Ксeния Таргулян
Корабль уродов
– Лени, – позвала она для проверки, – как тебе кажется, что он чувствует?
Леон неохотно присмотрелся к твари и поморщился.
– Ненависть. Так и хочет прогрызть решетку и кинуться на нас.
Вренна удивленно покосилась на него, но спорить не стала. Стараясь не обращать внимания на ряды клеток по сторонам, она быстро пошла по коридору.
Какие же все они покорные, – уныло думала она, сворачивая из зала в зал и всюду видя пустоглазых узников. – Даже не пытаются сопротивляться, а ведь им было бы так просто пробить эту решетку и оказаться на воле.
Она чуть не спотыкнулась на ровном месте от внезапной мысли и остановилась, изумленно оглядывая маленькие тюрьмы.
– Лени, действительно, а почему они не вырываются? Они же… они же должны быть уже свободны от наших приказов?
Леон смерил ее мрачным взглядом:
– Давай ты даже думать не будешь о том, чтобы они стали вырываться, ладно?
Вренна смутилась, замолчала, пошла дальше – но думать не перестала.
В следующей комнате – с декоративной штукатуркой на стенах и плиткой под камень на полу – Леон внезапно остановился и начал потрошить сумку с фотоаппаратурой.
– Надо их тут снять, – твердо пояснил он.
Достав камеру, штатив и откалибровав множество настроек, он прицелился и начал щелкать. Пронзительная вспышка озаряла сумрачный зал раз за разом, и кораблисты стрекотали и шипели, сворачивая головы и втягивая хвосты. Кто мог из них повернулся к решетке спиной, но некоторые были слишком непропорциональны и застревали, пытаясь скрыться от света. И Леон снимал именно их.
– Ну хватит, – не выдержала Вренна. – Ты их мучаешь.
– Что? – мрачно изумился Леон, медленно оборачиваясь. – Я – их – что?
Вренна насупилась, скрестила руки на груди, отвернулась.
Он сделал пару снимков, остановился и резко взглянул на нее.
– О чём ты там думаешь?
– Ни о чём я не думаю.
Он выжидающе изучал ее спину, складки куртки, приподнятые плечи – так, что она ощущала тяжесть его взгляда и наконец обернулась – с примирительным выражением:
– Лени, тебе не за что их ненавидеть.
Его брови язвительно взлетели, из легких исторгся нервный смешок. Вренна поежилась от его разъедающего взгляда, но продолжила:
– Они толком не живые, понимаешь? Они не чувствуют, не думают. Они всё равно что роботы с заложенной программой. Разве есть смысл мстить роботу?
– Мстить? Я просто их фотографирую, – без интонации отчеканил он.
– Но… им неприятно это. Ты их злишь – это нам, в конце концов, навредить может. Понимаешь? Они взбесятся и выйдут из равновесия.
– Взбесятся? Роботы – взбесятся?
– Не придирайся к словам, – нахмурилась она. – Просто отключи вспышку, ладно?
– Здесь не получатся хорошие кадры без вспышки.
– Но ты уже много наснимал.
– Надо отсматривать, хороших кадров мало будет.
– Лени, пожалуйста!
Он закатил глаза и стал убирать штатив. Вренна облегченно вздохнула.
Вскоре они добрались до запасной лестницы, насквозь пронизывающей всю высоту замка, и поднялись на четыре пролета. Точной карты никто из них не знал, но Вренна ориентировалась по аналогии с Кривым Гвоздем, и пока эта логика работала.
На третьем этаже кораблистов не было, ничто не омрачало изысканные интерьеры, и слышался мерный гул голосов – откуда-то справа. Леон уверенно направился туда. Вренна шла чуть поодаль от него, невольно накручивая себя. Сначала она злилась из-за только что завершившейся сцены, потом стала просто бояться за него. Ничем хорошим визит журналиста на бал Вентеделей закончиться не мог, и с каждым шагом ей становилось всё труднее молчать об этом.
Минув несколько сквозных комнат, они оказались в широком коридоре, ведущем прямо к центральному входу на торжество. За тяжелыми распахнутыми дверьми ослепительно сверкали люстры и сновали элегантные силуэты. Это был последний момент, когда еще можно было передумать…
И, поправив сумку на плече, Леон широкими шагами рванул вперед.
– Лени! – Вренна схватила его за руку.
– Что? – он обернулся с недоумением поверх едва скрываемого восторга.
– Ты… ты с ума сошел туда идти?! Они убьют тебя!
Он стал само изумление.
– Не предлагаешь же ты мне всё бросить? Отступиться сейчас, в двух шагах от потрясного репортажа? – он развел руками в ответ на ее возмущенный взгляд. – Вренна, мы же всё это обсуждали! Зачем, как ты думаешь, я сюда ехал?
– Но… – беспомощно пролепетала она, чувствуя, как его рука неумолимо выскальзывает из ее пальцев. – Лени, это сумасшествие!
– Сумасшествие сейчас сдаться, – выдохнул Леон и кивнул на двери в конце коридора: – Ты со мной?
Он требовательно смотрел на нее. Вренна прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться. Идти туда в таком состоянии было невозможно, ей нужно было вернуть свой собственный кураж, вспомнить, почему она согласилась на эту авантюру.
Бал, на котором она должна быть по праву рождения… С изумлением Вренна обнаружила, что эта мысль больше не вызывает в ней никакого трепета.
Последний раз она была в этом Замке в детстве, во время церемонии посвящения. Двенадцать следующих лет она провела в Кривом Гвозде, ни разу не покидая ареал. Джек периодически ездил на разные семейные мероприятия, но ее с собой не брал, и где-то в глубине нее всё еще жила детская обида за это, но… сейчас, глядя сквозь распахнутые двери в глянцево-сверкающий зал, Вренна испытывала лишь острое желание развернуться, уйти и никогда сюда не возвращаться.
– Ты… может, ты всё-таки передумаешь? – она жалобно взглянула на Леона.
– Нет, – он помотал головой с таким изумлением и категоричностью, будто он был солнцем, а она ни с того ни с сего предлагала ему встать на западе, а сесть на юге.
Вренна сокрушенно уронила голову и развела руками:
– Ну, пойдем. Но это полное безумие.
Леон слегка нахмурился, не понимая ее внезапной нерешительности и недовольства, но допытываться не стал. Рука об руку они ступили в зал.
Сразу за дверьми, прислонившись к стене, стоял мужчина в черной униформе с наушником в ухе. Он вздрогнул при виде внезапных посетителей, как-то рефлекторно хотел преградить им путь, но оставил эту затею – красноречиво пожал плечами: мол, идите, если хотите. Леон с Вренной вошли.
Огромный зал был заполнен густой оживленной толпой людей, по меньшей мере половина которых была официантами и охранниками – нанятыми работниками. Вренна изумленно оглядывалась по сторонам и видела их на каждом углу.
– Не понимаю…– прошептала она. – Кто они? Что они здесь делают? Почему они согласились пойти сюда?
– За деньги, полагаю, – пожал плечами Леон. – Разные бывают у людей ситуации. А твои родственники вряд ли скупились.
– Но почему – так?
Сама идея того, что люди могут быть прислугой в Замке Вентеделей, казалась абсурдной. Все эти черно-белые костюмы, вышколенная осанка, тревожные живые взгляды – всё казалось какой-то пародией, прелюдией к спектаклю.
– Кораблисты вышли из-под контроля, а твоим родственникам… – спокойно объяснял Леон, но Вренна его перебила:
– Это очень плохо.
– Почему? – удивился Леон.
– Здесь столько живых людей… Мне кажется… они хотят устроить жертвоприношение.
Вренна провожала глазами снующих туда-сюда официантов и чувствовала, как уходит опора из-под ног. С каждой секундой массовое убийство казалось всё менее диким, жизни этих парней и девушек – всё менее ценными…
Она резко посмотрела на Леона, пытаясь уцепиться сознанием за что-то твердое и однозначное. Но он не замечал ее терзаний. Он оглядывался по сторонам и видел нечто совершенно иное.
Кадры.
Вот стройная женщина в сочно-желтом шелковом платье с загорелой спиной открытой чуть ли не до ямочки между ягодицами. Вот мальчишка-официант с ворохом рыжих волос – держит на подносе дюжину бокалов шампанского и испуганно шарахается от любого звука – кажется, вот-вот всё разольет. Вот у колонны несколько мужчин средних лет в модных и дорогих костюмах – курят сигары, ведут светскую беседу и сдержано смеются. А вот ребенок – девочка лет восьми в темно-синем костюме в духе Шанель, нелепо смотрящемся на детской фигуре, длинные темные волосы завиты мелкими кудряшками, хорошенькое личико искажено капризной гримасой. Она дергает мать за шлейф платья и канючит – та резко садится на корточки напротив ребенка, хватает ее за плечи, встряхивает и что-то раздраженно объясняет.
Леон осмотрелся в поисках места для штатива, но потоки людей в зале перемещались слишком хаотично. Он открыл молнию на сумке, достал из ее темных недр увесистый фотоаппарат, насадку, нашейный ремень, скрепил всё это, надел – и изготовился к бою: поднес видоискатель к правому глазу.
Жадно и часто защелкал затвор, по мере того как Леон медленно продвигался вперед. Он поймал себя на мысли, что Вренна права: всё это действительно выглядит фальшивым и опасным. Он вроде бы снимает якобы обычный богемный вечер, но почему тогда так возбужденно колотится сердце и кровь мечется по телу, словно он марафонский бегун? И кажется, вот-вот чья-то холодная и цепкая ладонь опустится со вкрадчивым осуждением на плечо.
Внезапно всё пространство кадра заняло миловидное женское лицо с ямочками на щеках, матово-бежевое и нежно-бархатистое, обрамленное пышными каштановыми волосами, отливающими золотом в свете хрустальных люстр. Леон вздрогнул, перестал снимать, но камеру опускать не спешил.
– А ты фотограф, да?
Леон сглотнул, нажал кнопку спуска, запечатлевая красивое зловещее лицо – и убрал фотоаппарат.
– Нет, я шахтер, – он усмехнулся. – А ты тоже летишь на этом самолете?
Девушка недобро улыбнулась.
– А я всё ждала, когда же здесь появится любопытный мальчик – я так вас люблю, – и она потянулась рукой к подбородку Леона.
– Эй, полегче! – Вренна отдернула Леона к себе, враждебно глядя на конкурентку.
Та опустила взгляд на нее, с пренебрежением поднимая тонко подведенные брови и надевая удивленную маску.
– Ой, прости, я тебя не заметила. Кто ты, маленькая?
Краем глаза Леон увидел, как задергалось в бешенстве веко подруги и вся она задрожала от негодования – но быстро взяла себя в руки и почти мгновенно изменилась до неузнаваемости. Обычно ссутуленные плечи резко расправились, голова гордо поднялась, честность и эмоциональность в ее лице сменились вежливой и злой улыбкой, и Вренна внезапно оказалась своей на этом празднике жизни.
Ступая вперед к незнакомой родственнице, Вренна отчетливо и вкрадчиво представилась.
Соперница фыркнула, стараясь сохранить высокомерную улыбку:
– Как-то непохоже.
– Да что ты? Сама-то ты кто?
– Риэкка.
– Риэкка? Та, которая третья жена старика Вердолла? Сколько ему сейчас – восемьдесят пять? – оскалилась Вренна.
– А ты – та малолетка, которую с пяти лет имеет этот извращенец Дриммор?
– Спокойнее, девушки!.. – попытался встрять Леон.
Вренна вспыхнула.
– Это бред! Что за нелепые сплетни!
Риэкка засмеялась.
– Да ладно, тебе нравилось! Ты же и замуж за него потом вышла – а насильно папочка Мморок тебя бы за этого придурка точно не выдал.
– Много ты понимаешь!
– Ну, ну, Вренна… – Леон осторожно взял ее за локоть, пытаясь успокоить. – Ну что вы так набросились друг на друга… Мы же… Мы же с тобой для того сюда и пришли – чтобы снимать и разговаривать…
– Что?! – Вренна вырвалась из его рук. – Разговаривать с ней?!
– Ну, милая…
Риэкка снова засмеялась, а Леон продолжал:
– Ну, Вренна… Почему бы не взять у нее интервью?
– О, мне есть что тебе рассказать, – расплылась в улыбке Риэкка.
– Что? – не поверила ушам Вренна. – То есть, кажется, ты и без меня тут прекрасно справишься, да? Может, мне пойти домой?
– Ну, Вренна…
Она схватила его за руку и потянула за собой, но он неуверенно сопротивлялся.
– Ах вот как?! – она отдернула ладонь, как ошпаренная. – Ну удачного тебе репортажа!
И не успел Леон опомниться, как она скрылась в толпе. Он рыпнулся было за ней, на поиски, но его перехватила и притянула к себе Риэкка:
– Так что ты говорил об интервью? Рассказать тебе про одного красавчика, который делал мне фотосет в бикини и без? – улыбнулась Риэкка, приближаясь к Леону. – Я потом скормила ему его же ногу под винным соусом.
–
Вренна вернулась к злосчастным дверям, к нерадивому охраннику, явно непонимающему, что он здесь делает, и остановилась в нерешительности. Внутри нее всё клокотало от раздражения и ревности, но уйти и бросить Лени здесь? Пожалуй, это несоразмерные вещи. Здравый смысл настойчиво подсказывал ей, что всё на этом балу не так просто, как кажется, и скоро гости снимут миролюбивые маски, и Морская Корона захлебнется кровью.
Как бы ни была она сейчас обижена на Леона, оставлять его тут одного нельзя.
Вренна тяжело вздохнула и обернулась к кишащему жизнью залу. Как его тут теперь найти?..
Она покосилась на охранника (он почему-то внимательно наблюдал за ней), отошла на несколько метров, прислонилась плечом к стене и набрала номер Леона. Телефон не прозванивался. Взглянула на экран – нет сети. Фыркнула: прямо как в Кривом Гвозде. Надо подняться на пару этажей.
Вернулась к дверям, чтобы выйти из зала, и охранник решительно преградил ей путь.
– Туда нельзя.
Вренна поморщилась от резкого запаха дезодоранта, идущего от выросшей на пути фигуры, и отступила на шаг, в недоумении глядя вверх на лицо двухметрового вышибалы.
– В смысле? Я пришла оттуда. У вас что, инструкция никого не выпускать?
Охранник молчал, твердо стоя посередине дверного проема.
Она внимательно изучила его с головы до ног, решая, может ли он быть ее родственником – и пришла к выводу, что нет, никак. Про такого великана обязательно ходили бы сплетни (мол, с кем это блудила его мамаша?)
– Прости, – аккуратно подступилась к нему Вренна – и поймала себя на мысли, что не может здесь обращаться на «вы» к простолюдинам, как бы внушительно они ни выглядели. – А ты… почему здесь? В смысле, на балу. Разве это не опасно?
Охранник скрестил руки на груди, пытаясь не вступать в диалог.
– Ну, окей, тебе заплатили – или обещали – кучу денег, но… как же все пословицы о сыре в мышеловке? Разве не разумней было бы держаться отсюда подальше?
– Сама-то ты чего сюда пришла? – с досадой буркнул он, и Вренна с удивлением осознала: он не понимает, кто я. Месяц назад она боялась выйти на улицу, а теперь на балу Вентеделей Вентеделя в ней не признают. Это магия зеленых волос (которые, впрочем, уже почти потеряли искусственный цвет) или интерес населения к ней настолько угас за этот месяц? Или просто здесь всех судят по одежке, а ее джинсы и куртка явно не походят на изысканные платья родственниц…
– Я – так… Можно я задам несколько вопросов? – она мило улыбнулась, изо всех сил стараясь повторять поведение Леона, когда он хотел выведать информацию.
Охранник не расплылся в ответной улыбке, но и не прогонял ее.
– М… Ты давно здесь? В Замке? – начала она.
– А что?
– Ну я… я просто подумала, ты не против ответить на несколько вопросов?
– Ты журналистка что ли?
Ее кольнуло при этом слове, и она непроизвольно снова взглянула на телефон, но он по-прежнему не ловил сеть. Попроситься «только позвонить»? Ага, конечно.
– Я просто пытаюсь разобраться… – вздохнула она. – Так ты скажешь, или это тайна?
– Да нет… полторы недели я тут.
В его строгом и сухом взгляде начали появляться искорки интереса.
– А кораблисты – они всё это время были в клетках?
– Да.
– И всё время – такие тихие?
– Ну да.
– Странно.
Он подозрительно прищурился:
– Кто ты?
Ну наконец, в нём зародились сомнения. Правильно, для обычного человека поведение кораблистов не дифференцируется как «странное» и «не странное»…
– Я Вренна, – она холодно взглянула ему в глаза, и он вздрогнул. Она кивнула на коридор: – Можно?
И, не дожидаясь ответа, устремилась вперед, но двухметровая фигура не сдвинулась с места.
– По… по инструкции мне никого нельзя выпускать… – пробормотал он где-то над головой.
Вренна снова отступила – и смерила охранника надменным, возмущенным взглядом. Он старался не смотреть на нее, но выглядел очень собранным и напряженным, готовым к любой внезапной атаке. Здоровый мужик испугался девчонки, раза в три меньшей его по весу… А ведь власти у нее уже ни на грош, да и все коралибсты за стальными решетками – чего ему бояться и что ей задирать нос?..
Вренна подавила спесь, ее лицо приняло спокойное выражение.
– Значит, инструкция «всех впускать, никого не выпускать»?.. – она смотрела на опущенные веки охранника, пытаясь заставить его поднять глаза, но он упорно глядел в пол. – Понимаешь, что это значит? А ведь ты тоже тут. Что, думаешь, как-нибудь да обойдется?..
Он молчал.
«Ай», – подумала она, мысленно махнув на него рукой, и развернулась на пятках, чтобы уйти, но он внезапно остановил ее подавленным голосом:
– Они… они сказали, это прощальный бал… Прощальный бал, после которого Вентедели станут обычными людьми и будут жить в Штаман-Рейне…
Вренна обернулась. Охранник наконец встретился с ней взглядом:
– А что на самом деле?
Вренна удержалась от язвительных замечаний и лишь развела руками:
– Это я и пытаюсь выяснить, – она приподняла брови: – Может, всё-таки пустишь меня позвонить? – и она снова кивнула на коридор.
Охранник замялся на пару секунд – и отступил в сторону.
– Спасибо, – фыркнула Вренна, молниеносно проходя мимо него и снимая блокировку с телефона.
Минут за двадцать она обошла всю доступную часть замка и не обнаружила сети нигде – зато обнаружила десяток твердолобых сторожей, отказывающихся пускать ее дальше. Раздраженная и разочарованная, она вернулась к своему новому знакомому. Он посмотрел вопросительно.
– Сети нигде нет.
– Я слышал, они ставили тут глушители.
– Гений, а ты сразу сказать не мог?
И она быстро прошла мимо него в недра зала.
Попытки понять всю картину происходящего и найти из него выход вызывали панику и отчаянье, и Вренна сосредоточилась на одном простом пункте: отыскать Лени. Разнородная толпа, бурлящая в зале, закрывала обзор, и различить человека в десяти метрах от себя было невозможно. Маневрируя между людьми, Вренна пересекала зал снова и снова – но безрезультатно. Куда бы ему деться из запертой коробки? Очевидно, он где-то здесь, но найти его никак не удавалось. И с каждой минутой разумные доводы в сознании Вренны сдавали позиции, уступая место гнетущей тревоге.
После получаса бесплодных скитаний ее вырвал из нервной меланхолии гневный окрик:
– Дура, ты что здесь делаешь?!
Потеряв на секунду дыхание, Вренна резко обернулась в смутной надежде, что наконец нашла его… но голос был знаком ей слишком хорошо – его ни с чем не спутаешь. Она знала, кого увидит, за долгие мгновения до того, как подняла на него взгляд.
– Джек?.. ты тоже здесь…
Она сглотнула, дожидаясь, пока пройдет странное головокружение и звон в ушах, и ослабятся безжалостные тиски, перехватившие все ее внутренности при его виде и голосе.
Болезненность его лица на несколько секунд отвлекла ее от насущных переживаний. Он сильно похудел, под глазами чернели мешки, белки глаз были испещрены красными прожилками, и, если бы не чистые волосы и не гладковыбритая кожа, она обвинила бы его в очередном приступе неопрятности и наркомании – но так его облик вызывал настоящее беспокойство.
– Всё в порядке?
Он рассмеялся – с нотками истерики:
– О да, просто великолепно.
Она подумала спросить его, не видел ли он Леона, но не рискнула. Эти двое – явно не те, чью встречу ей было приятно представлять. Поэтому она решила выяснить у него кое-что другое:
– Ты в курсе, что здесь происходит?
– Здесь? Ничего особенного. Просто восстанавливаем Договор, – он поднес ко рту сигарету и жадно затянулся.
Вренна смутно замечала в его облике какую-то дополнительную странность – помимо общего нездорового состояния – но пока не могла сфокусироваться на ней. «Восстанавливаем Договор», – прокрутилось в ее памяти.
Ее вдруг осенило – и она ужаснулась очевидности этой мысли:
– Через жертвоприношение?
Она с напряжением посмотрела в чертовски знакомые глаза – и пропасти зрачков посередине синих радужек конвульсивно расширились.
– Так ты знаешь?
«Опять наркотики», – мысленно вздохнула Вренна, наблюдая за его странными реакциями.
– Ну, видишь ли, нетрудно догадаться, когда здесь столько наивных овечек, – она повела рукой на зал.
Джек сморгнул и внезапно зашелся нечеловеческим хохотом – задорным и бездушным – так что Вренна даже отшатнулась.
– Так ты про них, – все еще смеясь, констатировал он. – Думаешь, их покромсают? Ну а что, пожалуй да, отличный способ закрепить результат, – после новой волны неадекватного смеха он наклонился к ней и вкрадчиво, как откровение, прошептал: – Но знаешь, ты можешь не беспокоиться: они будут отомщены.
И, резко распрямившись, безумно светя глазами, он снова страстно, будто последний раз в жизни, затянулся – и запулил окурок в толпу.
– «Отомщены»? – не поверила ушам Вренна. – Что за бред?
Но Джек и не думал ее слушать. Он разглядывал ее, словно незнакомку, словно объект искусства – и на глазах его едва не наворачивались слезы.
– Господи, – бормотал он, – я ведь только и радовался, что ты не здесь – а ты приперлась…
– Джек, да что с тобой?! – с ужасом в голосе воскликнула Вренна. – Что ты принял? – внезапно ее взгляд соскользнул с его лица и с изумлением замер на груди. А затем медленно пополз вниз. – И во… во что это ты вырядился?!
Он посмотрел на себя и с отвращением фыркнул, временно избавляясь от сплина.
Им обоим было сложно в это поверить, но на нём было красное театральное трико и черный золоченый камзол со стоячим воротом. Кроме того, он был босым.
Пройдясь несколько раз взглядом по его своеобразному наряду, Вренна предпочла остановиться на ступнях, чтобы не цепляться за что-то другое.
– Скажи хотя бы, почему босиком?!
– Снял туфли, – хмыкнул Джек. – Жали.
– Туфли?!
– Да, черт возьми! Идиотские туфли на каблуке и с бантиком! Ты что здесь делаешь, скажи мне! Какого черта?! Ты должна сейчас счастливо и непринужденно трахаться со своим воскресшим Лени!
Она снова отшатнулась и невольно обернулась по сторонам: не реагирует ли кто на его вопли – но нет, в зале было достаточно шумно.
Вренна вернулась к бушующему Джеку и сложила руки на груди:
– Так, что здесь происходит?
Его вдруг охватила апатия, он уронил голову и затих. Потом вздрогнул, притянул ее к себе за локти и посмотрел с надеждой:
– Слушай… уходи, а? Прямо сейчас, ты еще успеешь, давай!
– Меня не выпустят. Никого не выпускают, Джек.
– В смысле?
– У дверей охранники. У них инструкция – никого не выпускать. И их там несколько кордонов: я обошла одного – а дальше, у лестниц, еще стоят. Не веришь – сам сходи, попробуй выйти.
– Ну меня-то понятно не выпустят.
– Почему тебя – понятно?
– Главная роль, видишь ли, – фыркнул он, отпуская ее. – Я восстанавливаю Договор.
Вренна вскинула брови и поморщилась:
– У тебя мания величия.
Он лишь горько усмехнулся.
– Никого не выпускают, говоришь… А ты зачем тогда пришла? Дура! Дура, и всё тут…
Несколько минут она продолжала тщетно допытываться, в чём же дело, но он лишь причитал и ругался. А потом внезапно схватил ее за руки и прижал к себе. Обхватил грубовато, как дети хватают котенка и большую мягкую игрушку, и уткнулся носом в макушку.
– Эй… – опешила она, но тоже осторожно обняла его. По всему телу резонировали частые дробные громкие удары его сердца.
– Знаешь, – прозвучало над головой, и всё вокруг загудело от напряжения, с которым слова вырывались из его легких, – а всё же я рад тебя увидеть… сейчас… – И он сдавил ее еще крепче.
– Джек, – она начала брыкаться, и он спустя пару секунд неохотно отпустил. И остался стоять какой-то совершенно опустошенный. – Джек, – повторила она уже с неловкой нежностью, беря его нездорово горячее лицо в ладони. – Ты совсем сходишь с ума. Посмотри на себя. Зачем ты это одел? Что за трагедию ты придумал? Какая главная роль? Всё же в порядке, Джек. Ничего не случится. Чего ты боишься?
Пока она говорила, он смотрел вдаль и в пустоту, а теперь встретился с нею взглядом и усмехнулся с горечью:
– Скоро увидишь.
– Что увижу?
– Воплощение моей шизофрении. Видимо.
Его взгляд опустился чуть ниже и теперь был явно устремлен на ее губы – бледные и сухие.
– Джек… – хотела было запротестовать она, но он наклонился к ней и помешал закончить фразу.
А в нескольких метрах от них Риэка закинула руку за шею журналиста и кивнула в их сторону:
– Смотри-ка, это не твоя там?
И Леон автоматически перевел камеру туда, куда она показывала. Вздрогнул, как от удара током, судорожно отключил запись, но отвернуться не смог и с мазохистской неотрывностью наблюдал. А в памяти одно за другим вспыхивали ее уверения, что «это просто такие порядки», что «она вовсе его не любит», что эти поцелуи – «ощущение слюны, и вызывают только отвращение»… А перед глазами эти двое бесконечно касались губ друг друга с омерзительной нежностью и самозабвением.
Ритуал | 15
I
Тяжелые шторы, висевшие по окружности в центре зала, резко вздернулись, собираясь огромными складками под потолком, и я обомлел от ужаса – в трех метрах от меня открылось Оно. Полупрозрачная скала, слизистый айсберг, жидкий кристалл. Меня несильно, но настойчиво подталкивали в спину, но я закостенел на месте и был не в состоянии хоть на шаг приблизиться к этой махине.
Давление на лопатки усиливалось, слышался ледяной голос Мморока, плакала Вренна, порываясь к отцу, и я едва удерживал себя от крика и тщетной попытки бегства, когда где-то на границе сознания прозвучало:
– А может, лучше раздеть его? Он, кажется, неплохо сложен.
– Я что, зря, по-твоему, подбирала этот костюм?
А затем:
– А может, пусть он сам входит, а не его ведут – было бы эпичненько.
И меня затопила такая волна отвращения, что весь страх куда-то ушел. Я резко обернулся к говорившей – черноволосой дамочке с большой камерой, установленной на штатив. Я рванулся было к ней – высказать всё, что думаю о ее творчестве, а заодно, наверное, и дать по морде – но меня удержали. В глазах темнело от гнева.
Дамочка ужасно довольно усмехнулась. Мои эмоции нужны были ей на записи.
Под аккомпанемент из разглагольствований Мморока мой троюродный брат не глядя на меня шагнул к этой живой холодной водянистой субстанции и старомодным мечом рассек ее непрочную податливую скорлупку, похожую на пленку икры, в высоту своего роста. Содержимое смачно брызнуло на него, и он вскрикнул. Мне снова стало плохо, что я почти оперся на державшие меня руки.
Брат обернулся, коротко взглянул на меня и поспешил уйти. За его спиной тащился мокрый театральный плащ.
Из разверзшейся раны сочилось нечто. Без цвета. Без запаха. Без имени. Оно то струилось как вода, то стекало густыми блестящими каплями, то выплескивалось отдельными кусочками прозрачного холодца.
Я дернулся, и руки сомкнулись на моих локтях железными клещами. Я не мог оторвать глаз от медленно бурлящего пореза и просто задыхался от страха. От аритмически колотящегося сердца расходились привычные круги боли.
Меня подтащили к дыре и стали пытаться впихнуть. Весь мир сошелся на мне, стальных руках и бесконечности густой прозрачной дряни. Каждый миллиметр ближе или дальше от этой бесконечности, плюющей в меня слюной и ошметками, был головокружительной победой или сокрушительным поражением. Но эта война была заранее проиграна. Спустя вечность меня окунули лицом в эту слизь и, пока я справлялся с шоком и отвращением, втолкнули туда целиком.
В уши, в нос, в глаза – сквозь зажмуренные веки – хлынула леденящая мерзкая жидкость. Она пропитывала одежду, облепляла кожу, просачивалась в поры, путалась в волосах. А потом что-то оглушительно булькнуло в моей голове, и на меня обрушился шквал шума, света, ощущений, запахов! Я попытался вдохнуть – и захлебнулся; вкус слизи вывернул меня наизнанку, но я уже почти не осознавал этого. Перед глазами проносились сотни бессвязных изображений, звучали крики, голоса, свистел ветер, стучали друг о друга камни, меня что-то било, поднимало, я летал, умирал, рождался, становился то женщиной, то кораблистом, то пауком. За несколько секунд передо мной промелькнула тысяча жизней, а затем я потерялся в темноте от сумасшедшей головной боли.
▪
Небольшая царапина, конечно, не могла причинить ему боли, как и ничто другое, но ощущение собственного «расползания» в пространстве казалось противоестественным и неприятным. Коллективный разум кораблистов – он же их «король», он же просто Корабль – не видел происходящего вокруг него, потому что в зале не было ни одного его воплощения, но зато он прекрасно понимал логику событий, и поэтому ждал, что с минуты на минуту в него – в его суть и плоть – ворвется некое человеческое создание, и между ними произойдет небольшое сражение.
После недолгого копошения на границе осязания долгожданный гость проник в него. И Корабль ответил тем же. Люди – открытая система. Всё их тело пронизано бесконечным количеством отверстий, побольше и поменьше, они постоянно погружают что-то в себя, пропускают по своему нутру и извлекают наружу. Поэтому люди – всё равно что открытая книга, стоит только коснуться их.
Выражаясь человеческим языком, «король» обнял гостя и сказал:
– Добро пожаловать. Кто вы? Представьтесь, пожалуйста. Я бы тоже представился с удовольствием, но, к сожалению, мне нет имени. Поэтому я вкратце расскажу вам свою жизнь, хорошо? Надеюсь, это даст вам некоторое представление о том, кто я, и в некоторой же степени поможет вам простить мне мою безымянность.
Далее следовало быстрое, но подробное изложение нескольких тысяч лет скитаний по космосу и сотен лет нетяжелого, но слегка неожиданного и, пожалуй, не то чтобы унизительного, но… обидного рабства на земле. Вернее, оно должно было следовать. Увлекшись описанием одной миловидной, но глупой и заносчивой кометы, Корабль совсем поздно заметил, что сознание гостя стремительно расщепляется, а ведь ему нужна была беседа, а не монолог!.. И Корабль суетно и наскоро выжал из мозга человечка все сведения, лежавшие на поверхности.
И – о ужас!
Правильно ли он понял?
Он увидел летучую машину, из которой на его гнездо сыпались черные яйца и покрывали землю огнем! Можно ли верить этому? Можно ли вообще верить человеческому сознанию? Ведь то, что они представляют, может быть не воспроизведением реальности, а чем-то случайным, вымышленным, фантастическим! Разве не абсурдно и не потрясающе видеть то, чего нет?
Но это было не единственным знаком.
Чуть глубже под коркой скрывалось: «…ни в коем случае не появлялись восьмого числа в Морской Короне, так как мы ее взорвем, вот». И еще: «…не освободились окончательно, а мы уже знаем, что Договор не восстановить и можем нарушать его – сейчас самое время для атаки». А еще глубже: «Я предлагаю истребить кораблистов, пока они слабы и безвольны!»
Не выдержав такого глубокого проникновения в себя, человечек задергался в объятиях «короля», и поток его мыслей, чувств и воспоминаний, текший по жидкому телу, начал истоньшаться и конвульсионно пульсировать, грозясь вот-вот оборваться. Нужно было спешить.
