Литтмегалина
Морион
19.
Айла спустился к своему кабинету и сразу заметил краешек подсунутой под дверь записки. «Кириана Альгая, три штрафа за неправильную парковку за последний месяц». И номер телефона.
Мобильный Айлы зазвонил. Айла посмотрел на дисплей, нащупывая в кармане карту доступа. Тот самый неизвестный номер, удаленный из журнала вызовов в телефоне Хевига.
– Алло?
– Вы мне звонили, – заявил резкий, холодный голос.
– Меня зовут Линнуш Айлус, – представился Айла. Он приложил карту к считывателю, отпер дверь и вошел. – Ваш номер был найден в телефоне Арнуша Хевигуса. Кем вы ему приходитесь?
– Он мой пациент.
– У Хевига были проблемы со здоровьем? – Айла сжал мобильный крепче.
– Я не раскрываю диагнозы моих пациентов посторонним лицам. Тем более в телефонном разговоре.
– Он мертв. Я веду его дело. Я хотел бы встретиться с вами и задать несколько вопросов.
– У меня только что закончился прием. Во время рабочего дня я слишком занят даже чтобы отвечать на телефонные звонки, не говоря уже о личной встрече. Если хотите побеседовать, приезжайте сейчас. Я вас дождусь.
– Продиктуйте мне адрес клиники, – Айла потянулся за бумагой и карандашом. – Да, спасибо. Буду примерно через полчаса.
20.
«Многопрофильный медицинский центр «Здравие», – лаконично уведомляла золотистая табличка на тяжелой двери из темного дерева, уже вид которой намекал, что за ней придется изрядно раскошелиться. Несмотря на косящую под антиквариат дверь, само здание клиники представляло собой типичное порождение вычурной современности – остроугольное, причудливых и дисгармоничных очертаний.
Айла поздоровался с дежурно улыбнувшейся ему девушкой за стойкой регистратуры и объяснил цель визита. Доктор ожидал его в кабинете 302.
– Здравствуйте, – поздоровался Айла, шагнув в белый просторный кабинет.
Сухопарый человек в белом халате поднялся из-за стола.
– Айлус?
– Да.
– Меня зовут Вильмеруш Инварус. Ваши документы, пожалуйста.
Доктору было лет сорок-сорок пять на вид. Темные, аккуратно подстриженные волосы с проседью, острый подбородок, внимательные глаза цвета графита. Подозревая, что левое полицейское удостоверение здесь может не прокатить, Айла предъявил удостоверение сотрудника Отдела дополнительных экспертиз.
Доктор взял удостоверение в руки.
– Отдел дополнительных экспертиз… Не слышал о таком.
– Мы работаем над случаями, требующими повышенной квалификации сотрудников.
– Звучит расплывчато и ничего не объясняет.
Айла был уверен, что именно таким это определение и было задумано.
После тщательного изучения со всех сторон удостоверение было возвращено Айле, самому же Айле предложено присесть на белый кожаный диван в смежном с кабинетом помещении. Доктор устроился в кресле напротив.
– Что конкретно случилось?
– Произошло убийство. Это все, что я имею право сообщить вам на данный момент – тайна следствия. Вы не возражаете, если я запишу нашу беседу на диктофон? Это стандартная процедура.
– Пишите.
Айла назвал свое имя, дату (5 ноября), время (8:45 вечера) и попросил доктора еще раз представиться, что тот и сделал.
– Укажите свою специальность.
– Нейрохирург.
– Когда Хевиг впервые пришел к вам на прием?
– В середине сентября этого года.
– По какому поводу?
– Вам объяснить доступным образом или ваша так называемая «повышенная квалификация» позволяет вам понимать медицинские термины?
Айла был уверен, что Инварус над ним подтрунивает, но серьезное лицо доктора оставалось непроницаемо-серьезным.
– Доступным образом, пожалуйста. Так с какими жалобами он к вам обратился?
– На протяжении года Хевигус и его девушка предпринимали попытки зачать ребенка. Не добившись успеха, они решили пройти медицинское обследование. У девушки не выявили проблем со здоровьем, а вот у Хевигуса оказался повышен уровень гормона пролактина. Избыточное количество этого гормона может приводить к бесплодию – среди прочих других нарушений. Пациенту назначили лечение агонистами дофамина, но никаких значимых улучшений не наступило. Тогда Хевигус обратился к другому специалисту. Уровень пролактина заставил врача заподозрить аденому, и Хевиг был направлен на магнитно-резонансную томографию головного мозга, по итогам которой у него действительно была диагностирована пролактин-секретирующая аденома гипофиза.
– Аденома… то есть опухоль? – уточнил Айла.
– Да. Гипофиз, придаток нашего мозга, является самым главным органом эндокринной системы. Аденома гипофиза – это доброкачественная опухоль, которая, образуясь из клеток гипофиза, начинает влиять на его работу и, постепенно разрастаясь, сдавливает окружающие структуры мозга. Аденомы гипофиза могут быть как неактивными, то есть не продуцирующими гормоны, так и активными, которые, в зависимости от типа выделяемого гомона, распределяются на несколько типов: пролактиномы – как в случае Хевигуса, кортикотропиномы и так далее. Вырабатывая избыточные гормоны, аденомы вызывают гормональный дисбаланс. Консервативная терапия агонистами дофамина обычно достаточно успешна, но в случае Хевигуса пролактинома оказалась фармакорезистентной и продолжала стремительно увеличиваться в размерах. К тому времени, как он был перенаправлен ко мне для хирургического лечения, состояние его значительно ухудшилось.
– Кто сопровождал его на прием?
– Никто. Он всегда приходил один.
– На что он жаловался?
– Головные боли, снижение полового влечения, бессонница, сонливость, слабость, ухудшение памяти.
– Насколько типичны эти нарушения при его диагнозе?
– Вполне типичны.
– Как вы охарактеризуете психоэмоциональное состояние Хевига?
– Он был очень, очень подавлен. Его можно понять. Прогрессирующая эректильная дисфункция – не то, что может развеселить мужчину. Я рекомендовал эндоскопическое эндоназальное удаление опухоли.
– Каков был прогноз?
– В целом – положительный, несмотря на высокую вероятность, что медикаментозное лечение пришлось бы продолжать и после операции. Я объяснил ему, что нормализация уровня гормонов займет определенный срок. Он ответил, что к тому времени, как его состояние улучшится, его бросит девушка. Кажется, девушка – это то, что беспокоило его больше всего. Обычно я не даю пациентам номер личного мобильного телефона, но для Хевигуса сделал исключение, разрешив обратиться ко мне напрямую, если возникнут какие-то дополнительные вопросы. Неделю назад он действительно позвонил. Он сильно нервничал. Я еще раз разобрал с ним все этапы лечения и, кажется, мне удалось его успокоить.
– Была ли операция выполнена?
– Это плановая операция, требующая определенной подготовки. Она была назначена на конец этого месяца.
Айле вдруг припомнился эпизод в кухне Харин. По мнению Харин, Морион распсиховалась без причины. Но что, если в действительности Морион отреагировала на нечто со стороны Хевига? Однако его дальнейшее поведение указывало, что он сам едва ли понимал, что случилось…
– Среди прочих проявлений его недомогания вы упомянули проблемы с памятью… Насколько выражены были эти проблемы? Например, мог ли он сказать или сделать что-то, а через минуту начисто забыть об этом?
– Нет, едва ли. В таких случаях обычно наблюдается общее ослабление памяти. Настолько радикально это не проявляется.
– Возможны ли срывы, эмоциональные нарушения?
– Теоретически аденомы гипофиза способны вызывать психотические состояния. Более того, агонисты дофамина сами по себе обладают такими побочными эффектами как снижение контроля над импульсами и психоз. А ведь ситуация, когда аденома резистентна к агонистам дофамина, вынуждает врача увеличивать дозировку препарата. При принятии же решения о хирургическом лечении, которое является крайней мерой и сопряжено с определенной опасностью, включая риск летального исхода, дозировку поднимают до максимального уровня, какой только способен выдержать пациент.
– Хм. Предположим, что на пациента ко всему прочему воздействуют и некие негативные внешние факторы. Будет ли он более уязвим к ним – по сравнению со здоровым человеком?
– Хм… да, вероятно. В силу своего состояния он будет восприимчивее.
– Вы можете предоставить мне медицинскую карту Хевига?
– Клиника передаст карту по официальному запросу.
– Спасибо, вы мне очень помогли.
Айла вышел из клиники с сильно бьющимся сердцем. Он еще не знал, как именно планирует использовать полученную информацию, но это определенно был проблеск.
В машине он вытащил записку с контактами Альгаи и позвонил, чувствуя, как желудок сжимается от напряжения. Если только ему повезет… если это действительно та женщина…
Вызов приняли на пятый гудок.
– Здравствуйте, – выдохнул Айла. – Меня зовут Линнуш Айлус. Я из полиции. Мне нужно поговорить с вами касательно смерти вашего мужа.
По последовавшей за этим заявлением длинной напряженной паузе Айла понял, что попал.
– Я все рассказала полиции одиннадцать лет тому назад.
– К сожалению, ваши показания были утеряны, – солгал Айла.
Ее показания не были утеряны. Это были десять строк совершенно бесполезной для него информации.
– Это ваши проблемы.
Хм. Для такой древней старушенции она звучала весьма бодро. И дерзко.
– Альгая, в том самом доме, где вы обнаружили вашего мужа болтающимся в петле, произошло убийство. В связи с этим дело Брунуса снова попало в фокус нашего внимания. И если вы не хотите, чтобы оно было переведено в статус «возобновлено в связи с новыми обстоятельствами», после чего вас затаскают в участок на допросы, вам лучше бы побеседовать со мной.
Напряженное дыхание.
– Когда я должна с вами поговорить? Чем раньше, тем лучше. Вспомнить – и побыстрее снова забыть.
Отодвинув телефон от уха, Айла уточнил время на дисплее. Половина десятого.
– Да хоть сегодня.
– Пишите адрес.
Записывая, Айла подавил тяжелый вздох. Противоположная сторона Торикина. После дня, проведенного в разъездах туда-сюда по заснеженным дорогам, он очень жалел, что люди до сих пор не изобрели телепорт.
21.
Отворив дверь, старушка внимательно рассмотрела Айлу и внезапно сменила угрюмое выражение на приветливую улыбку. Ростом она была чуть выше уровня его пупка и облачена в яркий розовый халат, из-под которого кокетливо выглядывала ночнушка, расшитая полевыми цветочками. Мило.
– Здравствуйте. Какой вы длинный молодой человек. Пройдемте в кухню. Только не топайте. Мама у меня в возрасте. Она ложится рано, и сон у нее чуткий.
Следуя на цыпочках за Альгаей, Айла гадал, сколько же лет ее матери, если дочь, которой под восемьдесят, говорит про нее «в возрасте». Наверное, за сотню.
– Налить вам чаю? У вас усталый вид.
– Будьте добры, – Айла не помнил, что он ел и пил сегодня, но, кажется, что-то все-таки ел.
– Эта челка все время спадает на один глаз. Она вам не мешает?
– Нет.
Чувствуя себя громоздким и неуклюжим, Айла осторожно присел на стул, застеленный вязаной салфеткой, ядовитые оранжевые, красные и зеленые тона которой демонстрировали тонкое эстетическое чувство хозяйки. Покрытая розовыми разводами «под мрамор» поверхность кухонного стола оказалась как раз вровень с его коленом.
– Мне придется записать наш разговор, – он показал Альгае диктофон. – Так полагается.
– О, – восхитилась Альгая. – До чего дошел прогресс.
Айла не стал разочаровывать ее сообщением, что, хотя сейчас и применялись специальные цифровые диктофоны, маркирующие запись для защиты от подделывания, но обычные кассетные были в ходу уже лет тридцать.
Перед ним поставили чашку с плавающим на поверхности цветком ромашки, и Айла сделал глоток, вдруг осознав, что действительно основательно вымотался в стрессе последних дней.
– Так что опять стряслось в том несчастном доме? Кого-то убили, вы сказали?
– Застрелили мужчину двадцати девяти лет.
– Горе какое. Такой молодой. Нашли преступника?
– Мы пока что отрабатываем версии, – ответил Айла с привычной уклончивостью.
– А я тут при чем? Мой муж повесился сам. Да и когда это было. Десять лет прошло.
– Я понимаю, что сама идея, что эти события могут быть как-то связаны, совершенно абсурдна, но мы обязаны действовать в соответствии с регламентом, даже если наши действия заведомо бессмысленны. Отчеты, понимаете. Хочешь не хочешь, а делай.
– Понимаю, – кивнула старушка. Айла заметил, что, несмотря на выход в неглиже, губы у нее подкрашены перламутрово-розовой помадой. – Тяжело с начальником?
– Черствый формалист, – вздохнул Айла. – Ноль понимания к нуждам сотрудников.
– Самые никчемные поднимаются наверх. Как пена, – сочувственно покачала головой старушка.
Почувствовав, что контакт со свидетельницей налажен на почве общей неприязни к реальному или воображаемому начальству, Айла перешел к сути.
– Расскажите мне о вашем муже. Каким он был человеком?
– О, тем еще засранцем. Жалею, что он не порешил себя раньше.
Это был неожиданный ответ. С чувством легкого замешательства Айла отпил глоток чая.
– Вы могли бы дать пояснение к характеристике «засранец»?
– Не жизнь с ним была, а мучение. Некоторые люди для того только и рождаются, чтобы других доставать. Все ему было не так, все не эдак. Мне стоило бы сразу сбежать от него, найти такого приятного, симпатичного молодого человека, как вы. Но мы тогда были по-другому воспитаны. Не то, что молодежь сейчас, которая занимается сексом до брака, пьет, курит, принимает наркотики. Вот когда золотое время наступило. Знаете, милый, это ужасно, выходить замуж девственницей. У тебя нет опыта, тебе не с чем сравнить. Думаешь, что этот вялый кусочек плоти – десять сантиметров в хороший день, восемь во все остальные, – это все, что тебе может предложить судьба.
Айла посмотрел на диктофон, не сомневаясь, что Илия прослушает эту запись так же добросовестно, как и предыдущие. В этот раз начальник хотя бы повеселится.
– В итоге я все-таки ушла от Брунуса. Но это случилось после многих, слишком многих лет брака. Я нашла себе хорошего мужчину. Он, – Альгая понизила голос, как девочка-подросток, шепчущаяся с подругой о сексе, – открыл мне страну страсти.
Судя по последующей паузе и сверлящему взгляду, Альгая ждала от Айлы какого-то комментария. Он не нашелся, что сказать, поэтому кивнул с серьезным, понимающим видом. Вдруг вспомнив что-то, Альгая воровато покосилась на дверь.
– Мама, – пояснила она еще тише, показав на дверь пальцем. – Некоторые вещи лучше держать в тайне от родителей.
Айла мысленно прыснул, однако сохранил все то же серьезное выражение. И еще раз понимающе кивнул.
– Мы прожили с моим вторым мужем шесть прекрасных лет… – продолжила Альгая, и ее глаза заволокло теплой дымкой ностальгии. – Пока не настало то утро, когда я проснулась и увидела, что его сон перешел в вечный. Впрочем, учитывая все предшествующее, в ту ночь он умер счастливым.
– Я… я рад за него, – пробормотал Айла, притворяясь, что пьет, чтобы заслонить чашкой выражение лица.
– У вас такие красивые глаза, цвета мха, – вдруг отвлеклась Альгая. – И пухлые губы. Женщинам, наверняка, нравятся. У вас есть девушка?
– Есть.
– Надеюсь, у вас было много подружек до нее.
– После нее, до нее, – брякнул Айла.
– Вы ей изменяете? – нахмурила бровки Альгая. – Хотя чего это я. Я сама жалею, что была слишком уж моралистка. А ведь могла бы прожить куда как более интересную жизнь…
– Я не это имел в виду. Мы с ней встречались в юности, потом расстались, теперь снова вместе.
– Видимо, чем-то она вам запомнилась, – многозначительно резюмировала старушка.
Айле вспомнились соски Морион, твердые, как камушки, под его ладонями, когда он входил в нее сзади. О да.
– Послушайте, Альгая, мы все-таки должны вернуться к теме.
– Какой теме?
– Самоубийство вашего мужа.
– А, этот придурок… Он повесился. Веревкой за шею. Что еще тут скажешь.
– Что этому предшествовало?
– В последние годы жизни его сильно мучил артрит. На стенку лез от боли. Я ему, конечно, сочувствовала, но за все свои страдания он отрывался на мне.
– Каким образом? Он бил вас?
– Нет, на такое он не решался. Я и думала, что раз не бьет, то это все вроде как не в счет. Тогда я еще не знала, что психологическое насилие наносит не меньшие раны. Он начал с придирок, а закончил угрозами. Иногда я уезжала в город, с мамой повидаться, приятельниц навестить. Так он вбил себе в голову, что у меня кто-то есть. Или, может, ему удобно было так думать, чтобы изводить меня с чистой совестью. «Куница, – говорил он мне, – будешь шкодить, я отрежу тебе голову и закопаю ее под одним деревом, а тело под другим».
– Он вас ревновал? – уточнил Айла.
– К каждому столбу, – призналась Альгая с плохо скрытой гордостью.
Учитывая ее уже почтенный возраст на тот период, Айла счел ревность со стороны Брунуса проявлением психических нарушений, возможно, следствием старческой деградации мозга. Однако высказывать свои соображения вслух он не стал.
– А почему «куница»? Что за странное обращение?
– Я не знаю. Куницы считаются изворотливыми, хитрыми животными. Похоже он так намекал, что я обманщица. Когда Брунус был ребенком, мать строго-настрого запрещала ему употреблять бранные слова, да так его выдрессировала, что он и в старости их не произносил. Могла бы и объяснить заодно, что угрожать убить человека, пусть даже в вежливых выражениях, тоже нехорошо. Однажды он так на меня напустился по приезду, что я просто развернулась и бросилась обратно в машину, неважно, куда ехать, лишь бы подальше от него. Вы знаете, я ведь до сих пор вожу машину. И делаю это очень хорошо.
Айла вспомнил длинный список штрафов за парковку – за этот месяц и все предыдущие. Но претензий к тому, как она водила, действительно не было.
– Я ехала три часа, чтобы успокоиться, а потом вышла возле какого-то кафе. Заказала кофе и бублик с коричной посыпкой и начала плакать. Ко мне подошел мужчина и заговорил со мной так участливо, по-доброму. Не он стал моим вторым мужем, но я тогда подумала: а почему я, собственно, должна терпеть старого придурка в мире, где полно нормальных мужчин? К Брунусу я больше не вернулась. Спустя год я уже жила с любовью всей моей жизни. Мы хотели пожениться, но была одна проблемка: официально я все еще состояла в браке с Брунусом. Пришлось мне стиснуть зубы и позвонить убогому.
– И какова была его реакция?
– Как обычно, наговорил кучу гадостей. Потом перезвонил и вдруг такой паинька, такой вежливый. Приезжай, говорит, мы со всем разберемся. Я сказала, что приеду со своим будущим супругом, а в ответ возмущение: «Нет уж, явись одна, а то даже на порог не пущу!» Видимо, он услышал в моем голосе сомнение, потому что начал рассказывать, что у него отобрали лицензию на оружие – проведали, что он втихую зверье в своем заповеднике постреливал. Впрочем, какое ему теперь ружье, ведь руки-то у него от артрита совсем скрючило. Потом добавил, что с работы его выгоняют. Следующую неделю отработает – и все. Плакал. И мне вроде как стало его жаль. Да и, подумала я, что он может мне сделать? Я приехала после полудня. А там… Даже не знаю, что меня больше поразило – что он висит весь синий, или то, до какого состояния он довел дом. В кухне, где он с собой покончил – на холодильнике, стенах – были надписи… оставленные отнюдь не мелом, я вам скажу. Хоть на этом бы остановился, так нет, настрочил еще записочек. Но те хоть карандашом, и на том спасибо.
– Не мелом? – недоверчиво уточнил Айла.
– Дерьмом! – выпалила Альгая. – И ведь сколько расписал! Ну да дерьма в нем было много, уж это я всегда знала!
– Ох, – поморщился Айла. – В чем была суть его сообщений?
– Надписи дерьмом были весьма неразборчивы.
– Я про записки.
– А, про записки… Я плохая, я его предала, я его бросила, несчастного и больного, я, считай, его сама довела до смерти. Во всех одно и то же. Весь год эти писульки строчил, наверное. Он очень постарался, чтобы я почувствовала себя виноватой. На какое-то время у него даже получилось. Думаю, он предпочел бы убить меня. Владей он еще ружьем, так бы и сделал, я уверена. Но без огнестрела он сомневался, что справится, в его-то состоянии. Я была хоть и женщина, но крепкая и здоровая. Так что он решил задеть меня по-другому.
– Вы поделились с полицией своими соображениями?
– А они хотели меня слушать? Приехали, все быстро посмотрели, труп скорой передали, уехали.
– Но оставленные записки, надписи… – в отчетах они не упоминались, Айла был в этом совершенно уверен.
– Надписи я смыла сразу – еще до того, как полицию вызвала. Видите ли, когда твое имя пишут фекалиями, есть в этом что-то невыносимо оскорбительное. Там кафель был везде на кухне, мылось легко, и следа не осталось. Подумав, спрятала и записки. В то время я считала, что своими нападками Брунус меня позорит. Сейчас я понимаю, что позорил он только себя, старый клоун. С полицией я о многом не стала откровенничать, в том числе и про наши нелады – зачем навлекать на себя подозрения. Так и так, пошла прогуляться, вернулась, муж мертвый. Они и не стали меня более расспрашивать, так как по всем признакам он порешил себя самостоятельно. Учли и все его передряги.
– Вы сможете воспроизвести содержание тех записок? Это может оказаться очень важным.
Альгая задумалась.
– Пожалуй, я могла бы просто отдать их вам. Если вы составите официальный акт о передаче и пообещаете больше меня с этим не тревожить.
– Они сохранились? – поразился Айла.
– Конечно, я сохранила их. А вдруг бы все-таки возникли сомнения, что это самоубийство? Что-то мне подсказывало, что с расспросами о старом пердуне ко мне еще придут. Так и получилось. Подождите, я принесу.
– Хорошо. А я пока сбегаю к машине за фотокамерой и официальными бланками.
Альгая вернулась с черным пластиковым пакетом для мусора, замотанным скотчем, и, брезгливо удерживая двумя пальцами, передала его Айле. Айла составил документ, подтверждающий получение, сделал фотографии свертка, затем вскрыл пакет. Быстро просмотрел пару записок, написанных корявым мало разборчивым почерком со строками, уныло сползающими вниз. «Куница! Ты столкнула мою жизнь в помойную яму, Куница!» И далее в таком же духе. Велеречивый мизантропский бред.
– Лучше бы он просто бранился.
– О чем я и говорю.
Сердечно попрощавшись с Альгаей, Айла перешел в прихожую, чтобы надеть свою куртку и обуться. Чувствуя на себе пристальный взгляд старушки, он осведомился:
– Что-то еще?
– У вас большие ступни. И кисти рук. Я слышала, что если размеры этих частей тела превышают средние, то и….
Айла зажмурился на секунду, прячась от чувства неловкости.
– Я не знаю. Я не сравнивал свой с чужими.
– Какая жалость. Осторожнее на дороге. Там опять снег.
