Любовь Бортник
Бремя чести
Он смог ненадолго уснуть, а когда проснулся и решил поговорить с Арабель, её не оказалось дома.
Тогда он решил раз и навсегда. Он принял решение и теперь оставалось только услышать признание от разоблачённой преступницы.
Арабель не было весь день, и только ближе к ночи она наконец появилась дома. Ален встретил её с невозмутимым видом, но на его лице читалось отчаяние.
– Где ты была весь день?
– У меня были дела.
– Какие дела у тебя могут быть? Единственная твоя забота, это твой ребёнок.
– Я оставила Мадлен с Женевьевой. Я была в госпитале. Много, очень много людей болеют, страдают. Когда я знаю, что могу помочь, я не могу бездействовать. Завтра я снова пойду в госпиталь и буду помогать всем, чем смогу…Не ты ли вчера упрекал меня в потери сострадания?
– Я не знаю, можно ли верить тебе. Если нужно, я проверю, действительно ли ты была в госпитале. Быть может, ты состоишь в каком-то заговоре с кем-то?
– Что за вздор, Ален?! – девушка улыбалась, она хотела обнять мужа, но он отстранился.
– Я знаю что ты сделала. Я слышал вчера вечером, как ты признавалась Мадлен. Ты помогла умереть моей матери, чтобы завладеть домом и властью в нём. Неужели ты настолько алчная?
– Ален, ты не в себе! Как ты смеешь меня обвинять в этом? – девушка была ошарашена смелыми обвинениями в её адрес. – Ещё и подслушиваешь ходишь!
– Я могу делать в этом доме то, что пожелаю. Это мой дом, не забывай. А ты решила заполучить его в единовластное владение…Скажи, меня ты зачем тогда спасла? Ведь пока я жив, всё моё имущество не может достаться тебе во владение.
Арабель вспомнила свой вчерашний монолог.
– Господи, Ален, не разобравшись, ты обижаешь меня своими словами! Вчера я говорила о совсем другом, это не имело отношения к твоей матери!
– А к чему же тогда имело, а? Ты призналась, что совершила грех. Какой? Околдовала меня, вступила в сделку с Дьяволом, убила мою мать, или всё вместе?
Арабель не могла признаться Алену, что вспоминала о том, как решилась сблизиться с ним, только чтобы родить ребёнка и заручиться гарантиями. Она понимала, что её слова делают обвинения не безосновательными, и не могла придумать, что сказать.
– Я не собираюсь больше это терпеть! Поговорим, когда успокоишься.
Девушка хотела уйти, но Ален встал у неё на пути.
– Неужели так тяжело признаться в том, что ты преступница, попросить прощения и пощады?
– Пусть я буду проклята, но я не сделала ничего такого, за что меня можно было бы назвать преступницей! – Девушка заплакала. Она была в полном смятении.
«Господи, как же горит моя душа! Она так страдает! А что же делаю я? Я предаю её и нашу любовь! Нет, Боже! Прости меня, но я не сделаю этого! Но наша дочь…Что ждёт её в будущем с такой матерью? А моя матушка…Она ведь предупреждала меня…А что если Арабель врёт, и никакой любви у неё нет, и она снова пользуется своим колдовством? Это невыносимо, Боже!»
– Мне не в чем оправдываться, и не за что просить прощения. Всё, что я делала и буду делать, я делаю не ради себя, а ради того, кого люблю больше всего на свете. А это ты и наша дочь. Я люблю тебя, Ален, а ты так этого и не понял… И ради тебя и этой любви я пойду на всё.
Она не придумала ничего лучше, как отчасти сознаться, но в тоже время разжалобить Алена и смягчить, хоть и про чувства к нему она впервые говорила искренне и правдиво.
«Так она всё-таки сделал это! Но как могла она?!»
– Только Бог может распоряжаться, кому жить, а кому умереть. Ты не Бог, Арабель, ты скорее Дьявол. Знай, что я тоже способен на многие жертвы. И это я делаю ради нашей дочери. Чтобы уберечь её.
Ален подошёл к двери и взялся за ручку, но не мог открыть. Из его глаз катились слёзы. Через боль в душе он всё-таки открыл дверь. В дом вошло четверо жандармов.
– Отвечай, ты признаёшь, что имеешь отношение к смерти моей матери и занималась колдовством или совершила сделку с Дьяволом или что-то в этом роде? – задал он вопрос в присутствии полиции, но не мог повернуться, не мог смотреть на Арабель.
– Да, когда вступила в брак с тобой. И этим Дьяволом был ты! Ты насильно женил меня на себе. Я любила тебя так, как ты даже того не заслуживал, – девушка подбежала и встала перед Аленом на колени, слёзно умоляя. – Но сейчас, помоги мне, искупи вину перед Богом – поверь мне. Я не ведьма, и не убийца! Лишь одно твоё «верю» и нас ждёт счастливая жизнь. Сначала будет трудно всё поставить на свои места, но мы сможем, сможем научиться жить по другому, – Арабель взмолилась, припадая к ногам Алена. Она уповала на чувства мужа – это была её последняя надежда.
– Прости, но твоя любовь не была ко мне такой сильной, как моя к тебе. С самого начала ты и не заслуживала моего внимания, но я полюбил тебя. А сейчас…Ты окончательно разрушила мой светлый мир, что я видел в тебе. Ты вытащила меня из того мрака, в котором погрязла теперь сама. Ты стала тщеславной, корыстной, честолюбивой и эгоистичной. Что ждёт мою дочь с такой матерью! Это может продолжаться очень долго. Но мой долг, как долг теперь честного и порядочного гражданина своей страны, коим я стал благодаря тебе, чего не скрою и за что очень благодарен, сказать правду, и сделать так, чтобы провинившийся понёс заслуженной наказание. Это дело чести! А честь – тяжёлое бремя, его сможет нести не каждый.
Ален сделал последнее усилие и выдавил из себя слова, причинившие ему глубокую душевную боль.
– Уведите преступницу!
Эта четвёрка подошла к Арабель. Она кричала и отбивалась от них, но они были сильнее. Немного поборовшись с девушкой, жандармы схватили её и повели на улицу.
– Предатель! Предатель! Я любила тебя! С самого первого дня, любила, а ты предал! Дьявол тебя забери, предатель! Пусть придавит тебя к земле гнёт твоего бремени! Пусть лишит тебя самого дорогого! Я не прощаю и никогда не прощу тебя, Ален Жоффруа Д’Амбруазе! – всё, что Ален слышал в последние мгновения, когда мог слышать и видеть свою Арабель.
Глава 26
Не знаю, что лучше – зло ли, приносящее пользу, или добро, приносящее вред.
Микеланджело
В последующие часы, после того, как Арабель навсегда покинула дом Д’Амбруазе, Ален был в смятении. Он то и дело намеревался остановить полицию и сказать, что оклеветал жену, но тут же вспоминал о её предательстве и беспокоился за будущее их дочери.
Он не мог с кем-то поделиться своей тревогой и печалью, никого, кто мог бы его поддержать, не было рядом. Ни отца, что рано покинул земной мир, ни матери, что ушла без особых мук, а теперь и ни жены, что, хоть и была с ним нежна редко, но всегда была рядом.
Лишь маленькая Мадлен давала Алену силы, чтобы жить дальше.
Беспокойством за дочь он оправдывал своё предательство.
Последние часы жизни Арабель провела в башне. В связи с трудным положением в городе, решение о прилюдной казни было отменено. Чтобы меньше морочить голову казнью, в то время как весь город пытается бороться с чумой, Арабель бросили в камеру, где помимо неё находилось больше двадцати человек. Часть их была полуживая, а другая часть – скончавшаяся от чумы.
Несколько часов она просидела в темнице, кишащей разлагающимися трупами, которые никого не волновали. Люди, виновные и безвинные, были словно сброшены в одну яму, чтобы там или сожрали друг друга, или умерли от болезни и голода.
Это было самым простым и быстрым способом избавиться от заключенных. Времени ни у полиции, ни у суда не было на то, чтобы вынести справедливый приговор, а значит те, на кого наклеветали, о ком просто шёл дурной слух, или тот, кто оказался однажды просто не в том месте и не в то время, были равными тем, кто открыто и намеренно убивал, грабил, насиловал.
Когда Арабель бросили в темницу, несколько часов она ещё могла дышать, дышать зловонием, исходящим от трупов, и ненавистью и желанием выжить – от выживших.
Увидев ухоженную мадам, а точнее, так как свет еле проникал в камеру, учуяв её, многие еле сдерживались, как бы не совершить ещё один грех, вдобавок к тем, за которые они тут сидели. Спустя пару часов после того, как Арабель Бланкар попала в камеру, память о ней ушла в никуда. Разъярённые заключенные, голодавшие недели, не побрезговали возможностью набить живот.
Так Арабель Бланкар сгинула в грязной, тёмной, кишащей зловонием камере. Имя её осталось существовать лишь в тех бумагах, в которых она была упомянута как Арабель Д’Амбруазе. Тело же её ещё несколько недель оставалось в камере, а позже его убрали, как и другие тела упокоившихся здесь.
Молодой господин Д’Амбруазе не находил себе места всю ночь, а потому и не ложился спать, и уже на рассвете сидел в своём кабинете. В доме царила абсолютная тишина, и даже маленькая Мадлен не издавала того раздражительного плача, которым будила своих родителей.
После того, как время завтрака прошло, к Алену явился месье Мартен. Мужчина не был настроен враждебно, однако, с высоты своих лет, решил высказать свою точку зрения на всё, что происходило с Аленом.
– …И я покидаю вас не потому, что вижу в ваших поступках бессмыслицу, жестокосердие и глупость. Я оставляю свой пост в силу своего возраста. Вы знаете, что мне тяжело работать одному, решать и свои и ваши дела…
– Честь – это тяжёлое бремя, но я его несу. Я сделал то, что должно было, то, что требовал закон. Разве можно обвинить меня в жестокосердии?
– Теперь я вижу, месье…Да, да… Из всего того, что я сказал вам, вы выбрали жестокосердие, а значит…Человек всегда больше всего опровергает то, что ему присуще более всего, и то, за что ему стыдно. Но теперь вам ни к чему оправдывать себя, да и поздно уже…
– Я не собираюсь оправдываться. Я никогда этого не делал, не буду и впредь. Но кто знает, быть может ей удастся сбежать?! Если она околдовала меня…Меня! Алена Жоффруа Д’Амбруазе! Ей ничего не стоит околдовать стражников, и они выпустят её, и тогда…Тогда она придёт ко мне. Она придёт за отмщением. Мне нужно быть начеку…
– Господин, она не придёт. Она скончалась ещё ночью, или под утро, я точно не могу вам сказать…Но то, что с ней сделали, хуже любой казни…Хуже может быть только увидеть смерть собственного ребёнка…Однако, это причинит душевную боль, которую можно пережить, если постараться, а то, что с ней сделали, как ни старайся, не пережить физически.
– Что ты говоришь, Пьер? Не может такого быть! Её должны сначала подержать в темнице, потом рассмотреть её дело, пригласить свидетелей, вынести приговор…
– Простите, но слова такого влиятельного человека, как вы, имеют больше веса, чем слова сотни свидетелей. Я слышал, что сейчас всех, кто провинился, сажают в одну камеру, без разбирательств. Там они доживают последние дни, если повезёт. Вашей супруге не повезло, она прожила там не долго.
– Так что ж сталось с ней?
– В камере, где она сидела, было очень много людей, живых и уже мёртвых. Многие скончались от чумы, но их тела оставались в камере. Мадам Арабель умерла раньше, чем заразилась чумой, но, думаю во втором случае ей не пришлось бы так страдать.
– Да что же сделали с мадам Арабель?! Что за муки, ещё большие, чем мои, она претерпела?!
– Бедняжку разорвали на десятки частей и…Люди голодали…Говорят, строители стены за воротами города слышали её крик, а люди, проходившие мимо башни, в которой она сидела, или затыкали уши, или начинали кричать вместе с ней.
Месье Мартен покинул дом Д’Амбруазе тихо и без прощания.
Ален не мог говорить. Он несколько раз открывал рот, но в горле будто застрял комок чего-то необъяснимого.
Перед глазами у него пронеслась вся жизнь, начиная с того момента как он повстречал Арабель.
Бал, лужа, рука. Запах выпечки и миндаля. Порт, танцы, рука. Чёрно – синие глаза, угольные завитки волос, малиновые губы. Комната горничной, Италия, церковь, поместье Бегю…Мадлен.
Сейчас он мог найти утешение только в дочери.
У Алена пульсировало и свистело в висках, но он встал на ноги.
«Как сказать ей, когда она подрастёт, что мать её была убита, а убийца – я? Как мог я отдать её в руки этих безжалостных варваров? Неужели дело чести стало для меня выше любви? Как я стал таким? А может, я был таким всегда…Ах, честь! Ах, закон! Ваше бремя тяжело!»
Спотыкаясь, Ален зашёл в комнату дочери, которая спала в своей колыбели. Она была тиха и спокойна. Ален взял её на руки и стал убаюкивать. Слёзы, капавшие из его глаз, стекались по лицу малышки. Ален качал её сильнее и сильнее, всё крепче сжимая её в своих руках. Когда рыдания его переросли в зловещий, утробный, раздирающий душу крик, только тогда он заметил, что его маленькое дитя не живёт. Она была каменной. На лице и теле были ужасные язвы. Ослеплённый горем он не сразу заметил, что потерял, по его мнению, самое дорогое в его жизни.
Но на самом деле же самым дорогим для него была честь.
Эпилог
В каждом из нас бушуют противоречия. Каждый из нас может поддаться соблазну. Перед нами может помаячить богатство и роскошь, и мы тут же ищем возможность заполучить их и удержать при себе. Но можно ли за это отправлять человека на смерть? Тогда всех нас давно пора казнить.
Когда Ален собственноручно вынес приговор жене, она не верила. До последнего момента она ждала, что он изменит решение и спасёт её, но этого не случилось. Возможно, её душа не успокоилась. Она забрала с собой дочь.
Вскоре по Марселю пронеслась страшное известие. В пору, когда с чумой было почти покончено и город снова стал расцветать, все узнали, что скончался Ален Жоффруа Д’Амбруазе. Он не вынес мук совести и покончил с собой, завязав на шее петлю, в кабинете отца. Прекрасный особняк Д’Амбруазе той же ночью был разграблен, а тело самого Алена было притащено на площадь и подверглось осквернению со стороны тех, кого когда-то презирал он и кто презирал его.
В оформлении обложки использована фотография автора darksouls1 "Фантазия. Готический. Темно.." с https://pixabay.com
