Лана Мэй
Закат Ярила
– Девку тебе надобно. Зазорно здоровому парню себе рубахи стирать, – снисходительно отозвалась баба, изобразила более-менее добродушную улыбку, или скорее оскал, и грузно потопала в деревню.
Когда Пересвет закончил, оставшиеся женщины всё ещё полоскали, временами пряча под юбку онемевшие пальцы. Он посмотрел на свои – розовее герани на мамином балконе. Зрелище красивое, но пальцев не чувствовал. Шевельнул – как из сахарной ваты. В такую холодину ему доводилось вручную стирать вещи только когда летом отключали горячую воду. Да, нелегко им приходится, думал он, глядя на измождённые лица женщин, и решил простить им гнусные разговоры за спиной. Собрав вещи, Пересвет, осторожно огибая тучные фигуры, покинул мостки. Никто не обратил на это внимания, кроме той старухи, что за него заступилась. Она подняла голову и прошлась карими глазами по удаляющейся спине чужака, будто сочувствовала, но быстро отвела взгляд и снова принялась за стирку.
Солнце пробивалось сквозь скелеты деревьев и слепило глаза. Ветвистые плети маятником качались на тёплом ветру. Кусты зашуршали, из них вынырнула небольшая бурнастая лисица. Она недобро глянула на Пересвета воровскими глазками и ринулась прочь, едва не сбив его с ног. Он замер, уставившись на мелькающий среди стволов пушистый хвост. Дальше двинулся, только когда лиса исчезла в зарослях леса.
Дома он поделился историей своего похода к реке с Ведомиром, пока они хлебали щи из квашеной капусты и запивали их разогретым прошлогодним сбитнем. Старик внимательно слушал и кивал, когда интонация голоса ученика говорила «ну, слышишь меня? Всё понял?», но при этом ни разу не ответил. Выслушав рассказ, он молвил лишь одно слово:
– Суета…
У Пересвета на губах застыл вопрос, но он так и не смог его задать. Выражение лица старейшины, отрешённое, словно он в трансе, – хотя ложку ко рту подносил и даже хлеб кусал, – означало лишь одно. Отвечать он не намерен. С тем же успехом Пересвет мог говорить со стеной. За время своего пребывания здесь он успел выучить практически все выражения лица учителя, что теперь помогало закрыть рот в самый подходящий момент. Раньше он редко задумывался о том, чтобы вовремя промолчать, и поэтому личные контакты или отношения с девушками всегда сходили на нет. Удержаться в Доме Культуры ему помогли только хорошее образование и ответственное отношение к работе. Иногда хотелось всё бросить и сбежать, выводили из себя коллеги, но он быстро переключался на важные задачи и успевал забыть о, порой, вульгарных инцидентах. Вижу цель – не вижу препятствий – идеальный девиз для карьериста вроде него. Однако пока выше шута на городских праздниках в глазах начальства подняться не удавалось.
Дожевав сытный обед, запределец отправился к Фетинье. А, скорее, к девушкам. Любопытные взгляды сменились заинтересованными, каждая норовила попросить его помочь с какой-нибудь мелкой работой. Между делом незамужние старались вызнать у гостя личные тайны. Заприметив нездоровый интерес девушек, Фетинья с Марфой одёргивали тех и строго-настрого запрещали общаться во время работы. Но Пересвет не противился, помогал каждой: то пряжу подаст, то станок настроит, то ткань перенесёт из одного угла в другой. Всё равно заниматься нечем. Книжек нет, фильм не посмотришь. Убивать время, наблюдая за трудами красавиц – затея не самая скучная. Тогда Фетинья нарочно отправила его к торговцам, купить краски для ткани.
Базар оскудел: посреди площади осталось всего несколько лавок. Торгаши с объёмистыми сумами на лощёных поясах вели вялые разговоры – покупатели схлынули сразу после окончания ярмарки. Пересвет подошёл к одному из них и попросил краску. Торговец с льстивой улыбкой обвёл рукой разнообразие цветного порошка в деревянных плошках: жёлтый, синий, красный, зелёный. Одни оттенки побледнее, и стоили соответствующе, другие ярче – на них выделенных денег явно не хватало. Он порылся в мешочке и выудил пару монет. Передав торговцу, вежливо поблагодарил и забрал блёклые порошки красного и синего цветов. Напыщенный седовласый торговец натянуто ему улыбнулся, и тут же отвернулся к соседним лавкам, продолжая бесцеремонно прерванный покупателем разговор.
Вместе с Пересветом по базару расхаживали жители Любозени. Некоторых он уже знал, других мельком видел и запомнил в лицо, а третьи оставались загадкой. Совершенно случайно ему снова «посчастливилось» стать невольным слушателем здешних баек – вместо орлиного зрения природа наградила его кошачьим слухом. Торговцы шептались о том, что племя Рудых уже подходит к Любозени, а старый волхв удумал отдать деревню без боя. Воины, якобы, ропщут, но перечить ему не смеют, у них-де, план надёжней. Вот когда враги ближе подойдут, они его в жизнь-то и воплотят, без ведома выжившего из ума старца. Говорили они и о запредельце, что прячется в избе волхва. Носу из дома не кажет, боится, как бы и его к праотцам не отправили, следом за собратьями по несчастью. Тщедушный патлатый юнец, чахлый жердь – на этих красочных эпитетах в свой адрес Пересвет не выдержал и размашистым шагом начал удаляться от болтливых торгашей. Он не злился, ему было смешно.
Глава 8
Но далеко уйти запредельцу не позволили. Путь преградили две статные женщины с длинными косами, выглядывающими из-под расшитых платков.
– Ответь, добрый молодец, в которой лавке взял краски, – повелительным тоном сказала одна из них.
– В первой справа, – немного растерявшись, указал Пересвет.
– Благодарствую, – надменно молвила она, сверкнув очами в указанную сторону. – Идём.
Её молчаливая спутница, словно завороженная, пошла вслед за женщиной. Походка обеих отличалась царской статью. Они походили на двух павлинов, что расправляют перед всеми хвосты, только бы показать, какие они чудесные. Рядом с Пересветом возникла ещё одна женщина – худая, со впалыми щеками и полным ведром помоев, от которых разило гнилью. Она издевательски усмехнулась, глядя в спину роскошным женщинам:
– Плюнь на энтих чванливых баб. Они всегда такие. С жиру бесятся. Боярских родов, из самого Киева прибыли, в обильности жили! Да токмо схорониться у нас задумали, кривдорубы. И почто людёв тревожат…
– Эм-м, – промычал Пересвет, не зная, чем ответить на её саркастично-гневную тираду. – Далековато Киев будет…
– Ой, матушки, голубчик! – женщина обратила, наконец, внимание на растерянно хлопающего глазами Пересвета. – Ты прости вяжихвостку, набаяла тебе лишнего, вона как теперича очи пучишь. Небось, и ведать не ведаешь, об них да об нас. Слыхала я, чужак ты. Не первый, да, мыслится, и не последний.
Она с грохотом поставила ведро под ноги, вытерла мокрый лоб и широко улыбнулась. Пересвет нервно сглотнул, и ответил ровным, равнодушным тоном:
– Надеюсь, вы окажетесь не правы. Никому не пожелаю очутиться нагим посреди леса.
– Ха-ха-ха, – негромкий смех вырвался из тонкой шеи. – А ты глумливый!
Мимо них проходил низенький тучный мужичок с копной кудрявых волос и густой бородкой. Сухая рука женщины потянулась к нему, останавливая.
– Погоди, куды намылился?!
– Так энто…В кузню. Наши все к сечи готовятся, а мне что, мухоблудом прослыть? Пойду, подсоблю хоть.
– Трапезничать ушли твои все, домой ступай. Зубило не позабудь. Нешто с пустыми руками пойдёшь?
– Ядрёна земляника! – схватился за голову мужичок, поспешно развернулся и побрёл обратно.
– За что это он на землянику так? – удивился Пересвет.
Худощавая рассмеялась также сухо, как выглядела.
– А, ведомая былица. Ходил давеча в Кудесье, да заплутал: Леший, видать, забавлялся. Вышел к полянке, а там – пруд пруди энтой земляники. Очами окрест поводил – ни души. Побёг к ягоде. Нарвал, ести начал. И горло-то у него как засаднит, горечь на языке, слёзы…Хозяин леса посмеялся, ано домой его пустил. С тех пор и брешет на ягодку непростую.
– Сюжетец для сказки, только детям на ночь читать, – улыбнулся Пересвет.
– Так читаем мы. Им былица по нраву, слушают, внимают. Э-э-э, касатик, куды направляешься?
Женщина подхватила ведро и устремила тревожный взгляд к загону со скотом, возле которого крутилась детвора.
– К Фетинье, помогать. Она мне одежду – я ей помощь.
– Ой-ли, добрая душа, – впалые глаза женщины заблестели. – Она с тебя семь потов сгонит, будь покоен, – добавила чуть тише и со смешком: – А девки-то наши очей с тебя не сводят, поди, приглянулся.
Красные щёки Пересвета гармонировали с одним из порошков в его руках. Он взглянул на детей, что ласково гладили козочек и коров.
– Скотину кормить идёте?
– А то! Ух, дитятки! – насупилась женщина, – Сызнова кровь мне портят. Укусит их какая дереза, род с меня шкуру сдерёт вместо скотиньей. Пойду я, егозу энту гонять.
Она растянула и без того тонкие губы в доброжелательной улыбке и, покосившись на один бок, ушла к ребятне.
Прежде, чем Пересвет успел ей ответить, издалека его окликнул громоподобный голос хозяйки ткацкой избы.
– Куды запропастился? – спросила она, только он подошёл к дому.
Женщина перевела строгий взгляд на порошки и расплылась в удовлетворённой улыбке:
– Справился, жди похвальбы от девок. Багрец ох, как днесь надобен.
– Да не нужна мне никакая награда…
– А кто ж тебя спрашивать будет? – издала ехидный смешок Фетинья. – Ступай, раздай им краску. После отправлю тебя к кузнецу за застёжками для плащей.
– Спасибо.
Густые брови Фетиньи взметнулись вверх. С этой женщиной Пересвету хотелось говорить почтительно, на «вы». То ли от того, что она давила на него своим авторитетом, то ли потому что была хозяйкой ткацкой избы. Он поспешил объясниться:
– Я бы от смущения умер, если бы вы оставили меня наедине с десятком красивых девушек, которые непрерывно пытаются выяснить, есть ли у меня жена.
Вместо ответа женщина ухмыльнулась и с силой хлопнула его по спине, подгоняя к двери. Порошки чуть не рассыпались, но Пересвет удержал шаткое равновесие и ступил за бревенчатый порог.
На него уставились десятки красивых глаз. Раздались радостные восклицания, как только они заметили краски. Марфа глянула на Фетинью с нечитаемым выражением лица и едва заметно кивнула.
В избе стоял терпкий запах мокрой древесины. На печи позади женщин что-то варилось. От варева к потолку полз густой белый пар. Некоторые девушки шили плащи, другие – рубахи, а третьи кропотливо вязали налобные повязки, сгорбившись на лавках. Пересвету захотелось заткнуть нос от ядрёного запаха дерева.
– Чем пахнет?
– Кору дубовую варим, красить плащи.
– Уф, ну и вонь, – не сдержался от едкого комментария Пересвет. – Вы бы хоть проветривали, а то девушки тут задохнутся.
– Попривыкли мы ужо, не тревожься, – подняла на него глубокие синие очи одна из молодых девиц. Пальцы не прекращали плести очелье даже не глядя вниз. – Тебя бы во двор вывести, не то хлопнешься, Пересвет.
Ему и правда стало дурно. Фетинья попросила пошевеливаться. Тогда Пересвет прошёлся по лавкам и раздал купленный товар ткачихам. Довольные, они сосредоточенно выполняли свою работу дальше, а он выбежал на улицу, вдохнув, наконец, свежего воздуха. Хозяйка вышла следом.
– Надышался? В кузню ступай, детальки для нас принеси.
Запределец подчинился воле женщины и пошёл на резкий стук молота о наковальню. В носу ещё стоял дух древесной коры, то ещё варево…Краем глаза он выцепил из кучки девиц у одного из домов золотые кудрявые локоны. Девушки подавали Леле букетики сухостоя. Только она их касалась, как распускались прекрасные цветы. За изящными спинами Пересвет не видел лица красавицы Лели, но точно знал, что это именно она. Кто ещё может дарить животворящие прикосновения увядшим детям землицы? «И где, в таком случае, Ярило и Догода?» – рассуждал он, не сбавляя шаг. Пригляделся – рядом с Лелей разливается яркий, точно солнечный, свет. Как затух – девушки счастливо заулыбались, взбудоражено захлопали ресницами: в руках каждой красовался букетик вешних цветов. А вот и солнечный бог, успокоился Пересвет и устремил взгляд к старой кузне.
Лес полнился звуками: пение птиц и шуршание мелких зверьков доносились со всех сторон. Сейчас животные выходят из спячки, а на деревьях набухают почки – весна ощущается в каждом дуновении ветерка. Полной грудью вдыхая мокрую свежесть, Пересвет шёл мимо небольшой полянки на окраине деревни. Там собрались молодые парни и девушки. Они во что-то играли. Запредельцу стало интересно, подошёл ближе: хоровод весёлых девиц и молодцев окружал одного из парней. Глаза у него были завязаны плотной тканью. В следующую минуту к нему подбежала одна из девушек и стала шептать что-то на ухо. Он широко улыбнулся. Пересвет узнал эту полную задора улыбку – Догода. Белокурый бог что-то ответил, но девушка только грустно покачала головой и вернулась в хоровод. Догода снял повязку и передал другому парню, а сам встал к остальным. Вскоре он заметил Пересвета и, оставив друзей, подошёл к нему.
– Здрав будь!
– И тебе не болеть, – невозмутимо ответил Пересвет и глянул за плечо бога. – Чем занимаетесь?
– В «Догоду» играем.
– То есть? – не понял запределец, поправляя слетевшие на кончик носа очки.
– Молодец встаёт посреди хоровода, а девица на ухо ему песню про меня поёт. Ежели угадает молодец, какая девица пела – поцелуй в награду получит. А ежели нет – иной молодец посреди хоровода встанет.
– Не угадал? – ехидно поддел его запределец.
– Не надоть мне любови водить, – рассмеялся бог, – Они своими песнями меня задержать мнят, дабы ладную погоду принёс для доброго урожая.
– Расчётливо. Я тут недалеко Лелю с Ярилой видел, они цветы девушкам оживляли…
– А-а-а, – понимающе протянул Догода, – Мы днесь докончили. Теперича людям лад несём. Хочешь с нами? Я скоро к ним ворочусь.
Желание скорее встретиться с Лелей боролось в Пересвете с чувством долга. Он покачал головой, натянув вежливую улыбку:
– Нет, спасибо. Мне в кузницу пора, дел сегодня ещё много.
– Вечор свидимся, не горюй!
– Ага. До встречи!
Воодушевлённый предстоящей встречей, Пересвет двинулся дальше, а Догода вернулся к играм. Цель запредельца виднелась на отшибе, там, где поблизости только пара домов. В кузнице стоял неимоверный жар. Строение представляло собой всё ту же бревенчатую избу, но на порядок меньше и без одной стены. Внутри огромная плавильная печь с кожаными мехами, в которой тлели угли. Она привлекла к себе внимание Пересвета. Затем он внимательнее осмотрел помещение: на стенах висят в основном боевые топоры с длинными рукоятями и щиты без покраски. У печи низкий стол с разнообразием предметов ковки: от увесистых гривен и браслетов до наконечников стрел и серпов для земледельческих работ. К стене приставлены кувалды и клещи разных размеров.
Посреди кузни наковальня, рядом с которой полная кадка воды. За ней высился внушающий трепет мужчина: смоляная борода спадает до могучей груди, пышные волосы прибраны тканевой повязкой, насквозь пропитанной потом и грязью так, что она кажется масляной, полуголый, в одном кожаном фартуке и подпоясанных полоской ткани портках. Грубые черты его лица пугают, а жилистые руки, обросшие горами мускул, сжимают клещи и молот, который монотонно стучит по куску раскалённого металла.
Красный и потный кузнец вершил здесь настоящую магию. Неоформленный кусок железа на глазах Пересвета распрямлялся, становился тоньше.
Возле мастера с нетерпеливым видом топтался Колояр. Он поглядывал на наковальню и хмурил светлые брови. Кузнец наверняка был не слишком доволен таким вниманием. А тут ещё один гость зашёл. Военачальник первым устремил очи к Пересвету. Его взяла оторопь, как и самого запредельца. Кузнец обратил тяжёлый, как будто налитый свинцом взгляд пепельных глаз к незваному гостю. Продолжая отбивать чёткий ритм, молвил:
– Здрав будь, чужак. По мою душу пришёл?
В ушах Пересвета звенело от грохота стали, каждый удар отдавался пульсацией височных вен. Он с опаской заглянул в суровые глаза Колояра – тот не говорил и даже не шевелился.
– Я попозже зайду…
Два громадных мужчины кидают убийственный взгляд на щуплого чужеземца – тут кто угодно ретируется. Но вместо того, чтобы насмехаться, Колояр обратился к кузнецу:
– Прими треску, меч заберу вечор.
Возмущение Пересвета граничило с искренним удивлением: грозный воин уступил. И кому? Тому, кого терпеть не может! Чубастый муж едва заметно изогнул губы в подобии ухмылки, глянув в сторону запредельца, и вышел из кузни. Он угрожал или насмехался?
– Какая треба привела? – не отнимая руки от молота, спросил кузнец.
– Я…
– Ведаю, – сухо отрезал он. – Говори, попусту баять неча.
– Меня Фетинья послала за детальками.
– Забирай, на столе покоятся. Да выметайся скорее, жар тщедушных губит.
Его низкий хрипловатый голос заглушал даже звонкий стук молота о наковальню. На столе, среди прочего, действительно лежала груда металлических колец и броши-застёжки для плащей. Все искусно выделанные, легковесные. Странно было думать, что такой грубый великан способен сделать нечто настолько хрупкое и утончённое. От колец в стороны уходили семь лучей, напоминая солнце. Фибулы же отличались завитками на концах и походили на маленькие подковы, загнутые по принципу спирали. Работа настоящего мастера, восхищённо отметил Пересвет, сгребая детали в предусмотрительно подготовленный кузнецом мешок. Его благодарность осталась без ответа, пепельные глаза не отрывались от раскалённого добела куска металла.
Вернулся в избу Пересвет уже под вечер. Он хотел навестить Благиню, но времени катастрофически не хватало. Отдал детали Фетинье и подчёркнуто вежливо со всеми попрощался.
В избе ждал старик. Ведомир колдовал над ужином и поднял седую голову, только когда ученик переступил порог.
– Сказывай, кого довелось повстречать.
– У кузнеца забирал кованые детали. А он настоящий профессионал, своё дело знает, – Пересвет уселся напротив. – И Колояр там был. Правда, когда я зашёл – уступил мне, сказал, вернётся позже. Не знаю, как к этому относиться. Думаю, он меня недолюбливает, причём довольно сильно. Я бы сказал, ненавидит. Как и вся воинская братия.
– Брехня. Пёс с ними, с воями, перетрут, да успокоятся. У Колояра голова на раменах есть, энто он для виду стращает.
– Треской меня обозвать – это, скажешь, тоже поступок умного взрослого человека? – тон Пересвета стал ледяным, недоверчивым.
– А то! Треска мухортый и есть!
Оскорблений от учителя он точно не ожидал. Прежде, чем возмущение вылилось в гневную тираду, распахнулась дверь, и в светлицу зашли молодые боги. Они приветливо улыбнулись спорщикам и расселись возле них. Леля заняла место рядом с Пересветом, отчего тот покрылся испариной и коснулся пальцами груди, где обычно была любимая булавка, но, не найдя таковой, стал нервно теребить отворот рубахи.
Богиня смерила его заинтересованным взглядом и звонко рассмеялась. Всё внимание теперь было приковано к ней. Сильный порыв ветра раскрыл дверь вновь, и в комнату с бешеной скоростью влетел Дарко. Присев на плечо хозяина, он начал беззаботно чистить пёрышки, будто и не улетал.
– Ох, егоза! – ласково пожурил его старик и накрыл птичью голову ладонью. – Перья твои по полу теперича собирать.
– Я видел, как вы цветы оживляли, – сообщил богам Пересвет.
Они невозмутимо принялись за горячий ужин. Но его такая реакция не устроила.
– Потрясающе ведь! Невероятно! Удиви…
– Будет тебе нас нахваливать, – осадил его Ярило. – Благо славян – наше благо. Так и живём.
Бог ветра заметно оживился:
– Он и мои игры в «Догоду» застал. А хоровод-то с нами и не водил.
Запределец виновато потупился.
– Некогда мне было. Извини.
– Ха-а, пустое! В дороге поиграем, – Догода локтем поддел бога солнца и бросил игривый взгляд на Лелю.
– Я те поиграю, лиходей! – вешняя богиня шутливо нахмурилась и погрозила другу ложкой.
Все прыснули со смеху, кроме запредельца. Он лишь слегка улыбнулся. Под разговоры о том, сколько мест удалось пробудить от зимнего сна, боги и люди неспешно ужинали за одним столом. Пересвет с особым пылом передал своё уважение к кузнечному ремеслу и ткацкому делу, на что получил одобрительные взгляды едоков. Пока парни и старик спорили о лучшем пути к острову, Леля учила запредельца правильно кланяться хозяевам дома. Негоже без поклона входить. Боги ушли поздно, позже обычного. С каждым днём они задерживались всё дольше, общаясь с будущим попутчиком. Ведомир в основном помалкивал, беззвучно кивая на комментарии в свой адрес, и чесал пуховый живот верного пернатого друга.
Едва Пересвет остался с ним наедине, старик поделился некоторыми хитростями приготовления блюд. Просто и сытно – девиз кухарок Древней Руси. Это тебе не ресторанный минимализм, где и есть-то порой нечего.
День выдался сложным и долгим, поэтому окончательно вымотанный, он лёг спать и мгновенно уснул, невзирая на боль во всём теле. Провалился в сон так быстро, что даже забыл снять очки. Но старче сделал это за него – осторожно подхватил и положил на стол, чтобы ненароком не раздавили.
Следующий день оказался пасмурным. Тёплый ветерок сменили прохладные порывы, солнце скрылось за седыми облаками, но дождь так и не пошёл. Утром на крыльце Пересвет обнаружил Волка. Пёс понурил голову и, кажется, был не в настроении играть. Тогда хозяин немного потрепал его по голове и пошёл в ткацкий дом. За спиной раздался жалобный вой. Ведомир был тоже на себя не похож – ушёл в мысли, кряхтит, на вопросы не отвечает. Пересвет тревожить его не стал – ушёл, не проронив ни слова.
Любозень шумела, несмотря на нелётную погоду: от лавок шёл ароматный дух свежих пирогов, ребятня кормила сухими крохами голубей и воробышков, а взрослые занимались хозяйством, готовились к началу посева. Они на удивление спокойно отнеслись к изменениям погоды, в то время как Пересвет волновался о богах. Вчера они выглядели счастливыми, думал он, пересекая площадь. Навстречу из-за лавок выбежали визжащие дети и чуть не сбили его с ног. Торговцы манили скидками и дивными запахами еды.
В ткацкой избе царил беспорядок: девицы шили плащи из плотного коричневого сукна, а женщины прилаживали к ним резные фибулы, те самые, которые вчера принёс новый работник. Бесформенная куча материала лежала на полу, от неё пахло горечью и дубовой корой. Фетинья безрадостно обвела мясистой рукой комнату и объяснила:
– Да вот, купец приехал, стребовал дюжину дорожных плащей. Вечор за товаром придёт, а у нас конь не валялся. Соколик, просьбу мою исполнишь?
– Какую? – напрягся Пересвет.
– К отцу с матушкой моим сходи, испроси сестёр в помощь.
– Я? Сомневаюсь, что уважаемые люди меня впустят и слушать станут.
– Тю, ерундовина! – отмахнулась Фетинья. – Пустят, пустят, есчё и хлебом с маслом угостят. Ты не робей, выкажи уважение, да передай весточку от старшой дочери.
– А сама чего не сходишь?
– Так на мне изба, девки. Ежели купец раньше времени воротится – не видать нам тканей заморских.
– Понимаю…, – сочувственно вздохнул Пересвет. – Ладно, сделаем. Куда идти надо?
Фетинья указала дорогу, и он заметил, насколько поблёкли её вечно искрящие задором глаза. Насмешливый взгляд обратился тоскливым, как будто женщину тяготила ноша, о которой она была не в силах поведать ни одной живой душе. Спрашивать малознакомого человека о личном неудобно, поэтому Пересвет лишь кивнул и отправился по важному поручению.
Изба рода Фетиньи находилась неподалёку. Крыльцо жалобно проскрипело под шагами запредельца. Он вежливо постучал. Ответом послужила сухая фраза негромким властным голосом:
– Заходи, коли пришёл.
Пересвет робко открыл дверь и, как в первый день своего пребывания в Любозени, скромно затоптался на пороге, оглядывая хозяев: на лавке сидела пожилая пара с хмурыми, если не сказать, грозными, лицами. Казалось, из мутных старческих глаз сейчас искры посыпятся – настолько устрашающим казался их взгляд. Гость поклонился хозяевам в ноги, как учила Леля.
– Чужак, не место тебе здесь! – рявкнул старик, пристукивая по полу деревянной клюкой.
– Так я от Фетиньи, по делу, – поспешил объясниться Пересвет. – Она меня за сёстрами прислала. Извините, что побеспокоил…
– Не об том толкую! В Любозени тебе не место. Уходи, покудова цел.
Замешательство гостя смутило хозяйку избы, взгляд её слегка потеплел. Внешность запредельца не располагала к ссорам: щупловат для драк или ругани.
– Будет тебе, чужака стращать, – старуха ласково накрыла ладонью морщинистую руку мужа. Затем она ласково посмотрела на гостя. – Месяц ясный, ты старика мово не слухай, он гостей не приваживает. Погоди, дочек кликну.
С этими словами хозяйка подняла грузное тело, точь-в-точь, как у Фетиньи, и пошаркала к двери. Когда поравнялась с Пересветом, глянула на него с сочувствием и слабой улыбкой, будто знала то, что ему недоступно. Оставшись наедине с хозяином, который, к слову, выглядел худым, аки спичка, он смело шагнул к нему.
– Вижу, чего добиваесся, плут окаянный, – понизив голос, проскрежетал старик. – Девок наших совратить вздумал. Фетиньюшка напрасно тебя в избу привадила. Верно, супружнику свому мести возжелала. Как на сечу уехал, так она ж за порог, пред мужиками юбкой размахивать! Пороть поболе во отрочестве надобно было.
Откровения хозяина возмутили Пересвета: как этот упрямый старик мог так низко подумать о нём, добропорядочном человеке из будущего! Ответить на обвинения не удалось – в избу зашла хозяйка с двумя дочками, обхваты талий которых в сумме давали четыре, а то и шесть обхватов запредельца. Тётки уселись на лавочки и с насмешливыми выражениями лиц уставились на гостя.
– Не дозволю! – с ходу выкрикнул старик и громко стукнул клюкой по дощатому полу. – Девок заполонил, так есчё и на дочерей моих позарился! Прочь, прочь отседова!
Он яростно замахал перед собой палкой, выдворяя незваного гостя. Дочки только сидели и ржали, как лошади, оголив серые зубы-лопаты. Посреди всего этого «спектакля» с места вскочила старуха, да так быстро, что тётки и старик мигом успокоились, переведя на неё удивлённые взгляды. Пересвет тоже обратил к хозяйке взор, так и стоя истуканом у двери.
– Старый чёрт! – старуха упёрла руки в бока и нахмурила брови. – Накой кривду несёшь? Аль у тебя неприязнь к оному, бо Фетинья его молву на веру берёт, а твою не слухает?
– Умолкни, баба, – с горечью выпалил старик. – Говаривал ей, не приваживай запредельца в ткацкую избу. Тьфу, крапива, выжгла мне всю душу.
Запредельца как водой ледяной окатили. Ему резко захотелось вступиться за Фетинью и в тоже время пощеголять знаниями, чтобы её семья не думала, будто он подлый искуситель. Ну, и чтобы немного над ними подшутить. Пересвет с выражением процитировал первое, что пришло на ум:
– Глаголом жги сердца людей…
– Чего-й? – дружно уставились на него тётки.
– Пушкин, Александр Сергеевич, – невозмутимо пояснил он. – Золотой век русской литературы. Или вам Лермонтова процитировать?
– Кого-й?
– Ах, да. Вы не знакомы с Золотым веком русской поэзии. Возможно, Маяковский? О, разумеется, и от Серебряного вы далеки, – важно поправляя очки на переносице, Пересвет язвительно ухмыльнулся.
Но шутка обернулась против него – теперь женщины не смеялись, а всего лишь думали, что перед ними умалишённый. Хозяева же не обращали на гостя внимания, только упрямо сверлили друг друга взглядами. Дожидались, пока кто-нибудь из них не сдастся. Первой пала защита старика. Он обезоружено склонил седую голову:
– Одна Марфа, небось, волшбе не поддалась…Добро, ступайте к Фетинье.
Дочери недовольно покосились на отца, но гордо вскинули головы и вышли во двор. Старуха победно ухмылялась.
– Спасибо этому дому, пойду к другому, – сказал Пересвет, неуклюже поклонился порогу, и с серьёзным видом выпрямился.
Под пристальным взглядом старика и сочувственным старухи, он покинул избу. Сёстры за его спиной опять стали ржать. Мол, не так поклонился. Бабки, стоявшие неподалёку, вполголоса заговорили:
– Чегой-то он? Королобый, поди?
– Не-е-т, слыл бы королобым, девки б наши на нём не висли. Вона, почитай что каждая с ним миловаться лезет.
– Есчё б! Лик, аки у девицы, очи ясные, кожа белая…Едино – запределец. Диковинка для наших-то. Молодцы здешние ему не ровня.
– Правду молвишь, подруга. Наши-то лбы лохмы иной раз не причешут, а на гулянку идут. Да есчё и омовение забывают свершить в пылу дела ратного. Кумекай теперича, как девок от касатика отвадить.
– А, сами убегут…ежели он того пожелает.
Герой разговора бодро шагал впереди двух сестёр и ничего из бабкиных сплетен не услышал. А вот они как раз и услышали. До ткацкой избы добрались под хохот тёток, едва ли напоминавших деловую начальницу ткачих. Общими у сестёр были, разве что, широкая улыбка и лукавый взгляд мелких глазок. У сруба, уперев руки-бочонки в место, где должна быть талия, стояла Фетинья. Чёрными очами она окинула идущих и остановила строгий взгляд на сёстрах. Те притихли. Насмешливые взгляды стали пугливыми. Женщины, подталкивая одна другую, поспешили в избу.
– Привёл? – твёрдым, как скала голосом спросила Фетинья, косясь на дверь. – Как знала, что станут подтрунивать. Дурёхи…Ты прости их, и стариков моих…Надумают всякого, добрых людей опорочат, а мне разгребай! Устала я, ох, как устала…
Место сердитости на круглом лице вдруг заняла глубокая печаль, что таилась в чернильной бездне глаз. Беспомощно опустив руки, Фетинья подняла голову к затянутому серой дымкой небу.
– Трисветлое солнце рано зашло, не к добру.
Встав рядом с ней и обратив взгляд к тучам, Пересвет спросил:
– Всё ли у вас хорошо? Я понимаю, что, может быть, лезу не в своё дело. Но, если я смогу чем-то помочь, обращайтесь. Чужаку открыться легче, чем близким.
Помолчав, хозяйка издала протяжный вздох и вполголоса ответила:
– Давеча в избу мою кукушка залетала. Я тесто месила для хлеба, а она с ветром-то и просочилась. Летает над головой, и всё «ку-ку», «ку-ку». Прокуковала маленько, да вылетела вон. Боязно мне, соколик. За Русь-матушку боязно…Муж мой на сечу ушёл, вестей всё нетути. Как бы не сдали землю нашу родную ворогу…
– А я в приметы не верю, – твёрдо заявил Пересвет. – В наш век говорят: во что веришь, то и случится. Поэтому, Фетинья, займитесь работой и не думайте о плохом.
Слабая улыбка тронула рыхлое лицо женщины. Запределец ответил ей широкой и ободряющей улыбкой, стараясь поддержать и увести мысли в нужное русло.
– Экие коны у племени твово чудные. Ладно-ть, приму твой совет. В избу пора, девки заждались.
К хозяйке вернулась привычная лукавость, и она с добродушной усмешкой зашла в дом. Ткачихи буквально зашивались от череды заказов, благо, теперь их стало на две единицы больше. Однако места в избе поубавилось. Сегодня из-за нагрузки девицы почти не обращали внимания на запредельца. А он вместо того, чтобы чувствовать себя свободным от женских взглядов, торговался с совестью: мол, они стараются, а я без дела стою. Застав сестёр за работой, Фетинья довольно ухмыльнулась и уселась на лавку рядом с ними.
