Лидия Луковцева
Не от стыда краснеет золото
Только у вора спрашивают, откуда эта вещь
Людмила Петровна спала, сидя на низеньком пуфике и привалившись головой к стене. На расстоянии ее вытянутой руки стоял стул. На стуле были разложены в строгом порядке различные предметы, в прошлом самого разного предназначения. Сейчас они использовались Люсей в качестве оружия.
Здесь имелись: деревянная сувенирная расписная ложка, помятая алюминиевая кружка без ручки, гибрид шлепанца с калошей – без задника, но на литой резиновой подошве. Хорошее средство самозащиты, между прочим. Если огреть такой тапочкой какого-нибудь злоумышленника по голове, легкое сотрясение мозга гарантированно.
Еще на стуле разместились деревянный молоточек для отбивки мяса и плотницкий железный, с деревянной ручкой, минерал мутно-голубого цвета – размером с хороший мужской кулак. Когда-то Люсе подарил его экс-супруг Толик на счастье, представив как обломок лунного камня.
«Подари мне лунный камень – талисман моей любви», песенка тогда звучала изо всех открытых окон. Теперь, когда любовь прошла, завяли помидоры, Люся сочла, что не будет кощунством использовать талисман по другому назначению, более практичному. Рассуждая логически, ее можно было понять: со своими прямыми обязанностями талисман не справился, любовь не сберег. Чего ж добру пропадать?
Под полом заскреблась мышь. Люся встрепенулась и пошарила рукой по стулу. Электронные часы на комоде были с подсветкой, и даже при закрытых ставнях в комнате не царила кромешная тьма, но Люся уже и на ощупь знала, где что у нее лежит. Порядок в своем хозяйстве она поддерживала образцовый.
Поколебавшись какое-то мгновение, Люся остановила выбор на алюминиевой кружке, взяла ее и шарахнула по стенке. Мышь, по идее, должна была уж если не окочуриться с перепугу, то хотя бы упасть в обморок, отключиться.
В обмороке мышка пребывала недолго. Пяти минут не прошло, как ее скрежет зубовный возобновился. Тогда Люся взяла ложку и пару минут самозабвенно дубасила в стену. Ложка произвела должный эффект, наступила благословенная тишина.
Бедная женщина, основываясь на предыдущем опыте, понимала, что это временная передышка, но все же ею воспользовалась. Прислонившись головой к холодной стене и подложив диванную подушечку, чтоб не застудить ухо, почти мгновенно провалилась в сон. А ведь раньше она не верила, что часовые могут спать стоя и с открытыми глазами!
Прошло, может быть, чуть больше пяти минут, и мышка продолжила свой поздний ужин. Люся знала, что он продлится как минимум час. Иногда мышиная ночная трапеза длилась и два часа, она была обжорой и гурманом, эта мышь. Но надежда умирает последней, и Люся использовала минуты тишины, а вернее, объявленное перемирие, чтобы покемарить.
Когда их «военные действия» только начинались, Люся пару раз за ночь швыряла в стену тапки, стоявшие возле кровати, в чем достигла необычайной ловкости. Потом одной пары тапок оказалось недостаточно, и она притащила к кровати еще две пары гостевых. Потом – еще и тапки сына, сорок пятого размера. Ее сын жил в соседнем городе, но навещал мать нечасто. Однако жил в уверенности, что его тапки всегда ждут его, и никто другой в них шлепать не будет.
Непосвященные в причины и характер боевых действий гости, глядя на шеренгу выстроившихся возле кровати тапок разных размеров и расцветки, смотрели на хозяйку с соболезнованием. У тетки явно ехала крыша и наблюдались проявления тапочного фетишизма.
Как во всякой войне, оружие модифицировалось, и Люсин арсенал со временем значительно пополнился.
На сей раз Люся выбрала тапок с литой резиновой подошвой и молотила им в стену с равномерными паузами, сопровождая всеми мыслимыми и немыслимыми проклятиями, какие только может придумать пожилая женщина. Мышка заслушалась этим речитативом и примолкла, а Люся опять задремала. Минут на десять-пятнадцать. И только когда Люся, в бешенстве, схватила железный молоток и стала бухать им в пол без передышки, незнамо сколько (она досчитала до ста, а потом сбилась), мышь угомонилась.
Когда Мила не так давно упомянула легендарную мышку и обвинила Ксюню в лодырничестве, она и сама в душе сознавала, что не совсем справедлива к Ксюне. Люсина любимица смолоду была знатной мышеловкой, и Люся едва не плакала по утрам, сгребая в совок трупик-другой задушенных мышей.
Ксюня таскала их с завидной регулярностью и выкладывала на крыльце, из тщеславия, похваляясь перед хозяйкой удачной охотой. Добычу свою она в пищу не употребляла, ее и так неплохо кормили. Играть с ней – тоже не играла, не девочка уже.
В общем, если бы в подполе у Люси поселилась обычная плебейская серая мышь, то за год с небольшим, в течение которого она там обитала, Ксюня непременно бы ее изловила, рано или поздно. Нормальные мыши ведь выходят же на божий свет!
К тому же у Люси по всему дому в укромных местах, недосягаемых для Ксюни, были разложены разные ловушки, клеевые и с отравой. Время от времени в них кто-то попадался. Люся, было, поспав в тишине пару ночей, начинала праздновать победу, но в следующую ночь выяснялось, что она рано торжествует – выносящий мозг скрип раздавался среди ночи опять.
У подруг по поводу мышки возникали разные версии. Романтик-Мила, к примеру, соглашалась с тем, что мышь-таки непростая.
– Это королева мышей! – утверждала она.
– А почему эта королева облюбовала не соседский амбар, а мой пустой плебейский подпол? Что в нем королевского?
– Ну… – затруднялась Мила, – у него хорошая мышиная аура… Ну, то есть, микроклимат подходящий.
Зоя предполагала, что королева – не королева, но мышь очень старая, мудрая, хорошо пожившая и много повидавшая, потому и неуловимая.
Лида Херсонская – непонятно, всерьез или с издевкой – выдвигала вообще фантастическую версию.
– Вот ведь уже никто не спорит, что инопланетяне воруют землян, вставляют им чипы и возвращают, чтобы потом по радио ими управлять. Почему они не могут проделывать это с животными? Почему они не могут отловить мышь и чипировать?
– Вроде Ноева ковчега?
– Ага, и запустить ее в наш с тобой подпол, чтобы мне спать не давать! Такова суть их эксперимента!
У самой Люси тоже родилась версия, но была она не столько фантастична, сколько безумна. Люся предпочитала ее не озвучивать, чтоб подруги не усомнились в ее, Люсином, психическом здоровье. Ей иногда мнилось, что это нынешняя жена ее Толика, Нина, чипировала мышку и подбросила Люсе в подпол. Чтобы эта сволочь подгрызла опорные балки, и крыша свалилась Люсе на голову. Иначе что она там может грызть второй год, практически без перерыва?
Но с чего бы это Нине заниматься такой ерундой? Знавшие Нину люди говорили Люсе не раз, что она здравомыслящая и во всех отношениях положительная женщина. Да и Люся не делала никаких поползновений возвратить бывшего мужа. После его измены прошлое перечеркнула, пережила случившееся и выжила. Сколько воды утекло с тех пор!
Вот только почему-то в последнее время она стала вспоминать Толика по самым разным поводам. Иногда и без повода – вдруг как кольнет что-то. Старость, – вздыхала Люся, – перебираю прожитое, к смерти готовлюсь.
Самым странным было то, что мышь грызла в углу именно под Люсиной половиной дома, а на Лидину не покушалась. Лида клялась, что, когда Люся на ночном дежурстве, мыши вообще не слышно. Конечно, совсем уж полагаться на слова Лиды нельзя, она и в остальные ночи ее не слышит, а просыпается только от Люсиной какофонии. Когда Лида уехала с Бурлаковым к месту его нового назначения, мышка-мучительница вроде тоже куда-то исчезла. Не было ее довольно долго, и Люся поверила в чудо – что Ксюня ее таки изловила или она от тоски по Лиде ушла, куда глаза глядят. Увы, счастье длилось так недолго…
Утром Люся встала позже обычного, не выспавшейся, в дурном настроении, и когда к ней ввалились ее дорогие подруги, взбудораженные и взвинченные, не сразу проникла в суть того, что они ей рассказали.
Зоя Васильевна и Людмила Ивановна решили «причепуриться», то есть навести красоту перед предстоящим событием: поездкой в Пороховое на серебряный юбилей Нади и Васи. Людмила Петровна и в этот раз не изменила себе и отказалась от похода в парикмахерскую.
– Вот еще, тратить время на глупости! Краше, чем есть, не стану. И моложе – тоже! Да я и стриглась совсем недавно.
В парикмахерскую Люся ходила один раз в два месяца, с единственной целью – постричься.
– Да не в парикмахерскую! Ведь нас Анжела пригласила в свой салон красоты! – искушала Мила.
– Ну, допустим, пригласила-то она только Зайку. А ты просто примазалась. А тут еще и я – здравствуйте, пожалуйста! Еще один довесок.
– При чем тут довесок? Ей что, деньги лишние? – убеждала Зоя.
– Может, нас там вообще бесплатно обслужат! – мечтала Мила. – За то, что Зайка была ей моральной опорой!
– Ну… может быть… – Зоя Васильевна была в этом не слишком уверена.
Салон красоты «Ангел» представлял собой помещение из двух комнат, расположенное на первом этаже обычной артюховской пятиэтажки. Вход в него был не со стороны подъездов, а, как водится, пробит в фасадной стене.
Раньше это была стандартная квартира-двушка. Теперь в одной комнате – той, что побольше площадью, – стригли, брили, завивали-красили три мастерицы. Судя по развешанным на стенах дипломам, они носили почетное звание мастеров-универсалов.
В комнате поменьше стояли два столика с маникюрными прибамбасами. Еще была ширма, раскрашенная в японском стиле, за ней делали педикюр. В бывшей кухне размещался то ли кабинет Анжелы, то ли бытовка, то ли кладовка, а может, кухня выполняла все эти три функции.
Один столик в маникюрном зале пустовал, за другим над руками молодой, хорошо одетой женщины трудилась девчушка-стройняшка. Она ненавязчиво демонстрировала потенциальным клиенткам свои умопомрачительной длины ногти, в качестве бесплатной рекламы и как знак собственного профессионализма. Каждый ноготь был окрашен в разный цвет, а в центре располагался какой-нибудь цветок, тоже все разные. Десять цветков. По ботанике у девчушки в школе была пятерка.
У Зои Васильевны тут же возник вопрос, который так и остался невысказанным. Вернее, даже два. Если это очаровательное существо замужем, как она умудряется вести хозяйство? И сколько требуется времени на создание подобных шедевров? Ведь тут налицо – полет творческой мысли, фантазия художника, а не мазня ремесленника.
Сказать, что в салоне красоты «Ангел» от клиентов отбоя не было, значило бы погрешить против истины. В одном кресле над цветастенькой веселенькой накидкой торчала мужская голова, словно голова профессора Доуэля. Над ней порхала ножницами и жонглировала расческой дебелая блондинка. Остальные две мастерицы наблюдали за процессом стрижки с крайне критическим выражением на лицах. Если Доуэль в следующий свой визит попадет в руки одной из них, она непременно задаст ему любимый традиционный вопрос всех ревнивых парикмахеров: «И где это вас так оболванили?»
Анжела встретила Зою любезно, Миле, представленной как подруга, кивнула покровительственно, по-королевски. Тут уж смутилась даже непробиваемая Мила: нет, в эти салоны лучше не ходить, подумала она. Лучше ходить в родимые парикмахерские. Там тебя хоть человеком считают.
– Полина, это мои знакомые! – сказала Анжела девчушке с художественными ногтями. – Сделай, как себе бы сделала.
– Хорошо, Анжела Ивановна!
– Нет! – испугалась Зоя Васильевна. – Не надо как себе! Нам просто маникюр.
– Понятное дело! – отмахнулась юная мастерица. – Анжела Ивановна имела в виду – сделать по высшему разряду.
Мила опустила руки в ванночку с раствором, а Зое Полина залепила глаза ваткой и накрасила ресницы и брови.
– У меня дела, – извинилась Анжела, – мне нужно ненадолго отъехать.
И отъехала. Тут в салон вошел еще клиент, в зал, где стричься-бриться. У Зои глаза были залеплены, а Мила сидела спиной и, естественно, не могла видеть, кто именно вошел. Но вместо рабочей тишины в том зале вдруг началось бурное обсуждение какой-то проблемы.
– Я на минутку! – сказала Полина и шмыгнула туда же.
Вскоре она вернулась. Ну как Мила могла удержаться от вопроса!
– Что там? – спросила она?
– Какая-то тетка старинные монеты предлагает купить. Говорит, дед умер, всю жизнь коллекционировал. Ей коллекция ни к чему, ей деньги нужны, а продавать целиком – хлопотно, она в этом деле ничего не понимает. Обманут, и времени много займет. Вот она и носит по учреждениям.
– Девушка, да лохотрон явный! Кидалово! – со знанием дела квалифицировала Мила. – Обманут ее, как же!
– Да нет, она со своим ноутбуком пришла, на сайте показала эти монеты, там и стоимость их указана.
– Так она вам картинки показала, а монеты вполне могут быть поддельными! Вот мы недавно были в Сарай-Бату…
– Мила!.. – ахнула тут Зоя.
Мила ее поняла слёту и, выдернув руки из ванночки, помчалась в другой зал. Тетка с коллекцией услышала Милкин топот и повернулась к потенциальной покупательнице, сияя ослепительной улыбкой торговки, впаривающей сомнительный товар покупателю-лоху. Мила протянула к ней мокрую лапку:
– А мне можно посмотреть?
Тут произошло что-то непонятное: улыбка сползла с теткиного лица, буквально слиняла. Тетка грубо выхватила из руки одной из мастериц монетку, которую та рассматривала, швырнула ее в свою объемистую сумку, почти такую, как у Зои, и сгребла со столика салфетку, на которой было разложено для демонстрации еще несколько монет. Салфетку она тоже зашвырнула в сумку, не особо церемонясь с наследием любимого дедушки. В ней явно не бродили дедушкины нумизматические гены.
– Не хотите – не надо! Уговаривать не буду. Дорого им! – сварливо сказала тетка и направилась к выходу.
– Чего это она, с дуба рухнула?! – изумилась мастерица. – Еще и не поторговались!
– Как с цепи сорвалась! – согласилась вторая.
– Чем это вы так ее напугали? – заинтересовалась третья, приводившая в порядок голову профессора Доуэля.
Ошеломленная Мила вышла из ступора и понеслась к выходу. По тротуару шагали люди, но тетки не наблюдалось. Как сквозь землю провалилась.
– Хотела ей сказать пару ласковых! – объяснила Мила.
– А как она выглядела? – спросила Люся.
– Да самая обычная тетка! Ростом с меня, может, пониже. Но толстая! – тут в ее характеристике прозвучала гамма звуковых оттенков: и высокомерие, и снисходительность, и жалостливое презрение.
Саму Милу, при всех ее крупных статях, толстой мог обозвать только человек, которому она была резко антипатична. И только с единственной целью – побольнее ужалить.
– Юбка до пят, из марлевки, сто лет уже такие не носят. Соломенная шляпа, солома там, конечно, и не ночевала, синтетика. Из-под шляпы – темные волосы, каре, вроде бы. Лица не разглядела, очки черные в пол-лица, даже в помещении не сняла. Ярко-красная помада. Ну вот только ротик – как у Джулии Робертс. Всё!
– А чего, собственно, вы так переполошились из-за этой тетки?
– Да не из-за тетки! Из-за монет.
– Мы с этим Сараем да с кладами скоро уже с ума сходить начнем. Везде монеты, монеты, монеты!..
– Теперь уже другой вопрос: почему она так прореагировала на Милкино появление?
– Прямо припадочная какая-то!
– Может, вы с ней все-таки знакомы?
– Да что ты, ей богу! Я бы узнала.
– Тем более странно! На милицейского работника ты никак не тянешь…
– Ну а монет ты так и не разглядела?
– Конечно, нет!
– Допустим, монеты из Сарая. Подделка или настоящие?..
– Допустим! Если подделка, то все становится более-менее понятным. Она и так настороже, а тут ты несешься, как танк. Просто нервы не выдержали.
– А если настоящие? Если они из того клада, что мы нашли?
– Тогда они расползаются, как тараканы.
– Есть и еще вариант: где-то имеется другой клад.
– А та шкатулка, что у нас в музее отрыли, – это уже третий? Но Никита сказал, что на той глубине, где в траншее нашли нашу шкатулку, она быть не могла, слишком мелко. «Биржевики» же не копали до культурных слоев.
– Так что же, ее сначала зарыли специально, чтоб потом откопать? Но это же безумие какое-то! «Бриллиантовая рука»!
– И почему именно у нас в музее, именно в Артюховске, а не в другом городе или в том же Пороховом?
– И почему тетка объявилась в Артюховске, чтобы монеты продавать?
– Ну, этого мы не знаем, может, она не только в Артюховске успела побывать.
– В Пороховом нельзя, слишком близко от раскопок.
– И вполне вероятно, что это все провернул житель Порохового, чтоб подальше след увести.
– Тогда понятно, почему шкатулка – новодел, а монеты настоящие.
– Почему?
– Этому товарищу просто надо было выиграть время. Пока в Артюховске разберутся, что настоящее, а что нет! Экспертизы, то, сё. А в Пороховом – археологи рядом, специалисты. Вон, Шпигалев сходу определил.
Дамы задумались.
– И все-таки, что бы это значило – «из раскопа»? Может, монеты у него украли, из найденных ими? Помните, я рассказывала, в газете читала про две шкатулки?
– Тогда бы крали со шкатулкой!
– А если нельзя было? А несколько монет – можно!
– Тогда это кто-то из своих, шпигалевских. Потому он и мечется, Никита же сказал, что тень на него падает.
– Нет, не может быть! Археологи – бессребреники, это же их работа!
– Ой-ё-ёй! Как будто в банках банковские работники не воруют! Каждый день в новостях, мы же телевизор смотрим!
– А потом, они же наверняка давным-давно эти шкатулки сдали, куда положено, да по описи, да все пересчитали до монетки! Как-то там у них же все это делается!
– Может, новые откопали? В прессу же не всё попадает!
– Ага, каждый день – по шкатулке! Будет вам.
– Девочки, – задумчиво сказала Люся, – мы удалились в сторону. Если шкатулку в нашем музее закопали, для того, чтобы её нашли, то главный вопрос – кто же её закопал?
– Тот, кто знал про траншею!
– А пороховчанин никак не мог про нее знать!
– Неувязочка…
– Вот что: надо идти на «биржу». Сейчас там все равно уже никого нет, время послеобеденное, работнички так долго не сидят. Завтра с утра. Расспросим тех, что в музее траншею рыли.
– Эх, Лиды нет! Она бы с ними в два счета поговорила.
– А кстати, Люся, ты ей звонила?
– Звонила, – безнадежно махнула рукой Люся. – Она только пару вопросов Бурлакову успела задать, он ее остановил. «Любимая, – сказал, – я же знаю, откуда ветер дует. Все в свое время. Узнают твои подруги, что к чему. Тебе первой расскажу, как дело закроем. А пока – тайна следствия!»
– Гад!
– Скотина безрогая!
– То-то ему сейчас икается!
– Да ну, – вступилась по обыкновению Зоя, – это же его работа. И кстати, давайте уже обедать!
Впрочем, участия в том, чтобы накрывать на стол, она потом не приняла. Все это время задумчиво вышагивала по кухне.
– Уйди в зал, – рассердилась Люся, – не путайся под ногами!
– Не мешай ей! – вступилась Мила, – она думает.
– Пусть в зале думает, там ей никто мешать не будет!
Зоя в этот момент резко затормозила. Вероятно, ее память, в которой все это время шла подспудная работа, выдала конечный результат.
– Девочки, вы можете считать меня сумасшедшей, но если бы эта тетка…
– Какая тетка? – не поняла Люся, – в парикмахерской?
– В салоне! Если бы эта тетка не была теткой, я бы сказала, что это… Варвара!
– Какая Варвара? – теперь уже «не въехала» и голодная Мила.
– Не какая, а какой! «Любопытная Варвара»! Дружок Боцмана.
– Да с чего ты взяла?!
– Голос у него очень противный, но своеобразный.
– Как ты могла узнать его голос, если он сказал там, под стеной Сарая, всего пару фраз!
– Да, но каких фраз! – согласилась Мила уважительно. – Хотя до Боцмана ему, конечно, расти и расти.
– Голос тетки мне сразу показался знакомым, – задумчиво продолжала Зоя, – резкий такой, с приблатненными интонациями…
– Но мужской-то голос от женского можно отличить?
– Да не всегда! Если у женщины он прокуренный, низкого тембра, а у мужчины – высокий? Тут фактор одежды роль играет. Сразу настраиваешься на восприятие по половому признаку. Это первая реакция – во что человек одет.
– Бывают же похожие люди! А может, она родственница Варвары?
– Но с чего она так шарахнулась от Милы, как черт от ладана? Откуда она может знать Милу?
– И чем это, и когда я ей так насолила?!
– Может, Варвара замаскировался под тетку? – несколько колеблясь, предположила Мила.
– Зачем?
– Но – монеты же продавал! А если они – из Порохового городища? Для конспирации.
– Все! – решительно пресекла Люся. – Обедать! А то у вас на почве голода уже глюки начинаются.
Но и за обедом Люся с Милой продолжали, пережевывая пищу не слишком тщательно, как советуют классики советского юмора Ильф и Петров, пережевывали и тему маскарада Варвары, странного поведения Шпигалева, шкатулок с монетами, монет без шкатулок, и всего, из этого следующего.
Зоя вяло жевала, опять погруженная в мыслительный процесс. Мила и Люся, кивая на нее, перемигивались, но не мешали: Чапай думает! Может, еще чего конструктивного придумает.
Поднеся ко рту вилку с наколотой на нее шпикачкой, Зоя вдруг застыла и медленно положила вилку обратно на тарелку.
– Девочки, я вспомнила, где видела Боцмана в первый раз!
– Ясно, где! Мы все его там видели! В первый раз – возле музея, когда калиткой снесли!
– Это был второй раз! В первый раз я его увидела, когда хотела у Никиты отпуск просить. Я тогда волновалась, что подвожу его, речь готовила, а он во дворе с рабочими рассчитывался. Я у окна стояла, когда рабочие уходили, и Боцман был среди них!
– Ты ничего не путаешь?!
– Нет! Я, конечно, видела его со спины, но подумала прямо Люсиными словами: походка, как будто две сумки подмышками несет. Я тогда была… м-м-м… в прострации, потому это и проскользнуло где-то по задворкам памяти.
– А тут из-за этой Варвары ты и вспомнила! По ассоциации!
– Мозговая атака!
– Нет, ну какие же мы все умные! – восхитилась Зоя
Она тоже хотела было добавить, что ей кажется, будто она и Варвару где-то когда-то вроде бы видела, но подумала, что это будет уже перебор. Подруги подумают, что у нее головокружение от успеха, не поверят и высмеют.
– Та-а-ак! – протянули Люся и Мила одновременно. – И что это значит?
– Что это его из Порохового понесло в Артюховск?
– Да еще и в бригаду «биржевиков» затесался! Подработать приехал? В селе – негде?
– Ближний свет! А потом, выходит, и второй раз приходил, терся там, вынюхивал!
– Может, музей грабануть хочет?!
– Да ну вас! Что там грабить? Старьё купеческое?
– Ну вы же умные, – с ласковой насмешкой сказала Зоя. – Сложите два и два!
– Он приезжал закопать шкатулку!
– А потом хотел удостовериться, что ее нашли, потому что в газетах ничего написано не было.
– Никита-то от интервью со Стасом Петровым отказался!
– И стал его злейшим врагом на всю оставшуюся жизнь!
– Значит, завтра с утра на «биржу». Водку купить и – «колоть» их, «колоть» жестко!
По этому поводу они налили себе по маленькой и с удовольствием закусили.
– Ну ладно, – сказала Люся. – Боцман и Варвара замешаны, однозначно, Шпигалев тоже каким-то боком причастен. Каким именно? Кто на него напал в крепости? Почему он сбежал от следователя из больницы и носится по степи, как оглашенный?
– А мне вот интересно еще одно, – промолвила Зоя, опять погруженная в мысли. – С какого боку тут шаман? Почему Боцман с Варварой его мутузили? Почему он покрывает Шпигалева?
– Светоч мысли ты наш! – сказали подруги безо всякой иронии. – А в самом деле, почему?
Прощаясь, обсудили еще один момент.
– Как вы думаете, девочки, – спросила Зоя, – Бурлакову позвонить? Рассказать?
– А ты как считаешь?
– Я бы рассказала!
– Шиш ему на постном масле! – сказала злопамятная Мила. – Как он нам, так и мы ему!
– Ну, у него же работа такая!
– О, этот твой постоянный аргумент!
– А что ты хочешь ему рассказать? – спросила Люся. – Про тетку, которая продавала монеты дедушки-нумизмата? И вам с Милой показалось, что у нее голос Варвары? А кто такая Варвара? Это, знаете ли, Вадим Сергеевич, вообще мужик, это мы его так прозвали! И он – друг Боцмана, который, вообще-то, не боцман, а незнамо кто. И где они живут, мы не знаем, но нам кажется, что в Пороховом. А этот Боцман подкинул в наш музей шкатулку со старинными монетами, чтоб ее тут поскорее нашли. Ты сама вслушайся в этот бред!
– Бред, – согласилась Зоя. – Он сочтет, что мы в окончательном маразме.
– Ну вот!
– И про шкатулку, найденную в музее… – подключилась Мила. – Сначала бы с Никитой перемолвиться! А то мы как бы через его голову прыгаем. А он нам не чужой всё же, хоть почти уже и не начальник. И Шпигалев – его друг!
– Тогда так, – подытожила Зоя. – С утра – на «биржу», потом, по-быстренькому, к Никите. А обеденным автобусом – в Пороховое. Может, попадем к шаману. А если нет, то Надю с Васей осторожненько порасспрашиваем, опишем Боцмана и Варвару. Если они местные, их узнают по описанию, расскажут, что за фрукты. Вот тогда уже можно будет и звонить Бурлакову.
– Нас же звали на субботу!
– А мы приедем в пятницу, вроде как помочь!
– Ага, без приглашения и просьбы о помощи!
– Без них, – сказала Зоя. – Свои люди, не осудят. Да они еще благодарны будут, когда увидят, как Мила столы накрывает!
– Ты становишься пофигисткой, как наша дорогая подруга, – вздохнула Люся. – «Авось» да «небось»! Скоро я и от тебя услышу словечко – «рассосется»!
– Так мы же уже, практически, одной крови! Короче, сумки с продуктами и подарками с вечера приготовьте. Завтра будет некогда.
* * *
«Биржевики», как обычно, сидели в сквере на составленных в каре лавочках, под выкрашенным в канареечный цвет памятником Феликсу Эдмундовичу с младенцем на руках.
Было их не очень много. В летний сезон мужские руки, какие-никакие, хоть и принадлежащие пропойцам, ценились высоко. Спрос на них был хороший: ремонты, огороды – мало ли проблем у одиноких женщин?
Слава Богу, были среди присутствующих и те несколько человек, что копали недавно траншею в музее. Подошедшие к работничкам три женщины стали уже им почти как родные. Без лишних разговоров одна извлекла из объемистой сумки поллитру. Понимающие женщины, культурные.
– К нам прямо у ворот мужик один прибился, – рассказал бугор. – Здоровенный такой, мордатый, прилично одетый. Ну, не бомж, по крайне мере. «Братцы, – сказал, – возьмите в долю. Погудел вчера в кабаке, шалава кошелек вытащила. Не за что и домой доехать»!
– И вы взяли?
– Взяли, конечно, не денег же просит, работы. В беду человек попал.
– А потом?
– А потом он же и шкатулку с монетами откопал. А когда директор ему денег дал за это, он их нам все оставил, в благодарность. Хороший человек, справедливый.
– Не, не путай! – вклинился один из рядовых тружеников. – Шкатулку он нашел во второй раз.
– В какой-такой второй раз?!
– Так он к нам два раза подходил. Второй раз специально приехал, чтоб нас отблагодарить. С понятиями человек! Вот только дурак.
– Чего это он дурак? – возмутился бугор.
– Кто клад нашел? Мы! Чего было в музей отдавать? Может, ему цена – миллион долларов! Надо было себе оставить.
– Ряба, ты как с Луны! Он же тебе русским языком сказал: по закону, на чьей земле найдено – того и клад. Нашедшему долю выплатят после экспертизы и проверки ментовской, не краденое ли. Ага, тебе с твоей рожей только в проверке и засветиться! Во всех кражах за последний год признаешься. А тут тебе взамен – живые деньги, приличные!
