Любовь Бортник
Бремя чести
Глава 17
Что ты назовёшь добром, я могу счесть злом. Что благо для одной особи, может быть вредно для вида в целом.
Э. М. Ремарк
Мы пытаемся совершать как можно больше благих дел, но не всегда они являются благом для кого-то, кроме нас. Мы забываем о чувствах других, следуем своей цели, делаем, как нам кажется, добро, но забываем спросить, нужно ли это кому-то. Не считаемся с чужими мнениями и чувствами, что подвергает наши дела осуждению тех, ради кого мы совершили что-то хорошее, хотя на самом деле, это было хорошим только для нас. Мы эгоистично вершим чужие судьбы и не думаем о последствиях. Быть может, если относится безразлично, будет больше пользы…
По замыслу Алена, в субботу они уже должны быть в Генуе, поэтому выехали они немного раньше, чем то требовалось, чтобы, если появятся трудности или проволочки, они успели со всем разобраться и прибыть в Италию вовремя.
Две ночи они провели на постоялых дворах, а третью ночь Ален уже готовился встретить в доме сеньора Джентиле.
Как только карета миновала ворота города, Ален остановил экипаж и сошёл. Другой экипаж, на двоих человек, который отвезёт их в дом сеньора Джентиле, уже ждал его. Он приказал возничему снять их с мадемуазель Бланкар вещи и отнести к карете.
Андре тоже вышел из кареты, которая привезла их из Марселя, Арабель последовала за ним.
– Ну что ж, мой друг. На этом наше совместное путешествие заканчивается. Надеюсь, что с кораблём, который отвезёт меня домой, ничего не случится в пути. Я был рад повидать тебя, и, конечно вас, мадемуазель Бланкар, – обратился он к девушке с поклоном в знак признательности. – Будете в Венеции – мой дом всегда открыт для вас. Прощайте!
С Аленом он обнялся прямо-таки по-братски. Заходя обратно в свою карету, он обронил пару слов в адрес Арабель:
– Простите меня, мадемуазель, но знайте – я не желал вам зла, и не имею к вам никаких претензий и упрёков.
Арабель была в смятении.
– Простите, месье Д’Амбруазе, но как же Венеция? Мы не поедем с месье Робе?
– Моя дорогая Арабель, скоро ты всё узнаешь! Сейчас мы отправляемся к моему старому знакомому – сеньору Витторио Джентиле. У него прекрасный дом, а какие виды из окон – тебе понравится, я уверен! – утверждал Ален, и, не скрывая радости и воодушевления, взял Арабель за руку и повёл за собой к карете.
«Господи, прости мне грехи, и помоги! Что задумал этот человек? Почему мы не едем в Венецию?? Что он скрывает от меня???» – девушка была в растерянности, и, как только Ален предложил ей сесть в экипаж, она одёрнула его руку.
– Месье Д’Амбруазе! Объясните же мне, что происходит!
– Успокойся, милая Арабель, не омрачай это прекрасное субботнее утро. Происходит то, что и должно происходить. Пожалуйста, займи своё место в карете, – стараясь как можно спокойнее говорить, но ярость уже блеснула в его глазах.
Больше он ничего не сказал, и девушка подчинилась. Взгляд Алена её насторожил. Она поняла, что если начнёт расспрос, она выведет его из себя, а этого она не хотела.
Через некоторое время, которое для Арабель показалось вечностью, кони остановились возле огромного трёхэтажного особняка с белыми мраморными стенами и огромными колоннами в стиле романтизма. У входа стоял дворецкий в начищенной и сияющей одежде. Дверь отворилась, и из неё вышел мужчина, покуривая трубку. Он направился навстречу только что прибывшим, широко расставляя руки для объятий.
– Ален Жоффруа! Мой мальчик, как давно я не видел тебя! Это твоя спутница? Вы очаровательны, мадемуазель, – мужчина поцеловал Арабель руку, но она смутилась. Она не понимала, кто это и что происходит.
– Сеньор Витторио! Я бы рад передать привет от матушки, да вот только она не знает, что я буду гостить у вас.
– Я прекрасно всё понимаю, сын мой. В письме всё было изложено очень подробно, но, кажется, его писали не вы. Можете не отвечать. Ну-же, проходите в дом. Стол уже накрыт, и покои ваши готовы.
– Прекрасно! – воодушевился Ален и взял Арабель за руку. – Мы отобедаем, и сразу же поедем по своим делам.
– Конечно, конечно…
Ален вёл Арабель за руку, но о чём он говорил с сеньором, она не понимала. Она будто находилась под стеклянным куполом – ничего не слышала, не соображала, не могла говорить, машинально передвигала ногами. Она боялась. Она не знала, чего, но боялась, и сильно. Сердце стучало так, что оглушало её.
Все расселись за столом. Арабель по-прежнему не могла говорить, и только когда Ален взялся за её плечо, она вышла из этого состояния.
– Ты бледная, Арабель. Если хочешь, можешь пойти прилечь, а еду принесут тебе в комнату.
– Нет, нет, месье Д’Амбруазе, я в порядке, – она улыбнулась и снова погрузилась в свои мысли. «Что здесь ждёт меня? Не хочет ли он продать меня этому человеку в услужение, или, что ещё хуже, отдать меня за него замуж? Да, да, так и есть! Он привёз меня сюда в качестве невесты, и мне придётся делить ложе с этим стариканом! Господи, лучше я умру, но только не это! Я бы даже смогла выйти за Алена, но только не за этого старика, да ещё и в такой дали от Марселя! Коварный, подлый Д’Амбруазе, ты обманом отдал меня этому людоеду. Я не прощу тебя, теперь ни за что на свете не прощу!» – думала она, и посмотрела на Алена, который отвлечённо беседовал с сеньором Джентиле. Девушка сдерживала слёзы, как могла, но они всё равно наполнили её глаза.
– Сеньорита! Почему вы плачете? Вам не хорошо, или, быть может, вы чем то расстроились? Вот, держите, – протянул сеньор девушке платок, – утрите слёзы, и поешьте наконец! Вы очень бледная.
– Арабель, ты что, заболела? Может, вызвать лекаря? Или подумала о чём-то плохом? – насторожился Ален, девушка кивнула. – Как можно думать о плохом, если ты в Генуе?! – усмехнулся он. –Этот город настоящий Рай! Понимаю, ты далеко от дома, и в незнакомой стране тебе непривычно, но у нас будет время осмотреть здесь всё, и ты поймёшь, что этот город не хуже Марселя.
– Я что же, останусь здесь навсегда? – девушка вытаращила глаза, – «Этого я и боялась. Сейчас все мои догадки подтвердятся. Я выхожу замуж за старого сеньора!»
– Это тебе решать, – улыбнулся Ален, а Арабель почувствовала безысходность. Лицо её стало ещё белее, а силы стали покидать её. Её голова опрокинулась назад – она лишилась сознания.
Ален стал хлопать по щекам девушки, но в чувство она не приходила, и тогда он подхватил её и поспешил отнести в комнату.
Арабель проснулась от резкого запаха. Доктор, которого вызвали для неё, улыбнулся и оповестил сеньора Джентиле, что девушка очнулась.
– Милочка, как вы напугали нас! – забеспокоился сеньор.
«Где Ален?» – думала Арабель, оглядывая комнату. «Неужели это всё? Я больше не увижу его лица, а буду видеть только лицо этого старика? Я надеюсь, что он прожил уже достаточно, и скоро оставит меня вдовой!» – подумала она, и тут же устыдилась собственных мыслей.
Вскоре все покинули комнату, и она осталась одна. Ей принесли немного поесть, и после подкрепления она захотела ещё отдохнуть и постараться привыкнуть к мысли, что теперь её жизнь будет навечно связана с этим городом: этим домом, этой комнатой, и с этим мужчиной, что как отец только что опекал её и беспокоился о ней.
Отдыхала она не долго – служанка оповестила, что её ждут внизу. Девушка по имени Валери принесла ей свёрток, в котором находилось платье. Арабель развернула его, и не смогла сдержать слёз. «Ну вот и всё!» – она держала в руках подвенечное платье. Валери помогла ей одеться и привести в порядок волосы. После этого Арабель спустилась вниз, где её ждала карета. Кучер помог ей забраться, и она села напротив мужчины.
– Месье Д’Амбруазе, куда мы едем? И почему здесь вы? – отрешённо спросила она, понимая, что это последний день, когда она сможет свободно поговорить с ним, и вообще последний раз, когда она видит его.
– Ты скоро узнаешь. Пока едем, полюбуйся городом. Он прекрасен. Впрочем, ничего и никого нет прекрасней тебя, – Ален хотел поцеловать Арабель руку, но девушка не позволила.
«Я не имею право на такие вольности, уж не теперь, когда я стану замужней женщиной»
– Трогай! – крикнул Ален с нескрываемым разочарованием, к которому примешивалась злость.
Карета подъехала к собору Сан-Лоренцо, на своде которого, над центральным нефом, располагались: фреска с изображением Святого Лаврентия, фрески «Прославление богородицы» и «Страшный суд». В левом нефе находилась капелла Иоанна Крестителя, в правом – Святого Себастьяна.
Вся красота фресок была противна Арабель, сейчас она считала, будто лики, которые смотрят на неё – смеются над нею.
Ален остановил её на полпути к алтарю, где стоял священник и зачитывал молитву.
– Мадемуазель Арабель Бланкар, вас сейчас венчают. Я взял на себя смелость, и ответил за вас, согласием разумеется. Мы должны пройти к алтарю, чтобы соблюсти все формальности, но официально – вы уже не мадемуазель Бланкар, а…
Арабель почувствовала, как земля снова уходит из под ног.
– …А мадам Д’Амбруазе.
– Что?! Разве не за сеньора Джентиле я должна была выйти замуж?!
Девушку затрясло, теперь она решительно ничего не понимала. «Так он проделал всё это, чтобы тайно жениться на мне? Почему же он не спросил меня, ну почему?» – кричала и рыдала в душе Арабель.
– За сеньора?! Нет, нет, нет…
– Почему же вы не сказали мне? Обманом увезли меня из Марселя, ещё и тайно женили на себе! Какой же вы бесстыдный человек!
«Господи, благодарю тебя!» – пронеслось у девушки в мыслях.
– Почему же вы не спросили меня, хочу ли я за вас замуж? И что будет со мной, когда мы вернёмся в Марсель? Да ваша мать выставит меня сразу же, как узнает обо всём! Вы и раньше ни о ком, кроме себя, не думали. Я думала вы изменились, но вот оно – доказательство обратного!
– Да толку мне было спрашивать тебя, если ты всё равно не согласилась бы, даже если в сердце у тебя был бы положительный ответ. Я знаю, впрочем, как и ты сама, что ты слишком гордая, чтобы сказать «Да».
– И вы правы. Я бы никогда не согласилась, никогда бы не вышла за вас замуж. Вы могли добиться этого только одним путём – обманом, и вот, получайте. Вы счастливы теперь? Так будьте ещё счастливее – живите и знайте, что живёте с той, которая вас презирает!
Девушка побежала к карете, Ален подошёл к священнику. Он что-то доказывал ему, то говорил громко, то тихо, чуть ли не плача. Вскоре, он присоединился к Арабель и приказал кучеру отвезти их к сеньору Витторио.
Ещё на пути к церкви месье Д’Амбруазе рассчитывал на упоительную первую брачную ночь, к которой мадемуазель Бланкар, а теперь уже мадам Д’Амбруазе, была не готова. Она не имела особого желания этой ночью, да и любой последующей, делить ложе со своим, таким не желанным супругом. По дороге домой она одёргивала его и пресекала любые попытки сблизиться. По приезду она попросила приготовить ей ванную, где провела больше двух часов, в течении которых Ален уснул, не дождавшись свою жену, да и надежды было мало.
Арабель провела всю ночь в гостиной, успокаивая себя книгой. Она была вне себя, её гордость была задета, однако, Ален не мог не заметить, как важно она стало вести себя, когда они вернулись. Во всём – во взгляде, в походке, в жестах – она изменилась и приобрела ещё большую грацию и стать. Она высоко держала голову, будто фамилия Д’Амбруазе принадлежала ей лет так десять, а ни каких-то несколько минут.
Глава 18
Любовь – единственная страсть, не признающая ни прошлого, ни будущего.
О. Бальзак
Наши тайные желания известны лишь нам самим, и, зачастую, мы не можем в них признаться даже себе. Мы нередко думаем о чём-то постыдном, противоречащем этике и морали, и пытаемся прогнать эти мысли, тем самым делая их более желанными. Кто-то, мучаясь от этих мыслей, переступает через себя и раз и навсегда заглушает их в себе. Кто-то уступает себе, поддаётся соблазну, кого-то мучают эти мысли, и он готов на всё, чтобы воплотить их в жизнь. Но на то мы и люди, на то мы и живём.
Ни на следующий день после венчания, ни в последующие несколько дней, Арабель и Ален не разговаривали. Девушка закрылась в своей комнате и никого, кроме прислуги, которая приносила еду, не впускала. В один из вечеров к ней постучался сеньор Джентиле. Она, неожиданно для него и себя, открыла ему.
– Милая барышня, знали бы вы, как мучаете своего супруга…
– Он не настоящий супруг. Венчание было тайным, без родственников, вообще без людей! Священник одиноко читал молитву – это разве венчание, сеньор?
– Так вы опечалены тем, что не было свадьбы как положено, а не тем, что вашим супругом стал месье Д’Амбруазе? – усмехнулся старик. – Знали бы вы, как он переживал, когда вы слегли без сознания…И как он страдает сейчас, от того, что не видит ваших глаз. Он ведь тоже, вот так, сидит в комнате, не ест, не пьёт. Только дверь у него не заперта – он надеется, что вы придёте.
– Это он насильно женил меня на себе, а не наоборот. С какой стати я должна идти к нему?
– Ни с какой. Просто вы теперь его жена, а он – ваш муж. В браке нет такого, что кто-то кому-то должен. Один должен идти на уступки, второй поступает так же. В этом вся суть женитьбы. Если люди хотят ругаться и спорить, им не нужно жениться – это можно делать с любым другим человеком. Брак – это прекрасная новая жизнь. Я был женат без малого сорок лет, и знаете, я не встречал женщины более мудрой, чем моя покойная супруга. Когда она узнала, что у нас с ней не могут быть дети, и в этом виноват я, она не просто не отвернулась, она приняла меня. Она не жалела, не успокаивала, а вместе со мной боролась. К сожалению, всё оказалось тщетным, и детей у нас так и не появилось. Она с завистью слушала рассказы подруг о беременности, о детях, но ни разу за эти годы не упрекнула меня, ни в чём не упрекнула. Пока вы молоды, дорогая, наслаждайтесь этой жизнью. Когда вашего мужа не станет, вы уже не скажете ему, что любите его.
Мужчина откланялся. Арабель заметила, что этот откровенный разговор заставил потеребить старую, но ещё болевшую рану в душе пожилого сеньора. Ей стало не много стыдно за своё поведение, за то, что старику пришлось вспоминать о том, о чём бы он не хотел вспоминать.
«Что же мне делать? Пойти к нему? А если действительно случится что-то не поправимое, и я не успею…Пойду»
«Почему же она не идёт? Это страдание слишком долго длиться. Я больше не могу. Пойду сам»
Она выходила из своей комнаты, он – из своей, сделав по нескольку шагов, они увидели друг друга и остановились. С минуту они стояли молча, но в одно мгновение поторопились друг другу на встречу. Ален подошёл очень близко и взял руки Арабель и приложил их к губам. Девушка отвела взгляд.
Она очень робела, и стыдилась этого. Чувства, что побудили её направится к Алену, быстро прошли, и она выдернула свои руки из его.
– Вы позволяете себе слишком многое. Я лишь хотела узнать, как ваше здоровье. Сеньор сказал мне, что вы не выходите, и не едите. Так можно и заболеть, – с нескрываемой надменностью и напускным безразличием сказала она.
Ален не мог поверить, что она вышла к нему и знал, что слова её не очень-то искренни. Он видел, что в душе у неё другое.
«Какие печальные глаза! И это я заставила этого человека так страдать…»
– Ничего не приносит мне большей муки, чем отсутствие тебя. Не вижу твоих глаз – мои глаза слепнут, не слышу твоего голоса – и глохну, не могу говорить с тобой – и немею. Прекрати эти муки.
– Хотите сказать, что я обрекла вас на это? Вы сами выбрали такую жизнь. Жить с нелюбимой плохо, но жить с не любящей – хуже вдвойне. От нелюбимой вы всегда сможете уйти, а не любящую вы никогда не заставите полюбить.
– Если бы твои слова соответствовали моему положению, я бы взял на заметку.
«Что он хочет сказать? Не то ли, что вовсе не любит меня?»
– Так вы сделали меня своей женой не потому что полюбили? Вы лишь хотели завладеть мной, моим разумом, сердцем и телом! Разве у вас мало было женщин для утех? Вы хотите и меня к их числу приписать? – возмутилась она.
– Ваши слова не соответствуют положению не потому, что я не люблю вас, ведь я люблю вас, всей душой и сердцем, как только могу любить, а потому, что и вы любите меня, – улыбнулся он, опуская взгляд.
– Вздор! Нелепейшее заблуждение! Я не могу вас любить. С чего вы это взяли? «Что он позволяет себе? Да, я что-то ощущаю рядом с ним, но не люблю его. Конечно нет. Я знаю, какая бывает любовь, и это – точно не она» – ещё немного помолчав, она продолжала думать – «Но откуда я знаю, какая любовь? Я ведь никогда не любила!» – расстроилась она. Арабель не могла позволить себе, чтобы он всё понял, или хоть задумался об этом, и быстро пришла в себя.
– Вас не возможно любить, месье. Вы алчный и корыстный человек, и это далеко не все качества вашей личности, которые приходят мне на ум, когда я вижу вас, или слышу ваше имя.
«Что за строптивица! Ведь любит же, любит!»
– Ты боишься признаться самой себе, что я не безразличен тебе, что ты испытываешь ко мне чувства.
– Я прекрасно знаю, что испытываю к вам – отвращение, ненависть и жалость. Мне вас очень жаль – вы так и не смогли понять мою натуру, и так и не смогли измениться. Я никогда не приму такого человека, как вы!
– Ну это уж слишком. Тебе бы меня судить. Что я знаю о тебе? Решительно ничего. Откуда мне знать, что ты не преступница, не ведьма, не развратница? Да я и не хочу этого знать. Я ведь не смотрю в твоё прошлое, и ты в моё не смотри, иначе настоящее и будущее упустишь!
– Так вот какого вы мнения обо мне? Развратница! Ведьма!
– Может и ведьма. Приворожила меня, да так, что спасения мне нет теперь, живу и мучаюсь. Только привораживают обычно тех, кого любят.
«Неужели я обманулся?..»
– Вы ведёте себя непозволительно! И после такого вы хотите, чтобы я лучше относилась к вам?
Арабель считала себя оскорблённой, и не могла больше оставаться рядом с ним, чтобы не сделать хуже.
– Да за то, как ты ведёшь себя, я тебя стороной обходить должен. Но не могу, не могу! Люблю же… – кричал Ален вслед жене, которая резво шагала в свою комнату, не обращая внимания на его слова и не оборачиваясь.
Прошло ещё несколько дней, а молодожёны так и не наладили отношения. Они сидели в свои комнатах, и каждый думал о своём.
«Я был слишком резок с ней»
«Он был прав, говоря, что ничего не знает обо мне»
«Что если теперь она навсегда отвернётся от меня?»
«Что если он охладеет ко мне?»
С момента свадьбы прошла неделя. День выдался удивительным, ведь и месье, и мадам Д’Амбруазе в этот день спустились к обеду. Они сели за один стол, но как можно дальше друг от друга. Сеньор, глядя на них, вздыхал, но было ясно – заточению и отчуждённости конец.
После обеда Ален подошёл к Арабель, которая пила чай и читала книгу сидя у окна. Он осторожно начал беседу:
– Погода стоит замечательная. Город в такие дни ещё красивее. Вы не хотите прогуляться, посмотреть местные красоты?
Арабель делала вид, что не замечает его, однако боковым зрением смотрела на него и прислушивалась к его словам. С минуту он ждал её ответа.
– Было бы прекрасно, если бы я могла пройтись где-то на природе. В парке, или в саду.
– Я могу заказать карету. Поедем в ***кий лес10. Там можно увидеть диких животных, но они не опасны. Люди часто там бывают. Хотя в это время года их там редко встретишь, в основном все приезжают туда летом.
«Дикие животные, девственная природа. Наверняка, это отличное место для прогулки» – Арабель была заинтригована, предложение было слишком соблазнительным, чтобы от него отказаться.
– Дикие животные? Это может быть интересным. А есть ли река по близости, или озеро?
– Нет ни того, ни другого, но есть замечательный пруд. Его чистят часто, так что полюбоваться водой, и на своё отражение в ней, вы сможете, – тихо, ласково, сказал Ален, боясь не нарочно обидеть или задеть Арабель.
– Дайте мне время. Мне нужно переодеться, и собрать кое-какие вещи, с собой.
Ален торжествовал.
– Не спешите. А я пока найду для нас карету.
В лес они прибыли за пару часов до заката. С полчаса они шли молча, боясь что-либо сказать друг другу.
– Я тогда, не осознавая того, обидел тебя. Если ты сможешь простить мне мой гнев, я буду счастлив, – решился Ален.
– Конечно, вашим словам нет объяснения, и не знаю, смогу ли вас простить, но вы были в кое-чём правы. Вы ведь действительно не знаете ничего обо мне, и, так как мы, как бы не прискорбно это было, стали мужем и женой, и считаю возможным посвятить вас в моё прошлое.
Ален не отвечал, давая возможность жене высказаться в полной мере.
– Помните, когда мы были в поместье месье Бегю, разговор зашёл о моих родителях? Я тогда соврала. Мою мать звали именно Патриция. Патриция Бланкар. Она была удивительной женщиной, прекрасной актрисой. Когда мне было одиннадцать лет, мать погибла. Театр в Париже, в котором она работала всего год, находился в очень ветхом здании. Оно обрушилось прямо во время постановки. Моя мать не допела свою последнюю арию, не доиграла последнюю роль…До Парижа она выступал с бродячими артистами, в основном – цыганами. Как-то раз, больше семнадцати лет назад, она была со своим шоу в Гренобле. Там она повстречала месье Симона Бланкара. Он был фокусником. Он объездил всю Францию, бывал и в других странах Европы, он был и в Африке, но более всего любил Восток. Он говорил, что публика там самая благодарная. Он выступал перед самим османским султаном Мустафой вторым 11в Константинополе, однако, тому не очень понравилось. С мамой они жили душа в душу, у них была очень большая, великая любовь, – Арабель задумалась, и несколько секунд молча смотрела вдаль. – Когда мама скончалась, он оставил своё занятие и мы вернулись в Гренобль. Он сосредоточился на мне. Дал хорошее образование своими силами – делился своими знаниями со мной, научил грамотной речи и письму, рассказывал о разных странах, пытался обучить меня немецкому, но мне не давался он, и я начала учить английский, однако быстро забросила. Два года назад он умер. Я не могла жить в том доме, где всё напоминало о родителях, и отправилась в Марсель. Я была однажды в нём, когда у мамы ещё были гастроли. Мне очень нравился порт – сердце города. Там мы познакомились с Жюлем и Антонио. Ты видел их, когда следил за мной. Я танцевала под их музыку. Аим присоединился к ним не так давно. Он работал в услужении в какой-то богатой семье, но однажды его обвинили в краже, и за это лишили зрения и вышвырнули его на улицу. Я, да и все, кто его знает, были уверены, что он не виновен. Он ведь младше меня, а обречён на жалкую жизнь до конца дней… – девушка задумалась снова. – Когда я приехала в Марсель, я сразу разыскала Жюля и Антонио. Они помогли мне на первых порах с кровом и пищей, а позже и помогли устроится к месье Бенуа. А потом, однажды вечером, я столкнулась с ужасным молодым человеком, брюзжащим, озлобленным, не довольным всем и вся, – впервые за свой долгий рассказ она улыбнулась. Ален улыбнулся ей в ответ.
– И что же ты теперь думаешь о нём? Он хоть немного изменился с того дня? – всё в таком же настрое продолжал Ален.
– Я скажу лишь то, что мы очень часто подвержены предубеждению, и видим вещи в ложном свете. Не правда ли?
– Истина, не иначе.
Молодые люди продолжили прогулку, ни разу не затронув тему прошлого разговора. Они говорили о природе, что окружала их, о Генуе, о сеньоре Джентиле. Больше Ален не возвращался к прошлому Арабель, а она, неожиданно для себя, не видела препятствий для сближения.
