Литтмегалина
Связи
10.
[5:45, воскресенье. Зал совещаний]
Илия бросил взгляд на часы.
– Без четверти шесть. Ночь на исходе. С одной стороны, надо бы разбудить Джулиуса. С другой стороны, в воскресенье каждый хочет поспать подольше.
– Не будите его, – взмолился Медведь.
– Объективно говоря, он совершено бесполезен, – пожал плечами Октавиус. – Пусть спит.
– Дьобулус, какова вероятность, что наш враг там, куда мы отправили правителя? – спросил Илия.
– Нулевая. Он сосредоточен на происходящем здесь, в Торикине. С чего бы ему сидеть в Ийдрике.
– Я так и подумал, – Илия уставился в зеленый экранчик своего телефона. Черные жидкокристаллические пиксели равнодушно уведомляли его: пропущенных вызовов – 0. Он думать не хотел, чем сейчас занимается его жена. В какие-то моменты он ощущал себя совершенно больным. – У кого-нибудь есть таблетка от головной боли?
– Прими сразу две, – Октавиус передал ему таблетки на блюдечке из-под кофе.
Лисица зевнула.
– Не мучай себя, приляг в нашем кабинете, – Бинидиктус накрыл ее руку своей.
Лисица неприязненно отдернула руку.
– Я остаюсь здесь. Не хочу ничего пропустить. И не смей решать, что мне делать.
– Ты вспомнила? – решил отыграться Бинидиктус.
– Если ты еще раз спросишь меня об этом, я тебе врежу, – пригрозила Лисица.
– Ты злая. Тебе бы не помешало съесть кексик и успокоиться.
– Опять кексы? Я не понимаю твоих намеков… Я вообще не люблю сладкое. Я почти никогда его не ем.
– Почти.
– Мы должны продолжать, – Октавиус встал, опершись ладонями на столешницу. За столом осталось семь человек, причем реальной помощи можно было ожидать лишь от двоих из них. Все выглядели крайне измученными, не считая умиротворенно пускающего в стол слюни Джулиуса. Лицо Медведя приобрело пепельный оттенок, Илия походил на иллюстрацию к медицинской статье «Депрессивное расстройство», Лисица беспрестанно терла глаза, добавляя макияжу эффектности. – Думаем, думаем. Что еще нам известно?
«Почему я такая сонная в последние недели? – спросила себя Лисица, ощущая, как в ней раскручивается странное тревожное чувство. – Не похоже на меня. Кексики… кексики…»
– По итогам анализа данных… – начал Медведь и вдруг запнулся, осознав, что все взоры выжидающе обращены на Илию. Вместе с этим пониманием пришла страшная горечь, как будто он разжевал, не запивая, целую упаковку его сердечных таблеток. «Я стал слишком старым, – подумал Медведь. – Никто не воспринимает меня всерьез». И он не нашел в себе сил продолжить фразу. Тем более что сказать ему было нечего.
– Да ничего нам не известно, – Илия с досадой хлопнул по стопке папок. – Одно мы можем предположить с высокой уверенностью: Киношник находится в том же городе, где и мы, – в Торикине. Держит руку на пульсе.
– Нашем затихающем пульсе, – криво ухмыльнулся Бинидиктус. – Сколько жителей в Торикине?
– 4,9 миллиона, – ответил Илия.
– Ну, порасспрашиваем. Вдруг кто признается.
– Верх остроумия, Бинидиктус, – буркнула Лисица. – Если бы мы только знали, сколько у нас осталось времени…
Повисла напряженная тишина. Все думали о том же. В любой момент их может атаковать нечто и растерзать в клочья. Или произойдет взрыв. Или на них упадет потолок. Что угодно, ведь их врага ограничивает только его собственная фантазия. Илия посмотрел на телефон. Ему вдруг захотелось позвонить Лизе и признаться, что чем бы она сейчас ни занималась, он ее прощает; рассказать о происходящем; объяснить, что – есть такая вероятность – они могут никогда больше не увидеться. Но он не имел права раскрывать жене текущие события, да и в его прощении она очевидно не нуждалась.
– Да позвони ты ей уже, – не выдержал Бинидиктус.
– Сейчас слишком рано для звонков.
– Пока ты торчишь на работе, она тебе изменила не пойми с кем, а ты боишься показаться невежливым?
– Извините, – схватив мобильный, Илия вылетел за дверь.
– Все же кое-что у нас есть, – Октавиус снял очки и протер их салфеткой. – Те образы его восприятия, которые утекли к тебе, Дьобулус.
– Я перебирал эти обрывки много раз. Ничего полезного. Мусор.
– Их больше, чем ты считаешь. Они короткие, не несут в себе очевидного смысла. В большинстве случаев они просто проскальзывали сквозь решетку твоего сознания, а ты и не замечал. Но они никуда не исчезли.
– И где же они?
– Складированы где-то в твоем мозге. Есть теория, что люди в действительности ничего не забывают. Номера проезжающих машин, имена одноклассников из младшей школы…
– …выключить утюг, проверить плиту, запереть дверь. А нет, это они как раз-таки постоянно забывают. В случае моей дочери, так вообще все плохо.
– Я серьезно, Дьобулус. Информация где-то хранится и теоретически может быть извлечена.
– Практически, – возразил Дьобулус, – я не знаю, как извлечь то, о чем я не имею понятия. Я могу заставить себя забыть что-то, но не наоборот. Вот забыть – вообще без проблем. После некоторых особо гнусных инцидентов я пользовался этой способностью.
– Здесь, в «Серебряной Лисице», мне приходилось заниматься восстановлением воспоминаний, так как я работал с людьми, прошедшими через ужасные вещи, будучи в помраченном состоянии сознания. Мне придется погрузить тебя в гипноз.
– Попробуй.
– С тобой даже пробовать не буду. Всегда есть медикаментозный вариант.
– Собираешься накачать меня наркотиками? – осклабился Дьобулус. – Это как предложить ребенку тележку леденцов.
Вернулся Илия, хмурый, как утро понедельника в феврале.
– Она не отвечает. Если кто-то решит пошутить про крепкий сон после секса, закидаю кофейными чашками. Их тут много скопилось.
– Вот теперь мы все думаем об этом, – пробормотал Бинидиктус.
Джулиус дернулся и поднял голову с прилипшим к щеке окурком.
– Где мы? А… Вы уже раскрыли дело? Нет? Так и знал, что без меня вы ни на что не годны.
– Дьобулус, у тебя кровь под глазом, – встревоженно уведомил Илия.
Дьобулус сгреб со стола салфетку и прижал ее к нижнему веку.
– Острые ногти. Случайно поцарапал себя.
Илия продолжал пристально смотреть на него.
– Не болит? – заботливо спросила Лисица. – Я посмотрю…
– Нет, – резко остановил ее Дьобулус. – Все в порядке.
Кровь больше не сочилась. Илия заставил себя отвернуться.
– В мой кабинет, Дьобулус, – поторопил Октавиус. Поднимаясь, он не привлекающим внимания жестом подцепил Дьобулуса под руку.
– Без этих двоих, которые только мешали, мы без труда со всем разберемся, – пообещал сонный Джулиус, прикуривая.
– О, просто заткнись, – бросил с внезапной грубостью Илия. – И потуши сигарету.
У Джулиуса отвалилась челюсть, но Илия даже не заметил. Он хмурился и думал о чем-то, вращая в чашке остатки кофе.
Лисица встала.
– Ты куда? – поинтересовался Бинидиктус.
– Ты всегда покупал мне кексы в одном и том же месте. С цукатами, шоколадной крошкой, лимонной цедрой, карамелью и мятой.
– Гадость какая, – скривился Джулиус.
– Это должен был быть спецзаказ… наверняка, информация где-то сохранена. Я узнаю, когда в последний раз заказывала кексы. Пекарня уже должна приступить к работе.
– Мы теперь расследуем что-то другое? – не понял Джулиус.
Илия вздохнул и придвинул к себе бумаги.
11.
[6:09, воскресенье. Кабинет Октавиуса]
– Он заметил, Дьобулус, – пробормотал Октавиус. – Он догадался, что с тобой происходит. Причем практически сразу.
– Илия?
– Да. Проницательный парень. До этого как-то не доводилось с ним работать. Кем он здесь числится?
– Архивариусом.
– Медведь блестяще умеет сливать толковых сотрудников.
– Это точно, – Дьобулус кокетливо пригладил волосы.
– Архивариус быстро улавливает смену настроений и понимает полунамеки. В острых ситуациях мы можем на него рассчитывать.
– Вполне возможно, нас ждет настолько острая ситуация, что нам не останется рассчитывать даже на то, что наши головы удержатся на шеях.
– Тоже верно, – вздохнул Октавиус, поднося карту к считывателю. Дверь распахнулась, и, озираясь, Октавиус шагнул в кабинет. – Не могу поверить. Здесь все осталось как было, кроме трещин на потолке и обшарпанных обоев. Но на это я не жалуюсь.
Свет нового дня заглядывал сквозь прозрачные звезды на бархатистых шторах цвета индиго, просачивался сквозь ткань, окрашивая всю комнату в синий, будто она находилась на дне моря.
– Иногда мне снились эти шторы. Что сквозь звезды на меня смотрит огромный глаз. Не то чтобы я не скучаю по этой стране. Просто она слишком живая для меня. Давно обрела собственный разум.
– Так и есть, – Дьобулус улегся на кушетку и расслабленно прикрыл глаза. – Немного наркотиков, и мне совсем захорошеет.
– Лекарства, наверное, все просрочены, – Октавиус застучал по кнопкам на кодовом замке ящичка с медикаментами. Поразительно, что он все еще помнил код. Обычно он выбрасывал информацию из головы сразу, как решал, что более она ему не понадобится.
– Нет, они в порядке. Я настоял на регулярной замене, – под закрытыми веками Дьобулус продолжал видеть звезды. Красные звезды на черном фоне. – Помнишь старые времена? Как мы бесились в Льеде. У тебя было столько девок. Жена выгонит тебя из дома, если узнает, что ты творил.
Октавиус внимательно проверил даты на всех ампулах и приготовил иглу.
– Не выгонит. Наш дом записан на меня.
– Как неблагородно, Октавиус.
– Как предусмотрительно и разумно. Кроме того, этот дом купил я – на деньги, полученные от убитых горем родственников роанских наркоманов.
– Все еще считаешь, что возиться с этими жалкими созданиями твое призвание?
– Никогда не считал, – Октавиус сосредоточенно наполнял шприц. – Но это приносит хорошие деньги, а в некоторых случая – когда дело касается особенных людей – огромные. Особенно в сравнении с теми крохами, что я получал здесь. Хотя не могу сказать, что сочувствую своим пациентам. Они знали, на что шли, и теперь разгребают последствия.
– А те, с которыми ты работал в СЛ?
– Они стали жертвами обстоятельств – и я хотел помочь им. Либо же они являлись настоящими преступниками – и я выводил их на чистую воду. В любом случае я чувствовал, что занимаюсь праведным делом.
– Жизнь имела больше смысла, правда? А потом ты продал его за горсть монеток.
– Зато я сохранил себя. Я отказался нести ответственность за эту страну. В отличие от тебя, Дьобулус. Хотя сейчас я здесь, старый идиот, только и жду, когда рванет, – Октавиус с тревогой посмотрел на шприц. – Эта доза коня свалит. Но иначе мне не пробить твои барьеры, Дьобулус.
– Коли. Может, эта тварь угомонится ненадолго и перестанет жрать мои внутренности, – с горечью разрешил Дьобулус.
– Почему демона успокаивают наркотики?
– Ему нравятся любые деструктивные акты. В том числе и самодеструктивные.
Октавиус протер вену Дьобулуса спиртом.
– Сначала все потемнеет. Это нормально. Затем у тебя начнутся видения. Мой голос ты будешь слышать в любом случае. Твоя цель – добраться до места, которое связывает тебя с Киношником. И тогда ты начнешь искать.
12.
[07:25, воскресенье. Зал совещаний СЛ]
– Я заказывала коробку кексов каждые двадцать восемь дней. Прослеживается цикл. Это кажется загадочным. Связано с моей работой? Но что происходит на работе каждые двадцать восемь дней? Нам даже зарплату дают раз в две недели. Илия! – окликнула Лисица. – Женщина, цикл, двадцать восемь дней – у тебя есть идеи?
Илия посмотрел на нее стеклянными глазами. Волосы у него стояли дыбом, потому что до этого он долго ерошил их на нервной почве. На столе перед ним лежали бесполезные бумаги и молчащий телефон.
– Менструальный цикл?
– Какое это может иметь отношение к кексам? – свела брови Лисица.
– Видишь ли, – начал Бинидиктус голосом доброго диктора из детской передачи, – во время овуляции гормон эстроген достигает максимального уровня в женском организме. Если оплодотворение не наступает, его количество начинает снижаться и за пару дней до менструации резко падает, зато количество прогестерона, наоборот, возрастает, что может спровоцировать изменение аппетита и тягу к сладкому. Как раз твой случай. А еще это способствует истеричности и раздражительности, что в особенности твой случай, Лисица.
– Откуда ты все это знаешь? – подозрительно осведомилась Лисица.
– У меня две дочери. Первую половину месяца они проводят у матери, а вторую – у меня. Разбрасывают свои вещи повсюду. Так иногда со скуки и почитаешь энциклопедию для девочек. Возвращаясь к моему вопросу. Сейчас сентябрь. Когда в последний раз ты заказывала кексы, Лисица?
– В пекарне сказали, тридцать первого июля…
– Тебя ничего не смущает?
– А что меня должно смутить? Что я забыла про гребаные кексы? Перестань водить меня вокруг да около, Бинидикт.
– Я получаю истинное удовольствие, водя тебя вокруг да около, дорогая.
– Что за фамильярность? Я твой начальник.
– Начальник, у вас грудь стала больше.
– Может, вы обсудите Лисицины грудь и кексы где-то еще? – предложил Илия. – В конце концов, это деликатная тема.
– Вчера вечером она пересекла половину здания в чем мать родила и даже не покраснела! О чем ты говоришь, Илия? Это Лисица, дочь Дьобулуса, ее вообще ничего не смущает, – отрезал Бинидиктус.
– Ладно, продолжайте, если вам не мешает, что я пытаюсь здесь работать. И не напрягает присутствие начальства.
Они впервые вспомнили о начальстве за последние полчаса. Медведь горбился за столом, запустив пальцы в бороду. Глаза его стали странно матовыми, как будто он погрузился так глубоко в самого себя, что перестал различать внешний мир. Учитывая, что он до сих пор ни разу на них не рявкнул, так и было. Джулиус сидел белый, что на контрасте с его темными, неестественно-блестящими волосами придавало ему вид куклы, и прислушивался к разговору, охваченный жутким подозрением.
Глаза Лисицы гневно светились на багровом от злости лице.
– Я не обмеряю свои сиськи каждое утро. У меня нет времени на ерунду. Я много работаю. Тем более что в последнее время работы прибавилось. В два раза больше обычного! Странно… а ведь мертвый сезон…
– Она прекрасный адвокат, – театрально вздохнул Бинидиктус. – Как профессионал очень сообразительная. А во всем остальном тупая, как дерево. Особенно если дело касается ее самой. Ладно, я уже понял, что с говорить с ней намеками так же бессмысленно, как зачитывать стихи кобыле. Лисица, задержку в две недели ты могла как-нибудь заметить?
– Задержку чего? Я опять забыла сдать какой-то идиотский отчет? А-а! – Лисица зажала рот руками.
– Наконец-то. Я уже не надеялся.
– Я беременна?!
– Поскольку твой хорошо отлаженный организм не склонен к случайным сбоям, весьма вероятно, что да.
Лисица продолжала смотреть на Бинидиктуса квадратными глазами человека, у которого удалили половину мозга.
– От кого? Отвечай, ты мой секретарь, ты должен знать!
– Учитывая, что повышенная загруженность не оставила тебе времени на сексуальные эскапады, то от меня, – Бинидиктус самодовольно усмехнулся и старательно стряхнул пылинку с рукава своей клетчатой рубашки. Он явно намеревался добавить что-то еще касательно того, какой он молодец, но был прерван Джулиусом, набросившимся на него с кулаками и боевым кличем.
– Я тебя убью! – для начала Джулиус вцепился Бинидиктусу в волосы, как будто верил в смерть через порчу прически.
Тот попытался отпихнуть его, и они начали молотить друг друга по чему и как попало. Лисица наблюдала сцену с апатичностью коровы, жующей на лугу траву. Джулиус попытался боднуть Бинидиктуса головой. Бинидиктус отпрянул, налетел на стол, и с противоположного края посыпались чашки, заливая остатками кофе ковер. Рискуя получить по физиономии чисто заодно, Илия ввинтился между дерущимися.
– Что за кошачья свалка? Вы на работе. Прекратите немедленно!
– Я-то тут при чем? – прохрипел Бинидиктус, отдирая руки Джулиуса со своей шеи. – Этот псих…
– Джулиус, стоп, – скомандовал Илия. – Лисицу уже не разоплодотворить, смирись. И потом, Бинидиктус тоже может начать вырывать тебе волосы.
Джулиус обмяк, вдруг теряя весь запал. Кинув на Бинидиктуса ненавидящий взгляд, он вылетел за дверь.
Лисица вышла из ступора и заявила:
– Мне нужно к папе.
– Сейчас его нельзя беспокоить, – напомнил Илия.
– Тогда я просто погуляю по зданию. Мне нужно подумать.
– Лучше оставайся с нами, – попросил Бинидиктус. – Если Киношник решит атаковать, ты можешь погибнуть в одиночестве.
– Нет, – сардонически усмехнулась Лисица. – В одиночестве уже не могу.
13.
[??:?? ?]
Сначала было темно. Шум в ушах застилал все остальные звуки, если они вообще были, конечно. Почувствовав нечто непонятное под ногами, Дьобулус застыл. Он как будто стоял на груде перегнивших дынь. Они проминались внутрь и источали жидкость. Это было омерзительное ощущение.
– Я с тобой, – услышал он Октавиуса. – Опиши мне, что ты видишь.
В этот момент зрение вернулось – так резко, будто с глаз сорвали повязку. Дьобулус дернулся и отпрянул, едва не поскользнувшись. Вокруг себя, до самого горизонта, он видел головы. Распложенные близко-близко, они полностью закрывали собой землю – впрочем, вместо земли там могли быть их тела, крепко притиснутые друг к другу. Лица с плотно закрытыми глазами устремлялись к небу, губы шептали, бубнили, бормотали. Все сливалось в монотонное гудение, которое он и принял поначалу за шум в ушах. Частичкой мозга Дьобулус осознавал, что все это просто видение. Ни одна галлюцинация не сравнится с мерзостями, которые ему пришлось наблюдать в реальной жизни. И все же на него накатила волна отвращения и ужаса. Хотя, казалось бы, что могли ему сделать головы?
– Что ты видишь? – нетерпеливо допытывался Октавиус. Его голос звучал искаженно и холодно, будто сгенерированный искусственно.
Дьобулус рассказал.
– Кто чего боится, то с тем и случится… Это не то место. Ты должен искать выход.
– Здесь нет выхода.
– Если ты не можешь найти выход, сначала сам разреши себе выйти.
– Фразочки из дешевых научно-популярных книжонок по психологии мне не помогут, Октавиус. Ладно. Тогда уж просто пойду…
Дьобулус сделал шаг. Приняв вес его ступни, рыжая длинноволосая голова лопнула, извергнув маслянистую темную жидкость. Дьобулуса передернуло. В следующий момент головы поблизости дрогнули и, разлепив веки, посмотрели на него. Их глаза были одинакового мутно-коричневого цвета, как будто сгнили изнутри, и не выражали ни единой мысли, только чистое страдание. Сфокусировавшись, взгляды выразили узнавание. В следующий момент головы закричали. Их дикий, нечеловеческий вопль ворвался в мозг Дьобулуса, как снаряд. Зажав уши, он сгорбился, пережидая…
Когда все стихло, Дьобулус обнаружил, что взмок насквозь и дрожит.
– Это мои жертвы? Те, чьи жизни я забрал?
– Если тебе так кажется, значит так оно и есть.
Дьобулус старался не размышлять лишний раз о тех, кого ему приходилось пускать в расход. Пусть они останутся для него совершенно безликими. Но здесь, сейчас, его окружали сплошные лица. Он почувствовал, что его вот-вот вырвет.
Октавиус словно подслушал его мысли.
– Все это не имеет отношения к тем, кому ты причинил вред в реальности. Это просто образ, созданный твоим воображением. Я рад, что ты оказался таким совестливым, Дьобулус, но это категорически не вовремя.
– Неужели я действительно погубил такое количество людей?
Октавиус помолчал.
– Я не знаю. В любом случае люди смертны. Ты просто ускорил неизбежное.
– Они оплатили своими жизнями мое существование.
– Существование любого человека подразумевает чью-то гибель. Мы пожираем животных, уничтожаем леса, загрязняем атмосферу автомобильными выхлопами и не видим в этом проблемы. Но стоит покуситься на себе подобного, и сразу вой до Луны, – отмахнулся Октавиус.
Дьобулус едва слышал его. Он чувствовал, что вина стягивает его по ногам и рукам, тело каменеет и становится тяжелым. Он проваливался, как в трясину. Вот он уже не видит своих ботинок, вот уже погрузился по колено, скользит по скользким, холодным телам. Он не мог помешать этому. Его мозг парализовало.
Встревоженный его молчанием, Октавиус продолжал говорить быстро, еще быстрее:
– Однажды тебе пришлось сделать выбор – уйти или остаться. И ты остался, так как твоя страна нуждалась в тебе. Пытаясь ужиться со своим демоном, ты стал проклятием для Роаны, чтобы оставаться благословением для Ровенны. Убивая и спасая, невозможно подсчитать, причинил ты больше зла или блага. Но кому удалось быть хорошим для всех? И был ли у тебя настоящий выбор? Ты просто солдат, Дьобулус. Ты делаешь то, что должен. Ты можешь сочувствовать своим жертвам, а можешь обойтись без этого – какая разница, ведь значение имеет только результат. И ты знаешь, что нам нужно от тебя. Ты единственный, кто может спасти нас сегодня.
– Я – солдат, – сказал себе Дьобулус. – Я – солдат.
В этот момент его рвануло вверх. Едва шагнув на поверхность, он бросился бежать. Головы лопались, как воздушные шарики, выплескивая липкую жижу, нефтью оседающую на его ботинках и брюках. Вопли сливались в какофонию, раскручивая в его черепе спираль боли.
– Твои жертвы больше не существуют. Они не могут винить тебя. Их съели черви. Они больше не существуют, – уверял Октавиус, повторяя предложения по кругу.
В следующий момент пространство словно обрезали ножом: острый край и пустота под ним. Не успев даже затормозить, Дьобулус упал вниз, в темноту.
