Литтмегалина
Связи
14.
[09:28, воскресенье. На подходе к Ийдрику]
Казалось бы, они не так далеко продвинулись к югу, но погодные условия отличались значительно. Солнце жарило вовсю. Предгрозовая духота, плотная, как ватное одеяло, затрудняла дыхание. Под куртками по их спинам стекали потоки пота, но в гуще растений, среди которых встречались и колючие, разоблачаться было не лучшей идей. Приятная прохлада Торикина вспоминалась с ностальгией. В другой ситуации они бы мечтали о дожде. Но точно не сейчас. Не здесь.
Они шли уже минут сорок, но продвинулись не так далеко. От некогда широкого шоссе не осталось даже тропинки – в течение многих лет разрастающиеся кусты наступали с обеих сторон, пока не встретились посередине. О том, что когда-то здесь лежал асфальт, напоминали лишь обломки под ногами, угадывающиеся под слоем травы.
– Такое буйство зелени – типично? – поинтересовался Эфил у Томуша.
– Обычно да. Растения тоже тянутся к богу. А вот животные чаще сваливают. Им атмосфера не нравится, – Томуш прокладывал путь резкими ударами ножа, как будто продирался сквозь джунгли. – Хотя бывают и нетипичные картины. Не угадаешь.
– Почему нас не доставили вертолетом прямо до места? – Деметриус с недовольным видом отодвинул ветку, тычущую ему прямо в глаз.
– Потому что пилотам запрещено летать над зараженной территорией, – необходимость отвечать Деметриусу добавляла взмахам Томуша ярости и силы.
– Я самый главный, могу разрешить.
– Правила пишутся кровью, – напомнил Томуш, озверело продираясь сквозь кусты.
– Причем по большей части кровью таких идиотов, как ты, Деметриус, – добавил Эфил. – Наверху облака. Облака состоят из капель воды. Вода хорошо вбирает спирит. Летать с галлюцинирующим пилотом – затея так себе. Чего тут непонятного?
Деметриус открыл рот, чтобы ответить, но мысль ушла, и он раздумал. К лучшему. Пока они добирались до Ийдрика, Томуш успел узнать правителя получше и теперь мечтал о том, чтобы вернуться к прежнему уровню осведомленности. Вот именно таким кретинам, заключил он, как раз следует держаться от подобных мест подальше.
Вскоре они наткнулись на очередную машину. Их тут попадалось немало, что заставляло задаться вопросом, кто на них приезжал и что в итоге сталось с владельцами.
– Куст практически врос в нее, я сейчас обрежу, – Томуш начал подрубать кусты, чтобы обойти машину сбоку.
Но Деметриус был слишком крут, чтобы ждать. Его не могли остановить ни преграды, ни здравый смысл. Прежде, чем кто-либо успел крикнуть «Стоп, придурок!», он вскочил на машину, намереваясь пробежать прямо по ней, и провалился в проржавевший, хрупкий капот по колено. Томуш вытащил его одним рывком, как будто Деметриус не весил с хорошего кабана, и поставил на землю, подавив соблазн перевернуть правителя и запихнуть в капот обратно уже вниз головой.
– Если мы прикончим его здесь, мы не сможем все выставить как героическую гибель во время выполнения опасного задания, – предупредил Эфил.
Деметриус был непрошибаем.
– Я хочу есть. И пить, – из своего рюкзака он достал бутылку и отвинтил крышку.
Томуш выхватил бутылку и зашвырнул ее подальше в кусты.
– Я говорил, что воду пить нельзя. Она вступает во взаимодействие со спиритом. Вода в желудке делает человека более уязвимым для влияния.
В ответ Деметриус расстегнул штаны и помочился бы Томушу прямо на ботинки, если бы тот вовремя не отпрыгнул – прямиком в высоченный, возвышающийся над их головами куст чертополоха.
– Избавляюсь от жидкости, – пояснил Деметриус. – Снижаю риск.
Эта выходка поразила даже видавшего виды советника.
– Когда я встретил тебя, тебе было шестнадцать и ты был мудаком. Прошли годы. Теперь ты тридцатичетырехлетний мудак.
Томуш посмотрел вниз на свои ботинки. Потом поднес кулак к гениталиям правителя и выразительно стиснул пальцы. Очень крепко.
– Какое бы положение вы ни занимали в стране, Деметриус, в данной ситуации я отвечаю за вашу жизнь и сейчас я руковожу. И вы либо подчиняетесь мне, либо я даю вам такого пинка, что вы летите всю обратную дорогу до вертолета, держась за корму.
Обещание пинка не напугало Деметриуса, так же как и плохо завуалированная угроза кастрации ранее. Он повернулся к Эфилу.
– Брутальный мужик. В моем вкусе.
Эфил молча взял у Томуша нож и начал прорубаться дальше. Все же Деметриус несколько успокоился. Он уважал грубую силу и людей, готовых к прямой агрессии. Скорее всего, на этом список уважаемых им вещей и заканчивался.
Спустя полчаса, проведенного в отнюдь не дружелюбном молчании, покрытые потом и местами расцарапанные в кровь, они вышли к здоровенной груде мусора, преграждающей вход в город. Не говоря ни слова, Томуш перемахнул на другую сторону. Эфил неприязненно принюхался, посмотрел на свою дисфункциональную руку и тем не менее перебрался без проблем. Деметриус взмыл на мусорную кручу, поскользнулся на чем-то и благополучно съехал на заднице.
– Правитель Ровенны прибыл в город Ийдрик с неофициальным визитом, – объявил он и рассмеялся.
Эфил не слушал его. Он смотрел на город, и тот точно отражался в его синих беспокойных глазах. Деметриус встал рядом и оскалился, показав заточенные клыки.
– Какая красота. Мне такое снилось много раз.
Казалось, только во сне и возможно увидеть подобное. Залитые солнечным светом улицы были абсолютно пусты. Брошенные машины догнивали на обочине или прямо посреди дороги. Они были меньшего размера, чем современные автомобили, и отличались характерными округлыми линиями, выделяющими первую модель, получившую массовое распространение. Трава разрослась по пояс, деревья, вопреки началу осени, излучали неоновую зелень. Рассыпающийся асфальт кое-где провалился, открывая зияющие проломы, из ближайшего выглядывало велосипедное колесо. Деметриус был прав, находя в этом месте определенную эстетику. Но для Эфила все затмевала тревога.
– Что они сказали местным жителям о причинах эвакуации, Томуш? – спросил он.
– Сослались на проблемы с гидроэлектростанцией, размещенной тут неподалеку. Якобы что-то стряслось с плотиной, и весь город может смыть спустя несколько дней. Все это спровоцировало шквал опасений относительно безопасности прочих гидроэлектростанций в стране… в общем, больше они так не делали. Нам лучше держаться обочины – тот асфальт, что еще сохранился, не выглядит надежным, – Томуш угрюмо посмотрел на здание, от верхнего этажа которого осталась только зубчатая стена. – Надеюсь, больница в лучшем состоянии. В таких местах все ветшает с поразительной скоростью.
– А уж пыли сколько, – Эфил непроизвольно зажал рот ладонью. – Незадолго до смерти на лице моей матери лежал слой пыли. Или так мне показалось.
Томуш вопросительно посмотрел на него.
– Я из Рареха, – коротко пояснил Эфил.
– Не повезло, – разумеется, Томуш слышал о Рарехе. Среди отравленных зараженным спиритом городов он был одним из худших. Даже после эвакуации местные жители не могли освободиться от яда.
– Моя мать умерла, отец покончил с собой, друг детства свихнулся, сестру убили. Я рос в окружении дегенератов и даже не мог объяснить себе, почему они стали такими, – спокойно продолжил советник, продолжая смотреть на мертвый город синими, как озера, глазами. – Рарех оставил в моей душе дыру, по размерам сопоставимую с ним самим. Некоторые считают, что от спирита в конечном итоге больше пользы, чем вреда, но я так не думаю. Если божью благодать порой сложно отличить от проклятия, мне она не нужна.
– «Спирит 3013» должен постепенно решить эту проблему… Мы сможем очистить такие места, как это, и сделать их снова пригодными для жизни, – напомнил Томуш.
– В теории все звучало так просто… Открыто соединение, которое впитывает спирит… которое затем можно охладить до экстремально низкой температуры и деструктурировать заключенный в нем спирит… но на практике возникло столько проблем. Тестирование эффективности, хранение и так далее, – Эфил осторожно пошел вдоль разбитой дороги. – Столько лет прошло, а его вот только начали внедрять. Тебе еще долго будет хватать работы, Томуш. Осторожно, облако.
Томуша поразило, что советник почувствовал облако раньше, чем он сам. Возможно, Эфил в итоге может даже оказаться полезным.
Когда на них впервые нахлынуло, улыбка Деметриуса, ослепительная, как фары встречных машин в ночи, погасла. Чужие эмоции погребли его собственные в один момент. И все краски жизни померкли. «Все тщетно, – замелькало у него в голове. – Нам некуда бежать. Он найдет нас везде. Что мы можем тут выяснить, в этих руинах, чтобы поймать его? Ничего. Мы проиграли. Страна потеряна». Он почувствовал тошноту и сложился пополам. И тут оно схлынуло.
Томуш свистяще выдохнул.
– Должно быть, нас коснулось уныние людей, оставляющих обжитые дома… Под влиянием спирита могут возникать мысли соответствующей его заряду направленности. Вырывайте их, как сорняки. Иначе вы позволите негативному образу, несомому спиритом, проникнуть в ваше сознание, – проинструктировал он. – Старайтесь думать о чем-то другом.
– О еде? – уточнил Деметриус.
– Ну, хотя бы.
Эфил смотрел в небо и хмурился.
– Солнце спряталось. Если пойдет дождь…
Он не договорил.
До больницы им оставалось ходу не менее часа.
15.
[09:35, воскресенье. Кабинет Лисицы и Бинидиктуса]
В ее кабинете было тихо и спокойно. Словно все как обычно. Словно у нее внутри не бушует. Перед тем, как подняться сюда, Лисица совершила долгую прогулку, блуждая туда-обратно по длинной аллее перед зданием. Но это не помогло – ни успокоиться, ни хотя бы снизить уровень шума в голове.
Она открыла свой ящик и среди ручек, скрепок, хирургических перчаток, тюбиков помады и прочего нашла коробку с тампонами. Восемь штук. Без зазрения совести она переместилась к столу Бинидиктуса и рылась там до тех пор, пока не выкопала большой потрепанный ежедневник. Листая страницы, испещренные витиеватым неразборчивым почерком Бинидиктуса, она знала, что найдет. Восьмерка, украшенная завитками, отыскалась на первых страницах августа. Она перелистнула еще несколько страниц и увидела нарисованную зеленым карандашом лисичку с длинным пушистым хвостом.
Лисица почувствовала странный холод в желудке. Он ее изучал, следил за ней. Вел учет интимных физиологических моментов, о которых она сама была в неведении. И потом она вдруг залетает от него. В ступоре она присела на подлокотник кресла, пораженная осознанием, что все это время на нее велась тихая охота. И теперь она поймана в капкан.
Ей нужно поговорить с кем-то. Папа занят. Лисица достала из сумочки телефон и набрала Илию. Он ответил в ту же секунду.
– Да? – столько надежды и отчаянья в одном коротком слове.
– Просто хочу узнать, где ты.
– А, Лиса… – он подавил разочарованный вздох. – Я в комнате отдыха.
Илия полулежал в кресле, вытянув длинные ноги. При виде Лисицы он выпрямился и с усилием придал лицу вменяемое выражение.
– Решил сбежать от остальных?
– Просто чтобы перевести дух. Мы пытались уговорить Медведя немного поспать, но он отказался. Сидит в зале совещаний в полном ступоре, притворяясь, что читает бумажки. Там нет ничего способного нам помочь. Он просто не может принять тот факт, что беспомощен. Джулиус и Бинидиктус продолжают собачиться. После ночи без сна все начали вести себя наихудшим образом, прямо как усталые дети.
Лисица села на диван, и из-под диванных подушек выкатился маленький розовый мячик. При нажатии он глубоко продавливался внутрь, как желе, а затем упруго возвращал форму.
– Говорят, такие штуки снимают стресс.
– Дай мне, – попросил Илия. Он тщательно прицелился и швырнул мячик в вазу с конфетами, стоящую на телевизоре. Ваза упала и разбилась на куски, конфеты разлетелись по полу. – Да, немного помогло.
– Послушай… Я понимаю, что мой вопрос звучит несколько запоздало, но… У тебя не возникало ощущения, что Бинидикт как-то странно ко мне относится?
– Если ты так называешь его одержимость тобой, то да.
– Одержимость?
– Лисица, он развелся с женой из-за тебя. Это известно всем в СЛ. Знаешь, как его прозвали? Мазохист. Потому что он работает с тобой и ему это нравится.
– Он собирает сведения обо мне. Серьезно. Даже записывает, – пытаясь согреть свои ледяные пальцы, Лисица прижала их к щекам.
– Уверен, он знает твои рост, вес, размер обуви и цвет зубной щетки.
– Я не помню, какого цвета моя зубная щетка.
– А он помнит.
– Это ненормально.
– Или это любовь. Хотя много ли нормальности в любви? Ты думаешь, что знаешь человека, что вы вместе до конца, а потом тебе изменяют со школьным приятелем, которого за те сто лет, что прошли после завершения школы, она ни разу не вспомнила.
– Ты смог поговорить с женой?
– О да.
Они посмотрели на часы. Десять утра.
– И как дела?
– Она сказала, что уходит. Что мы будем делить дом и детей. Дом пусть хоть целиком забирает. Что касается детей, зачем их делить, когда они уже достаточно взрослые, чтобы принимать самостоятельные решения, я без идеи. Она совсем крышей поехала. Выдает фразы, будто взятые из третьеразрядных фильмов. Я не узнаю ее.
– Ты сильно расстроился? – спросила Лисица, которая никогда не была уверена, что там вообще испытывают эти нормальные люди.
– Сначала я чувствовал себя выпотрошенным. А потом… я не знаю. Все это так несправедливо, что я начинаю злиться. Ни одна из ее претензий не кажется мне достаточно серьезной. Хотя, может, она как раз потому и уходит от меня, что я не воспринимал ее жалобы всерьез? Я считал, что у меня счастливый брак и разумная жена, а сейчас оказалось, что все было прекрасно только в моем больном воображении, а женат я на взбалмошной идиотке. И при всей этой ситуации я не могу перестать думать о моем неадекватном положении на работе. Меня все раздражает. Мне хочется рвать и крушить.
– Ну так круши. Разнеси здесь все. Может, через час нас вообще в живых не будет, – усмехнулась Лисица.
– Я просто не могу прекратить вести себя как адекватный человек, – тяжело вздохнул Илия. – Даже если мне очень хочется взорваться.
– А вдруг ты зря расстраиваешься и в итоге тебе будет даже лучше? Без всех этих семейных обязанностей и обязательств. Ну, знаешь… не чувствовать себя связанным.
– Лисица, ты расстроена из-за беременности? – осторожно спросил Илия.
– Да. Нет. То есть я действительно в последнее время много думала о том, что хочу завести ребенка. Наверное, сейчас я даже рада. Но слишком встревожена из-за всего, что к этому прилагается. Забота, которую я должна буду проявлять, потеря свободы, трудности на работе. И мне придется как-то общаться с Бинидиктом, раз уж так получилось, что он отец.
– А если бы кто-то другой был отцом, не Бинидикт?
– Это невозможно. Я всегда помнила о контрацепции.
– А в тот раз что случилось?
– В моей сумочке должны были быть презервативы. Но почему-то их там не оказалось. Я могла бы порыться в ящиках стола, но мне было лень заморачиваться, – что-то подсказывало Лисице, что даже если бы она заморочилась, поиски не увенчались бы успехом.
– Какая совсем не имеющая скрытых психологических мотивов безответственность… – Илия чуть дернул уголком губ. – Лисица… раз уже тебе с Бинидиктом ребенка растить, ты не хотела бы поговорить о своих тревогах с ним?
– Я хочу поговорить об этом с тобой.
– А. Ясно. Почему-то все стремятся обсудить свои проблемы именно со мной. Вероятно, я проклят, – Илия подпер голову рукой. – Возможно, дело в том, что ты не очень представляешь себе обычную семью? Я имею в виду в стандартной комплектации: мужчина, женщина, их дети. Я не принижаю отцовских заслуг Дьобулуса, но он весьма далек от традиционной роли.
– Я представляю, что такое обычная семья. И она мне не нравится!
– Что настроило тебя так решительно против?
– Я переживаю за своего брата! – выпалила Лисица.
– Твой брат, – Илия вымученно улыбнулся и посмотрел на телефон. – Действительно, почему бы нам не обсудить твоего брата в этой чрезвычайной для всей страны ситуации. Здорово, что нам как раз больше нечем заняться.
– Я не говорю, что мой брат раньше был счастлив или хотя бы в норме, но….
У Лисицы было двое братьев, но старшего она любила больше – быть может потому, что множество раз была уверена, что потеряет его, учитывая его самоубийственный образ жизни. В последний раз она навещала Науэля в конце августа и застала его в кухне, где он кормил двухлетних близнецов.
День выдался пасмурный, к тому же в их доме с настежь открытыми окнами вечно ходили ветра, и на Науэле был свитер. Лисица заметила дырку на рукаве и указала на нее, но Науэля это не озаботило. Его вообще мало что интересовало с тех самых пор, как он женился. Он выходил из дома только за продуктами и по делам, связанным с детьми. Хотя он все еще осветлял волосы, но больше ничего с ними не делал, просто собирал в хвост. А еще он носил очки, совсем отказавшись от контактных линз. Столько лет прошло, но Лисица не смогла привыкнуть. И все равно было заметно, какой он красивый. Должно быть, на родительских собраниях мамашки глаз не могли от него отвести.
Девочки капризничали, вертелись и разбрызгивали кашу, вызывая у Лисицы желание приложить их лбами об столешницу. Добиваясь реакции, Науэль терпеливо повторял одно и то же требование минимум три раза – Лисица не могла прекратить считать и от этого накручивалась еще больше. Почему вообще так получилось, что при идеально красивом отце все дети пошли в заурядную мать? Те же круглые карие глаза и вечно взъерошенные каштановые волосы. Ну хотя бы сегодня не пришлось терпеть присутствие мамаши: Анна уехала со старшим к зубному. Повезло…
Лисице едва удавалось оставаться с женой Науэля вежливой, и та, конечно, это замечала, но старалась не реагировать. Анна часто улыбалась, часто говорила о еде, часто обнимала детей, заставляла Науэля ложиться спать вовремя. У нее были как минимум семь лишних килограмм, и она убивала массу времени в своем маленьком садике, пытаясь разводить розы, всегда неудачно. Лисица не понимала, что ее брат нашел в этой клуше. Он заслуживал лучшего, чего-то яркого и уникального, а не заурядную женщину, которая, казалось, выросла на грядке, как репка. И Лисица не понимала, почему эта ситуация так ранит ее. Почему она не может перестать об этом думать. Почему уже долгое время чувствует себя такой подавленной.
Илия выслушал ее с кротким смирением.
– Приложить об стол это ты, конечно, сильно выразилась… Хотя, признаю, с непослушными детьми такие мысли иногда мелькают… Но я так и не понял, чем тебе не угодила его жена.
– Мой брат несчастен в браке, – прямо заявила Лисица. – Он в депрессии. То есть он всегда был в депрессии, сколько я его помню, но эта его апатичность еще хуже.
– Сколько лет он женат?
– Десять.
– И все десять лет в депрессии?
– Он стал какой-то другой.
– Так он какой-то другой или он в депрессии?
Лисица просто надула в ответ губу.
– Он взрослый человек и сам о себе позаботится, – заявил Илия. – По-моему, Лисица, за беспокойством по поводу супружеских отношений брата ты прячешь страхи, касающиеся тебя самой.
– Ха? Чего мне бояться? Я успешный профессионал, я обожаю свою работу…
– А что о семье? Твоей собственной семье?
– Раньше я не задумывалась об этом.
– А потом?
– А потом я задумалась, – созналась Лисица. О своей голой прогулке она уже даже не помнила, но вот это признание ее действительно смутило. – Но это всего лишь глупый инстинкт. Или же страх, связанный с возрастом. Ну, знаешь, все эти компостирующие мозг разговоры про одинокую старость и так далее. Однако не все люди созданы для семьи. Мой брат, например. Или я. Назойливые дети… секс только с одним человеком до конца твоей жизни, или сколько лет вы там протянете вместе… глажка, готовка, домашняя суета… Я не представляю себя в этом.
– Уверен, Бинидикт не строит никаких иллюзий насчет твоих кулинарных способностей. Да и вооружать тебя горячим утюгом не рискнет…
– Бинидикт? Ха, – картинно рассмеялась Лисица. – Ладно, общий ребенок… Но отношения с ним? Это абсурд.
– Лисица, ты уже в отношениях с Бинидиктом, – терпеливо объяснил Илия. – По правде, я, кажется, впервые за все эти годы вижу тебя отдельно от него.
– Это чисто профессиональные отношения.
– Я не знаю никого, кто бы забеременел в чисто профессиональных отношениях, – вздохнул Илия. – Ладно. Тебе надо поспать. Приляг хотя бы на час. Ты взвинчена еще и от недостатка сна.
– Я не могу. Внутри меня все горит от беспокойства.
Илия проверил часы.
– Время летит, – он поднялся на ноги.
– Ты куда?
– Вернусь в зал совещаний. Подумаю, что еще могу сделать.
– Как ты думаешь, мы справимся? – Лисица посмотрела на Илию так, будто всерьез полагала, что он способен предсказать будущее.
– На данный момент у нас недостаточно данных, – сознался Илия с убийственной честностью. – Однако шанс есть всегда. Если в Ийдрике смогут что-то найти… Если у Октавиуса и твоего отца будут какие-то результаты…
– А если нет?
Илия вздернул бровь.
– Тогда, я надеюсь, Лиза осознает на моих похоронах, какого замечательного мужчину она потеряла.
