Лин Петрова
Чистовик
*
А через месяц когда лето подошло к концу, с улицы раздался крик:
– Ма – а – а – ма – а – а.
Сердце замерло. Я выбежала.
Димка мчался со всех ног с перекошенным от страха лицом.
В голове помутилось. Смогла лишь онемевшими губами спросить:
– Что….
– Мам, Андрей с обрыва сиганул.
Сердце едва не остановилось, ноги подкосились, и я рухнула на лавку.
– Мамоньки – и – и – и – и – заголосила свекровь.
Сквозь гул в голове доносились слова сына.
– Рука висит, да головой ударился….а достать не можем. Мам! Мам!
– Погоди – наконец я начала приходить в себя.
– Так он живой?!
– Ну да. А вы что подумали?
Живой. Это хорошо.
– Тьфу ты! Я чуть богу душу не отдала. Димка, прибью паразита – свекровь замахнулась на внука, сидя на лавке. Будто смогла бы достать.
Оказалось, что Андрей смастерил себе тарзанку и решил её опробовать, да что – то пошло не так. То ли ветка надломилась, то ли веревка оборвалась. Он сидел, баюкая сломанную руку, с опаской смотря на меня.
– Мам, голова болит.
– Домой вернёмся – другое место болеть будет от ремня. Чего сиганул – то?
Он сморщился и отвернулся от меня.
М – м – м, сдается мне, что его первая любовь уже закончилась, оставив в душе разочарование.
В райцентре к нам вышел парнишка в белом халате.
– Хорошо, что мальчика во время привезли.
Он поднял перед глазами черно – белый снимок, на котором я увидела череп.
– Видите это пятно? Опухоль это.
– Как это?
Я растерянно переводила взгляд на парня, на сына, снимок.
– Голова болит? – спросил парень у сына.
Андрей кивнул.
– Ну вот. Опухоль. Нужно в город ехать – и вышел.
Ехали на автобусе молча, я лишь прижимала к себе сына. Мы точно не знали, что нам предстоит, но понимали, что это страшное слово, предрекает страшное.
В городе к нам вышел пожилой врач. Он покивал головой, посмотрел бумаги и черно – белый снимок, осмотрел и опросил сына, всё время поправляя сползающие с носа очки.
– На снимок – коротко распорядился он и вышел.
Час ожидания растянулся в целую жизнь, пока дверь не распахнулась, и меня не пригласили в кабинет. Медленно, на негнущихся ногах я вошла и присела на край стула, нервно теребя платок в руках.
Врач показал два снимка.
– Видишь?
Я растерянно переводила взгляд со снимка на снимок. А потом отрицательно покачала головой.
Врач указал пальцем сначала на один снимок, затем на второй.
– Нет опухоли.
Я сидела, не шелохнувшись, пытаясь понять его слова. А тот вздохнул, снял очки, принялся протирать их своим же халатом.
– Ошибка это. Отпечаток пальца рентгенолога приняли за опухоль. Мамочка, езжайте домой. Здоров ваш сын. Рука заживет, у молодых кости хорошо срастаются.
Здоров, здоров – билось у меня в голове.
Я с трудом сглотнула густую слюну, медленно встала.
– Спасибо – вот и всё что я смогла сказать в тот момент.
И вышла к сыну. Едва мы оказались на улице, я расплакалась. Закрылась руками от проходивших мимо людей и плакала. Слезы лились ручьём, сквозь пальцы.
– Мам, ты чего, мам?
Сын растерялся и не знал что делать. Видя, что я не успокаиваюсь, сел рядом со мной и тихо спросил.
– Я помру?
Тут я уж пришла в себя. Испугала сына своими слезами.
Принялась утирать слезы.
– Нет, сынок. Здоров ты – шмыгала я носом.
– Так, а чего ты? – он посмотрел на меня.
– Не плакала давно, вот случай и подвернулся. Нужно домой добираться. Может, квасу возьмем? Сбегай сынок возьми две большие кружки – высыпала в ладонь сына мелочи.
И уже в автобусе я обняла сына на плечи и вздохнула:
– Что же ты бедовый такой?
Тот лишь пожал плечами, заглядывая в мои глаза.
– Мам, я теперь осторожнее буду. Чтобы ты больше не плакала.
Я лишь кивнула. Вот так и закончилась первая любовь моего младшего ребёнка.
А через два года….
*
– Тётя Нина – а – а. Беда – а – а. Бегите. Там, – соседский запыхавшийся мальчик лишь указал рукой направление.
Глядя на его перепуганное лицо, сердце пустилось вскачь как бешеное.
– Кто! – только и смогла спросить я.
– Андрей.
Бежала, как никогда в своей жизни. Будто точно знала куда, но ноги сами несли к сыну.
Возле стога сена окровавленный лежал сын в окружении зевак.
Чуть ниже паха зияла открытая рана, из которой хлестала кровь.
Моё сердце едва не остановилось. Разве сегодня???
Дура! Как можно было так забыться?! Если бы я помнила о сегодняшнем дне и оставила его сегодня дома….
– Мам – посеревшими губами прошептал сын – Я случайно, мам.
– Знаю сынок, – смогла прошептать я, рухнув на колени возле сына.
Нужно быстро собраться с мыслями, сейчас не время. На мгновение закрыла глаза.
Подоспевшая следом запыхавшаяся свекровь осела на землю, схватившись за грудь, и принялась раскачиваться. Муж, в попытках объяснить, как все случилось. Он растерянно привалился к стогу и, казалось, что еще мгновение, и он потеряет сознание.
– Я же.. он спрыгнул и прямо на косу. Что делать, Нин? Машину искать?
Я набрала воздуха в легкие и принялась за дело.
– Вань, беги за….
А ведь фельдшерский пункт у нас закрыли в прошлом году.
– …ветеринаром. И капельницы прихватите.
Благо, что его дом был ближним к нам, время не упустится.
– Мама, прекратите оплакивать еще живого человека. И бегите за машиной. И чем быстрее – тем лучше.
Свекровь быстро сгреблась с земли. А ведь она не сможет быстро бежать.
– Димка беги!
Сама сдернула с себя платок, скрутила его в плотный жгут и принялась крепко перематывать ногу выше раны, словно веревкой.
– Это ничего. Я вот сейчас сделаю, и всё пройдет. Ты только не смотри сюда. Слышишь, сынок?
Он попытался улыбнуться посеревшими губами.
– Андрей, смотри на меня. Слышишь? Больно разве?
– Совсем не больно, мам – прошептал он.
Его глаза начали закатываться.
– Сыночек, очнись, родненький. Сына…. – я начала паниковать, видя, что он не реагирует.
Кровь продолжала хлестать. Видно моих сил не хватает, чтобы сильно затянуть. Ведь и мои руки и повязка пропитались кровью сына.
– Нюра, быстро найти небольшую палку. Нужно крепче завязать.
Мой голос прерывался от страха.
– Кто – нибудь помогите – я подняла глаза на толпу.
Вызвался пожилой сосед.
Пока мы затягивали платок, к нам прибежал запыхавшийся ветеринар с Иваном.
Он кинулся к Андрею.
– Жив ли?
– Жив пока.
– Везти нужно. За машиной послали?
– Не довезем. Сам посмотри.
Сын уже дышал редко. И на каждый его судорожный вдох я вздрагивала, словно это его последний вздох.
– Василий Степаныч, кровь срочно перелить нужно. Ты взял капельницу?
Но тот со страхом смотрел на меня, утирая пот.
– Кровь? А где мы кровь возьмем. Погоди – ка, я с животными знаюсь, людей не лечил никогда. Нет, нет, да и поздно уже, Нина Егоровна, сама посмотри.
Не буду смотреть, не буду.
– Миленький – я крепко ухватила его за рукав – Кровь моя будет, у нас с ним одинаковая группа. Ты просто представь, что со скотиной возишься, если совсем невмоготу будет. Родненький, сын ведь он мой, кровинка. Как жить – то буду??? – меня захлестывало отчаяние.
Время уходит. Ведь знала что будет, если он не согласится. Сын от кровопотери умрет.
Я с надеждой заглядывала ему в лицо.
Василий Степаныч часто моргал и мотал головой, пытаясь вырвать из моих цепких рук свою руку.
– И не думай даже! Меня под суд отдадут, ежели случится чего. А оно случится!
– Да уже случилось – едва не стонала я.
– Сын на моих глазах помирает.
И такое отчаяние затопило меня.. хоть криком кричи. Неужели не смогу спасти? А потом вдруг резко стало спокойно, словно из меня все чувства выпустили.
– Тогда иди с богом, Василий Степанович. Ежели сможешь жить после этого, если сможешь спать спокойно, то иди. Да только не отводи глаз, когда попадусь на дороге. Оставь только капельницу мне. За это ведь не посадят? Вот и дай.
И едва система оказалась у меня в руке, уже не обращая на посторонних, обратилась к мужу.
– Вань, тебе придется помочь мне. Одна я не управлюсь.
– Как?! – побелевшими от страха губами произнес муж и отшатнулся.
– Я же не умею.
– И я не умею. Но мы хотя бы попробуем. Нужно кровь мою сыну перелить, осталось мало времени.
Я легла рядом с сыном. Да, страшно было из – за того, что есть возможность это сделать, но мы не знаем, как это сделать.
– Нюра, перевяжи мне здесь руку. Вот так, правильно. Теперь Андрею перевяжи. Вань, посмотри на меня. Тебе нужно собраться. Я не знаю как, но нужно. Каждая минута дорога. Слышишь?
Он судорожно кивнул.
– Нужно сначала эту иглу мне поставить. Это как занозу большую убрать, только наоборот. Помнишь, как Димке убирал? Не забоялся же?
Его руки ходили ходуном. А ведь не сможет. Неужто… – мелькнуло в голове.
– Уйди.
Василий Степанович оттолкнул Ивана, а сам сел рядом со мной.
– В тюрьму вместе пойдём!
– Пойдем, Степаныч. Главное сына спасти.
Появилась надежда, маленькая, но надежда. Мне иглу он сразу воткнул, а вот Андрюшке сразу не смог, только тихо матерился. Но это ничего, пусть ругается, главное чтобы сделал как нужно.
– Есть!
И я судорожно вздохнула и закрыла глаза. Теперь только ждать и молиться.
– А ну открой глаза, – Василий Степанович начал тормошить меня.
– Ишь чего удумала. Сама как?
Я открыла глаза.
– Ничего вроде.
Повернула голову на сына. Он еще был без сознания, но дыхание выровнялось. Да и кожа немного порозовела.
– Степаныч, помогло вроде?
– Помогло.
Я улыбнулась и почувствовала, как закружилась голова, но не скажу пока ничего, пусть еще немного крови сыну перейдет. А уж когда стало невмоготу, я шумно вздохнула, пытаясь прийти в себя.
– Ах ты паразитка такая. Голова кружится, да? И чего молчишь?
Он снял систему.
– Ты лежи пока, в себя приходи. Вон и машина на подходе.
В город повезли нас двоих. А там…
– Знакомые лица.
К нам вышел врач, что в прошлый раз снимки показывал. Увидев сына, он быстро распорядился:
– В операционную. А эту в палату.
Я лежала под капельницей, и внутри меня было такое спокойствие, ведь чувствовала, что с сыном всё будет хорошо. Умудрилась даже поспать, пока не скрипнула дверь. Заглянул доктор, глянул на меня, на капельницу, снова на меня и просто подмигнул. Я улыбнулась. И ведь даже слов не нужно, чтобы понять, что операция прошла хорошо.
А через некоторое время, по пути домой, сын со вздохом спросит у меня:
– Бедовый я у тебя, да?
Я молча обниму его за худенькие плечи, да прижму к себе. Живой. А это самое главное!!!
*
Наша деревня потихоньку «умирала». От процветающей фермы остались лишь полуразрушенное здание, да зияющие оконные проемы.
Молодежь потихоньку перебиралась в город. Закрыли школу, ведь детей мало осталось. А тем, кто остался, приходилось ходить пешком через поле в соседнюю деревню.
Теперь проходя по деревне, всё чаще встречались пустующие дома с закрытыми окнами да заросшим травой двором. Пока что было не так печально, ведь еще работал детский сад, магазин. Да и председатель не спешил покидать свое место.
Но тут Иван мой заговорил.
– Нужно в город перебираться, пока не поздно. На завод звали ребята. Устроюсь, комнату нам выделят. Да и дети под боком учиться будут.
Так – то оно так, да не больно хотелось мне в чужое место ехать жить. Здесь ведь всё родное. Каждый уголок, каждый закуток имеет нашу совместную историю.
Но понимала, что другого пути у нас нет. А сердце так ныло…
– Не поеду я, дети. Чего мне в городе вашем делать? Я в этом доме родилась, здеся и помру. Отец твой, Ваня, здесь похоронен и родители. А вы поезжайте, обо мне не думайте, я ведь в своем доме остаюсь. Здесь и стены родные подсобят.
– Я пока здесь с матерью останусь, Вань. Стареет она, присмотрю за ней. А ты езжай, коли так. Как комнату выделят, тогда и подумаем.
На том и порешили. Муж каждые выходные исправно ездил домой. В хозяйстве мужская рука, ой, как нужна.
А мать действительно сильно сдала. С трудом вставала с постели, да и по дому медленно передвигалась. И как она собиралась одна здесь остаться? Так что я правильное решение приняла.
Иван то поначалу каждые выходные появлялся, а потом раз пропустит, другой. Так ведь и работа на заводе не легкая, а дорога много времени занимает. Пока сюда, потом обратно. Понятное дело.
А я начала за собой замечать, что устаю сильно. Вроде всё как обычно, да только клонит меня в сон, и хоть что со мной делай.
Да только старалась виду матери не показывать, вижу, что и так переживает, что мы в разных домах живём из – за неё.
В один из дней муж приехал не один. В дом вошли двое, муж и женщина какая. Я обрадовалась, кинулась на стол накрывать, мужа встречать. Да только он глянул на гостью, смутился и говорит, что ненадолго мол, по делам к председателю.
Гостья окинула взглядом по сторонам, вежливо кивнула, приветствуя хозяев, и посмотрела на мужа. Тот засуетился, чуть ли не в поклоне указал рукой на дверь.
Свекровь хмыкнула, да смолчала. Ваня пришел затемно, кушать не стал. Лег, отвернулся и уснул. Едва рассвело, его и след простыл. Я осталась в легком недоумении. Нам бы дров поколоть да калитку подправить. Может, в следующий раз найдет время?
И вроде бы и ничего, но стала замечать, что изменился мой Иван. То взгляд отведёт в сторону, чтоб на меня не смотреть. Не обнимет, не прижмет, как раньше. И норовит уехать быстрее, словно за ним черти гонятся. И в город перестал зазывать….
Ужели город так людей меняет?
Одним днём свекровь попросила помочь ей дойти до кухни. Она сидела напротив меня, положив руки на стол.
Мы молчали. Не просто же так она с таким трудом встала с постели. Да и сил разговаривать у меня не было, мне бы сейчас на пару часиков уснуть. Что – то ослабла я совсем. Может, заболела?
– Нин, разве не понимаешь ты..?
Я удивленно посмотрела на неё. Об чём это она? Пожала плечами.
Та вздохнула, помедлила, прежде чем сказать следующее:
– Думаю, женщина есть у Вани в городе. Да и бабы шушукаться начали. Знаешь ведь, на пустом месте говорить не будут. Тама наших, деревенских полно, видно, видели чего.
Сначала хотела возразить. Чего болтают? Им лишь бы языками молоть! Бесстыжие!
А потом словно молнией ударило в грудь. А ведь и вправду… я не хотела признавать это, ведь видела, что изменился он. И запах, его запах изменился. Неродным стал..
Значит…
Я застыла, заледенела внутри.
– Нин, ты чего, Нин? – до меня, сквозь туман в голове, доносился голос свекрови.
– Ничего. Я спать – только и смогла произнести. Схватилась за стол, чтобы не упасть, встала.
Мне бы только до кровати дойти, лишь бы не свалиться.
Я провалилась в тревожный сон. Просыпаться не хотелось, ведь наяву снова будет больно, там будет предательство.
Чувствовала прикосновение холода ко лбу, как поили водой, чувствовала, и снова проваливалась то ли в сон, то ли в беспамятство.
Но приходить в себя пришлось. Хозяйство заброшено, свекровь без моей помощи не управится, Андрюшка бесхозный бегает. Помирать нам теперь, что – ли?!
Очнувшись, почувствовала странное чувство. Вроде голод, ведь желудок сжался внутри. Сын поставил передо мной тарелку супа.
– Кто готовил?
– Я. Мам, может, в больницу поедем?
Я посмотрела на него. А ведь страшно ему за меня, вон глаза какие стали, как у побитой собаки.
– Поеду. По хозяйству управлюсь, и поеду.
Я скребла, мыла, снова скребла.
Но мысли некуда было девать. И обиду некуда было девать.
Столько лет бок о бок, столько невзгод вынесли вместе. Детей растили, на ноги поставили. Ведь много лет. А теперь просто вырезать эти годы и выбросить? Ради чего? Ради кого?
Теперь я стала ненужной, нежеланной. Да, я изменилась, теперь я не молодая девушка с тонкой талией. Но ведь мы менялись вместе за эти годы. А теперь выкинул из своей жизни как ненужную вещь. Заменил другой, новой. Предатель!!
Брошенная, ненужная – билось у меня в голове.
Появилось ощущение, что вышла в чистое поле, и в какую сторону идти не знаю. И опереться в этом поле не на что, случись чего.
Приближались выходные. Я собрала в старый чемодан остатки его вещей. Поставила их возле порога.
И с замиранием сердца ждала. И наконец, день настал. Завидев, что он идет, села за стол, положив руки на него, и сжала пальцы от волнения. Он вошел на порог и остановился, увидев чемодан. Смотрел на него молча, потом просто взял его, развернулся и ушёл.
