных бизнес-сетей, характеризующихся либерализацией, приватизацией и упорядочиванием дерегулирования как на национальном, так и на международном уровне, стало возможным благодаря общественным практикам и институциональным изменениям, вызванным к жизни прорыночной государственной политикой, повсеместно распространившейся по миру с 1980-х годов.

В-третьих, культурное изменение многоуровневневой трансформации процесса коммуникации может быть представлено в концентрированном виде как пересечение двух пар противоположных (но не несовместимых) тенденций: параллельного развития глобальной культуры и множества локальных культурных идентичностей и одновременного подъема индивидуализма и чувства общности как двух противостоящих, но одинаково могущественных культурных паттернов, характеризующих наш мир [Norris, 2000; Castells, 2004c; Baker, 2006; Rantanen, 2005]. Возможность или невозможность порождать протоколы коммуникации между этими противоположными культурными фреймами определяет возможность коммуникации между субъектами различных коммуникационных процессов или их некоммуникабельность. Медиа из культурно различных систем телевещания (например, «Аль Джазира» на арабском/английском или американский/ международный/испанский варианты CNN) до Web 2.0, следуя протоколам коммуникации, могут, подобно мостам, преодолевать существующие границы культур или еще глубже разделять наши общества на автономные культурные острова «рвами сопротивления».

Наконец, каждый из компонентов великой коммуникационной трансформации представляет собой социальные отношения, в конечном счете, властные отношения, которые лежат в основе эволюции мультимодальной коммуникационной системы. Это наиболее очевидное в утверждении цифрового разделения между странами и внутри стран, зависящего от существующей в них потребительской власти и уровня развития коммуникационной инфраструктуры. Даже с увеличением доступа к Интернету и распространения беспроводной коммуникации глубочайшее неравенство в получении широкополосного доступа и образовательные разрывы в умении пользоваться цифровой культурой ведут к воспроизводству и расширению классовых, этнических, расовых, возрастных и гендерных структур социального доминирования между странами и внутри стран [Wilson, 2004; Galperin, Mariscal, 2007; Katz, 2008; Rice, 2008]. Растущее влияние корпораций в медиа, информационных и коммуникационных индустриях на общественно значимые институты может превратить коммуникационную революцию в сервис по обслуживанию бизнес-интересов. Влияние рекламной индустрии на медиабизнес путем трансформации людей в измеряемую аудиторию ведет к подчинению культурных инноваций или удовольствия от развлечения коммерческому потреблению. Свобода выражения и коммуникации в Интернете и в глобальных/локальных системах мультимедиа зачастую сокращается, оказываясь под наблюдением государственного аппарата, политических элит и идеологических/религиозных аппаратов. Приватностью надолго поступились в шквале «кукис» и стратегий извлечения персональных данных при частичном исключении пользователей с высокими технологическими запросами [Whitaker, 1999; Solove, 2004].

В то же время социальные акторы и отдельные граждане по всему миру используют новые возможности коммуникационного сетевого взаимодействия для совершенствования своих проектов, защиты собственных интересов и утверждения персональных ценностей [Downing, 2003; Juris, 2008; Costanza-Chock, 2006b]. Более того, они стали значительно лучше осознавать решающую роль новой мультимедийной системы и ее регулирующих институтов в культуре и политике общества. В результате мы наблюдаем в некоторых регионах мира, и особенно в США, социальную и политическую мобилизацию, направленную на установление определенного гражданского контроля над контролерами коммуникации и подтверждение прав личности на свободу в коммуникационном пространстве [Couldry, Curran, 2003; Klinenberg, 2007; McChesney, 2007; 2008].

Итак, в наше время новое пространство коммуникации возникает в процессе многоуровневых изменений, вызванных конфликтами, коренящимися в противоречивой структуре интересов и ценностей, которые формируют общество. Далее я более точно терминологически представлю процесс изменения в каждом из этих измерений, которые совместно определяют трансформацию коммуникации в цифровую эпоху.