– Ничего. Ничего непоправимого не произошло. Извиняться придется долго, но Ханся тебя простит. Только избавься от этой Дины под любым предлогом.
В то время Лейла на кухне с жаром напутствовала подругу.
– Ты – богиня, Ханся. Такое, как тебе, единицам дается. Для Артёма ты – вершина всего. И не смей себя сравнивать ни с какими непонятными девицами. А если одна из них к нему хотя бы подойдет, метни в нее молнию или врежь в бубен…
Прошло полчаса.
Бьорн был доволен, как сто индийских слонов, и, стоя у кроватки, с нежностью взирал на спящую дочку. Такая маленькая. В Ляльку пошла: глазки черненькие, очаровательные бровки и мягкие темные волосики. Он перенес ее из другой комнаты обратно в спальню, чтобы она была рядом с его выздоровевшей головой.
Лейла расположилась на диване, Ханна молчала, глядя на девочку, губы ее периодически озаряла нежная улыбка, а потом глаза увлажнялись.
Раздался долгожданный звонок в дверь.
– Иди в ту комнату, Ханся. Я провожу Артёма, поговорите там. Если все будет нормально, оставайтесь на ночь. Там есть комплект постельного белья в шкафу, – Лялька встала.
– Я не уверена, что пойду на это…
– Посмотришь, как все повернется. Если не договоритесь, оставайся ты, а он пусть едет домой.
Бьорну показалось, что взгляд Ляльки чересчур уж свирепо пресек его благодушно подтрунивающую улыбку. Он потупился в кроватку.
Через несколько очень долгих минут Артём кинулся к своей подруге, сидящей на тахте.
– Ханна, я клянусь тебе, ничего у меня с ней не было!..
– Почему же она утверждает, что ждала тебя на бутылку вина?
– Какую еще бутылку?.. Я первый раз об этом слышу!
– Она подошла ко мне и «по-дружески» поделилась, каким изумительным любовником ты был.
– Она так сказала? – увидев, что Ханна готова закончить их отношения прямо сейчас, он торопливо заговорил. – Послушай, я ничего об этом не знаю!.. Она, видимо, вознамерилась куда-то меня позвать. Но я бы не пошел ни за что! Я и в мыслях подобного не имел.
Ханна молчала.
– Ханся… Прости меня… Я исключил ее из программы, позвонил и рассказал о нас. Сказал, что она не может больше участвовать в исследованиях, так как это конфликт интересов.
– Ты хоть представляешь, что будет, если она подаст на нас жалобу в комитет по этике?! Что она для них напридумывает?! – щеки Ханны вспыхнули совсем иным пламенем. Теперь она негодовала за то, что он поставил под угрозу их совместный проект.
– Не подаст.
– Откуда ты знаешь?!.. Если она с цепи сорвется после твоей исповеди?!.. Да она уже сорвалась: с ума сходит по тебе!..
Артём сел рядом с ней и порывисто схватил дрожащие руки.
– За что ты так со мной?.. – воскликнула она, рыдая.
– Ханся, прости меня, – снова повторил он. – Ты знаешь меня теперь: я по жизни мямля, волевые решения мне всегда с трудом давались. На протяжении долгих лет я капитулировал перед трудностями. Вот допрыгался. Расстроил тебя так… что могу потерять.
В другой комнате Бьорн поднялся на локте, лежа в кровати с женой.
– Интересно, они уже занялись этим?.. Что-то тихо слишком.
– Какое твое дело? Спи, – ответила Лялька.
– Звукоизоляция неплохая, но не настолько… Конечно, Ханна не идеал, но уж точно лучше этой Динки.
– Тише! Услышат еще.
– Не услышат.
– Ты говорил, что Артём большего и пожелать не может!..
– Ну да. Но по мне она слишком чопорная. Не в моем вкусе. Рассчитает, как школьника… Заставит уроки сначала учить.
– Я смотрю, ты сегодня решил показать все свои качества, отделяющие тебя от идеала!
– Ну, я ж свое мнение говорю…
Тем временем Артём продолжал:
– Возможно, мне льстило несколько, что она назвала меня хорошим после того, как бросила и растоптала. Я не должен был вообще допускать ее близко… Ты не заслужила этого. Если ты простишь меня, я обещаю, что буду самым внимательным, самым лучшим парнем для тебя… И за все, что ты делаешь, я буду вечно благодарить тебя, потому что без тебя я ни за что бы этого не добился…
Ханна слушала и в мозгу ее прорезывалось лишь одно воспоминание. О том, как безвольный парень прошел через реки крови, несколько преступлений и суд, чтобы она могла сидеть рядом с ним. А до этого столь же бесстрашно он спасал Лейлу, которая даже не была его девушкой…
Иногда любовь требует от нас переступить через самые сильные обиды. Именно требует. Потому что иначе она уйдет. И если обида не была вызвана предательством, почему же нужно было выбрать ее, а не любовь?..
Ханна все еще со слезами обняла Артёма.
– Ты не безвольный, – прошептала она. – Просто… я бы все отдала, чтобы быть для тебя такой же привлекательной, как она…
– Да что такое, – Бьорн встал с постели на плач дочери.
– Это от твоих сомнительных рассуждений она проснулась – ты ее и успокаивай, – Лялька повернулась на другой бок.
– Ты о чем это? – Артём вытаращил глаза. – С чего это она для меня привлекательная? Может, и была когда-то…
– Я не о том. Если уж на чистоту, это хоть и унижает… Я понимаю, что того, что у меня есть, для мужчины недостаточно…
– Ханся, ты извини, но большего бреда я в жизни не слышал. О чем ты вообще говоришь?..
– Ты понял, о чем я. «Небожительница» вряд ли может вызвать настоящее влечение.
Артём пару раз моргнул, воспринимая ее идею.
– Хочешь честно?.. Я с первого взгляда на тебя перестал здраво мыслить. И вовсе не от жажды духовной близости. Надо мной шутили, чтоб я еще одну таблетку принял. А когда я в следственном изоляторе сидел, так уж не буду говорить тебе, какие сны отвлекали меня от мыслей о Боге и пожизненном…
– Почему ты никогда об этом не говорил?
– Вроде девушкам не принято такое говорить…
Но Ханне эти слова были нужны больше всего на свете. Она объяла его руками и начала жарко целовать.
– Надеюсь, у тебя в голове было хотя бы нечто подобное, – произнес Артём, фактически пробормотал.
– Могу сказать, что такие мысли начали преследовать меня гораздо раньше моего выздоровления.
– Скорее бы они уже родили пару штук, чтобы она больше от него никуда не убегала, – изрек Бьорн.
– Вот так логика… – произнесла Ляля сонно. – Ты так волнуешься за их счастье?..
– Конечно. Они наши друзья. И, если Артём не одинок, у меня и повода нет для беспокойства о ваших теплых отношениях.
– Иди ж сюда, мой Отелло. Положи пока Ольгу между нами… Вот так…
– Я обязательно рожу тебе детей, обязательно, – пообещала Ханна. – Ну… если Бог даст, конечно… Просто дай хоть немного разобраться с проектом… У нас буквально одни энтузиасты работают. Пока мы не получили поддержки от государства, ни квартир приличных, ничего прочного не можем предложить.
– Хорошо, я понял тебя, – ответил Артём. – Я, наверное, слишком давил. Ведь решение должно быть совместным, да и вынашивать тебе…
– Ты должен мне поверить, что я правда этого хочу так же, как ты…
– Почему бы нам не пожениться просто для себя?.. Что, обязательно ради детей это делать?..
Ханна улыбнулась в ответ.
– Аллилуйя, – прошептал Бьорн, видя, что дочь наконец сладко засопела.
Ляля приложила палец к губам и аккуратно взяла ее на руки, чтобы перенести в кроватку.
Ночь – время раздумий. Время, которое нельзя отложить до утра.
Дима сидел один в квартире напротив пустых люлек для младенцев и пытался осмыслить свою жизнь. Он легко мог бы снова взяться за бокал, но организм словно отверг пагубную привычку.
Впервые мысли его окутали все, что происходило с ним за последние годы. Полетели в санаторий для больных, проникли вглубь него самого.
Кем он был? Для Кати, для Адель?..
Добрый Дима, обожавший детей. Спившийся от любви к разнузданной богине, спасавшийся в объятьях настоящей дружбы, которую так легко предал.
Был ли он действительно когда-то добрым? Любил ли он на самом деле кого-то, кроме себя, да даже себя смог ли он полюбить?..
Вихрь Адель, дававший все в этой жизни, на деле оставлял ему лишь моменты псевдосчастья, когда в ней замолкала социопатка и начинал говорить тихий доверительный голос. Когда он тащил ее из ванны мокрую на руках в постель и воображал самым близким на свете человеком, когда кружила голову неистовая страсть, которую она дарила всем без разбора… Когда он играл с ее детьми…
Добрый? Мягкий. Слишком мягкий, чтобы иметь хоть какую-то стойкость. Пластилин, из которого лепили все, что хотели. Такой любят детишки. Конечно, ведь он сам так и не повзрослел.
Вернее, только начал. Не успел. Уезжая от Адель после дней недострасти, слез и жалобных взглядов, он уже понимал, что ей нужен не такой человек. Твердый, спокойный, готовый помогать во всем, лечить. И ничего не требовать взамен, если она вдруг сделается хоть немного прежней. Он таким не был. Он ощущал огромную усталость.
Мечты, клятвы, не нужные ни ей, ни ему… Если бы он мог понять это раньше… Но где в нем были силы для сопротивления ей… воспоминаниям о ней?..
Метания. Вот во что превратилась его жизнь, когда Адель отпустила его от себя, как собаку с поводка… Он разрушил себя окончательно, едва Катя ослабила бдительность.
Он наобещал слишком много. Героиней его романа могла стать сейчас только бутылка.
Мог ли он себя уважать?.. Мог ли он вообще на что-то опереться?..
Ночь. Она соблазняла и ласкала мыслями о мести. Атрофировала чувства, оставляя лишь злорадство и мечты о покорении высочайших должностей.
Почему нет? Недостаточно ли жестоко с ней обошлись, чтобы Катя не хотела этого?..
Она стояла в чужом номере, едва запахнув халат и смотрела на ночной город, на огни домов и петли скоростных дорог.
Ее ухажер, достаточно хорошего социального положения, в достаточной мере старше нее, уже спал спокойным сном того, кто завтра вернется к иллюзии счастливой семейной жизни.
А может быть, в незнании и было истинное счастье?..
Что за бред?.. Катя встряхнула темными распущенными волосами. В отличие от Димы она была пьяна, но алкоголь отказывался брать ее разум в плен.
Вот она уже сделала первый шаг в неизвестность. Первую грязь ощутила голой ногой. Первый звонок прозвенел на пути в «зал славы» имени Адель…
Она любила… Любовь проходит… Любовь прошла.
Она ответит взаимностью… Наконец…
Под утро даже самый решительный взгляд недавно родившей женщины потерял свою силу. Катя возвратилась домой и обнаружила Диму в той же позе, что оставила. Но, завидев ее, с дивана он вдруг опустился на колени.
– Я не могу просить прощения…
– Не можешь, и не хочу слушать, – прервала Катя. – Заткнись, заткни свой рот!!!
Раскричалась, как настоящая психопатка. И утонули его заготовленные просьбы о помиловании той, что уже едва существовала, и признания в том, что он недостоин ничего в этой жизни, и прочее, и прочее.
Дима даже не понял, испугался ли он в этот момент своей жены, которую теперь не мог узнать.
– Я изменила тебе сегодня, – проговорила она уже ровным тоном, глядя в стену. – Это мерзко. Твоя измена не оправдывает меня. Тем более что я знала, что и он женатый человек. Я поступила отвратительно и раскаиваюсь перед тобой и Богом. Я стояла полночи у окна, я, наверное, даже схвачу воспаление легких, оттого что постоянно открывала его, чтобы подышать в пьяном воздухе хоть каким-то кислородом… Я не знаю, смогу ли я простить тебя или ее, или еще кого-то. Вообще не знаю, что такое прощение. Зато я теперь знаю, что значит упасть в болото. И я не хочу. Я признавалась тебе в любви под дождем. Тебе будет смешно: но ведь ты был у меня первым. Были потом и другие… Но никогда, когда мы поженились. Я любила наших детей, пока они не родились, как я могу не любить их сейчас?.. Как я могла их оставить сейчас с чужими людьми?.. Я буду вечно любить их и тот момент, когда мне подарил их человек, которого я любила. Никогда… слышишь, никогда тот, кто действительно любил, не поступит так ужасно, как я тебе вчера наобещала. Я разведусь с тобой, возможно. Может быть, позже. А может быть, и нет… Я не знаю. Вероятно, я никогда больше не полюблю мужчину. Но я точно знаю, что не причиню вреда ни тебе, ни Адель. Мне не нужно твое «спасибо»… Я не знала тебя, а теперь знаю еще меньше… Я знаю только, что сегодня же заберу детей домой, что найму домашнюю няню. Может, разрешу тебе подойти к ним, если ты будешь трезвый. Может, отправлю тебя на реабилитацию, если снова пьян, или на все четыре стороны… Я буду председателем региона. Я просмотрю все проекты свои и Адель. Выберу самые достойные и буду жить так, как я жила: на своем месте, для нашего населения, для моих (или наших?) детей. Это все… Все… А сейчас… Я нужна детям.
Памятная свадебная фотография была сделана через пять месяцев. На ней Артём обнимает, пожалуй, самую прекрасную невесту на свете в белом платье. Слева от них друзья Лейла и Бьорн, радостные. У Ляльки снова виден небольшой животик.
– Ты же говорила: ни за что и никогда на эти муки больше не пойдешь, – удивился Артём ее положению.
– Да, говорила, – смеясь, отвечала Ляля.
Справа – родители Ханны. Строгая мама, безоблачно довольный отец.
Сакрально светятся глаза Артёма, а Ханна пылает солнцем. Вокруг природа Центрального парка, расходятся бесчисленные дорожки, обсаженные деревьями. И ясный день словно возвещает, что история будет иметь длинное-длинное продолжение.
Проверяя все проекты региона за время главенства Адель, Катя помечала те, что были действительно необходимы, росчерком отдавала распоряжение закрыть секреты, которые должны были кануть в вечность, и открыть то, что должно принадлежать всем.
Спокойствие пришло в ее душу. Пусть оно продлится хотя бы день, но сейчас она чувствовала мир и безопасность. И скучала по своим младенцам. По сыну, столь похожему на Диму, по дочке, которая, наверняка, будет красивее и умнее нее. А главное – счастливее…
Среди всех проектов Катя нашла и тот, что был связан с общением со сверхлюдьми и клонированием неудавшегося пятого ребенка Адель. Удивительно, Катю не смогло поразить даже это. Она вычеркивала антинаучные, натянутые мысли о создании сверхсущества. Но вот взгляд ее остановился на фактах, подтверждающих, что контакт с невидимым миром все же имел место.
Действительно ли это были факты, а не домыслы?.. То, чему она была свидетельницей, подсказывало ей, что за этой странной историей скрывается таинственная сила.
Подумав еще раз, Катя поставила электронную галочку за продолжение и расширение проекта по изучению мира, что был намного более продвинутым, чем существующий. Но был ли он добрым? Или же люди видели только часть мира, скрывающегося от них в другом измерении?..