Максим Касмалинский
Иван Бровкин-внук
– Какой еще корволол? – Захар облизнул губы.
– И еще, – колдунья хлопнула в ладоши. – И ослепнешь!
Захар собрал в охапку бутылки с водой, торопливо попрощался, стремительно вышел, направился к машине.
– Как? – спросил дед Женя.
– Интересно, – между затяжками выдохнул Захар.
– Может, мне тоже закодироваться? – сказал подошедший Иван. – Перед тем как уезжать с Целинного, чтобы никаких соблазнов.
Захар обернулся и крикнул стоящему у ворот охраннику:
– Слышь, земеля! А еслиф я раскодироваться надумаю? Пустишь?
Качок понимающе тряхнул головой.
– Это, знаешь,… мандец, как дорого!
– Зачем кодироваться, я и так, – сам себе сказал Иван. – И так выйду из матрицы.
Когда Наталья вышла со двора, Захар быстро-быстро забрался в машину. Уехали.
****
Возле дома Захара стоит Иван и с издевкой говорит хозяину.
– Ну и как ты теперь будешь? Бухашку нельзя. Скукотища! А расслабляться? Только если гонджубас.
– Я с него тупею.
– А я – нет.
– Куда уж?..
– Ну да…. В смысле?!!
– Ладно, проехали.
Появляется Денис, по всему видно, из школы. Первым делом бросил отцу вопрос, по градусу издевки не уступающий Бровкину:
– Что зашился?
Захар взъерепенился:
– Поуважительней с отцом -то! Взяли моду! С учебы? Ученье – свет, а не ученье – чуть свет и на работу. Ну-ка, скажи, кто командовал первым белорусским фронтом? Не знаешь. Госудаффство их учит, можно сказать, за бесплатно, а они не знают ни хера, – обратился к Ивану. – Что, куда?
– К Эльке, наверное.
– А-а. Тестостерон? Понятно-понятно. Тогда без меня, в этот раз. Справишься?
– Да пошел ты!
Денис в сторонке, подражая герою кинофильма:
– Вот, уроды.
****
К вечеру Иван переоделся – сменил бушлат на китайскую курточку, из рукавов которой лезли мелкие пушинки.
Иван и Элина прогуливаются по улице. Элина не накрашенная. Она периодически достает смартфон, что-то пишет.
– С кем ты там? – ревнует Иван
– Со всеми подряд. Ты когда себе хороший телефон купишь?
– Надо будет купить. Пока и такой нормально. Сегодня ездили в Первомайку…
– Мне купи новый. Этот уже,… кстати, Ероха твой продавцом в райцентре в сотовом салоне работает. А ты когда уже деньги начнешь зарабатывать?
– Я с мужиками договорился, – солидно сказал Иван. – Поедем на Север зарабатывать.
Реакция девушки была не той, что Бровкин ожидал.
– А дальше что? – Элина остановилась.
– Заработаю, потом снимем квартиру в городе. Ты учиться поступишь. Я работу найду. Будем жить.
– Ва-ань! Ты МЕНЯ слышишь?! Мы дружим с двенадцати лет. Трахаемся с четырнадцати. Из армии я тебя ждала! Год! Ты предлагаешь еще полгода ждать. Не-ет! Меня это не устраивает ни фига.
Она опять начала что-то писать в смартфоне.
Иван непонимающе хмурится
– Ну а как?..
– Ты мужчина, ты и думай. Ты ж мужчина. Это как раз понятно без слов.
– Как раз без слов…. Тогда может до меня? До тебя? Нет? Значит, по домам?
Элина погружена в экран телефона.
****
Иван идет по улице, останавливается возле небольшой избы, из которой доносятся звуки хмельного гуляния. Он порывается зайти. Потом останавливается, размышляет. Сомневается.
Иван достал из кармана пятирублевую монету, подбросил ее с ногтя на землю.
– Орел зайду, – сказал тихо и поднял жребий.
В крайнем изумлении смотрит на монету. Это не те пять рублей. От этого кругляшка веет древностью.
Иван проходит мимо избы. Но вскоре возвращается и отыскивает свой пятак.
Когда Иван пришел домой, с крыльца спускался Антиквар, который нес под мышкой старые часы. Сдержанно кивнули друг другу.
На кухне мать сыпала в пустую кружку сахар. Положила две ложечки, потом подумав, черпнула одну и высыпала обратно в сахарницу. Плеснула немного из заварочного чайника. Вошел Иван. Мать обрадовалась:
– Глянь! Рано и ни в одном глазу. Всё? Вернулся с армии?
– Да, хорош.
– Чай пить будешь? Вань, завтра – родительский день. На могилки бы надо.
Иван, уходя в свою комнату:
– Сходим.
Долго протирал найденную монету. Ходил, брал на кухне соду, тер-тер. Наконец рассмотрел. Грубая работа, монета не идеально круглая. Зато круглые глаза у человека, чей профиль выбит на аверсе. И буквы непонятные.
Иван в возбуждении ходит по комнате. Дорогая монета, их раньше много находили. И в курганах находили ценности – это все знают. В Алтайском крае торговля кипела еще в те времена, когда и края-то на карте не было. Скифы, тюрки, телёсцы – все племена хоть немного, да оставляли после себя следы.
Ванька представляет аукцион в большом зале. Из окон зала видны небоскребы – это обязательно. «Три! Продано!», удар молоточком. Два миллиона четыреста тысяч долларов за монету Вольной Сибири тридцатого века до нашей эры! «Как давно вы занимаетесь археологией?», – спрашивает убойно красивая журналистка у профессора Бровкина.
Я вам расскажу в приватной беседе, отвечает Иван Сергеевич.
Сел к компьютеру, ввел в поисковик.
Иван листает сайты, плечи к ушам прижав от напряжения. Сверяет свою находку с картинками на мониторе.
Через полчаса плечи опали. Иван разочарован. Всего-то? Так дешево? Вот тебе и античность, вся цена тридцать баксов.
Сходил на улицу покурить, а когда вернулся, набрал в поисковике «работа без опыта». Потом искал что-то в ящиках стола.
– Ма-м! А где мои корочки с технаря? А ты не помнишь кто я там по специальности?
– В серванте, – откликнулась мать из зала.
– А что не на стенке? – тихо говорит Иван.
Через некоторое время зевает, выключает компьютер, ложится спать.
– А в мое время это было много, – прозвучал голос во сне.
Иван понимает, что речь о монете, но отдавать ее он не намерен.
– А ты кто такой? – с оттенком угрозы спросил Бровкин.
– Я? – бородатый человек сидит на земле, рядом распряженный конь щиплет траву. – Я первый чалдон.
– Кто?
– Первый сибиряк. Имеется в виду, славянского корня – первый. Имя мое Мезанмир.
– А коня имя?
– Хилари.
– Это женское имя.
– Так весна скоро.
– Тоже верно.
Первый чалдон Мезанмир помолчал.
– За сорок нуммий я купил весь край степи.
– Не переплатил? – усмехнулся Иван. – Нефти нет, газа нет. У вас и не знали, а в наши времена есть.
– Что ж вы тогда дровами греетесь?
– Из принципа.
– Мы сюда ехали к надежде, – сказал Мезанмир. – Простор. Земля и воля. А вы свалить норовите.
– Троглодитов спросить забыли.
– Тоже верно, – улыбнулся сибиряк и превратился в курчавое облако синего цвета. Овальное с хвостиком, похожее на запятую.
****
Пасмурным утром через поле от поселка в направлении кладбища шли люди – поодиночке, группами, а некоторые шли уже в обратном направлении. Плетутся автомобили по плохой дороге. На кладбище многолюдно, некоторые приезжие давно не виделись с местными. Тихие разговоры.
Иван приводил в порядок могилы деда и бабки. Мать стояла рядом. На столике в оградке тарелочка с блинами, хлеб, вареные яйца.
Иван отставил грабли, сели с матерью за стол.
Со спины подошли Михалыч и Катерина Петровна. Поздоровались.
– Вон жизнь-то, – вздыхает Катерина Петровна. – Видимся только на поминках и иногда свадьбах
Иван чувствует себя неловко с Петровной
– Пойду к отцу, – говорит он
Катерина Петровна снимает платок с головы.
– Здешних попроведали, сейчас в Полтаву поедем. Там Мишина сестра должна тоже подъехать.
Иван услышал это, мельком взглянул на Михалыча, тот моргнул глазами утвердительно.
Иван ушел в дальний угол, в этом месте непонятно было – еще кладбище или уже нет. Тут особняком располагались несколько могил. Одна из них – обелиск с надписью «Бровкин Сергей Иванович» и годы жизни. Над могилой росла березка, на которой была повешена птичья кормушка. Иван достал из кармана горсть хлебных крошек и семечек, насыпал в кормушку.
Дед Женя сидит возле могилы жены, оперев подбородок на палку. К нему подходит Захар с сыном Андрюшкой. Захар перекрестился, Андрейка, глядя на отца – тоже.
Дед Женя, доставая из кармана бумажный сверток, говорит:
– Вот, помяните. Уж не знаю, что получилось. Аня шибко любила драники.
Захар берет драник из сверка, откусывает.
–В середке-то сырой.
– Не умею. Думал, получится, – опечалился дед. – Это у нас с ней самое праздничное блюдо было. Жили-то бедно. Дай думаю, попробую, спеку, может понравиться кому.
Дед Женя оставил драники на могилке, побрел с кладбища, опираясь на сучковатую палку, видимо найденную или отломанную.
Иван стоял на могиле отца, увидев уходящего деда, догнал его, идут рядом по дороге в направлении села. Иван подстраивается под медленную поступь старика
– У отца был, – говорит Иван. – Царствие небесное… или тМатвей так не говорят? И только сейчас подумал: ведь и не знаю даже, отчего он повесился-то. Маленький был я. Понятно, что водка сожрала, но….
– Водка не причина, это – потом. Совесть его сожрала.
– Я его и не помню почти и мать не рассказывала путём. Что с совестью-то. Была, значит, совесть?
– А как же!? – удивляется дед Женя. – У всех здоровых людей – совесть. Она ж как печень – пока не заболит, и не знаешь, есть она или нет. Сергей – как не крути, а хороший человек был. Набедокурил, конечно.
– У тебя дед Жень все люди хорошие. Отец там что-то с криминалом. Расскажи. Знаешь?
– Что рассказывать? Обычное дело. Девяностые годы. Бандит он был. В городе. Как тогда говорили: под Аладдином ходил. Знаешь кто такой? Али Османович. (Иван показал пальцем в небо) Да-да. Высокий пост. Теперь-то, конечно. А тогда крутой был, как тогда говорили. Этот, как сказать? Рэкетир. Ну и батька твой с ним. Вроде заместителя.
– А вот отец сорвался из деревни, это бабла не было да? Тогда нигде не заработать было?
– Деньги, конечно. Времена тоже были…. Но ты подумай – не все уехали, не все бандитствовали. Пережили как-то. Это мы умеем – пережить, переждать. У Сергея просто… потерялся он. Так оказалось, что себялюбие есть, а себяуважения нет. Такая, понимаешь, психология.
– Мудрено, дед Жень! Че ты завел канитель? Ты давай про отца. Он прям был авторитет? Я не знал.
– Так ведь мать твоя не хотела, чтоб ты знал. Да и сам Сергей не хотел бы. Он когда от этих дел отошел, вернулся в поселок, всё крчал: «куда я семь лет жизни?!». Пачку денег достанет и в грязь, и орет: «Оно того стоит? оно того не стоит!». Мне тоже жалился: дядя Женя, говорит, зачем я полез в это дерьмо? Моё дело – землю пахать, как отец. Твой, выходит, дед. В новой жизни, говорит, все либо волки, либо овцы. Пчёлам места нет. Все убивался, что лучшие годы на деньги сменял. Сильно маялся. На церковь деньги дал.
– На нашу? Которая сейчас закрыта?
– На эту. Тут тоже было дело. Он сначала-то пожертвовал вроде, а после ему чего-то там не понравилось, как тратится. Скандалил. Когда женился, успокоился, но, как вишь, ненадолго.
– Так что отец? Че повешался-то.
– Я так думаю, он кого убил в той жизни. И изводился. Пил, конечно, это тоже сыграло. Я так думаю, не нам судить. Сам иной раз про себя, уж скорей бы забрал Господь.
– Что за пессимизм, дед! Перестань!
Иван перестал подстраиваться под тяжелый шаг деда и резво пошел вперед, оказавшись вскоре у Элины.
****
Полуголый Иван раскинулся на раскладном диване и смотрит на большую фотографию на стене, где стоят Элина и Катерина Петровна после школьной линейки на последнем звонке.
– А ты почему со своими на могилки не поехала? – спрашивает Иван у лежащей рядом Элины.
– Да ну. Дикарство какое-то. Древность, – девушка, как обычно, листает в телефоне.
– Древность, – медленно повторяет Иван и теребит на груди серебряный крестик.
Громко тикают часы в тишине.
– Элина! – зовет Иван. – Лина! Ли-ин!
Он тянется к ней. Она отталкивает руку. Иван говорит:
– Вот пойду щас и напьюсь.
– Можешь тогда вообще больше не приходить.
– Тебе так это просто?– Иван устраивается поудобнее. – А я вот подумал, может пока и не уезжать с Целинного?
Элина смотрит на него.
– Согласен! Хрень сказал.
– Ты сначала хрень подумал! – сказала девушка, вернувшись в телефон.
– Да нет валить надо, конечно. Только надо… продумать всё. Подыскать место…. Хорошо продумать.
На фотографии между лиц матери и дочки возникла голова Мезанмира.
– Продумай, – сказал чалдон.
– Мне уже и уезжать неохота, – признался Иван.
– И?
– Надо.
– Матрица стереотипов, – сказал Мезанмир. – Слабак. Хлюпик. Хрюпик… храпишь!
Элина смеется, щипая Ивана за бок:
– Ничего так! Раньше не храпел. Тут как дал!
– Задремал. Умотала ты меня, тигрица.
– Скоро мои вернутся, вымётывайся… тигр.
****
Иван и Элина стоят у калитки. Она достает пачку тонких женских сигарет, Иван тоже берет одну, чиркает зажигалкой. Прикурили, Ивану такие сигареты кажутся слабыми, он отрывает половину фильтра.
– Пойду по сайтам работу в городе искать. Оказывается, у моего отца в знакомых был очень авторитетный человек, – Иван многозначительно смотрит на Элину. – Надо бы на него выйти, попросить пристроится. Поищу.
– Да, мне тоже тут надо кое-что.
Мимо проходят люди, одна компания, другая. Идет Захар.
– Ваньк, ты тут? Там это… красномордый плазму купил вот такенную (Захар показывает). А Кравченки бычка взяли с вот такенным… (показывает) Пойдем смотреть. Выбирай че интереснее.
– Я позже … догоню.
Захар уходит. Элина говорит с раздражением.
– Вот поэтому и надо бежать отсюда. Плазму купили! И для всех – новость, событие. Надо обязательно собраться всем миром, посмотреть. Дикость.
– Да не плазме дело-то, – устало сказал Иван. – Не это. И не в телячих членах смысл.
Подъезжает автомобиль представительского класса, из него выходит лощеный Саморядов.
– Здравствуйте, Элина Михайловна, – Саморядов естественным образом игнорирует Ивана.
Элина прикрывается капюшоном (она без косметики)
– Здравствуйте, Юрий Юрьевич. А мамы нет.
– Какая жалость! А я хотел один вопрос срочно обсудить, в сельсовете – заперто.
– Сегодня на кладбище все. Поминальный день.
Саморядов очень круто поиграл бровями.
– А да…да. Я что-то такое слышал. Обычаи, традиции. Мило-мило. А могу ли я рассчитывать на чашечку кофе с дороги.
– Да, конечно, проходите, Юрий Юрьевич, – Элина приглашает гостя., тихо говорит Ивану. – Я напишу.
Саморядов важно шагает по дорожке и великодушно говорит девушке.
– Можно просто Юрий.
Элина отрепетировано улыбается
– Тогда просто Лина.
Иван остается один
– Такие дела, брат-чалдон. А что я должен делать? В бубен ёбнуть? Так скопытится.
Вернувшись домой, Иван застает маму дремлющей в кресле у работающего телевизора. Он раздевается, ходит на цыпочках, остановился возле матери, погладил ее по плечу.
****
На следующий день, в обеденное время, Иван подходит к старому зданию школы. Облачно, капель. Возле школы толпятся ученики. Один из них, увидев Ивана: «гляньте, кутеляпый пришел аттестат просить». Иван увидел удаляющегося Николая Францевича, побежал следом.
Николай Францевич с легкой улыбкой идет, помахивая портфелем. Его догоняет Иван. «Здравствуйте, Николай Францевич!», – «Привет, привет». Идут рядом.
– У меня к вам вопрос, Николай Франсыч…. А вы какой-то сегодня не такой. Хорошее случилось?
Николай Францевич, подумав, сказал:
– Весна случилась. Хорошо, а?
Иван, оглядываясь:
– Так-то да.
– Что за вопрос?
– Ваш Толян, то есть Анатолий он же, это, в охране в городе работает? Я тоже думаю, как бы туда устроится.
– В охранное предприятие? – с сомнением протянул учитель.
– Ну да. Думаю в город перебираться и на первое время в охрану приткнуться. Ну, типа, квартиру снять чтоб, тоси-боси. А там уж видно будет.
– Что там «видно»! Нет ничего более постоянного, чем временное. Слышал? «Тоси-боси». Все вам «тоси-боси».
– Так может, поговорите с ним? Помогите, Николай Францыч. А я тоже… помогу. Чем могу.
– Я бы тебе помог…
В это время они подошли к дому Николая Францевича, тот с тихой радостью на лице осматривается. Приятный весенний день. Иван выжидает.
– Я бы поговорил, – сказал учитель, глядя, как по дороге течет ручей от талого снега. – Ну и поговорю.
Николай Францевич заходит в ограду, Иван за ним. Во дворе над металлической трубой стоит Серега Сойдет, у него над головой маска сварщика. Николай Францевич смотрит на соседа, тот взглянул на него, отвернулся громко сказал ни к кому не обращаясь: «Глаза!!», бросил маску на лицо, заработала сварка. Иван и Николай Францевич отвернулись, прикрывая глаза руками.
– Так наберете Толяна? – уточняет Иван. – Замолвите словечко. Одно, второе.
– Я же сказал. Положительного ответа не обещаю. Если он сможет, то… все ж земляки. А это как… – он не договорил, помолчал и крикнул соседу. – Сергей! Прервись на минутку!
Серега выключил сварку, подошел вразвалку к Николаю Францевичу с видом, словно идет драться, даже головой покрутил, разминая шею. Прищурившись, стоял, играя скулами.
– Сереж, я тут по этой земле, – начал Николай Францевич, а Серега напрягся. – Будь она не ладна! Я все свои заявления, бумажки эти заберу. Пусть так оно и останется. Я думаю, что нам из-за участка воевать. Какие могут быть проблемы с землей при нашей пустоте? В Сибири! Правильно? А все эти сельсоветы, кадастры… пусть на их совести. Так что, так. И Нина Исаевна моя тоже говорит, что делить нам? Мир?
Николай Францевич протянул руку. Серега медлит, размышляет и говорит:
– Нет. Так не пойдет.
Николай Францевич обиженно опускает руку. Бровкин удивлен.
– Я, Франсыч, тут не прав, – говорит Серега. – Бес попутал. И баба моя. Так что, вот малёха подсохнет, я тот заборчик уберу к херам. По старому месту тропинку протопчем и всего делов.
Обмениваются рукопожатием. Серега, не разжимая рук, продолжает:
– А коли я ущербил, то картоплю верну. Щас доварю одну беду и в погреб слазаю. И вроде достатая есть. Поделим на раз-два.
– Сергей, не надо, – отнекивается Николай Францевич.
– Я сказал! Всё!
– Да не нужна мне картошка, и девать некуда!
Серега подумал, поиграл скулами.
– А поросенку? Вы порося будете брать?
– Не думали пока. Наверное.
– А что думать? Я тебе привезу от тесюги свово. Двух. Трех? Надо трех, теплее. Откормите, будете с салом. А с салом веселее. Так – нет? Договорились. И-и не спорь даже!
Серега возвращался к работе, Николай Францевич крикнул ему в спину: «А цена вопроса?». Серега, не оборачиваясь, махнул рукой. А Иван вышел со двора.
– И кто тут первый сибиряк? Серега! Наипервейший. Шаг навстречу – все отдаст. Человечище.
****
Легендарный сучкорез в руках Захара. Иван стоит у поленницы заново сложенной Денисом
– Какая охрана, – возмущается Захар. – Че смеяться?! Видел я этих охранников. Кроссворд на брюхо положит и гадает аж до пота. Рожа, во! Рука чё лопата! На нём пахать надо, а он сидит, дуробаса погоняет. Прям, ну, неприятно!
– А куда мне? Кем в городе устроится? Дворником?
– Раз такое желание ходить в форме, ходить строем, надо было в армии оставаться.
– Конечно! Там зашлют куда-нибудь под Москву. Вообще домой не вырвисси.
– Так ты и из города не вырвисси! Придумал охрану. Иди шофером, как приличные люди. А охрана – это же, как полиция. А полицию я уже вторую неделю со всей силой ненавижу. «Госудаффство!».
Скрипнула калитка, пришел Денис, он в наушниках.
– Здорово, сынище! Что нынче молодежь слушает. Хип-хоп?
Денис выдернул наушники из смартфона, раздался урок английского языка. Удивились.
– Английский? Да, молодец, – похвалил Захар, но тут же вредно. – А в каком годе была первая русская революция?
– Была и была, – Денис выключил плеер. – Первая русская, вторая французская…. А вот научно-техническая революция произошла в середине прошлого века. Была квантовая революция в физике. Интернет, – Денис помахал смартфоном. – Тоже революция. А все ваши Ленины, Сталины, Карл Великий, Пипин Короткий – это уже не интересно. Вообще надо в будущее глядеть. Вот в будущем будет революция…. По любому будет революция, – тут он выдерживает паузу. – Только не то, что вы подумали, а революция технологической сингулярности.
– Чего?! – Захар не понял. – Ты где таких слов нахватался?
Денис опять машет смартфоном
– Даже у нас в жопе мира можно узнать. Интернет! Интернет, скорее всего, для этого и придумали, для пользы, а уже потом превратили в помойку. И не только интернет. Атомная энергия…много чего. Да если бы вы! – тычет отца в грудь. – Всё не затачивали под военные нужды! Если бы не мерялись этим самым, не тратили силы на всякую бесполезную фигню! Бли-ин! Да мы бы сейчас!.. Тебе бы сейчас на Луну слетать, было бы как в район съездить. Чик-чик, одним днем обернулся.
– Денис пошел в дом, вполголоса проговорив: «А нас – мало».
Захар с гордостью:
– Видал?! А ты говоришь: «госудаффство!».
Иван задумчиво:
– Красавец.
– А ты по возрасту к Денису ближе, чем ко мне. А сам – колхозан. А этот вон какой! Прикинь! Мне в пятнадцать лет было ничего нах не надо. Девку бы зажать. На рыбалку сгонять. Деньгу надыбать, пивка попить. М-да. А в семнадцать уже и Дениска родился. Сволочь! Из-за него, считай, и не уехал из деревни. А потом права получил и пошло-поехало. Всё по накатанной. Живем по серенькому. Есть поселок, райцентр, город где-то и всё. А у этих, видишь, весь мир. А я ему еще все: «Иди в шоферы». Не пойдет он ни в шоферы, ни в мэры, ни в торгаши. Это, мльть, что-то другое.
– Это что-то другое, – грустно повторил Иван. – Дай сигарету.
Захар доставая пачку:
– Ты бы уж купил бы разок для разнообразия. Стреляешь на профессиональной основе. Роби Гуд хренов.
На этих словах во двор вошли Серега и Ермек.
Ермек весело балагурит:
– Не раскодировался? О, Бровкин! И этот здесь. Ты дома бываешь? Захар, усынови Ваньку. Ты и так отец-героист.
– Мужики, а вы бы хотели на Луну съездить? – спрашивает Захар. – Чик-чик и обратно.
Серега посмотрел вверх, будто прикидывая расстояние, и отказался:
– На Луне американцы были. А раз они оттудова вернулись, значит ловить там неча.
– А что сразу американцы? – придрался Ермек. – Много там лунатики понимают в наших разборках! Прилетели, значит, земляне. Люди, ё-моё! В стратосфере нации обнуляются.
– А ты чего за них заступаешься? – прищурился Серега.
– А потому и заступаюсь, потому и заступаюсь! А что за вопросики такие? Провокационные. Я скажу, что хотел бы на Луну. А вы потом начнете как всегда: «Тебе наша страна не нравится? Вали отсюда, узкоглазый!» Знаю я эту бодягу.
– Да мне тут Диня предъявил, что тратимся на всякие войны, – сказал Захар. – А без этого ездили бы на Луну, как на экскурсию. Погулять, побухать. Там и гаишников нет.
– Я полечу, – согласился Сойдет. – Хоть на Луну, илиф хоть на войну. Илиф, например, чтоб сказали, будем страну делать и громадные суперстройки. Бывает такое, чего-то охота… – замялся, потом немного лукаво. – Война-не война, ну на крайняк какой-нибудь погром. Бровкин, ты кто по нации? Имя у тебя странное – Иван. Ты часом не еврей?
– Я как все. Немножко татаро-еврей, немножко ханты-бурят. А ты чё? Антисемит?
– Та поди нет. Я этот антисемитизм так и не понял. Больно сложное учение. Теория, во всем евреи виноваты. – Серега округлил глаза в непонимании. – Почему?
– Этот татаро-еврей собрался в город охранником устроиться, – донес Захар.
Ермек разочарованно:
– С нами на север, значит, боишься? Я-то думал, ты конкретный пацан, а ты… охранник. Так себе служба.
Сойдет согласился:
– Пожалуй ты прав, мой пучеглазый друг. Совсем дурак, охранником работать? Я лет пятнадцать назад работал охранником в Югре, в гостинице. Как раз был чемпионат мира по биатлону. Я с Бьерндаленом сфоткался, потом уволился. Скучно, – резко шагнул к Захару. – Ты мне дрель дашь илиф нет? Стоит, зубы заговариват!
– Пойдем в избу, Наталья на работе. Вы как, мужики? Пельмени есть, только не настоящие, с магазина.
– Я до дому, – отказался Иван.
Ермек тоже:
– Не зайду. Я, Захар, тебя трезвого не видел. Мож, ты буйный. Кто его знает? А-апасаюс! Пойдем, Иван Батькович. Да ты не так иди! Чуть сзади и слева. От! Настоящий охранник. Кровавый пёс Бровкин! Мачо! Е-мое… пургу несу какую-то.
****
Иван и Ермек идут по улице. На крышах домов лежит посеревший снег. Лают собаки.
