Максим Сергеевич Макаров
Ведя Взмокин – наш товарищ
– У меня хвост промок – пожаловался Гониденек.
…
Тень, Тень… бесконечно переменчивое создание, которое хоть и служит Вор-Юн-Гака, но имеет сравнимую с ним силу. Невидимкой бродит Тень между мирами, ищет тех, кто слаб характером, кто не имеет высоких целей, кто легко внушаем. Тень не Вор-Юн-Гак, ей недоступно наслаждение властью и богатством; но зато она умеет наслаждаться злом. Тень не делает зла сама, она лишь наполняет недостойные умы особенным азартом, что толкает их к дурным, разрушительным поступкам. Это очень полезно Вор-Юн-Гаку.
Гониденек сидел перед огненной клеткой, и, страшась новых приключений, что есть мочи жалел себя:
– Какой кошма-а-а-а-р-р… Ну почему мне так вечно не везет, я совсем несчастный… никто меня не любит, отец все время дрался, матерь тоже еще хуже… вообще такая вредная матерь была, ничему меня не учила, чтоб ей… матерь матерь матерь…
– Слушай – сказал Ведя, – нельзя ли поговорить о чем-то другом? Нам уже наскучило слушать про твою матерь. Кстати, что это такое?
– Ну, матерь – это то же самое, что отец, только женского пола. Она вроде как дополнение.
– К счастью, среди Взмокиных лиц женского пола нет, и никакая матерь нам не нужна. Что мы, беспомощные или дикие звери? Да и отца отдельного нам не надо; наш народ – наш отец.
– А мне вообще отец не нужен, – отозвался Зергер, – я сам себе отец. Отец Смерти, только развернуться негде…
– Видел я одного отца – сказал Сокол Авужго – уж до чего обстоятельный и уважительный был… хозяйство имел справное, доходы… но отчего-то помер. И семейство его померло, и вокруг них – тоже все померли, и только дерево старое осталось. А на дереве том птица черная сидела, а у птицы той матерь была – сама…
– Ребятушки, да что мы все о ерунде толкуем! Отец, матерь…Да никакая матерь сейчас не поможет. Нужно же придумать то, что Вор-Юн-Гаковы прихвостни не разгадают. Правда я даже не знаю что предложить.
– Все зависит от того, что за рожи он нам подсунет – сказал Зергер. – Надо учитывать, кто будет отгадывать, и в соответствии с этим выдумать задачку поподходящее. Только Вор-Юн-Гак подлец: не сказал, кого пошлет отгадывать!
– А какие у них способности, у слуг вор-юн-гаковых? – спросил Ведя Гониденека.
– Да как сказать… слуги же – они все разные…
Но тут раздался скрежет, потолок покрылся голубыми и серыми узорами. Это Вор-Юн-Гак, Хитрый Подлый Змей, глядел вниз и говорил сладким, металлическим голосом:
– Слушайте, маленькие искатели приключений. Сейчас к вам сбежит мой Третий советник – он любит играть в мудрые игры. Потешьте его.
Третий советник шел медленной, ковыляющей походкой. Нижняя его часть была похожа на трехногую табуретку, а верхняя – на шест с перекладиной; шест болтался при ходьбе и замирал лишь когда советник останавливался.
– Кажется, мы пропали. – прошептал Гониденек. – Это тот, кто вечно советует Вор-Юн-Гаку… он сожжет нас мудростью! Его разум набит ею без меры. Ему ведомы все законы мироздания…
– А правду от неправду отличить он может? – спросил Ведя.
– Да может, наверное… он не работает по правде, он знает законы…
– Тогда ударим его творчески… – начал Ведя, но тут Третий советник издал звук – от него резануло уши и заболели глаза – а потом сказал:
– Ну, ничтожные, кто из вас посмеет задать мне неразрешимый вопрос?
Голос у него был не слабый и не дребезжащий, но какой-то пустой. Вероятно оттого, что у советника не было рта, даже голова явно не просматривалась. Но от звука в голове гудело – так Советник вызывал в чужих умах глупость.
Но только не у Веди Взмокина.
– Я посмею, – сказал Ведя и мгновенно очутился вне клетки. – Только это будет не вопрос, а история. Я расскажу историю, а вы, мудрейший, найдете в ней несоответствие. Подходит?
Из пустоты выкатился белый плоский диск и повис рядом с клеткой.
– Ладно – проговорил Третий, качаясь. – Говори историю, а я отгадаю твою неправду. Но пока я буду отгадывать, ты должен смотреть на диск Истины и Лжи. Если ты вдруг передумаешь, и подумаешь о неправде как о правде или иначе начнешь врать, Диск выжжет тебе глаза! Твое вранье ослепит тебя! А потом и вас всех изничтожит!
Но Ведя был спокоен:
–Ясно. А если ты не угадаешь?
Третьего Советника затрясло от злобы:
– Не угадаю – значит, не угадаю… Господин решит. Говори!
И Ведя стал рассказывать. Он сперва дернул на своем инструменте струну, другую, подыскивая мотив, потом задергал все струны подряд и заговорил, запел, заплясал.
История Веди Взмокина была вот о чем.
«В одном лесу жил Волк – вредный-превредный. Никогда не работал, только пакости устраивал. Что-то сломать или стащить – на это он большой мастер был, каждый день кого-нибудь обижал, кто под лапу подвернется. А не подвернется, так он на дереве свой кривой профиль вырежет. За приставучесть его даже прозвали Репейником.
Больше всего от Репейника страдали пищухи – знатоки трав. Целое лето они собирал по всей округе полезные растения. Только трудно было: найдут нужный кустарник или злак – а Репейник их вытопчет или поломает; соберут травы в стога – а на следующий день они уже разбросаны: Репейник за ночь раскидал. Очень он обижал пищух.
Терпели пищухи, терпели, да не вытерпели. Решили с волком бороться, но поскольку они были маленькие, то пошли искать союзников.
Пришли к родственникам-зайцам. Но зайцы оказались запуганы:
– Этот наглый тип, говорят, знаком со всеми лесными силачами. И с лисой, и с рысью, и даже с медведем. Где уж нам одолеть такой батальон?
Пошли пищухи к другим родственникам – белкам. Те отвечают:
– Мы на деревьях живем, на землю-то редко сходим. Как-нибудь перетерпим хулиганства-то.
Пошли к кроликам – кролики в норах сидят:
– Советуем укрепления строить. Если что, мы под землю уйдем – только он нас и видел.
Ходили пищухи, искали поддержки – вроде бы много родственников, а у всех отговорки. Наконец встретился им Ёжик из соседнего леса.
– А что, говорит, бороться с хулиганами надо. Репейник и правда хулиган – он у меня два гриба отнял, да еще сломал их. Надо его остановить. Только действовать надо не силой, а умом и хитростью.
На следующий день к логову, где обитал Волк Репейник, прилетела Сорока Болтушкина. Прилетела и застрекотала:
– А Бурундук-то наш – самый смелый зверь в лесу! Самый, самый, самый! Бурундук – самый смелый! Бурундук!
Волку это не понравилось. Он говорит:
– С чего это мелюзга смелой стала? Может, он еще и меня смелее?
Сорока отвечает:
– А как же! Конечно смелее! Он-то в ящик с секретом влез, не побоялся, а ты не влезал – стало быть, он смелее тебя!
Щелкнул волк от злости зубами – да только где ему достать Сороку. А она болтает и болтает:
– Самый смелый наш друг – наш знакомый бурундук! Самый смелый Бурундук – нет его смелей вокруг! В ящик залез!
– У, трещотка старая! – разозлился Волк. – Какой такой ящик?
– Такой! Страшный!
– Магазинный небось?
Магазинный, не магазинный, а, действительно, стоит на опушке ящик, совершенно жуткого вида. А перед ним гордый Бурундук и все лесные товарищи – зайцы, белки, Ежик с пищухами. Бурундук время от времени забежит в ящик и выбежит, забежит и выбежит, а все говорят:
– Ах, какой смелый бурундук! Куда волку до него!
Завидно стало волку, что не его хвалят. Он и говорит:
– Подумаешь, диво какое! Всего-то пару раз залез! Да я могу в этот жуткий ящик хоть тыщу раз влезть.
Согнулся Репейник и стал в ящик протискиваться. Кряхтел, пыхтел – насилу влез. Только хвост наружу торчит.
– А волчий хвост снаружи остался! – говорит Сорока. – Бурундук-то зашел с хвостом, весь, а волк – не весь. Значит, Бурундук смелее.
Махнул Репейник хвостом, чтоб тот в ящик влез – и тут треск раздался:
– Тррр-декссс!
Полетел ящик куда-то вниз – под землю, вместе с волком.
Это пищухи вырыли ночью яму глубокую, хворостом да травой накрыли, а сверху Ёжик ящик поставил. Бурундучок легкий – ящик вместе с ним все равно что пустой, а вот волк тяжелый. Много сладостей ел – вот и провалился.
Сидит Волк Репейник в яме – ни прогнуться, ни повернуться нельзя, не то что вылезти. Стал он выть и плакать. Ёжик говорит:
– Уж больно противно он воет. Вынем-ка его, друзья, из ямы, а то он всей округе спать не даст.
Позвали двух журавлей и вытянули ящик с волком. Говорят волку «Выходи!», а он до того закоченел – сам вылезти не может. Пришлось Репейника за хвост вытягивать.
Вытянули – жалкого, дрожащего. Зайцы говорят:
– Ну-с, что нам теперь с ним делать? Поколотить, может?
– Да ну его, – говорит Ёжик. – такого дурачка, да еще колотить. Он и без того жалкий. Пусть уходит.
И Репейник, поджав хвост, уполз.
Пищухи говорят:
– Не зря ли мы его отпустили? Вдруг он вернется, и начнет нам мстить.
– А что, – говорит Ёжик – коли начнет, так мы его опять поймаем.
– Так в ящик-то его больше не заманишь.
– А зачем нам ящик – мы что-нибудь другое придумаем.
– Трудно ведь, наверное, придумывать.
– Одному, конечно, трудно, а в компании совсем легко. Сообща всегда дело быстрее идет. Что одному не осилить – то вместе сумеют. Откуда что берется!»
Ведя пел и прыгал, делал в воздухе кувырки и шпагаты. Танцевал он весьма эффектно; Третий советник глядел на все с недоумением и слушал, что рассказывает Ведя.
«Удрав из ящика, Волк, конечно, помчался жаловаться – таким же хулиганам.
Прибегает он к Рыси:
– Вот, говорит, ушастый, какая история! Мелюзга-то какая вредная! Достали, понимаешь, ящик, заманили меня туда и в яму сбросили, а теперь еще насмехаются. Пойдем, говорит, все колосья им переломаем.
А Рысь ему отвечает:
– Ой, что-то у меня спина болит… Ты говоришь, в ящик заманили? Любопытно, откуда у них такой большой ящик… да еще и яму вырыли? Не, серый хвост, мне это предприятие не по душе. Если зайцы – или кто они там? ежики? пищухи? – сумели вырыть в одном месте яму, так они запросто могут и в другом месте такую же вырыть! Или даже еще глубже. Пойдешь с тобой – и провалишься. Не, мне на ветке спокойней.
Хотел Репейник с Рысью подраться, да она высоко сидела. Порычал, порычал – и все.
Пришел к Лисе – большой мастерице по части обмана. Пришел и стал жаловаться:
– Вот, говорит, какое безобразие! Меня в ящик заманили и как дадут по…
– В ящичек? – защебетала Лиса. – Какой такой ящичек? Да неужели из магазинчика? Ой, как интересно! А может, там товарчик был? Ах, нет, не было, наверно, товарчика, зайцы небось сами растащили… А матерьяльчик упаковочный? А ваточка? А документики по торговле? Есть же там что-нибудь?
– Нет, говорит Репейник, ничего там не было, пустой совсем ящик был.
– А ежели пустой, то зачем же ты, пустая голова, туда полез?
– Обманули меня как дурачка! Или не то что обманули… просто Бурундук-то туда лазил, а я нет, а они говорят, что Бурундук самый смелый, ну я и… Надули меня в общем.
– Это кто ж надул? Ежик с компанией? Ну, хвостик, плохо твое дело. Выходит, ты болван, раз такая мелюзга тебя надуть смогла.
Волк хотел нагрубить Лисе, но побоялся мести. Махнул репейным хвостом и побежал к Медведю. А Медведь и слушать не стал.
– У меня, говорит, малина в этом году такая кислая – просто ужас, да и мало ее. Прочих ягод тоже в заводе нет. А что касается меду, в чащу подступиться нельзя – пчел и ос там такая гибель, что хоть в речку беги. Хозяйство расшаталось. А ты со своей ерундой лезешь, олух репейный. Чего ты ко всем вязался? Вязался, вязался, вот и получил. Сам виноват.
Так и ни пошел никто за Волка Репейника драться.
Обиделся Репейник – и на пищух, и на хищников, и на всех остальных – страх до чего обиделся. Взял и ушел в чужой лес. Ел там мухоморы.»
Ведя кончил играть и музыка пропала.
– А теперь ответь, премудрый, что в этой истории явная неправда.
Неведомая сила прижала Ведю к Диску. Но ему не было страшно.
Третий советник застыл: его палкообразное тело то наливалось густой мутной жидкостью, то наоборот становилось почти прозрачным. Третий советник думал; внутри его перетекала и переворачивалась вся его бесконечная мудрость, собранная с десятков тысяч миров. Третий советник искал в ней Ведину историю, но не находил…
Наконец он произнес:
– У вас нет магазинных ящиков.
Ведя глядел на диск, на его белое пространство.
– Нет, явная неправда заключается не в этом.
– Что?!!! – Третий вытаращился на Ведю, но непохоже было, чтоб он ослеп от вранья.
«Ничего, сейчас ослепнет» – подумал советник и произнес:
– У вас же нет магазинов.
– А я и не отрицаю этого, – сказал Ведя, – у нас и правда нет магазинов, я даже толком не знаю что это такое. Так, слышал где-то это слово. До магазинов мы еще не доросли. Но разве я сказал, что эта история происходила у нас? Вовсе нет. Она вообще происходила. Так что в этом нет явном неправды.
Третий опять затрясся:
– Ну тогда скажи, в чем тут была твоя явная ложь? Только смотри, если солжешь хоть полслова, Диск испепелит тебя…
– Премного благодарен за заботу. Так вот, явная неправда этой истории заключается в том, что … ее тут вообще нет! Нет в этой истории явной неправды! Есть выдумка, фантазия, творческие обороты, а вот явного вранья, такого, чтоб совсем было невозможно, здесь нет. Эта история вполне могла быть на самом деле, а, возможно и была, кто знает? Все очень может быть… и коллективизм действительно сила. Долго мне еще смотреть на ваш диск?
Третий Советник ничего не сказал, не произнес, не шелохнулся; он словно перестал думать. Потом раздался писк, треск и Третий Советник исчез. Диск вместе с ним.
Ведю швырнуло обратно в клетку – Сокол Авужго поймал его и стал тискать.
– Ведя, слушай, я весь чешусь просто, таково мое волнение… Здорово ты обставил эту вешалку! И плясал хорошо.
Зергер тоже не скрывал восхищения:
– У Веди Взмокина поразительный талант! Это есть нечто потрясающее. Как ты только придумал искать неправду в правде? Я бы ни за что не догадался.
– Признаться, товарищи, – сказал Ведя, вылезая из объятий Авужги, – придумывать особо времени не было. Если он знает про десятки тысяч миров, то бессмысленно тягаться с ним в области фактического знания. Поэтому я решил действовать творчески; а творчество – это особая вещь, и надо понимать, в чем отличие творческой неправды от обычной. А ведь они тут, кажется, не терпят творческого подхода.
– Да, проходимцы Вор-Юн-Гак умеют только портить. И теперь, я подозреваю, он потребует не умственную, а физическую задачу, где не надо думать, а нужна лишь сила – примитивная, грубая, всесокрушающая и…
Тут раздался голос Змея.
– Первую неразрешимую задачку вы сделали. Удивлен. Можете радоваться. Но не долго, ибо мой маленький Бырча топает ножками и хочет немного поиграть с вами…
– Кто это Бырча? – спросил Ведя Гониденека.
Гониденек завертелся и забормотал:
– Свою б матерь я б отдал ему б запросто… да, запросто… просто так…
Пол разверзся – из самого черного дна, из самых глубоких подвалов вырос Бырча – главный сторож вор-юн-гаковых темниц. Зергер не ошибся – Бырча огромен как гора, и злобен как туча. Сзади были два хвоста, покрытых зубьями, и каждый хвост мог бы разнести вдребезги даже самый прочный камень.
Бырча постоял, поглядел сверху на клетку (она была ниже его) и произнес ядовито:
– Кто здесь есть для драки?
Ведя быстро зашептал Гониденеку:
– А ну говори немедленно, как у вас тут дерутся! А не то тебя выставим!
– Ну у нас… сначала делают первый шаг, потом второй…потому подходят и начинают друг друга лупить… пока один не победит.
– А его кто-нибудь когда-нибудь одолел?
–Нет, Бырча разрывает всех, даже тех, кто намного больше его… недаром господин пожаловал ему титул непобедимого…
– Как такого победить – сказал Авужго, – он же вон какой здоровый
– Проклятие, оружия внятного нет – сокрушался Зергер. – И сделать не из чего.
– Веревочкой задушить? – спешно думал Ведя. – Боюсь, сил не хватит, у этого истукана такой объем, что сделает один шаг – и вдребезги.
– Шаг и вдребезги – говорил Зергер, – шаг и вдребезги… Шаг, шаг, шаг… слушай, это конечно, догадка, но… нельзя делать ни шага! Пока не шагнешь, он тоже не шагнет. А поскольку терпение этого типа явно ограничено…
– То – подхватил Ведя – надо стоять не двигаясь пока его не скрючит! Пока он не начнет скучать от тоски! Короче говоря, стоять пока он не сдастся. Соколавушка, товарищ! Ты сможешь стоять вечность или около того?
– А что? – смогу, пожалуй. Ладно, я, что уж…
Сокол Авужго исчез и появился шагах в двадцати от того места, где стоял Бырча. То есть это для Авужго было двадцать шагов– для Бырчи было шага три.
– Начинайте! – приказал Вор-Юн-Гак.
Глядят друг на друга Бырча и Авужго. И стоят. Стоят.
Через десять минут Бырча спрашивает:
– Чего ты на меня уставился?
– Да я что, – отозвался Сокол, – я ничего; я могу и в другую сторону посмотреть…
И стал смотреть в другую сторону.
Стоят. Стоят. С одной стороны – добродушный толстенький Авужго, босиком, без оружия; с другой – огромный Бырча, полный жажды уничтожать.
Через полчаса Бырча говорит с плохо скрытым неудовольствием:
– Ну?
Сокол Авужго:
– Чего?
Бырча (сердито):
– Долго ты будешь топтаться на одном месте?
Сокол Авужго:
– А что, разве нельзя? Я же тебя не трогаю, стою себе и стою…
«Ну ты мохнатина подлая!!» – разозлился Бырча (он не мог сделать шаг, пока не шагнул Сокол Авужго, а он не шагал) – «Я тебя подловлю… Я заставлю тебя шагнуть!»
Он открыл рот и, не стесняясь, стал сыпать ругательствами. Он ругался долго и причудливо, выламывая язык, называл Авужго самыми обидными именами, говорил самые разные гадости. Он ругался не меньше часа.
Сокол Авужго стоял и лишь мерно покачивал головой.
Бырча будто захлебнулся:
– Ты что, мохнатина?! Спишь, что ли?!
– А? – очнулся Сокол и развел руками – не ногами. – Я что… я не сплю,… я слушаю.
– Чего ты слушаешь, мохнатина?!
– Что ты мне говоришь.
– Ну и что я тебе сказал?!
– Да я уж не помню…
Взбешенный, Бырча хотел наброситься, разорвать, растоптать, изничтожить Авужго – но он не мог сделать шаг первым. Ярость, ярость распирала Бырчу изнутри, забивала все его бугры и зубы, – и ей не было выхода. Сокол Авужго не двигался. Бырча ощутил страшную боль в ногах и ужаснулся – он уже начал уставать.
«Но чтоб я сдался мохнатине… ни за что!! Я заставлю его!»
В ярости Бырча лупил себя хвостами по ногам. Он хотел обмануть Авужго, да только не знал как.
Они простояли еще три или четыре часа, и тут Бырча спрашивает:
– Слушай, а как вы вообще проникли во владения Господина? Ведь сюда нельзя проникнуть.
«Разболтаю этого мохнатого олуха… пусть треплется, и не заметит как пойдет.»
– Ну что – начал Сокол, почесываясь – дело было так. Перешли мы, значит, горы и подошли к этому… к тоннелю. Сначала Гониденек полез, потом Ведя… потом я… ободрался немного, но ничего… потом Зергер. Поползли. Ползем, значит, ползем.
Бырча пристально смотрит в ноги Авужго, но тот стоит неподвижно и рассказывает:
– Ползем, ползем…
Бырча слушает. Авужго говорит:
– Ползем, ползем…
Бырча слушает час, два и начинает внутренне сохнуть. Но молчит.
Авужго говорит:
– Ползем, ползем…
– Ползем, ползем…
– Ползем, ползем…
Слова «ползем, ползем» стучали в голове Бырчи как часовые молоточки. Молоточки несильные и негромкие, но настойчивые. Тук-так, тук-так. Они не останавливались.
– Ползем, ползем…
Через три часа Бырча почувствовал, как его тело превращается в вязкую массу.
– Скоро конец уже?!
– Не, – сказал Авужго, – не скоро. Ползем, ползем…
Еще прошло часа четыре:
– Ползем, ползем…
Еще через десять часов:
– Ползем, ползем…
– Да сколько можно еще рассказывать?!
– Да ведь мы-то, – удивился Сокол Авужго, – долго ползли. Так вот я и говорю: ползем, ползем…
– А-а-а!!! – заорал Бырча, – Дулчеворня дул берзетць!! Сацня дыгова!! Не могу я больше слушать! Уберите мохнатого!!
– Так ты что, – крикнул Ведя из клетки – сдаешься?
– Я не сдаюсь – я не могу слушать!! Но я не сдаюсь!
– А раз не сдаешься, тогда слушай. Давай, Соколавушка, рассказывай, что дальше было!
– Дальше-то вот что: ползем, ползем…
Но тут раздался вопль:
– А-у-у-а-а-а-а!!! Сграхитрова будь ты продан! Мохнатовины! Уберите м-м-ен-нй-ааааа!!!
Снова в полу разверзлась бездна; со страшным воем Бырча провалился вниз. Обратно, в слепые подземелья Вор-Юн-Гака. Так он и не дослушал Авужгиной истории.
Сам Авужго вновь сидел за решеткой.
– Молодец, – сказал Зергер. – ты его перестоял. Ничего не делая, не дал повода злу действовать. Это не совсем возвышенно, зато эффективно. В данном случае.
– Да я что – простодушно отозвался Авужго, – я же ничего. Он меня сам попросил. Мне не жалко рассказывать! я люблю… Я и до половины не дорассказал.
– Ничего, вам в третий раз еще подсунут, – проворчал Гониденек и опять стал жалеть себя.
Вор-Юн-Гак издал какой-то стук:
– Тадт-тадт-тадт… Вы справились и во второй раз. Похвально. Ваше рвение меня потешает. Даже и не знаю, кого же выбрать из моих соратников… вы всех напугали. Вот разве что бедная и несчастная Гирза-Мара хочет пообщаться.
– Ничего себе бедная! От одного имени морозом скребет. Что это за Гирза-Мара? – прошептал Ведя, но Зергера рядом уже не было. Он стоял где-то вдали за пределами решетки и смотрел, как к нему тянется цепь из горящих треугольников. Треугольники соединились в один, потом распались, и из образовавшейся пустоты выросла фигура.
От страха Сокол Авужго сел Гониденеку на хвост. Но Гониденек не стал жаловаться: он сам был жутко перепуган.
Фигура была довольно высокая – выше Веди и почти одного роста с Зергером. У нее были тонкие очертания рук, ног и тела; с головы в форме овала тянулись красные горящие нити – очевидно волосы.
«Какая отвратительная рожа» – подумал Ведя, глядя на лицо Гирзы-Мары – белое почти как у Зергера, но очень плоское, с длинным, узеньким, едва выступающим носом и пухлым малиново-алым ртом. Раскосые глаза полны могильного мрака.
Гирза-Мара моргнула одним глазом – за ее спиной выросла железная чаща. Моргнула другим – чаща пропала.
«Эта штука хуже метеорита! По всей видимости, она – из тех, что трясут космос… какой-нибудь повелитель природной злобы. Бедный Зергер!»
Но Зергер ведь сам был Отец Смерти, правда, недействующей здесь; он поглядел на отвратительный рот и сказал:
– Ну так что вы от меня хотите?
Гирза-Мара заговорила мелодичным голоском, текучим-текучим, словно речка:
– Существовать ужасно скучно; простое житие, не наполненное действием, вызывает внутреннюю тяготу и грусть. Знаешь, в чем мое несчастье, Зергер? Мое несчастье в том, что нет в мире ничего, чего б я не могла совершить, что было б мне недоступно. Не придумано еще такой загадки, и от этого мне тяжко. Может, ты ее придумаешь, Зергер?
«Плохо, – подумал Ведя, – чтобы эта штука да еще чего-то не могла?»
«Врет, – подумал Зергер – не бывает всемогущих, да только все скрывают это»
– Ты говоришь, что до сих пор могла все?
Гирза-Мара оскалила рот в усмешке:
– Все – это так мало, милый Зергер.
–Ну хорошее же – я задам тебе задачу. Сделай… – на мгновение Зергер задумался – сделай кому-нибудь хорошему что-нибудь приятное! Подари Веде Взмокину Цветок Гармонии.
Гирза-Мара остолбенела:
– Проси другое.
– Нет, мне нужно именно это – подари Веде цветок Гармонии; а если он не твой, сделай кому-нибудь что-нибудь приятное! Гониденеку, например.
Гониденек чуть не умер – от страха; он и думать-то не смел что-либо требовать от Гирза-Мары. Но та пристально глядела на Зергера. И говорила – тонким, пронзительным голосом:
– Как ты смеешь у меня, у бесконечной Гирза-Мары, просить хорошего для других! Ты, жалкий отец жалкой смерти, привыкший копаться в глине, жалкий создатель жалких творений! Или ты не видишь, что я – Гирза-Мара? Я могла бы возвысить тебя бесконечно – но ты, глупец, пожелал требовать что-то для других! Хорошего тебе захотелось?! Да знаешь ли ты, что я, Гирза-Мара, бесконечно могущая уби…
– Хватит, Гирза-Мара, – раздался голос. Вор-Юн-Гак был явно недоволен. – Оставь свое красноречие.
В ярости Гирза-Мара разорвала свое тонкое, статуэтковидное обличие и превратилась в огонь; огонь превратился в гору; гора – в чудовище, покрытое шипами, безудержно злое, но неспособное что-то сделать. Чудовище замычало и превратилось в ровнежгу – птицу без головы и тела, плоскую, как платок. От ее крыльев сыпало чем-то невидимым и нехорошим, черной силой; ровнежга в два счета облетела все пространство, сложилась пополам и пропала…
– Грустит подлое созданье – сказал Зергер.
– Я весь в мурашках от ее имени – признался Ведя. – Что вообще значит «Гирза-Мара?»
– Сейчас пока ничего – в существующих языках нет такого слова; но на том языке, который еще будет, это значит «Алчущая Скорби». «Гирза» будет значить «алчущая», «мара» – скорбь, печаль; впрочем, это можно понимать и как зло. А тот, кто жаждет зла, ни за что не станет делать что-то истинно хорошее.
– А как ты понял, что она по-настоящему алчущая, а не притворяется?
– Я вспомнил ту проклятую Тень, названную точно так же. Вор-Юн-Гак немного проболтался.
Ведя почесал затылок – мокрый насквозь:
– А вдруг он, этот подлый Вор-Юн-Гакник… специально проболтался? С подвохом?
– Очень может быть! – согласился Зергер.
– Так мы уже победили или нет еще? – раздался тоненький и хрипловатый голосочек. Гониденек все время просидел под спиной Сокола Авужго, надежно укрытый густой шерстью, и только сейчас выглянул. Впрочем, Авужго тоже спрятался – сунул голову в живот.
– Кто это «вы»? – поинтересовался Зергер – Разве «вы» что-либо делали?
– Ну я делал это самое… Я советы полезные давал!
– Ну и что ты посоветовал полезного?
– У меня колючка под самым хвостом застряла! – пожаловался Гониденек.
В этот момент решетка огня дрогнула и породила мрак.
Ведя Взмокин, Зергер, Сокол Авужго и Гониденек оказались на поле, бескрайнем, как математическая плоскость; кругом не было ничего кроме голой поверхности с едва заметными впадинами. Над «полем» висело «небо» – полотно белесого цвета.
С «неба» слетела ровнежга (вся в складках и трещинах, словно мятая бумага) и зачирикала:
– Я – не дала тебе того – что ты просил – Зергер. Но – если тебе так нужен Цветок – Гармонии для Взмокина – так пойди и возьми. Пусть Взмокин – отнесет его на свою жалкую землю.
– Чем это вам наша земля не нравится? – обиделся Ведя.
Ровнежга издала писк (засмеялась?) и произнесла:
– Вы, Взмокины – жалкий и пустой народ, глупый – до невероятности. Своим глупым трудом вы – смеете противостоять великой силе – которой я служу. Вы мешаете мне – очень – своим жалким созиданием. От вас я так – измотана. Единственная радость мне – видеть, как вы ежегодно страдаете от воды и без воды.
Ведю вдруг осенило:
– Так это ты, леталка, насылаешь на нас град, а потом засуху?! Ты сыплешь снег летом?!! Наводнениями развлекаешься?!!! Ах ты, ты… да я тебя,… да мы тебе…
– Странно, что вы все еще живы. – сказала ровнежга.
– Я тебе морду набью! – пообещал Ведя.
– Ну что ж, – зашелестела ровнежга – попробуй. Только вот сперва разбери-ка мусор.
Ведя Взмокин хотел сказать что-нибудь сильное – но в этот момент с неба, в ста шагах от них, посыпался жуткий ливень. Сверху вниз падала пропасть вещей: круглые, плоские, пузатые, извилистые – металлические изделия; глыбы, валуны, каменные плиты; бревна и коряги длиной в три дома.
Все это нападало в беспорядке, а потом собралось в кучу и стало вибрировать. Один за другим, строй за строем, из вертящейся кучи вылетали готовые твари – здоровые, с руками ногами и головами, собранные из всего подряд.
– Мы их что, победить должны? – спросил простодушно Авужго.
– Видимо, да, если только мы не хотим дезинтегрироваться! – отозвался Гониденек и опять полез за спину Авужго.
Но Ведя вытащил Гониденека оттуда, говоря:
– Да ты что, дружочек, тут же никто по-настоящему не умрет – до конца всей этой истории. Мы же в мире, где настоящая смерть отсутствует. Вряд ли они нас … убьют.
Гониденек вертелся:
– Зато раздавят.
На них надвигалась толпа рыцарей – грохочущая и плотная.
Ведя стал соображать:
– Нам нужна аппаратура для боя. У меня есть веревочка, неедящееся яблоко и горшок со взрывной смесью. Мне брат Трнемов подарил. Но вот чем их бить и рубить…
– Мой мешок всегда готов, – сказал Зергер, – но мне необходим живой материал.
– Кулаками можно бить, – откликнулся Авужго, – кулаки всегда при себе, вот они где…
– Есть тут что-нибудь такое? – пристал Зергер к Гониденеку.
– Очень надо знать, где тут что! У меня дела поважнее – заноза из хвоста не вышла…
– Это же прекрасно! – закричал Зергер. – Заноза в хвосте – это то, что нужно! – Он подскочил в Гониденеку, схватил конец занозы и дернул так, что Гониденека перевернуло. Не успел Гониденек приземлиться, как Зергер бросил занозу в мешок – мешок раздулся, затрещал – и выбросил четыре палки.
Самая большая была чуть потоньше бревна:
– Эту дадим Авужге, раз он такой крепенький, эту – Веде, эту мне.
– А мне? – капризно отозвался Гониденек.
– А тебе – рогатку; но ты умеешь ли стрелять.
– Ну – так…
– Неплохая кочерга – заметил Ведя, – а она выдержит удары?
– Вполне; тут самое главное – вышибить из тех болванов камни, а еще лучше – металл; из него я смогу делать уже настоящие вещи.
– Как драться будем – сообща или разойдемся? – спросил Авужго.
Ведя Взмокин удивился:
– Конечно, сообща! Поодиночке они нас сразу затопчут.
– Ишь ты, – подивился Сокол, играя дубиной, – как бывает. Никогда ведь сообща не дрался, а тут пришлось.
…
Неприятель наступал. Скрипя каменными спинами, лязгая железными мечами и щитами, шипя и посвистывая, рыцари шли вперед с одной лишь целью – раздавить. Они были разнообразны и разновелики; под ногами гигантов путалась мелочь, ее давили и не останавливались. Рыцари наступали.
Рыцари двигались стеной. И уперлись – слева Ведя, справа – Зергер, в середине – Сокол Авужго, и еще Гониденек сидит и плачет. Рыцари пошли стеной, но –
Ведя Взмокин скачет и рубит, набегает, ударяет и отпрыгивает. Летят головы.
Зергер вертится, уклоняется и косит, косит, косит – как косой, и летят не только головы, но и руки с ногами.
Сокол Авужго стоит на месте и вертит бревном как хочет – все летит вдребезги.
Гониденек сидит сзади и делает всякие замечания.
Первая волна рассыпалась; Ведя с Зергером бросились искать металлические детали, но успели поймать немного: вещи-то были непростые – заколдованные Гирзой-Марой; едва рыцари попадали, как слагавшие их части полетели назад, сбились в кучу – а из нее выпрыгнули уже новые рыцари.
Рыцари второй волны пошли уже не стеной – клином; клин шел, шел да и уперся прямо в Авужгу. И никак не мог его сдвинуть.
– Ох уж мне эти толкачи – ворчал Авужго с бревном наперевес. – Лезут и лезут… небось уж все ноги в мозолях.
А пока клин напирал на Сокола Авужго, Ведя и Зергер порубили его с боков (из собранных металлических кусочков Зергер успел сотворить новое оружие – хлесткое), так что рыцари снова попадали. И снова собрались в кучу.
