Максим Сергеевич Макаров
Ведя Взмокин – наш товарищ
В третий раз куча превратилась в крутящуюся спираль. Из той спирали вылетали другие, поменьше, уже не давящие, а засасывающие. Засосет такая штука – и измельчит.
Спирали нападали уже не на всех сразу, а поодиночке.
Кинулись было на Ведю Взмокина, да не сумели поймать его. Ведя очень ловко прыгал и уворачивался – спираль улетела с отсеченными руками. Налетела на Зергера – он стал рубить ее, рубить всю; долго рубил и косил, что даже увлекся, едва не дорубился до большой спирали; на помощь подоспел Ведя – внезапно на них с двух сторон посыпались иглы, миллионы игл. Зергер успел отскочить и вытянуть Ведю за штаны. Иглами разорвало треть спирали.
– Ну и молотилка… жутчайшие материалы здесь собрались. Гирза-Мара не мелочится!
Спираль налетела было на Сокола Авужгу – но тот оказался слишком тяжелым. Зато Гониденек почти ничего не весил.
Он вообще-то сидел в стороне и соображал, что делать с рогаткой – стрелять Гониденеку еще не приходилось, и он задумчиво ковырял рогаткиным концом в горшке от Трнемова. Поэтому он и не заметил, как ослабевшая спираль – отскочив от Авужго – и удирая от Веди с Зергером – врезалась ему прямо в нос.
– Ох, мой носочека-а-а-а-а-а-а-а-е—е-е- кошмар-р-р-рр-р….
– Вишь ты как его накручивает, – произнес Сокол Авужго. – Небось засосет.
Зрелище было мучительное. Со страшной скоростью Гониденека уносило по спирали к центру вихря, где было полно стальных и алмазных клинков. Эти клинки рубили все подряд, в том числе – самих себя, но не останавливались.
Ведя видел, что вокруг Гониденека кружит множество камней, а сам Гониденек то пропадает в каменном потоке, то выныривает из них:
– У-а-а-а-а-а-я- бедное мое созда-а-а-а-ание-ние-ние-ние…
– Может, плюнуть на него? – сказал Зергер. – Он же просто проходимец.
– Нет, это как-то не очень удобно. Сколько ему еще вертеться, Зергер?
– Витков семнадцать, а потом… Вот он выехал! Или это хвост его… у него на голове какая-то кастрюля.
– Это же трнемовский горшок! – сообразил Ведя. – Его мне старший брат Трнемов дал… он со взрывающейся смесью. Она горит если потереть! Гони-денек! Денек! Высыпь средство из кастрюли!
Но до Гониденека не доходило – он вертелся и вертелся:
– Ах-эт-моя-печ-а-а-а-а-а-ль штоб мне не выдалась вовеки-и-и-и-и!
–Ты не трепись, а слушай! – кричал Ведя – У тебя рядом горшок с горящей смесью! Сними с головы!
– А-а-а-а-а-е-е-е-а-во-во-о мне сни-снимать-мать то? Откуда?…
– С головы пустой твоей! – кричал Зергер. – В кастрюле – взрывающаяся смесь! Да ты не ешь ее, а вноси равномерно в вихрь!
– Сыми горшок и сыпи! – гудел Авужго басом. – Сыпи больше!
– Я не… – доносился слабый голос Гониденека. Он был уже крайне измотан. – Я не могу сня-а-а-ть…
– Видно мне придется помочь, – решил Ведя. – А ну-ка братцы, подкинем меня.
Палка, превращенная Зергером в пружину, гавкнула и Ведя помчался вверх. Он быстро достиг вихря и сразу же ощутил его жуткую силу – вихрь тянул и тянул к центру; вокруг летели мелкие камни и куски металла – крупные и мелкие, но самого маленького было достаточно, чтоб при такой скорости изрядно повредить. Ведя прыгал по крупным камням, уворачивался, гнулся, но все-таки его пару раз задело. Ведя не обращал внимания и прыгал по каменному вихрю туда, где торчал хвост Гониденека.
Гониденек уже ничего не соображал; от стремительного верчения его тело вжалось в камень, голова целиком утонула в горшке.
Ведя стал тянуть горшок:
– Застряло! Сдвинь уши! Уши сложи!
Уши онемели и как распорки удерживали горшок. Насилу Ведя отодрал его от Гониденека; тут же едва не слетел вниз (вихрь набрал уже совершенно сумасшедшую скорость), проскочил между рядом игл, схватил ногу Гониденека и не мог ее оторвать от камня; потом Ведю опять что-то стукнуло, на этот раз почти по глазу, потом еще по носу… Ведя зубами вцепился в гониденековский хвост и, задыхаясь, на четвереньках пополз назад. Из глаз сыпались слезы.
На несколько мгновений стало темно и Ведя ничего не видел. Потом он различил – Гониденек, жутко помятый, но целый, сидит прижатый к его спине и бормочет:
– О-о-о-о-о-о-й-й-ё-ё-ё-й….
– Ну что, отцепился? – спросил Ведя. Тут он вспомнил про горшок – тот оказался у самого края и готов был упасть. Но Ведя схватил его и запустил прямо в центр спирали:
– Получай привет от Взмокиных!
Горшок треснул; со всех сторон посыпалась сероватая масса вроде песка. Сталкиваясь с вещами в потоке, она искрилась.
– Ой как сейчас рванет… прыгаем!
Смесь разнесло по всей спирали; спираль заискрилась – трбем!!
Спираль не сгорела и не взорвалась, а будто стремительно истлела, превратилась в туман и пропала. И не осталось ничего – только горшок, треснувший в двух местах, рухнул наземь.
Гониденек долго щупал себя – во всех местах; никак не мог поверить что остался цел. Авужго тискал Ведю Взмокина, обнимал и вертел им во все стороны. Небо и земля стали опять пустыми, свободными от всего, без начала и конца. И ничего не происходило.
Зергер вдруг подумал, что проклятый Вор-Юн-Гак обманул их, обманул еще когда попросил дать его прихвостням три задачи – и все. Подлый, очень подлый, и очень хитрый Змей, ничего не обещал им в случае их удачи! В случае неудачи – обещал неприятности, а случае удачи – «он будет удовлетворен»… И никакой явной благодарности с его стороны!
Зергер не знал что сказать.
Но тут Гониденек произнес робким голосом:
– Так мы, кажется, победили?,..
Ответом была темнота.
Темнота длилась всего мгновение – для Веди, Зергера, Авужго и Гониденека, – но для Вор-Юн-Гака это мгновение было весьма долгим, ведь он, Подлый Хитрый Змей был хозяином всего в своем мире, в том числе и времени. Он мог вертеть им как вздумается.
В зале кроваво-красного камня собралось большое общество. Пристальным и пронзительным взглядом Вор-Юн-Гак следил за тем, как его приспешники наперебой ругают друг друга.
– Поздравляю Вас гениальным болваном! – налетал на Третьего советника Четвертый советник, надутый и толстый как бочка. – Вы великий-великий сберегатель ума! Сохраните свою мудрость в световых скрижалях, пусть летят они повсюду и прославляют вашу жадность, коя даже крупицы смысла не даст для дела… Вы остолоп! Такой ерунды не разгадать!
– Я не мог представить, что этот оборванец окажется таким изворотливым – отвечал Третий уныло. – Но позволю Вам заметить, что Вы тоже не угадали его неправды…
Четвертый советник надулся еще больше:
– То, что я думал и не угадал, это еще ничего не значит. Это я про себя не угадал! Если я б был на Вашем месте, я бы наверняка угадал… И откуда взялся этот певун в потрепанной майке!
– Не орите понапрасну – заметил некто, кого не было видно – Этот парень в лаптях совершенно не глуп… Напротив – он нашел настоящего дурачка, здорового и мохнатого, который одолел истязателя душ Бырчу. Конечно, Бырча без мозгов, но у него неоспоримые способности… И так жалко проиграть!!! Проиграть не сделав шагу!!! Нет, нет, нет, скорбь заливает мое сознание…
– Да ведь Вы сами накачали Бырчу! Это был Ваш совет выдернуть его из подземелий.
– Да я что, знал, что ли, что они такие несгибаемые? Что их победить нельзя? Я мыслитель, а не предсказатель! Если вам нужны предсказатели, так подите туда-то за тем-то и т.д.
Приспешники Змея ругались. Они долго-долго выясняли кто виноват в первой и второй неудаче, но про третью неудачу помалкивали. Ведь в третий раз – невозможно сказать – потерпела поражение сама Гирза-Мара, потерпела дважды; не сумев решить задачу Зергера, она захотела силой раздавить всю компанию, но тоже не смогла… Никогда еще не было такого случая. Но говорить что-то Гирзе-Маре никто не мог.
Сама Гирза-Мара невидимкой сновала по залу, задевая слуг Змея и насмехаясь над ними, а потом, обратившись в тонкую фигуру (вроде той, что явилась Зергеру), подскочила к Вор-Юн-Гаку:
– Великий, дай мне еще раз проучить ту компанию! – из ее раскосых глаз текли слезы, полные яда. – Дай мне еще раз обрушить на них свою силу и свой гнев! Я же так несчастна!… Увидишь, Великий, как я сокрушу Взмокина! Как я расплющу его мохнатого приятеля, его глупую толстую шкуру! Зергера перетяну к себе и тогда…
Но Вор-Юн-Гак отмахнулся:
– Оставь свои страдания, Алчущая. К чему тратить время? Если ты не смогла победить их поодиночке, то неудивительно, что ты не победила их вместе. Ты хочешь бить их еще раз, но хитрее? – так они сами стали хитрее. Этот сочинитель в майке и стоптанных лаптях действительно опасен со своим творчеством. Его мохнатые приятели – большой без хвоста и мелкий Гониденек – плоды простой природы; но при умелом руководстве можно добиться очень многого даже с такими дурачками. О Зергере и говорить не хочу. Этот мечтатель наделен реальными возможностями. То, что они вытворили, это… Мне необходимо от них избавиться; но сейчас же это невозможно! Мудрейшие, – обратился Вор-Юн-Гак ко всем слугам, – кто ответит, как мне их убить, если их нельзя убить? А?
Все мудрейшие, как один, проглотили слова со страха. Даже Гирза-Мара немного сжалась.
Вор-Юн-Гак долго смотрел вперед, а потом произнес – ледяным, пронзительным голосом:
–Ладно. С ними пока ничего нельзя сделать – здесь; но я знаю чего они хотят. Они хотят – да, они очень сильно хотят, это неудивительно – во Вселенной очень многие чего-то хотят. Но очень немногие знают, что именно они хотят, хотят на самом деле. Большинство этого не знает. Им только кажется, что они знают, чего хотят. Ими движет самообман. Вот я и дам им – то, чего они хотят… как им кажется.
Вор-Юн-Гак моргнул – приспешники пропали, даже Гирза-Мара уползла – и произнес:
– Непонятно, зачем мне только эти ничтожные типы, если вечно приходиться все делать самому.
В уме Хитрого Подлого Змеи рождались идеи; идеи сцеплялись друг с другом, разбухали, росли, превращаясь в поразительные и страшные сущности.
…
Ведя заметил, что темнота возникла и тут же пропала, а вместо нее появилась какая-то комната, с абсолютно черными стенами, без потолка и с ярким-ярким светом. Он и Гониденек оказались вдали от этого света (Гониденек влез подмышку Веде), Зергер с Авужго – ближе. Свет исходил из странного объекта, висевшего в воздухе. Зергер подошел и увидел, что это куб с торчащими из каждой грани полусферами.
– Это кубем – геометрическое тело; обычно его не существует в природе.
– Может, грохнуть его надо? – предложил Авужго.
Ведя, сам не зная зачем, смотрел во тьму. Казалось бы, в ней нет ничего кроме тьмы, но на самом деле в ней было еще нечто. Это нечто напоминало клыки или когти; словно сам Вор-Юн-Гак наблюдал за ними. В этот момент Гониденек высунулся в сторону света:
– А нельзя ли свет прибавить? Я весь вспотел… от мрака.
Вспышка. Потом еще – и еще.
Гониденек кубарем полетел вниз, во что-то мягкое. Это была мука, сладкая, рассыпчатая – Гониденек тут же принялся ее есть, нимало не задумываясь о последствиях.
Соколу Авужге показалось, что все вокруг накрылось радугой – бесконечные, широкие полосы завертелись перед ним, играя красками и перетекая одна в другую. Радуга опутала его собой, приподняла, а потом мягко опустила.
Авужго огляделся и увидел вокруг себя луг, чуть подальше холмы и черное небо в звездах, хотя было светло как днем. Авужго пощупал себя («Вроде целый»), повертел головой и позвал:
– Ведя! А Ведя!! Дядя Зергер! Куда все делись! Вот история напала. Что ж делать? Пить чего-то хочется…
Вмиг из ниоткуда возникла здоровенная кружка с брагой.
Сокол Авужго не удивился, но пробормотал – смущенно:
– Я вообще-то не это… больше молоко употребляю.
Кружка пропала, а вместо нее возникла другая – такая же здоровая, с молоком, похожим на сметану.
Сокол Авужго весь облизался, пока добрался до дна.
– Важно попили. Даже хорошо. Только вот скучно очень и под спиной чешется… Ой, вот теперь весело. Весело!
Авужго улыбался во весь рот. Он внезапно стал так доволен, так доволен, что даже говорить не мог. Ему было хорошо. И ничуточки не скучно!
…Зергер, едва взглянув на кубем, ощутил, как пространство вжимается, вжимается в него, что какая-то белая линия стремительно летит к нему из бесконечности и тянет бесконечность за собой. В ее конце Зергер увидел крошечное окошечко; оно подходило все ближе, ближе, не увеличиваясь, и наконец достигло Зергера. Стало серо и как-то пусто.
Зергер дернул языком и произнес:
– Слушай, Вор-Юн-Гак! Я не знаю, что ты там выделываешь, но если это твои штучки против моих товарищей, я тебя насквозь…
Пустота, словно утренняя дымка, редела и рассыпалась, а за нею в ослепительных лучах света открывался мир. Это был новый мир, никогда прежде неизвестный Зергеру – мир без мерзости и лицемерия, без дешевых пошлых игрищ и развлечений – мир, основанный на том, что больше всего ценил Зергер – на созидании.
Зергер не знал что подумать. Он уже тысячу раз представлял себе как создаст свой мир, прекрасный и грандиозный, перебрал десятки возможных его вариантов, но все это было нечто призрачное, неживое, существовавшее лишь в сознании самого Зергера. Здесь же все оказалось настоящим – настоящие леса, поля, горы; настоящие реки и озера. И все здесь подчинялось воле Зергера.
Некоторые из деревьев выглядели слишком корявыми – Зергер подумал, и они вмиг сделались стройными. Фиолетовые цветки-хищники стали голубыми, к ним потянули пчелы с бабочками. Их иногда ловили другие животные покрупней, но совсем немного, лишь для утоления голода. Всюду чувствовалось торжество гармонии; всюду смерть подчинялась Зергеру – для создания нового. Еще не было разумных существ, но Зергера это уже нисколько не огорчало. Он лишь говорил – про себя:
– Это невероятно. Непостижимо. Кошмар. Я создал мир. Мир. Ослепительный, потрясающий, целеустремленный, новый мир. Мир какой я хотел. Да. Это мой мир. Мой мир…
«Мой мир… мой мир» – шелестели травы.
«Мой мир.» – откликалось лесное эхо.
«Мой мир!» – гудели горы.
«Мой мир, мой мир, мой, мой, мой» – отражалось в возбужденном, пылком сознании Зергера, чье имя означает «Отец Смерти».
…
Ведя очнулся и ощутил страшную сырость. Коряги, ветки и корни, запутанные в узлы, кололись и щекотали, под ногами хлюпала бурая вязкая жидкость. Болото медленно тянуло Ведю вниз.
–А вот шиш вам треснутый! – Ведя Взмокин выдернул себя из воды, полез по сучьям как по лестнице. Бурелом тонул уже давно, поэтому он напоминал не стену и не лабиринт, а скорее покосившийся забор. Воды натекло много; старые деревья грудами лежали внизу, превращаясь в ил, а сверху желтели островки из мха. На одном из них Ведя заметил деревце с черно-белой корой, сильно погнутое ветром.
Ведя выпрямил деревце.
– Так. Так. Понятно. Этого стоило ожидать. Гнусные происки… – он почувствовал, как кто-то больно колет его в плечо. Мелкий кровосос, привлеченный Вединой красной майкой, прилетел с неба, насосался и запутался в волосах. Нахал.
Ведя прихлопнул кровососа.
– Прямо как у нас! Значит – он посмотрел внимательнее, но кровосос точно лопнул. – Значит, придется начать все сначала. Надо бы думать… но что думать?
Цепляясь за коряги, подпрыгивая и хромая, Ведя Взмокин пошел прочь из буреломного болота. Лес был глухой, но все же кое-где Веде подмигивали кусочки неба – маленькие, будто заплатки.
Конечно, Ведя не мог видеть многое. Например, он не видел, как в неистовом приступе торжества хохочет Вор-Юн-Гак, Подлый, Хитрый Змей; как сверкает алмазами его длинное, собранное в кольца, тело. Да! Удалось! Удалось перехитрить такую странную и невообразимую компанию, которую не брали ни знание, ни сила, ни явное зло. Но на то он и Вор-Юн-Гак – Хитрый Подлый Змей, чтоб быть хитрым как никто. Лишь его хитрая мудрость способна одолеть всех на свете, лишь у него, у великого Вор-Юн-Гака, хватило мудрости дать – не отнять, а дать! – приятелям то, что они хотели. То, что им казалось, они хотят. И в каждом таком даре имелся страшный секрет.
Гониденек хотел жить как хочется – Вор-Юн-Гак бросил его в мир, где все жители были простодушные и честные, но – непримиримые к лукавству.
Авужго хотел, чтоб было не скучно – вот и получил себе пространство, где можно легко избавляться от всех неприятных ощущений. Но отсутствие неприятностей неизбежно ведет к бездействию и остановке, а она – прямой путь к смерти, самой настоящей.
Зергеру Хитрый Змей будто бы дал возможность творить, творить бесконечно, создавать что пожелаешь. Но на самом деле он лишь перенес Зергера в мир из стекла, где каждое зеркальце и грань отражали в трехмерном виде все малейшие фантазии. Новый мир лишь казался настоящим – в действительности, Зергер стоял согнутый над плитой, неподвижный, полностью погруженный в свои идеи, а со всех сторон нависали стеклянные скалы. Небольшое колебание – и они начнут трескаться, крошиться, падать. Когда-нибудь – от внешних ли причин или от фантазий – скалы рухнут и погубят Зергера.
А Ведя Взмокин? Что Вор-Юн-Гак решил подсунуть Веде? Не собирался же он всерьез отдавать Цветок Гармонии?
Веде Взмокину Хитрый Подлый Змей заготовил Цветок Успокоения – дивный, совершенно неотличимый от Цветка Гармонии. Цветок Успокоения и вправду приносил покой, но только вместо гармонии жизни он создавал гармонию пустоты. Цветок Успокоения рос в чаще; Вор-Юн-Гак был уверен, что Ведя, блуждая, найдет этот проклятый цветок, решит, что цель достигнута, с помощью цветка перелетит в свой мир, а потом – Вор-Юн-Гака особенно не интересовало то, что случится потом. Возможно, Ведин мир замерзнет или засохнет, возможно, остановится навсегда – к чему эти ненужные мелочи, если и так понятен смысл. Веде Взмокину не вернуться. И никто уже никогда не потревожит великого Вор-Юн-Гака.
– Почему я так умен? – спросил Вор-Юн-Гак у своего отражения, извиваясь кольцами и любуясь собою.
Но. Ведя так и не нашел коварный цветок. Более того – он и не собирался его искать, и к тому же в чаще, где он шел, такого цветка вовсе не было.
Неужели Хитрый Подлый Змей ошибся? Это было бы поистине необычно.
Нет, Вор-Юн-Гак не ошибся – он точно угадал тайные желания Веди, Зергера и Сокола Авужги. Он заготовил три иделовы – ловушки идей, собирающие мечты, концентраторы могучей силы. Эти три иделовы, спрятанные в кубеме Подлого Змея, должны были угадать тайные желания тех, кто в него посмотрит, и сделать все что нужно.
Вор-Юн-Гак не ошибся. Но – он совсем забыл про Гониденека!
Или, вернее сказать, не забыл, а просто не подозревал у него фантазий. Вор-Юн-Гак считал, что Гониденек – это просто неразумная мелюзга, чистый плод дикой природы, у которого и мыслей-то быть не может. Не говоря уже о фантазиях. Какие могут быть фантазии у мышей или блох? – Никаких, только врожденные свойства. Вот и у Гониденека то же самое.
Однако Гониденек имел мечты – простенькие, но имел. Вот они-то и были пойманы кубемом, наряду с мечтами Зергера и Сокола Авужго. Гониденек, а вовсе не Ведя Взмокин поглядел на это страшное творение Вор-Юн-Гака (Ведя в тот момент отвернулся и видел гигантскую морду с клыками). Поэтому третья иделова, предназначенная для Веди, ухватилась за мысли Гониденека и понесла его сообразно мыслям – а для самого Веди иделов уже не было, но из-за того, что он находился рядом с Гониденеком, его утащило туда же, куда и свернутый баранкой хвост. Утащило в мир Гониденековых фантазий, где легко было брать без спроса. Так Ведя очутился в болоте.
Все это – обман всех и взмокинское жизнелюбие – Вор-Юн-Гак мог бы запросто увидеть, если б только захотел. Но сразу же после торжества Хитрый Подлый Змей полетел вверх, в недоступные дали Вселенной, где посеянные им семена хитрости уже собирались цвести. Вор-Юн-Гак желал получить свою прибыль, поэтому его не интересовало смотреть на тонущего «сочинителя в лаптях».
Однако Ведя уже выскочил из трясины и шел вперед, сам не зная куда. Он имел цель –выручить Зергера, Авужго и Гониденека, а потом победить – но путь к этой цели был настолько неясен, что оставалось одно –идти. Ведя не сомневался, что в конце концов любую задачу можно решить, даже если решать самым простым способом.
Самое простое сейчас – сочинять:
Не привык я скитаться по дремам,
Называя работу – трубой.
Будь я даже глухим буреломом,
То работал бы сам над собой.
Всех животных держал бы при деле.
И густою травою б зарос.
Чтоб чужие глаза не глядели
На могилы дубов и берез…
Беспорядка в лесу было много, но все же этот лес не производил такого гадкого впечатления как вор-юн-гаковский. Гниль, труха, кровососы, колючие заросли, паутина чередовались с молодыми деревцами и кустиками, рядом с пнями желтели и краснели ягоды. Ведя пробовал их на вкус, и после каждой ягоды бегал в кусты. Ягоды были не очень съедобные, но и не заколдованные, так же как и грибы и растения. И птахи на ветках не ругались – наоборот, что-то пели.
Ведя спрашивал всех подряд:
– Не знаете, где тут есть разумные существа? Мне очень нужно посоветоваться!
Но птахи не знали, к тому же они вообще не умели говорить, а умели лишь петь.
Веля шел, шел, шел – кажется, дней восемь подряд – и не встретил ни одного говорящего создания, ни одного признака даже самой простой культуры. Он все шел, шел, пока не устал.
– Ладно, отдохнем немного.
Только Ведя сел на пень, как вдруг кто-то говорит:
– Здряв-в-в-вствуте!
Ведя подскочил – кругленький уваленчик таращил на него свои глаза-бусинки и говорил, приятным глухим тембром:
– Здряв-в-в-вствуте!
Уваленчик был маленький, едва ли по колено Веде, но у него явно виднелись руки, ноги, голова и лицо, все покрытое морщинистой кожей, с налипшими листьями.
«Местный лесник», – догадался Ведя. Он встал на пень в торжественной позе.
– От лица всего Взмокинского народа разрешите мне выразить вам наше приветствие и величайшую радость отыскать в глубинах космоса борцов за развитие лесной культуры и за сохранение леса в неиспорченном виде! Я считаю, что взаимодействие между нами принесет нам… то есть вам… принесет всем нечто приятное.
Уваленчик не ответил, лишь слегка зашуршал и снова произнес:
– Здряв-ав-в-вствуте!
– Он не знает наших слов – сообразил Ведя. – Надо наладить взаимопонимание. Но писать или рисовать было нечем и не на чем. Ведя стал показывать руками.
–Я (ткнул в себя) – Ведя – Взмокин (потер волосы на голове и постучал по ней пальцем) – мы (ткнул в себя и развел руками) – Взмокины – трудовой народ (показал как копают и стучат молотом) – мы – послали (пальцем в небо вверх-вниз) – меня (ткнул в себя) – за победой (потряс руками). С мной были Зергер (провел по горлу), Соколавушка (развел руками вверх и в сторону) и Гониденек (изобразил сзади хвост колечком). Нет ли кого из них здесь?
Уваленчик слушал, но не отвечал и лишь тихо-тихо посвистывал.
Ведя рассказывал об их приключениях. Он прыгал, махал руками, изображал бег и борьбу с вор-юн-гаковыми прихвостнями. Это было очень выразительно, однако уваленчик все посвистывал и посвистывал. Наконец его лицо сморщилось, и он замолк.
Ведя хотел рассказать ему про Вор-Юн-Гака, но тут ветер, который играл молодыми верхушками сосен, стал доносить какие-то лающие звуки. Не то «гра-а-а-ав-в», не то «какой страх».
– Какой кошма-а-ар… – сказал ветер хриплым писклявеньким тоном – я та-а-кой не-есчастный, что ужас… никто нас не рубит (не любит)…
Это голос, тонкий и скрипящий одновременно, вечно склонный к нытью, невозможно было спутать. Гониденек!
Ведя, едва не сбив уваленчика, помчался навстречу ветру.
Да, это был Гониденек, только очень сильно помятый – больше, чем обычно, взъерошенный, сверху донизу перемазанный лесным сором и почему-то на веревке вниз головой. Веревка тянулась с дуба.
Ведя Взмокин подскочил:
– Гони! Денек! Неделик! Бублик! Гони-деньчик, это ты говоришь?!
Гониденек изогнул голову и вяло-вяло произнес:
– Дя-а-а, это я… У меня все опять боли-и-и-и-ит…
– Слушай, а чего ты на веревке?
– Да это я так… пошел погулять… вижу – оно растет… главное, вид такой, будто оно само выросло, ничье… а оно не само, оно их… Я же не собирался все брать.
Ведя заметил, что вокруг дуба, где висел Гониденек, действительно были посадки низеньких трав с пестрыми цветочками и плодами. Травы были помятые, с сорняками, но все-таки понятно, что они сеянные. Очевидно, Гониденек хотел их присвоить, но попался.
Ведя прыгнул на ветку и освободил Гониденека из западни. Гониденек грохнулся, заохал, но тут же вскочил и стал ругаться:
– Ах они, как им… медоеды, медоделатели худые! Если б ты, Ведя, знал, как они меня побили!
– Кто это «они»?
– Ну они… эти самые местные… тут их целая деревня… или даже несколько деревень. Главное, я же аккуратно… никого не собирался убивать или обижать… ну зашел пару раз, а они сразу…
– Понимаю – ты у них что-то взял просто так.
– Ну да; а что, нельзя?
– Значит нельзя. – Ведя посмотрел на гониденекову шерсть. Она была вся мокрая и липкая. – Эта твоя привычка брать что-то просто так вечно тебя подводит.
– Какая же она привычка? – удивился Гониденек – У меня никаких привычек нет… я всегда так…, это как его… естественное свойство.
– А иначе ты не можешь действовать? – сказал Ведя, выдирая из гониденековых ушей репейники.– Поработать, например.
Гониденек еще больше удивился:
– Но я же не умею… это как его… работать!
Действительно, Гониденек мало чего умел.
Пройдя немного, Ведя Взмокин и Гониденек увидели поле в бурьяне. На нем пестрели участки обработанной земли – маленькие, словно заплатки на серой ткани. Но говорящие жители пока не встречались.
– У них тут есть золото – доложил Гониденек конфиденциальным тоном – золото, серебряные изделия и еще что-то в этом роде… приятное на ощупь.
Ведя спросил:
– Слушай, а зачем тебе вообще золото? Ведь тебе его хранить не в чем.
Действительно, у Гониденека не было даже карманов – один только рот и уши.
– Ну так, – отозвался Гониденек – не знаю зачем… Хочется.
– Ладно, золото и прочая драгоценная дребедень не должны нас сейчас интересовать. Надо пойти и поинтересоваться у здешних обитателей, не видали ли они Зергера и Соколавушку.
– Не пойду я туда – мрачно заявил Гониденек – они там все какие-то такие… А у тебя инструмент сперли.
Лишь сейчас Ведя заметил, что у него за спиной нет его струн.
– Да, по-видимому, сперли. Вредный Вор-Юн-Гак,… а, нет, я их в шапку спрятал.
Ведя вытащил из шапки инструмент со струнами, хотя по виду шапка была заметно меньше.
– Это у нас так в хозяйстве используется небольшое сжатие материи – объяснил он Гониденеку. – До большого сжатия мы еще не додумались. Слушай – раз место освободилось, могу тебя там поносить. Ведь ты, кажется, не прославился здесь благородством.
И Гониденек, не имевший благородной славы, полез в шапку Взмокина.
…
– Ну и как там этот мохнатец? – спросил Вор-Юн-Гак.
Воздух замигал и в нем тут же возникла картина: Сокол Авужго сидит под черным звездным небом на бревне, а вокруг плещется озеро сладких сливок. Авужго окунает в сливки пальцы и сосредоточенно их облизывает. Он совершенно доволен. И Вор-Юн-Гак – тоже:
– Замечательно. Удовольствие очень приятная вещь – но разве это значит, что от него нельзя умереть? Все дело в сроках. Стоит лишь немно-о-о-о-го подождать… А что неугомонный Зергер?
Зергеру казалось, будто он ходит по своему миру и создает, и улучшает, и исправляет; однако Вор-Юн-Гак отчетливо видел, как над Зергером склонились две огромные скалы из стекла – страшные, но пока совсем целые.
– Скалы не рушатся. Вероятно, следует им помочь. Да, помочь. – Хитрый Змей на мгновение отвлекся, глядя на алмазы своего тела, а потом снова сказал экрану:
– Я надеюсь, этот сочинитель в лаптях уже нашел что искал? Свой магический цветочек?
Однако Цветок Успокоения по-прежнему горел неярким белым цветом посреди чащи, и Веди поблизости не было.
– Он найдет его скоро. А Гониденеку, вероятно, туго? – спросил Вор-Юн-Гак, но увидел одну черную массу.
– Отбегался. На мелочь не тратим времени.
На самом деле, Гониденек уже сидел в шапке Веди Взмокина, в которую вор-юн-гаковы лучи не проникнут; невидимая сила крутила Гониденека. Шапка все время съезжала.
– Слушай, товарищ мой, чего ты так резво вертишься?
– Я не вертюсь… Я борюсь… с моим страхом.
…Страх, кошмар, ужас – до чего же частые явления, даже в тех местах, где не очень любят мыслить. Страх бессмертен. Он уходит и возвращается снова. И вот опять в дальних уголках Вселенной видели гигантский огненный вихрь. Это Вор-Юн-Гак, Хитрый, Подлый Змей, мчался назад с добычей нового богатства и новой мудрости. Что поделать, богатство и мудрость он очень любил. Если кто-то владел редкими знаниями или идеей, то Вор-Юн-Гак старался забрать их себе – хитростью или силой; точно так же он поступал и с материей. Это делало Вор-Юн-Гака грандиозным, могучим, непобедимым; но, несмотря на свое величие, Хитрый Змей имел хорошую память на мелочи. Поэтому-то он, едва прибыв, сразу поинтересовался судьбой Вединой компании. Она его удовлетворила вполне; даже можно было сказать, что Вор-Юн-Гак победил и на этот раз. Почти победил.
…
Трава на лугу вымахала по пояс, а местами и еще выше; из нее вперемешку торчали сорняки и культурные растения с длинными листьями, заостренными на концах. Ведя Взмокин постоянно натыкался на них, но героически шел вперед, слушая Гониденека.
Гониденек из-под шапки давал советы:
– Они тут все жутко необразованные. С ними просто нельзя. Любят лупить. Но ты, Ведя, не беспокойся. Ты меня, главное, слушай. Они тут ходят или на двух ногах, или на четырех. Если увидишь те, которые на четырех, то говори им сразу: «Ага!!! Бездарного вам угощения!!!». И, главное, свисти.
– А это не получится слишком грубо?
– Не, не грубо. Они иначе не соображают. Я же знаю. Надо прямо так вот. Это если у них четыре. А если две, то тут надо сперва кулаками…
Ведя встал и подумал.
– Дружочек, а может, они – это не они, и ты их с кем-нибудь перепутал?
– Да как же я могу путать! – возмутился Гониденек. – Да я их вдоль и поперек ощупал… облазил… в общем, я же точно знаю. Ты, главное, меня слушай.
Ведя шел и наконец увидел впереди троих – кругленьких, с пушистым туловищем и на четырех ножках. Они что-то ели. Ведя, следуя инструкциям Гониденека, подошел к ним неслышно и говорит:
– Здравствуйте, мы к вам. Да здравствует просвещение!
Трое посмотрели на Ведю, недоумевая.
– Ну свисти, свисти, свисти – зашипел из шапки Гониденек. – если не свистнешь, мы пропали!
Ведя как свистнет – тех троих чуть не сдуло; они зачирикали, застрекотали, закружились волчком, а потом юркнули в траву и помчались прочь.
– Стойте, просвещенные!! – закричал Ведя. – Мы ж с вами еще не переговорили! Как тут нам дойти до…
Но трое уже растаяли, растворились в густой траве.
Гониденек кувыркался от смеха:
– Здорово вышло! Так им, круглобоким… будут еще меня ногами толкать. Давай еще на кого-нибудь свистнем! Кстати, выдери вон ту палку.
